Несовершенные боги

      Мечта помнила, как появилась, эти нити, сплетающиеся вместе, придающие ей форму, этот свет, теплый, мягкий, ласкающий все вокруг. Мир вокруг нее был эфемерным, меняющимся, туманным. В нем не было ничего устойчивого… кроме него. Он был совсем рядом, лежал, пока тени, создавшие его, мягко вились вокруг. Она была светом, а он — ее тьмой. Кошмар был ее братом, и он тоже был теплом. Пусть другим, не таким же как она, но они были похожи.       Мечта очнулась чуть раньше. Села, если можно было так сказать, в этом бестелесном мире, коснулась его плеча, слегка потрясла. Он открыл свои четыре красных глаза с любопытство посмотрел на нее, а она? Она улыбнулась ему, своему брату, единственному родному существу.       Времени не было в их мире, и все же, что-то в нем менялось — менялись и они. В какой-то момент Кошмар просто сказал: «Зови меня Гримм. Это звучит красиво». Тогда она, в порыве своего ребячества, заявила, что тогда он звал ее Лучезарностью. Брат молча кивнул, и с тех пор так и повелось.       Нельзя было точно сказать, когда Лучезарность смогла впервые попасть в чей-то сон, но она сделала это. Потянулась за одной из миллионов нитей и всё, она была в другом месте — в зеленом мире, где в голубой выси горел огромный огненный шар. Гримм рассмеялся, услышав ее рассказ, сказал, что она сама иногда как то, что светило там высоко-высоко. Но урок из этого они извлекли, и нити перестали быть просто частью их мира, превратившись в проводники в то место, что было им не знакомо.       И с каждым разом Лучезарность с братом знали чуть больше, контролировали силы чуть лучше, пока не настал тот день, когда чужие сны и кошмары перестали быть их единственным источником знаний. Эта была ее заслуга. Она нашла тот народ, явилась в их сны, рассказала об их мире. Ей было скучно, ее брат иногда был невероятно раздражающим, но прошло не так много времени, и их дернуло что-то, приковало их взор не ко снам. К месту. К реальному месту.       Им возвели статуи. Их назвали богами.       Тогда Лучезарность и Гримм узнали, что такое поклонение, что такое их народ. И все естество Лучезарности наполнилось любовью у этим существам. Мотыльки были… всем. Конечно, были и другие жуки, как Гримм обожал ей напоминать, но все они тут же окунулись в мир грез, не думающие, не смыслящие — жалкие. Лучезарности совершенно не было до них дело. Не тогда, когда там был их народ мотыльков, который они оберегали. Гримм разгонял их кошмары, помогал собрать их, чтобы Лучезарность утешила мотыльков грезами и мечтами. Даже когда наступала зима, когда мотыльки умирали больше, сердце Лучезарности болело за каждого из них, утешаясь, что теперь они растворились в грезах, в ее мире, который всегда теплый, удавалось пережить ее с более легким сердцем. Она и брат могли справится с чем угодно. — Как думаешь, мы могли бы получить тело?       Этот вопрос был такой же, как и множество других гипотетических вопросов. Гримм любил задавать такие. Как думаешь, если бы мы сплели все нити вместе, это стало бы единым сном, или все осталось бы как обычно? Как думаешь, если расплести нить грез и переплести ее с нитью кошмара, что выйдет? Как думаешь, как думаешь, как думаешь. Лучезарность привыкла лишь пожимать плечами и слушать следующие полчаса рассуждений и иногда абсурдных идей. Она любила слушать Гримма. Ее младший брат, чтобы он не утверждал на этот счет, был замечательным. Пусть некоторые мотыльки побаивались его, но то, что Гримм делал, было совершенно неоценимо. Он был ее братом, половинкой их мира, его огонь горел в ее груди, как и ее тепло согревало его.       Но в этот раз с этим конкретным вопросом все было иначе. Она пожала плечами, а Гримм замолчал. Через их нити он смотрел на деревню мотыльков, а затем будто дальше, за ее пределами. Через неделю появились куклы. Он сорвал часть покровов собственного мира, сшил их, заполнил своим огнем… и вытолкнул в телесный мир. Лучезарность была шокирована и очень-очень горда. Пусть они были странными, неотесанными, а жукам показались жуткие, ей нравились творения ее брата. Особенно когда они возвращались и говорили про зеленые поля, покрытые огненными цветами, про розовые деревья, про водные глади, которым не было конца. Они говорили про чужие земли, про места, где она и ее брат никогда не смогут побывать.       Лучезарность слушала их с упоением, ждала их возвращения, но Гримм… с каждым их рассказом он становился лишь мрачнее, лишь угрюмее, пока однажды не прогнал их на втором предложении. — Если тебе это больше не нравится, просто не посылай их в путешествие, — предложила Лучезарность. — Это не решит проблемы, — бросил ей брат, сбегая в более темную часть их мира.             Лучезарность не стала настаивать, чтобы узнать в чем его проблема. Он сам откроется ей, когда придет время. Им жизнь текла дальше, как мед, что делали пчелы в глубине этих земель.       Пока однажды ее мир сотрясло что-то, что заставило ее бросится туда, боясь того, что она там найдет.       Там был ее брат, на которого она напала, потому что он был другим. Он выглядел иначе, он чувствовался иначе, но после пары минут просьб действительного посмотреть на него, Лучезарности удалось узнать его. — Я обрел тело! — он улыбался, прокрутившись вокруг самого себя, пока его красный плащ крутился за ним. Тени… ну, они не ушли, они скрылись под его плащом, исчезло два глаза, сам он был больше не теневой фигурой, а вполне обычным на первый взгляд жуком. — Ты решил уйти? — обреченно спросила она, страх сжимал ее с новой силой. Чувство, раньше ей не ведомое, охватило ее. Они были всегда здесь вдвоем. Они были половинками целого.       Гримм искренне рассмеялся. — Ты звучишь так, будто я ухожу навсегда, сестра, — он улыбается ей своей фирменной нежной улыбкой. — К тому же, где бы я ни был, мир снов всегда будет мне доступен. Ты не отделаешься от меня так легко.       И ее страх ушел, сожжённый теплом ее брата, его шутками и смехом. И все же, когда он покинул их родной мир, внутри нее, там, где у жуков есть живот, появляется тревога. Гримм сдержал свое обещание. Он приходил в мир снов каждый день, или через день, может, через два, и говорил-говорил-говорил. Про холодный снег, про теплый ветер, про дождь и молнии, про восходы и закаты. Они так похожи на тебя, сестра, ты бы знала. Они напоминают мне о доме, о твоем тепле. Я так люблю их, сестра. Однажды он является в ее мир раньше, чем обычно, он зол, его мантия пылает. Он всплескивает руками, и ругается. Оказывается, он встретил бога. Бога жизни, и был крайне им недоволен. Мне казалось, что я смотрю на пустышку, сестра! Он говорит, что любит их, но я не чувствовал его эмоций! Ну, точнее чувствовал, но как будто через слой ваты! Ваты? О да, вата! Позволь мне рассказать тебе сестра.       Гримм возвращается к их народу каждый год. Он ходит среди них, он держит их детей, он улыбается им, и они так рады видеть его. Рассказы его становятся красочнее с каждым разом, ее брат обретает свой слог, его речь приобретает чужие диалекты. Он изучает языки, он учит ее речи жестов, и это все так манит, это все такое другое.       Лучезарность понимает, что хочет это. Она хочет подержать детей своего народа, сесть с ними за стол, показать им свою любовь. Она хочет увидеть восход и закат, яркое солнце, почувствовать дождь на лице. Она хочет иметь тело.       И все же ее брат изменился после того, что он сделал. Лучезарность надеялась, что Гримм расскажет ей, что случилось, но он помчался в новый мир сломя голову, и эта тема забылась. Теперь же пришло время поднять ее вновь. — Я хочу тело, — однажды говорит Лучезарность, стоило ему только вступить в их мир. Гримм глотает слова своего очередного рассказа и таращится на ее. — Что? — он явно поражен, шокирован. — Я хочу тело, — повторяет Лучезарность. — Как ты его получил?       Лицо Гримма темнеет, он смотрит куда-то далеко, за ее плечо. На свою часть мира. А затем оно неожиданно светлеет. — О! В этом нет необходимости, — он улыбается ей. — Я есть в этом мире, а значит я могу создать тебе сосуд! — Сосуд? — Да, — Гримм ярко улыбается. — Ты веришь мне?       Лучезарность кивает. — Тогда просто подожди, — он подмигивает ей и исчезает прочь.       Лучезарность ждет, ждет и ждет, от Гримма нет ни весточки. Проходит полгода в телесном мире, и Гримм появляется среди их народа, неся кого-то… нет, что-то на спине. Лучезарность смотрит на это из их мира, запоминает детали. Это тело жука, но не живого, в нем никогда не было жизни. Оно высокое, с крыльями мотыльков, но сотканными из шелка, а панцирь вырезан из чего-то, что Лучезарность не узнает. У тела тонкие лапки из упругого дерева, что Гримм однажды ей принес. Ива? Вроде как да. Есть много еще разных деталей, которые она не может полностью отличить, но видно, что перед ней произведение искусства, сотворенное специально для нее. Гримм создал его для нее. Потому что она об этом попросила. Гримм улыбается, укладывая сосуд на землю, мотыльки толпятся за его спиной, напуганные, но любопытные. Гримм опускается на землю рядом и закрывает глаза. — Тебе нравится? — его голос заставляет Лучезарность подскочить. Он смеется, маленький засранец.       Она бьет его в плечо, а затем улыбается. — Очень, — отвечает она, и Гримм выглядит невероятно довольным собой. Что ж, он заслужил.       Брат учит ее переселяться в тело и возвращаться обратно. Он проводит с ней три зимы, помогая освоиться в физическом мире. Мотыльки в восторге. Они кланяются им, восторгаются ими, почитают их. А Лучезарность любит их. Гримм учит ее управлять теми силами, что ей доступны в этом мире, и ей даже почти не требуется возвращаться в их родной. Они создают талисманы, позволяющие открывать врата, они избирают своих мотыльков. Как позже признается Гримм, ему просто понравилось имя. Лучезарность понимает это. Маркот и правда звучит забавно.       Через три года, они наконец решаются оставить деревню и отправится в путешествие. Небольшое, так как Лучезарность не ее брат. Гримм в восторге. Он говорит, что в соседнем королевстве скоро пройдет фестиваль, от которого Лучезарность будет без ума. Они собирают сумки и покидают королевство.       На ее душе становится так тошно, так противно. Она не может спать, не может есть и каждую ночь мечтает вернуться. Она старается не показывать себя, она говорит себе, что это просто с непривычки, что это из большой любви, и что стоит ей увидеть другие королевства, это чувство если хоть не уйдет, то уменьшится.       Через два дня Гримм разворачивается и говорит, что цель приключения — наслаждение и счастье. В нем нет смысла, если она несчастна. Что нет вообще смысла в вещах, которые делают ее несчастной.       Они возвращаются к ее любимым мотылькам.       Через неделю Гримм обнимает ее, прощается с ней и покидает королевство.                   Лучезарность машет ему рукой и погружается в суету будней. Через месяц она узнает, что она не единственное божество в этих землях. Поразительно, что она не узнала этого раньше. Унн — богиня жизни, она никогда не встречала Гримма, потому что тот никогда не ходил в эти места, что поразительно по мнению Лучезарности, и она очень мудрое божество. Она учит Лучезарность править, она говорит с ней. Она велит не привязываться. Это единственный урок, который Лучезарности не дается усвоить. Иногда она и Гримм видятся в мире грез. Иногда, потому что он не приходит каждый день, да и она тоже пропускает иногда ночи ради звезд и ночного мира. Лучезарность рассказывает про Унн. Гримм закатывает глаза. Лучезарность говорит про привязанности, и Гримм злится. Наши чувства делают нас живыми — утверждает он, крича и злясь. Лучезарности смешно. Ее брат порой такой вспыльчивый ребенок.       Гримм возвращается через год, приносит с собой безделушки и истории, которые молодежь с радостью слушает. Некоторые решают покинуть королевство. Лучезарность говорит им, что эти места всегда будут их домом, и отпускает, хотя часть ее при этом болит прямо как тогда, когда мотыльки умирают. Но в этот раз они не растворяются в ее мире. Они просто уходят. И, возможно, находят себе новых богов. Это немного ее злит. Это приводит к тому, что она злится на Гримма. Она ничего не говорит. Она знакомит его с Унн, и боги ссорятся. Лучезарность смягчает углы и уводит брата. Они об этом не говорят.       Через полгода Гримм уходит.       История повторяется снова. И снова. И снова.       Только теперь Гримм уходит через четыре месяца. Два. Один.       Они видятся реже, намного реже.       Лучезарность злится. Она идет к Унн. Она жалуется ей. Унн советует ей поговорить с братом. Лучезарность решает следовать ее совету. Но когда Гримм возвращается, он взволнован, он сияет, и Лучезарность решает поговорит с ним, когда запал чуть пройдет.       Но стоит ему пройти, как Гримм снова сбегает прочь. Он даже не прощается.       Наступает голод и чума.       Никто не знает причины. Даже Унн не в силах что-то исправить. Мотыльки Лучезарности умирают один за другим. Они боятся, им страшно, кошмары преследуют их, сжирают их во снах, а Лучезарность не может ничего изменить. Она не властна над кошмарами. Ее брат владеет этой силой. А его нет. Она каждую ночь идет в мир снов. Гримма там нет. Днем она стоит у костров, где жгут тела их народа. Гримма там нет. Маркот умирает. Гримма все еще нет. Лучезарность плачет, плачет, плачет.       Ей не становится легче. Ей больно, ей одиноко, а Гримма нет. Ее брата нет, и каждая мысль о нем причиняет ей еще большую боль. Это как кочерга на душе. Она жжется, его пламя жжется, и Лучезарности кажется, что она вот-вот умрет от горя. От своего несчастья. Нет смысла в вещах, которые делают тебя несчастной, не так ли? Она вырывает огонь кошмара из своей груди, надеясь, что боль уйдет. Это становится началом конца.

***

      Лучезарность открывает глаза в мире снов. Она лежит, глядя в бесконечную высь. В ее груди снова горит уже забытое пламя, а Лучезарность собирает воспоминания по крупицам. Они разбиты, разбросаны среди ее, как теперь она понимает, безумия. Что она сделала? Что-то ужасное. Она помнит, что совершила что-то ужасное, веря, что делает все правильно. Но что? Она… она…       Лучезарность резко выпрямляется, забывая, как дышать. Сын избранного мотылька ее брата. Старший сын мотылька ее брата — тоже Маркот. Меч. Предательство. Она попыталась убить своего брата. Она попыталась убить свою вторую половинку. А Гримм… Гримм попытался ее спасти.       Ее периферическое зрение улавливает что-то сбоку. Лучезарность поворачивает голову, и тут же бросается вперед. Гримм лежит тут же, рядом с ней. Прямо как вечность назад. Его красный цвет выцвел, и это плохо, это очень плохо.       Лучезарность трясет его, зовет его, но ответа ей нет.       Ее брат погас. Там, где был яркий огонь кошмара остались лишь угли.       Но будь она проклята, если не сможет раздуть из них пламя.