Горизонт Событий

      Кровавое небо, лишенное звезд, малейшего проблеска света, лучика или искорки, тяжелые плотные тучи цвета насыщенного сухого вина, алые, бордовые, раздражающе-красные… А кругом пустота. И что-то невозможно давит на грудь, словно на меня наступили, прижали сапогом к земле и не стремятся отпускать. Не могу вдохнуть, сразу неимоверная резь под ребрами, приступ задушенного сухого кашля, ком, застрявший в глотке.       Веки, налитые свинцом, слипшиеся влажные ресницы, чувство сухой стянутости кожи на щеке и мокрая холодная пульсация в затылке. В ушах шум, гул и отдаленные голоса, словно из-под воды. В носу свербит навязчивый металлический запах… и навязчивая гарь.       Я плохо помнила, что произошло после того, как одна из захватчиков поймала меня в коридоре. Вероятно, я боролась, пыталась, точно не сдалась без боя. Но противница была сильнее, ловче, хитрее… Я напала первой, потому что ничего другого не оставалось, но не уловила небрежного, даже ленивого, движения её руки, и на глаза вдруг обрушилась густая вязкая темнота, в которой не было и не могло быть скрытых смыслов, тайн, подтекстов… не могло быть жизни.       С отголосками сознания, пропитанного кроткой надеждой на скорое избавление, на смерть от неминуемого поражения, на бесконечный бесслёзный покой небытия, вернулся и страх. Просочился в кровь отравленными прожилками, понесся по сосудам, артериям и венам, холодя предчувствием неминуемых страданий.       Я нужна им… легко не отделаюсь… зачем? Вакуум, пронзённый гулом, в голове сменялся осмысленностью. Отзвуки и обрывки шума сплетались в крики боли и мольбы, тихий плач, предсмертные хриплые стоны, бульканье и глухие хлопки.       Попыталась пошевелить рукой, но не почувствовала её. И второй тоже, как будто их больше не было. В накатившем волной ужасе распахнула глаза, на которые нависла мутная розоватая пелена, сквозь неё виднелись размытые силуэты. Рухнувшие колонны, рассыпавшиеся в камень стены, бьющий по лицу сквозняк… и тела. Много тел. Груды перьев, ряс, золотых и серебряных украшений.       Мои ноги, безвольно болтающиеся в метре над полом, а руки… Голова рухнула на грудь, прижавшись подбородком к яремной ямочке, но я всё равно видела краем глаз, что вишу на цепях. Прикована к стене, распята. Видимо, давно, раз конечности так занемели, что я их не чувствовала. А, быть может, у меня переломаны кости…       Во рту скопилась солоноватая противная слизь, и я сплюнула. Красный липкий сгусток с плюхом упал на мрамор и растекся лужицей с рваными краями. В ушах до сих пор гудело, виски давило, будто кто-то с силой стискивал голову, добиваясь надсадного и скорого хруста костей черепа.       Первое, что я увидела, более-менее придя в себя: Чума. Она стояла спиной ко мне, изящная и грациозная в своей золотой броне, что обтягивала формы женственной фигуры, будто ткань или вторая кожа. Филигранная работа кузнеца, если то и вправду сплав какого-то неизвестного металла. Пепельные тугие косы ниспадали до поясницы, кое-где забрызганные чужой кровь. Рубины в серебре… Ягоды рябины, упавшие в первые снег…       Во рту снова скопился сгусток, сорвался с покалывающих губ, рухнул на мрамор. Кап.       Чума дернула плечом, что-то весело и беззаботно щебеча. И только тогда я заметила, что одной ногой она властно прижимает к полу голову советника Олиса, чья шея вывернута под неестественным углом. Надменный жест победительницы. Тело ангела рвали крысы, копошились под одеждой, лакомясь мясом и внутренностями, копались в волосах, пищали около лица, что было отвернуто от меня, и слава Шепфа, что так.       Резко подняв глаза, я оглядела остальных: раненые, умирающие, поверженные. Искусанные крысами или покрытые чудовищными язвами. К фоновому запаху крови, теплой, свежей, горячей настолько, что испускала пары, примешивался смрад гниющей плоти. Назойливый. Душный. Въедающийся отравой в ноздри, провоцирующий рвотный рефлекс.       Они мертвы… все советники… сильнейшие и мудрейшие нашего мира… Мы проиграли. Грудь сдавило вновь, и я разразилась болезненным надсадным кашлем. Кровь тонкими струйками потекла по губам.       Чума удивленно обернулась, захлопала огромными по-детски невинными глазами, радостно вскрикнула:       — Ты очнулась! Как раз в разгар веселья!       Её странная непосредственность и смазливая внешность резко контрастировали с чудовищной сутью, отдавали безумием, вызывали омерзение и неконтролируемый страх, ведь трудно было даже предположить, чего от неё ожидать. Непредсказуемая, всесильная, жестокая… спятившая.       Кукла из дешевых ужастиков… Злая клоунесса из комиксов, простое и звонкое имя которой вертелось на языке и в памяти… А фамилия созвучна со словом «Королева». И голос тот же: противный, высокий, писклявый.       — Зачем вы… зачем я… — вопрос, банальный до омерзения, до хриплого отчаянного смеха, щекочущего гортань, но так и утонувшего во рту. Чума разочарованно надула губы, фыркнула, накрутив на тонкий палец выбившуюся из косы прядь волос.       — Хочешь так сразу раскрыть интригу? Но ведь тогда спектакль будет испорчен…       Огромные и величественные, окованные золотом и опаленные огнем двери чертога с грохотом распахнулись, едва не слетев с петель, накренились, жалобно заскрипели.             Огромная тень пала на зал. Над осыпавшимся мириадами осколков куполом пролетел красный дракон, чья чешуя переливалась в отсветах безжалостного пламени. Он сам воплощал пламя — жестокое, неумолимое и стихийное. Не успела я испугаться, как послышались тяжелые шаги. Цок. Цок. Цок.       Стальные набойки царапали камень с пронзительным, режущим по барабанным перепонкам скрежетом.       В зал горделиво и уверенно вошел рыцарь. Высокий, гибкий, с ног до головы облаченный в блестящую черную броню с яркими пурпурными прожилками. Рука в шипастой стальной перчатке сжимала огромный двуручный окровавленный меч, испещренный светящимися символами по всему лезвию.       Капли красной и золотой крови тянулись за рыцарем по коридору, словно рассыпанные драгоценные камни: гранат и солнечный янтарь… словно цветы на свадебной церемонии. Из-под рогатого шлема выбивались длинные слипшиеся белые волосы. Его совершенное лицо с тонкими благородными чертами ничего не выражало, абсолютно безжизненная маска, на которой выделялись лишь глаза — бледно-серые и ледяные. Надменные, глядящие на всё вокруг с превосходством и оценкой, жаждущие крови, жестокости и мольбы.       От одного его вида меня охватила дрожь, сеющая семена неконтролируемой животной паники. Но я только стиснула зубы, сжав кулаки, натянув цепи. Этот мужчина — тоже Всадник. Именно он спрыгнул с чудовища и вступил в битву с Шепфа, отдав Чуме приказ схватить меня. Стоило только вспомнить, как рыцарь брезгливо махнул второй рукой, которую до этого держал за спиной. Что-то глухо шмякнулось у его ног, покатилось, звеня, как новогоднее украшение, по мрамору и замерло.       Те, кто был ещё жив, завопили, завыли, кто-то бесконечно и лихорадочно шептал: нет, нет. Кто-то молился, бился головой об пол, рвал на себе волосы.       Я почувствовала обжигающий страшной заинтересованностью взгляд на своём лице, но не нашла сил ответить на него… Вместо этого взглянула на пол, невольно остановила взор… и это стало моей погибелью. Прямо посредине, в луже вязкой, густой и отдающей последнее сияние золотой крови валялась отрубленная голова Шепфа.       Остановившиеся глаза устремлены в потолок… свет угасал… напоминал испорченную лампочку, мигал, ловя последнее напряжение, становился блёклым, желтоватым…       В моём горле поселился крик, но связки будто онемели, с болью выплескивая лишь слабый замученный хрип вместе с сипением воздуха.       — О, как быстро, — хлопнула в ладони Чума, скорчив сочувствующую гримасу. — Мне жаль, Война, что и этот противник пал так скоро, не дав тебе сполна насладиться боем.       Рыцарь любовно обтер лезвие меча белоснежным платком — обрывком плаща Шепфа — и убрал тот в ножны. Затем снял шлем, открывая своё бледное угловатое лицо с острыми выразительными скулами. Волосы серебряной волной рассыпались по плечам. Хищный взгляд охотника скользнул по трупам, без труда выуживая раненых и пленных, среди которых я не сразу заметила Лилу и многих других девушек, живущих во дворце. Их почти не тронули… они кучками сидели у стен, прикрываясь от страха крыльями и тихо плакали.       — Он хотя бы дрался как мужчина, а не как трус, уже что-то, — равнодушно хмыкнул тот, кого Чума назвала Войной, словно не замечая сестру. Он продолжал разглядывать девушек, прикусив нижнюю губу во вполне однозначном жесте.       — Где второй наместник? Обычно они правят парами… С тёмными всегда интереснее. Светлые же предсказуемы и скованы честью и моралью в поединке, что их и губит.       — Второй мёртв, — закатила глаза Чума, пнув тело Олиса и подойдя ближе ко мне. Они говорили так, словно не замечали никого больше… Наедине среди неразумных существ. Уголок губ Войны дернулся. Казалось, он не был удивлен.       — Вечно светлые уничтожают темных, какая ирония. Жаль.       — Плевать на них, — хохотнула Чума. — Они лишь бледные тени, какая разница?       Война прошелся по залу, отбрасывая с дороги крыс своими сапогами. Его взгляд то и дело возвращался к девушкам, потом устремился ко мне. Всё было как в тумане, я могла лишь неотрывно смотреть на голову Шепфа, силясь постигнуть… поверить… ответить на вопрос: какая сила способна вот так просто убить его. В нашем мире он был богом, равным которому был лишь его брат — Шепфамалум… или Мальбонте. Но для захватчиков он не больше, чем слабый смертный.       Апатия… онемение всех нервных окончаний, душевная вездесущая пустота. Я даже перестала ощущать собственное тело, окоченела, впала в анабиоз, прошла точку невозврата, за которой наступает совершенное равнодушие. Всё кончено. Шепфа мертв, мир обречен… некому остановить захватчиков, если это вообще возможно. Некому победить, герои мертвы. А что дальше? Да какая разница?       — Это не те, кто нам нужен. Нам нужны создания тьмы. — Резкий металлический голос Войны для меня звучал как из-под толщи воды. Я не воспринимала его слова, отказывалась вникать в их смысл. — Нижний Мир ещё держится, они отказались сдаваться. Придётся заставить их, но тогда урожай окажется ничтожным, и мы снова потеряем время.       — Может, голова светлого наместника станет для них аргументом? — задумчиво проговорила Чума, дернув одну из моих цепей. Онемевшую руку повело следом за оковами, но я не почувствовала этого. Тряпичная безвольная кукла… Марионетка.       — Это их бывшая королева. Её послушают.       Цепи заскрипели, ослабли, словно неподалеку находился ржавый механизм, приводящий их в движение. Но слишком резко, неожиданно. Я упала на пол, даже не успев отреагировать или сгруппироваться, полетела оторванным листком, пушинкой, мешком… Грохнулась под ядовитый смешок Чумы, распласталась на полу в чужой крови, ощутила её вязкий холод на лице, привкус ржавчины и мороза, крысы с испуганным писком отбежали. Острая боль, прострелившая ноги, выбившая дыхание из груди, отупела и теперь разливалась по всему телу. Плевать. На неё и на унижения. Я не могла даже встать на четвереньки, так и лежала, пока не услышала нетерпеливые жесткие шаги, выдающие гнев их обладателя.       Война рывком поднял меня, схватив за волосы на макушке. Я инстинктивно задергалась, начала вырываться, зашипела.       — Это жалкое создание — королева? — скептически выгнув белесую бровь, спросил Война. — Я уж думал, сестра, ты приготовила мне подарок.       В голосе послышалась усмешка. Чума лишь обиженно фыркнула. Война поднял меня на уровень своего лица, критически осмотрел, принюхался. От него нестерпимо несло кровью и пеплом, удушливый невыносимый запах. Почуяв на щеке его горячее дыхание, я скривилась от омерзения, зажмурилась, лишь бы не встречаться взглядами, стиснула зубы так, что свело скулы.       — От девчонки пахнет тьмой… Я не сторонник дипломатии, но это может сработать. Создай иллюзию, чтобы они видели нас всех. Чтобы поняли сразу, каковы шансы на сопротивление. Я не стану долго ждать, и ответ нужен немедленно.       Он обхватил моё лицо холодной стальной рукой. Крепкие пальцы неумолимо сжали скулы, и я невольно распахнула глаза. Война улыбнулся одиними тонкими губами, глаза же оставались серьезными и безжалостными.       — Ты ведь не хочешь, чтобы и другая часть твоей вселенной была уничтожена? Думаю, уже поняла, что от тебя требуется. Мы говорим на вашем языке, потому проблем с пониманием быть не должно, верно?       Я хотела проигнорировать, но он надавил пальцами так, что нижняя челюсть едва не хрустнула. Мне пришлось кивнуть.       — Умница. Моя сестра сейчас установит связь с вашим местным темным царством, а потом ты уговоришь его владыку сдаться без боя.       — Люцифер… на это не пойдет, — еле слышно проскрипела я, задыхаясь от ненависти и презрения, но даже эти разрушающие чувства не были достаточно сильны, чтобы переломить охватившую прокрастинацию.       — Да… — согласился Война, ничуть не удивленный. — Гордость присуща многим, как и воля отстаивать свои границы. Я это уважаю. Далеко не всем свойственно мужество — качество, подверженное деградации и вырождению из поколения в поколение. Но в твоих руках их дальнейшая судьба. Только ты можешь подарить им шанс на выживание.       Он не шутил. И мы оба знали, что у Люцифера и всех адских легионов нет ни единого шанса противостоять Всадникам на поле брани. Либо повиновение и плен, либо смерть, и третьего варианта не дано никому.       — Вам… придется предложить что-то… дать гарантии сохранности. Всадник лишь вновь приподнял светлую бровь, что была всё же на тон темнее волос. Он оглядел моё лицо снова, уже осознаннее, и в блёклых глазах вспыхнул пугающий азарт. Прожег до костей кожу раскаленными иглами страха, осознанием и прочтением его помыслов. Лучше бы я молчала. Лучше бы казалась тупой и никчемной, не привлекала к себе внимания.       — Мы дадим им гарантии. Я никогда не пренебрегал честью данного слова, — он говорил вяло, скучающе, с нотками какого-то саркастичного снисхождения, не переставая пожирать взглядом моё лицо: глаза и особенно губы. Чума тем временем сделала что-то, и пространство меж нами разорвалось надвое. Противоположная половина зала просто исчезла, а вместо неё показалась совсем иная знакомая картина. Жерло Нижнего Мира, где боролись друг с другом в непримиримой схватке мрак и пламя. Огромный темный зал с угловатыми колоннами, готическими сводами потолков, окнами-бойницами с видом на кипящий кровавый поток Флегетона — одну из главных адских рек.       Пустота и темное величие, над которой возвышался трон правителя Ада: кресло в виде драконьего хребта с высокой вырезанной из костей спинкой, увенчанной рогатым человеческим черепом. Сиденье, обтянутое кожей грешников, и подлокотники в виде зубастых пастей горгулий, раскрытых в извечном скорбном рёве.       Трон был пуст, как и зал, но лишь на первый взгляд. Война встал позади меня, обхватив одной рукой талию, другой сжав горло. Я чувствовала жар его тела даже сквозь броню, тряслась от страха и паники, а он только ухмылялся и словно специально прижимал плотнее.       — Хмм… похоже, никого нет дома, — ухмыльнулся он. Горячее дыхание обдало шею, скользнуло косо, всколыхнув нервные окончания. Кожа на предплечье покрылась мурашками отвращения.       — Я не настроен любоваться на интерьеры.       Чума хохотнула, подхватила с пола голову Шепфа за золотистые волосы, и, размахивая ею, как пакетом с продуктами в руках школьницы, вприпрыжку подошла к нам. Шмяк.       Голова покатилась по столу, заливая его расплавленным золотом божественной крови. Хотя я уже не была уверена, являлся ли Шепфа богом в самом всеобъемлющем смысле этого слова.       — Похоже, нас игнорируют, — с ядовитой снисходительной улыбкой заключил Война, но вдруг в темноте за адским троном открылась окованная медью дверь. Послышались осторожные шаги, мягкие сапоги зашелестели по древнему камню. Фигуру Люцифера осветили факелы, он казался расслабленным и задумчивым, но тут же замер, вскинул голову, округлил глаза, вспыхнувшие алым заревом. Резко выхватил меч из ножен, что всегда носил на поясе. Изогнутая зубцами сталь, доставшаяся ему от отца.       Люцифер был ещё молод, чересчур молод для правителя. Он занял своё место незадолго до «Восстания Бастарда», и едва сам не погиб в войне с Мальбонте, отстаивая свои права. Уверенный и наглый, саркастичный и надменный… но сейчас он выглядел растерянным, пораженным, как ребенок, внезапно столкнувшийся с чем-то запредельно страшным.       — Какого…? — только и смог выдохнуть он, хлопая длинными черными ресницами. Чума кокетливо помахала ему окровавленными пальцами.       — Какой красавчик, — протянула она, облизнувшись, запрыгнула на стол, села, демонстративно положив ногу на ногу и продолжая сверлить Люцифера плотоядными безумными глазами.       — Вики, что происходит? — потребовал Люцифер сквозь зубы, не сдерживая свою ярость. Но потом присмотрелся: его взгляд метнулся к разрыву пространства, что по краям светился и мерцал, как вспышки молнии, потом к стенам над моей головой, которые, конечно же, узнал. Мимолетно и с брезгливостью взглянул на Чуму, потом на Войну и наконец… увидел голову Шепфа.       Я видела, как напряглись его скулы, на щеках заиграли желваки, как рука крепче сжала рукоять меча, а в красивом лице отразилось недоверие и отчаянная готовность драться.       — Кто эти твари?! Что они с вами сделали?!       — Люцифер… прошу, послушай, — прошептала я, почти взмолившись, дернулась в руках Войны, но тот не отпустил, лишь сильнее сдавил пальцы, перекрывая мне кислород. Голос подвёл, вырвался жалким хрипом. Я знала, что это бесполезно, мне не найти слов. Сама суть Люцифера при виде кровавой картины восстанет против захватчиков, запротестует, не успокоится. В этом все демоны — они не склонны к смирению, они будут драться до последнего.       — Ты уже и так всё понял, мальчик, — голос Всадника хлыстнул плетью, жестокий и бескомпромиссный. — Мир, который вы называете Небесами, пал. Ваш бог мертв, никто вас не защитит. Если не хочешь, чтобы с твоими владениями и подданными случилось то же самое, сложи оружие и преклони колени.       Люцифер отшатнулся, словно от пощёчины, бесстрашно взглянул на Войну. Его трясло. Он был готов броситься на Всадника прямо сейчас, даже не зная имени и силы противника. Война, безошибочно считывая его состояние, лишь усмехнулся:       — Я дам тебе время на раздумья, если требуется. Время остыть и взвесить своё решение, которое ты озвучишь мне лично. Выбирай с умом, мальчик: полное ваше уничтожение или жизнь в плену. Твоя гордость в обмен на выживание всего твоего вида.       Люцифер не успел ничего ответить, как Война махнул рукой, и иллюзия исчезла, растворилась, оборвав связь меж мирами. Он отпустил меня, и я упала на колени, трясущиеся от напряжения. К его ногам.       — Я полечу в Нижний Мир, а ты пока осваивайся, — бросил он Чуме, и та охотно кивнула. Война, было направился к выходу, громко свистнув, призывая своего дракона. Но вдруг остановился, обернулся через плечо, словно почувствовал, каким ненавистным и бессильным взглядом я прожигала его спину. Взглянул в глаза так, что я задрожала от ужаса. Уголок его рта непроизвольно дрогнул в слабой полуулыбке.       — Оставь эту в живых. Бойкая, мне по нраву. Когда вернусь с победой, захочу развлечься.       Слова, опалившие раскаленной плетью плоть. Перспектива стать рабыней, наложницей, быть замученной до смерти…       Чума резво спрыгнула со стола, выдавая своё возмущение, за которым будто бы скрывалось что-то ещё… что она всеми силами стремилась подавить, спрятать, не показать. Она встала меж мной и братом, покачав головой.       — Не могу обещать, любимый. Ведь она — та, кого мы так долго искали. Сомнений быть не может… Война повёл бровью в подобии удивления.       — Так это тот самый мир? Их уже было столько, что я и запутался…       — Тот самый! — многозначительно кивнула Чума. — Мы должны провести ритуал как можно скорее.       Война выхватил из-за пояса изогнутый кинжал из чёрной кости, спрятанный в простые мягкие ножны, и передал его сестре рукоятью вперед.       Затекшие мышцы не слушались, дрожали. Я не могла подняться… не могла даже плюнуть в его сторону…       — Ты и сама справишься, мне до этого нет дела.       Чума забрала оружие, а Война, не оборачиваясь, вышел из зала, прыгнул на своё чешуйчатое красное чудовище и скрылся в тяжелых облаках. Сестра проводила его долгим завистливым взглядом, но словно бы сбросила наваждение, беззаботно пожав плечами, повернулась ко мне с торжествующей улыбкой безумной клоунессы Харли и продемонстрировала кинжал, медленно вынув тот из ножен. Черная кость, пронизанная вкраплениями алого, смоченная в крови.       — Мой старший брат пока не может явиться лично, потому передал часть своих сил, чудесно, правда? — она хихикнула с восторгом ребенка, получившего желанную игрушку, но тут же задумалась, приложив ко рту когтистый палец. — Вот бы мне иметь такую власть, я бы тогда… уж точно не делала всю грязную работу.       Чума щелкнула пальцами, и цепи как заколдованные послушно потянули мои руки вверх, попутно поднимая с колен.       — Что вам нужно? Зачем вам я? — вопросы падали с губ каплями вязкой слюны, голова так и болталась, прижавшись подбородком к груди. Апатия обнимала, окутывала теплым одеялом, иллюзией защиты и безопасности. Спасительной… или… отвлекающей внимание?       — Ооо… — протянула Чума, медленно обойдя меня по кругу, переступая через распластавшиеся по полу трупы и собственных кишащих всюду крыс. — Ты — избранная, деточка. Связанная с порождением Тьмы и Света. Таких очень мало… Если полярные сущности и сходятся меж собой, то часто не могут дать потомство. Разные виды… Но в том, кто нам нужен, кровь наместника — божественное начало, плоть самой Тьмы.       Моё затуманенное сознание отказывалось воспринимать её слова, анализировать и складывать в пазл. Я поняла, что речь шла о Мальбонте, но лишь скептически хмыкнула, что и стало моей ошибкой:       — Вы опоздали. Тот, кого ищете, мёртв, как и его отец. Я убила его…       Чума резко остановилась прямо за моей спиной. Сапоги перестали цокать по полу, замерли, с сухим треском повернулись. Я не видела её, не предполагала, что она собирается делать. Краем сознания лишь улавливала, что, возможно, безумная стерва сейчас перережет мне горло, но плевать. Я смирилась… приняла поражение и свою судьбу, отключила спектр чувств, притупила страх…       — Да… — согласилась Всадница тихим вкрадчивым шепотом. — Мёртв, да не совсем. Нефилим не отправился в мир мёртвых, потому что часть его души всё ещё живёт в тебе, в его сосуде.       Холодная жуть прошила мою кожу острыми иглами, тело наполнилось раскаленным свинцом. Так бывает, когда делаешь шаг в пропасть, когда летишь навстречу погибели и осознаешь всю степень отчаянья, жалеешь о прыжке, но поздно… уже ничего не изменить. И крик застревает в горле, так и не вырвавшись.       Чума захохотала. Её хохот оглушил вместе с опалившим спину пожаром. Крылья… удар, рассеченная плоть. Кровь полилась по спине, пояснице, ягодицам и ногам горячим липким водопадом. В глазах потемнело. Я перестала улавливать движения Всадницы, быстрые, четкие, неумолимые. Кинжал в её руках порхал, будто колибри от одного цветка к другому. Резал кожу, вены, артерии… вырисовывал определенные узоры. Я уже не чувствовала боли, но видела, как вместо крови из меня течет тьма… густая и черная, как смола. Льется на пол, собирается в странный узор на забрызганном кровью белом мраморе.       Тьма трансформировалась, разрасталась, собиралась в очерченную фигуру. Чума что-то шептала, поднеся дымящееся лезвие кинжала к губам, словно ведьма на шабаше. Потом взмахнула рукой, швырнув кинжал точно в центр образовавшегося круга. Лезвие вошло в мрамор, как в древесину, и по полу поползли крупные трещины. Кинжал стал плавиться на глазах, растекаться. Дым заволок зал, резал глаза, просачивался в горло, заставляя кашлять. Живой, вездесущий. Он собирался в кругу, рос, вырисовывал статную мужскую фигуру.       Я слабела, теряя кровь вместе с силами, мои глаза слезились, а веки тяжелели, но я всё равно смотрела, не веря в происходящее.       Смотрела, как из ничего восстают кости, обрастают плотью, наполняются тьмой, наливаются жизнью… Как тьма скручивается в органы и хрящи, сеть сосудов и вен, живой организм.       — Нет… не может быть… — прошептали мои губы, но с них не сорвалось ни звука. Дым рассеялся, и прямо передо мной предстал мой злейший враг, кошмар моих снов, погибель всего мира…       Мальбонте стоял среди угасающего чёрного пламени, гордый, величественный и обнаженный. И это последнее, что я увидела перед тем, как моё сознание поглотил мрак.