***
Горячая вода не могла согреть привыкшую к вечной мерзлоте кожу, колола тысячей тонких иголочек, пощипывала, оживляла. Ласкала давние белесые полоски шрамов, обволакивала… Он почти не помнил небытие или ту сторону, где больше не существовало тела, а лишь дымка ускользающего сознания. Как человек забывает сон сразу после пробуждения. И хорошо… иногда лучше не помнить, стереть, игнорировать. Лучше неизвестность, чем осознание и бессилие, которым Мальбонте насытился по горло. Отверженный, лишенный обоих родителей, изгнанный… заклейменный чудовищем в глазах всех. Не темный и не светлый — не принадлежащий всецело ни одной из противоборствующих сторон. Привык к ненависти и презрению, обрёл силу в вечном одиночестве. Если лишен привязанностей — лишен и слабостей. Всё до тошноты просто. Помнил только окутывающий, обжигающий и вездесущий холод и гул бьющегося сердца Вики, призрачные отголоски её мыслей, эфемерный силуэт, мерцающий в пустоте. Он был её подсознанием… потаённым страхом, навязчивой крутящейся по кругу мыслью. Вики появлялась и исчезала, была героиней его иллюзий, путалась в них, как в паутине. Искала ответы, требовала и… не послушала. Губы пронзила едкая улыбка, кислотой сожаления исказившая бледное застывшее лицо, которое легко перепутать с ликом статуи. Только глаза горели жизнью над неподвижной маской. Черные, большие, обрамленные длинными редкими и жесткими ресницами. Наедине с собой, лежа в просторной купальне, Мальбонте мог не скрывать своих чувств и мыслей. Крылья намокли, распрямились, воняли мокрыми ошпаренными перьями, которые плавали по поверхности невесомыми черными лепестками. Ему хотелось вытянуть ноги, лечь в воду целиком, погрузиться с головой, расслабиться, попытаться отшоркать с заново обретенной кожи остатки крови и пепла. Копоть былых страданий. Тьма бурлила, носилась по артериям, ядовитым лекарством наполняла кровь, питала мышцы, возвращала силы. Он жив… снова. Свободен, без оков, но их отсутствие иллюзорно. Мальбонте ждал… всегда умел ждать, как умел и искать выход из любого положения, даже если тот неочевиден, забыт, неприемлем. Жажда жить… неутолимая и яростная, заставляющая задыхаться, жадно глотая воздух, драться до потери сознания со всеми, отчаянно цепляться за собственное существование, даже если оно ничего не стоит. Гордый. Его мать тоже была такой — непокорной и дикой, чересчур своевольной, что её и погубило. Но Анабель осознанно избрала свою судьбу, не могла вынести над собой ничьей власти. Падший прекрасный ангел — такой Мальбонте запомнил её. Об отце вспоминать не хотелось. Единственное, за что он был благодарен Шепфамалуму — сила. Та разрушительная энергия хаоса, которую Мальбонте был не способен контролировать в детстве, и которая стала бездной, разрослась и окрепла со смертью предка — темного наместника, брата Шепфа — перешла к сыну, едва не убив, но и подарив сотни возможностей отомстить, восстать, добиться справедливости. И он смог бы, если не вмешалась девчонка. Вики. Сосуд. По горькой насмешке судьбы ещё и потомок его матери, принцессы крови. Идеальная пара. Недостающий кусочек пазла. Мир… все миры построены на дуализме. Для каждого наместника должен быть противовес, и если его нет изначально, то он обязательно родится, пусть и спустя много веков. Закон баланса. Вики явилась в мир тем самым противовесом, пусть её больше клонило во тьму, свет в ней тоже сиял слишком ярко. Но та, что должна была уравновесить Мальбонте, в итоге его и погубила. Испугалась наказания, предала… в последний миг переметнулась на сторону Шепфа и вонзила Мальбонте нож в спину. Он замер от тихих крадущихся шагов, прислушался, угрюмо взглянув на дверь, спрятанную меж массивными глиняными колоннами, ведущую в основные покои. Купальня была большой: округлой формы с минимумом мебели, приглушенным светом, мягко падающим из масляных фонарей на песочного цвета плиты и нависшим тяжелым потолком. Дверь приоткрылась с тихим скрипом, впуская с собой волну ночной свежести; одна стена в прилегающей спальне рухнула при осаде, и теперь там гулял ветер в то время, как в купальне царила нагретая влажность. Мальбонте не ожидал увидеть слуг, слишком уж наглыми шаги слышались изначально. Захватчица чувствовала себя хозяйкой положения, дворца, всего мира и позволения войти куда-либо спрашивать не собиралась. Он знал, что она явится. Если не за тем, чтобы поговорить с ним, то чтобы позабавиться. Её алчный, горящий огнём и нетерпением взгляд на почти детском кукольном лице был однозначен и красноречив. Чума мельком оглядела комнату, быстро поняла, что незамеченной не осталась, широко улыбнулась и вошла, плотно прикрыв дверь за собой. — Осваиваешься? Мальбонте только раздраженно повел бровью, продолжив натирать плечи мочалкой. Ей не удалось его смутить, но он всё равно напрягся. Для Захватчицы не существовало норм приличия, она воспринимала наготу естественной, да и их самих — животными. Мальбонте тоже воспитывался далеко не в высших кругах, чтобы быть обученным манерам, но его совсем не прельщало такое положение дел. — Я не звал тебя сюда. И не думаю, что нужен тебе так срочно, что разговор не может подождать несколько минут, — сказал он, не обращая на неё внимания. Чума даже замерла на пол пути от двери к ванной, пораженная такой дерзостью. Мало кто осмеливался говорить с ней в подобном тоне. Но она хмыкнула, передернула хрупкими изящными плечами, и Мальбонте только сейчас краем глаза заметил, что на ней больше нет ни золотой брони, ни вычурной короны. А лишь тонкое, идеально облегающее выразительную фигуру платье, сотканное словно из алой паутины. Настолько невесомое, что могло показаться вовсе не платьем, а сплетением длинных шрамов, сосудов и капилляров на тонкой прозрачной белой коже. Может, так оно и было; он не стал приглядываться. Он не находил её красивой; притягательная внешность скрывает опасное чудовище, что гораздо сильнее него. — Ты думаешь, раз я вернула тебя к жизни, буквально воссоздала из пепла, то ты можешь грубить? — спросила Чума тихо, угрожающе, исподлобья изучая его профиль. Мальбонте вздохнул. Доля секунды понадобилась, чтобы оценить ситуацию. Он в невыгодном положении, но несмотря на это, не намерен терять достоинства и сгибать колени. — Нет, — холодно ответил. — Я лишь хочу, чтобы ты была учтивее и позволила мне помыться, после чего я готов выслушать твои условия. Чума хохотнула, её плечи заметно расслабились, а когтистые пальцы перестали царапать кожу ладоней. — Почему бы нам не совместить полезное с приятным, м? — кокетливо приподняла она брови, мягко двинувшись дальше. Подошла к краю ванны, присела на него бедром, постукивая коготками по каменному бортику. — Я, знаешь ли, тоже устала после боя. Покорять миры — всегда утомительно. А мой брат вернётся не скоро и не сможет пошоркать мне спину. Мальбонте поморщился, но ничего не сказал. Вода стала мыльной и мутной. Он делал вид, что не заинтересован, однако внутреннее напряжение всё усиливалось. Прислушивался к каждому жесту, интонации, дыханию, готовый отреагировать на любой возможный выпад. — Я так много слышала о тебе… — проворковала Чума низким сексуальным голосом. Её палец скользнул по ванне, остановившись в опасной близости от его плеча. Тот притворился, что не заметил. — Нефилим, ребёнок дочери светлого наместника, зачатый с тёмным… уникальный случай. Чистая божественная кровь. Мальбонте снова замер, устремив взгляд, в котором бесновалась сама тьма, в пространство перед собой. Укротить… не позволить пожару разгореться, уничтожить его в зачатке, потушить искру ярости. Мимолетно моргнул, сбрасывая наваждение. Нет, эта дрянь так просто не выведет его на эмоции, но то, что Чума знала о нём, было несоразмерно его собственным знаниям о ней, и в этом Мальбонте уже проигрывал, а значит, должен стремиться наверстать и превзойти любыми способами. Иногда знание — есть наивысшая сила. — Как я понял, дело в моей силе? — он кашлянул, но заговорил спокойно, даже буднично, ничем не выдавая бурлящей в крови злобы. — Как тебе удалось меня вернуть? Из пустоты никто не возвращался… Мой отец бы точно рассказал о таком, но даже он и Шепфа не могли переиграть смерть. Он не лукавил, хоть и никогда не терял надежды однажды взломать привычный порядок вещей. Из первого заточения его вытащила Вики… второе же… казалось окончательным. И всё же он жил, цеплялся за скользкие ниточки возможностей, искал лазейки… Мальбонте сразу предугадал следующий вопрос Чумы и дал на него ответ, что она, конечно, оценила. Губы всадницы расплылись в интригующей хитрой улыбке. — Верно. Ещё никому не удавалось переиграть… Смерть, — зловеще протянула Чума, будто пробуя на вкус последнее слово, вращая его на кончике языка, перевоплощая из обычного в имя собственное. Редкие темные волоски на предплечьях Мальбонте встали дыбом, и он тут же опустил руки в воду, не показав своё волнение. — Думаю, от своего отца или дяди ты знаешь, что ваш мир далеко не единственный. Тайна для простых обывателей, но не для правящей верхушки, — Чума задумчиво сложила губы в трубочку, накрутив на палец локон пепельных волос. — Сам сказал, что заочно знаком со мной. Значит, наслышан и об остальных. Твой вопрос — просто попытка прикинуться дурачком или в самом деле не догадался? — Ты — не Смерть, — холодно подметил Мальбонте, чем взбесил её, тыкнув в самолюбие, но она сдержалась. Только огромные невинные на первый взгляд глаза налились алым маревом, что от радужек заполонило белки. — Брат передал мне кинжал, пропитанный своей кровью. Удобная штука, дарующая носителю его мощь. Но однократно. И только лишь для тебя. Для вас всех, включая наместников, гибель — это точка невозврата. Но мы… куда могущественнее. — Ты не ответила, зачем тебе я. Плеск воды. Мальбонте откинулся на спину и лег, обняв руками борта бассейна. Совсем близко от бедра Чумы. — Ты же догадался… — по-кошачьи изогнувшись, она провела указательным пальцем по его плечу, очерчивая выразительный контур мышц, каждую выступающую вену. Невесомо, обманчиво ласково. — Всегда лучше и надежнее знать точно, чем просто догадываться, — Мальбонте проследил взглядом за её движением, но не пошевелился, позволил, хоть близость этой женщины не вызывала в нём ничего, кроме брезгливости. Чума коснулась его лица, провела ногтями по скулам, пожирая похотливыми глазами губы. Он невольно всё же взглянул на неё: соблазнительные женственные формы, упругая грудь с вишнёвыми сосками, округлые бедра. Она пахла мятой и полынью, а ещё кровью — ржавым металлом и чем-то едким, ассоциирующимся с лазаретом. — Всё просто. Твоя сила имеет некую необходимую нам особенность… ты можешь быть ооочень полезен, — прошептала она, придвинувшись, наклонившись. Выбившиеся из тугой косы пряди упали на её лицо, защекотали кожу, но Мальбонте отвернулся в последний момент, не дав ей себя поцеловать. — А взамен? — сухо бросил он, сжав челюсти. Захватчица нахмурилась, оскалилась, схватила его за волосы на затылке, резко дернула назад, заставив запрокинуть голову. — Жизни тебе недостаточно?! Второй рукой вцепилась в горло, но Мальбонте вывернул её запястье, оттолкнул от себя так, что она едва не поскользнулась на мокром полу, и поднялся. Раскрыл крылья для равновесия, встряхнул их, и капли хрустальными осколками застучали по комнате, словно внезапный ливень. Он проверял грани дозволенного, поставив свою судьбу на то, что так быстро от него не избавятся, иначе не стали бы прилагать столько усилий, а просто нашли кого-то другого. — Я не просил даровать мне её. Это ваша прихоть — не моя. Чума захлопала глазами, хотела было броситься на него, разорвать своими руками, но удержалась, что-то остановило её. Лишь прошипела: — Смеешь мне отказывать?! Ты хоть знаешь, сколько животных, вроде тебя, готовы целовать мне ноги за малейшие знаки внимания? Мы можем вернуть тебя обратно, как только сделаешь необходимое! Или я могу сейчас же заразить такой болезнью, о которой ты даже не слышал. Твой мозг начнет отказывать, ты утратишь здравомыслие, если вообще его имеешь, станешь овощем! Она подняла руку, направляя в Мальбонте свою силу, что отравленными змеями поползла по воздуху, вонзилась в грудь, въелась кислотой в кожу. Он зашипел от прострелившей виски боли, почувствовал, как Чума стремится прошить его разум, выведать тайны, пробить выстроенную ледяную стену. Но не могла, потому злилась ещё больше, усилила напор, вынуждая его согнуться пополам, вцепиться пальцами в края купальни. Ни один из творений наместников, да и их самих, не вынес бы такого штурма. Она была аккуратна и филигранна в причинении боли, била только в самые чувствительные точки, без труда их нащупывая. В отличии от Войны, который в бою причинял максимальный урон всему живому. Он любил кровь, крики, мясо и ненависть. Чума же… действовала более гибко, но не менее продуктивно. Любой бы умер, покорился, уже молил о пощаде, лизал ей руки, но Мальбонте только хрипло рассмеялся, чем заставил её насторожиться. — Так себе гарантии помощи. Будешь угрожать мне смертью или заточением, я не стану помогать. Если ты так много обо мне знаешь, то должна знать и то, что я выдержу любые пытки. В этом мире не осталось рычагов воздействия на меня: у меня нет близких, друзей, семьи. Потому тебе придется быть вежливее и предложить взамен что-то весомое, да еще и с гарантиями. Всадница опустила руку, и боль в мгновение погасла. Склонила голову набок, медленно и с упоением оглядывая всю его фигуру. Казалось, она впечатлена силой его воли. — Тогда… как насчет власти, намного превосходящей твоих кровных предков? А если… мы подружимся… — Чума двинулась к нему, стоило Мальбонте только переступить край бассейна и потянуться за полотенцем. Её руки легли на его плечи, пальцы впились в них, нежно массируя. Она припала губами к ключицам, обводя языком их изгиб, прошептала: — Власти, равной мне! Не только над этим миром, но и над прочими… Я люблю непокорных… Мальбонте с шумом втянул носом воздух, когда её миниатюрная ладонь собственнически легла на его пах, стараясь вызвать реакцию. Безрезультатно. Он отвернулся, отступил на шаг. — Я тебя услышал. И вот мои условия, — он отошел, обернув бедра полотенцем, рукой стряхнул влагу с волос, взъерошив их пальцами. Обернулся к дрожащей от гнева и досады Чуме, в глазах которой пылал единственный вопрос: «В чём твоя слабость?!» Но озвучить его она не решалась, несмотря на задетое женское самолюбие. Мальбонте держался так, будто они сидели за столом переговоров, а он не стоял перед ней обнаженным. — Я не стану прислуживать вам или склоняться перед вами. Мы будет партнерами. На равных. — Это мы ещё посмотрим! — прорычала Чума, развернувшись на каблуках. Она ушла быстро, выстукивая каждым шагом своё презрение. Мальбонте мрачно посмотрел на дверь, захлопнувшуюся так, что от стены отлетела и разбилась плитка. Сорвал полотенце, промокнул им голову и крылья, глубоко и часто задышал. Ему нужен план, нужно знать о врагах больше, чтобы понимать, как их победить и возможно ли это. Свою гордость он отстоял, но так и не узнал, что именно от него хотят. Тряхнул головой, ухмыльнулся. Расскажут и чем он им нужнее, тем быстрее нарушат интригу. Об этом Мальбонте не беспокоился, но снова подумал о Вики. Мысли взвились хаотичным вихрем, заполонили разум, но он отогнал их. Не время. Не место. Её судьба предопределена, как когда-то и его. Он снова усмехнулся, подняв голову к потолку. — Золотая кровь для золотой наследницы.***
Пустая. Выпотрошенная и смятая, как чертов одноразовый пластиковый стаканчик, отправленный в мусорное ведро. С трудом разлепив тяжелые свинцовые веки, я обнаружила себя на груде тел. Холодные, склизкие от ещё не засохшей крови, с остекленевшими раскрытыми глазами. Я умерла? Меня просто выбросили? Голова гудела, воспоминания плыли туманными обрывками. На мне повисла чья-то ледяная рука в изорванном рукаве рясы. Вокруг темно и нестерпимая едкая вонь просачивалась в ноздри, где-то в углах пищали крысы… С трудом я сбросила с себя мертвые объятия, перекатилась в сторону, к своему счастью обнаружила твердый грязный и холодный камень пола, прижалась к нему пылающим лбом, стараясь перетерпеть беснующуюся под кожей лихорадку. Это не пустота, как бы того ни хотелось… Я не слилась с космосом, не исчезла… я всё ещё здесь, в мире, что превратился в персональный ад. Чувствовала своё тело, пусть и не целиком, но с каждой секундой понимала, что оно горит… Что-то во мне, внутри беснуется и сияет, подавляя, заполняя, принося искрящуюся невыносимую боль. Но кричать не могла, как будто лишенная связок и языка. Никогда ещё не хотела умереть и избавиться от всего разом. С меня хватит, я проиграла… Привычный мне мир пал, его захватили… Мой заклятый враг вернулся из пустоты, восстал из пепла на моих глазах, высосав всю мою кровь до последней капли. Моя смерть подарила ему новую жизнь… Справедливо… Но, видимо, этого недостаточно, раз я ещё жива. Чувства неумолимо возвращались, что-то необъятное и светлое заполняло вены, раскрывало их, подобно пальцам, протиснувшимся в слипшиеся кожаные перчатки, питало жизнью… Там, где жила тьма Мальбонте, не осталось ничего… я не могла нащупать в глубине души её могильный холод, но и пустоты больше не было… вместо неё появилось что-то другое. Открыв глаза и чуть приподнявшись на локтях, я оглядела свои предплечья. Они были пронизаны золотыми нитями, словно порезами, из которых сочился мягкий свет. Не поверила глазам, моргнула, и свет погас, оставив после себя тугое переплетение ран. Я не знала, где нахожусь, но предполагала, что всё ещё во дворце. Где-то в подземельях, куда просто скинули трупы, отработанный материал. Хорошо хоть не сожгли или не скормили крысам. Хотя насчет крыс… Я видела, как в углах, прячась в чернильной мгле, поблескивают маленькие злые глазки и шуршат по соломе когтистые лапки. Подавив омерзение, я поползла к стене, ощупала её — холодный влажный камень, покрытый древним мхом и какой-то слизью. Стена длинная, сплошная, нигде нет выступа или просвета. Крысы с недовольным верещанием разбежались из-под моих коленей, когда я приблизилась к углу и перешла на перпендикулярную стену. Где-то должна быть дверь. Прохладная шершавость камня сменилась выбоиной, носа коснулся запах окислившейся меди и старого дерева. Я приподнялась и нащупала ручку: ожидаемо незаперто. Конечно, ведь трупы не убегут… Но как Чума не поняла, что я жива? Если только… Не хотелось думать, надо бежать, хотя бы попытаться. А для начала хотя бы встать. Цепляясь онемевшими пальцами за ручку, я приподнялась, тело возмутилось, отозвалось слабостью, но регенерация работала, питала мышцы, наполняла силами. Встать — это половина беды. Дверь отворилась с надсадным скрипом, длинный коридор, лишенный освещения, вёл в обе стороны, утопая во мраке. В нескольких метрах на последнем издыхании тлел масляный фонарь, источая бледный голубой свет. Пол склизкий от крови и внутренностей. Тихо. Я никогда не бывала в этой части дворца и понятия не имела, куда идти. Направо или налево, как в тех сказках про указательный камень. Где только один путь ведет к счастью, остальные — к смерти. Проблема лишь в том, что в моей ситуации нет никаких гарантий на благоприятный исход, на это мнимое «счастье». Когда лес сгорает, все звери вымирают. А что делать, если горит весь мир? Куда можно сбежать с умирающей планеты? Но в голове уже зрел план спасения, хоть слабый, но всё же. Добраться до портала, переместиться в Нижний Мир, окунуться в иллюзию относительной безопасности… хотя бы отсрочить наш общий конец. Не очень оптимистично, ведь туда как раз отправился Всадник, убивший Шепфа. И всё же лучше бороться, чем сложить руки. Лестница, ведущая наверх, оказалась не так далеко. Изредка попадались двери других камер, но за ними было тихо и пусто. Не знаю, сколько этажей мне пришлось пройти, по пути не попадалось выходов. Но обшарпанные ступеньки привели меня на нижний ярус западного крыла. Выбравшись из-за скрывающего проход гобелена со схематичным изображением совета, я застыла на миг и прислушалась. Дворец как будто вымер… Тишина стояла пугающая, безмолвная, всепоглощающая. Ни криков, ни шума, ни треска огня. Портал, ведущий в Нижний Мир, находился в центральной части здания, как раз под тронным залом. Мне пришлось напрячь все чувства, чтобы в случае опасности первой засечь противника. А противники сейчас все. Из широких панорамных окон лился приглушенный желтоватый свет, отражающийся в белом мраморе пола. Но сами окна задернуты тяжелыми нежно голубыми портьерами. Я едва не поддалась соблазну подойти и выглянуть на улицу, но одернула себя, прижавшись спиной к противоположной стене. Может кто-то увидеть… да к тому же не факт, что мне понравится развернувшаяся на главной площади картина. Потрясений и так достаточно. Мне нужно думать о себе, а не о городе, за день превращенном в руины. Белокаменная лестница, ведущая в тронный зал, раздваивалась на уровне третьего этажа и четырьмя широкими полосами поднималась выше к галереям и балконам верхних ярусов. Она тоже кое-где была заляпана кровью, но пуста. Я прижалась к жемчужно-золотой колонне, всматриваясь в выбитые врата тронного зала, прислушиваясь к голосам. Кто-то жалобно плакал, надрывно и тихо. Кто-то хрипел и кашлял. Сердце в груди колотилось загнанной птицей, гоняя кровь и затуманивая мысли. Если там есть живые, им надо помочь… Грудь сдавило жалостью, несметным удушающим чувством вины. Не факт, что они могут ходить или лететь… или вообще выживут, а я подставлю себя. Всех ценных пленных увели, забрали. Разум твердил бежать, ведь до портала так близко. Я сделала решительный шаг, перепрыгнув через камни, упавшие с разрушенной стены, но снова остановилась. Там карта… а если в зале никого нет, воспользоваться ей и обнаружить меня они не смогут. Но карта может пригодиться, хоть как-то помочь сопротивляться… Долго решаться не пришлось, я всегда предпочитала действовать импульсивно, чтобы не передумать. Бросаться в омут решимости проще, чем бесконечно терзаться сомнениями. Плюнув, я побежала вверх по лестнице, но, преодолев один пролет, снова остановилась, затаилась, прислушалась. А если это ловушка? Куда все ушли? Где сейчас Чума? А Мальбонте? А если Война вернулся? Они думают, что я мертва, лучше бы так оно и оставалось. Что сделают, если поймают? Оказаться в их руках — уж лучше и правда умереть. Сжав зубы до скрипа, я с трудом сделала шаг. Карта нужна, надо спасти, кого возможно, если там есть живые. Глупо не попытаться. Подкравшись к вратам, я припала к стене, внимательно всматриваясь сперва в лестничные пролеты выше, затем осторожно заглянула в зал. Всё осталось так, как и было. Разруха, кровь… Только не стало крыс и тел меньше. Карта, забрызганная бурыми каплями, лежала на столе. Там же… голова Шепфа, на которую я долго боялась взглянуть, а когда всё же решилась, поняла, что та рассыпалась пеплом, оставляя после себя лишь обугленный голый золотой череп. Так умирают боги? Слева от стола у стены сидела девушка. Прижав колени к груди, она, казалось, целиком погруженной в горе и отчаянье, что даже не заметила меня. Белые крылья подрагивали в такт дергающимся от рыданий плечам. Тот, чей надрывный кашель я слышала, уже не издавал звуков. Мужчина лежал лицом вниз у ног девушки. Видимо, он полз к ней, пытался дотянуться. Я быстро преодолела зал, схватила её за плечи, встряхнула, вынуждая посмотреть на себя. Её глаза были пронзительно голубыми и совершенно пустыми. — Как тебя зовут? — Т...т...тина. — Что ты здесь делаешь? — Я… я пряталась, когда они… когда… они убили моего брата… — она лихорадочно закивала в сторону лежащего мужчины. — Я пришла сюда, когда он был ещё жив, но весь искусан этими тварями. Его раны… Она закрыла лицо руками и снова разрыдалась, на что я шикнула и попыталась её поднять. — Не время, нам надо уходить. — Но… куда, госпожа? — замотала головой Тина. — Весь наш мир уничтожен, Шепфа, о, Шепфа! Он воспламенился, словно горел в собственной крови! — Шепфа отрубили голову гораздо раньше! — я с сомнением покосилась на череп, затем бросилась к столу, схватила карту, наскоро свернула её, вернулась к Тине и потянула её за руку. Почувствовала легкое покалывание в ладони, но не придала этому значения. Но Тина как будто тут же ожила, посмотрела на меня с такой надеждой, словно я могла в раз спасти её от всех мук и привести к свету. — Идём же, ну! — настояла я, не отвлекаясь на вопросы о переменах в её состоянии. И мы быстрыми перебежками рванули к выходу, потом спустились по лестнице. И, убедившись, что и в параллельном коридоре никого, ввалились в ничем не примечательную одностворчатую дверь. Портал казался потухшим, но загорелся перламутровым сиянием, стоило мне коснуться его. Он переносил только в родственные порталы в случае отсутствия конкретного места. Но я отлично знала, как выглядит столица Нижнего Мира, бывала там не раз, потому легко могла представить местность, в которую хочу перенестись. Взяв Тину за руку, я, не раздумывая, бросилась в мерцающий круг, и пространство тут же разорвалось, завращалось, стало видоизменяться. Нас выбросило у врат. Тина взвизгнула, едва подняв голову и увидев нависающий над нами замок, похожий на огромное шипастое чудовище, тянущиеся черными копьями-башнями к тёмно-красному дымному небу. К вратам вела узкая лестница из серого гранита, но сами они возвышались на три человеческих роста и походили на зев, пасть монстра, увенчанную клыками и ведущую в длинный темный проход, что демоны величали «глоткой». Картину дополнял исполинский череп циклопа, нависший над «пастью» и наблюдающий за нами круглой зияющей глазницей. Мрачная обитель Шепфамалума. Когда-то он сам выстроил этот дворец среди кровавых вод кипящей реки в насмешку над великолепной и возвышенной архитектурой своего брата. Боги были близнецами, но совершенно разными как внешне, так и по нутру. После смерти Шепфамалума Шепфа посадил в Нижнем Мире его ближайшего советника — Люцифера. Прекрасного павшего ангела, отравленного тьмой. Шепфа простил ему предательство и отступничество, потому что сам не мог править отвратительным ему краем, напоминающим о преступлении брата. Он нарек царство мрака — Адом — местом, призванным вершить высшее правосудие и карать грешные души. Люцифер преклонил колено перед своим творцом и служил ему до тех пор, пока Мальбонте не вырвался из своей клетки. В той войне пали многие… но кому-то она и принесла пользу. Например, сыну бывшего властителя, названного в его честь в память о происхождении. «Свет Несущий» — означало его имя, напоминающее самому носителю и остальным жителям Ада, что Свет всегда властвует над Тьмой, потому что Шепфа одержал победу над Шепфамалумом. Конечно, находились те, кто готов был оспорить подобное утверждение, поднимал бунт против правителя, заявлял, что светлым не место среди темных. Но таких было мало… Мало кто отваживался бросать вызов Шепфа. Никто кроме самого Люцифера Первого, и не знал о Шепфамалуме, потому и не ощущали себя под гнётом, ведь свидетелей тех событий либо убили, либо стерли память. Шепфа всегда тщательно оберегал свои тайны. Мальбонте разрушил привычный мировой порядок, пошатнул устои и мировоззрения. Честно сказать, мир так и не оправился с той войны… не успел оправиться. — Какое жуткое место, — Тина закрыла рот обеими руками, едва не плача от страха. — Ты никогда не бывала в Аду? — спросила я, отряхиваясь от земли и пыли после жесткого приземления. Встала на ноги, огляделась. Никого. На первый взгляд. Но стоило сделать шаг к ступенькам, как за спиной раздался глухой и страшный рык, сопровождаемый тяжелым булькающим сопением. Тина обернулась, но ожидаемо никого не увидела. Но тоже почувствовала, закричала, охваченная страхом. Конечно, создания света не могут видеть «стражей ночи». И хорошо… Когда я спускалась в Ад в последний раз, лик трехглавого Цербера, стерегущего врата дворца, сумел навечно отпечататься в моём сознании, оставив неизгладимое впечатление. Но сейчас… я ощущала его присутствие, вонь его шерсти, смрад трёх зубастых, истекающих вязкой слюной пастей, но как бы ни вглядывалась в темноту, не могла разглядеть. — Ррррав, — рявкнуло чудище, обдав нас гнилым горячим дыханием. Тина закричала, спряталась за мою спину, мелко дрожа. Я наугад вытянула руку, стараясь говорить как можно спокойнее. — Тише, мальчик. Это же я. — Sede, Cerberus! Из сгущающегося тумана донеслось покорное фырчание. Когти-сабли взрыли дымящуюся землю, и зверь отступил. Мы с Тиной с облегчением обернулись к вратам. Мими выбежала нам навстречу, испуганная и обрадованная одновременно. — Вики! Как ты здесь? О, Шепфа, мы думали, тебя убили. Она подлетела со скоростью ветра, накинулась на меня с объятиями. Прекрасное сердцевидное лицо с бледной гладкой кожей намокло от слёз. Огромные глаза цвета неба, охваченного штормом, полны негодования, недоверия, переходящего в болезненное облегчение. Она гладила моё лицо, прощупывала пальцами скулы, щеки, губы, веки, будто я угрожала оказаться миражом. Её пытливый взгляд опустился ниже, на шею, ключицы, грудь… Только сейчас я осознала, что вместо платья и плаща на мне остались лишь обожженные обрывки ткани, обугленные лохмотья, почти ничего не прикрывающие. Но Мими, казалось, это не смутило. Она снова порывисто обняла меня, душа в объятиях. — Я жива, Мими. По крайней мере, пока ты меня не задушила, — я попыталась отстранить её от себя. Меня лихорадило, с губ сорвался нервный смешок. Порыв горячего ветра, несущий с собой запахи гари и серы, ударил неожиданно, взлохматил и без того спутанные волосы. — Пойдем скорее, Люцифер будет рад новостям, они ему сейчас нужны, — дьяволица потянула меня в замок. Тина растерянно поплелась следом, не имея другого выбора, хоть и испуганно озиралась по сторонам и то и дело вздрагивала, обнимая себя руками. — Сомневаюсь, что он будет рад… — не стала врать я. «Глотка» тянулась каменной змеёй, освещенным тусклыми красноватыми факелами жерлом. Нам встречались стражи, безликие серокожие големы, неподвижные и верно хранящие покои адского владыки. Жерло выплюнуло нас в просторный мрачный коридор, где по углам шуршали красные бесы, поднося угощения собравшейся на галереях и прилегающих залах ожидания знати. В мою сторону обернулись сотни голов, тысячи любопытных жаждущих ответов глаз вонзились колкими взорами, полились тихие шепотки и проклятья. Коридор перетекал в сводчатый высокий чертог, из которого поднимались врата в виде застывшей в диком вопле головы Сфинкса, ведущие в тронный зал. Лестница, имитирующая львиный хвост, вилась изящным полукругом вокруг плотного каменного тела. Гигантские лапы тоже имели проходы под каждым когтем пряталась дверь, ведущая, скорее всего, на кухни, в подземелья или кладовые. Они то и дело открывались, впуская и выпуская слуг. Я оглянулась, когда мы с Мими уже поднимались по «хвосту». Тина где-то отстала, но и не до неё было сейчас. Вокруг затихал скорбный пир, словно поставленный на паузу моим внезапным появлением. Высшая адская знать ждали… но не знали, чего. Я дёрнула Мими за руку, едва не споткнувшись. — Как узнала, что я свалилась прямо у ворот? Она беззаботно усмехнулась: — Я выходила подышать на балкон и увидела тебя. — Здесь собрался весь Гоэт? Гоэтом назывался основной круг тёмных вельмож, князей и королей, а также их рыцари, губернаторы, маркизы и герцоги. С женами, детьми и выросшими внуками. В Нижнем Мире жизнь текла своим чередом, существовала четкая иерархия, несмотря на то, что демоны постоянно грозились перегрызть друг друга в борьбе за власть. — Да… — нехотя ответила Мими, Семёрка уже вторые сутки не выходят из зала, всё спорят, орут, даже кидаются огнём. Может, хотя бы ты наставишь их на путь истинный. Предприимчивая и хваткая дочь Мамона — владыки Алчности — всегда умела просчитывать выгоду наперёд. И я была ей благодарна — нет времени на прихорашивания и манеры. И плевать мне, что некоторые изящные княгини смотрят на меня, как на замарашку, с презрением и отвращением, как бы негодуя: И это ничтожество была приближена к Шепфа и Высшему Совету? Что-то мне подсказывало, что Семеро главных демонов Нижнего Мира уж точно не упадут без чувств и не оскорбятся моим видом. У Врат стояли демоны братства — рыжеволосый Пихтион, улыбающийся и пританцовывающий Палатем, прямой, как копьё, Олотан, что попытался остановить Мими, преградив ей путь. — Вернись к матери, Минерва. Но та и бровью не повела, гордо вздернув подбородок. — Как ты разговариваешь с дочерью члена Семерки? — Я подчиняюсь только Владыке, — гордо ответил воин. И верно: Олотан — ученик Асмодея, а у них с Мамоном шла давняя вражда. Я вышла вперед, чтобы не накалять обстановку. — К чему эти препирательства? Ты ведь узнал меня, Ол. Глаза цвета алого заката придирчиво прошлись по мне, после чего Олотан стиснул зубы и отвернулся. — Да, пресветлая госпожа, проходи. Но Минерва останется здесь. Мими что-то цыкнула, но воин остался непреклонен. Она лишь успела шепнуть мольбу, чтобы я позже ей всё пересказала, и Олотан осторожно приоткрыл передо мной врата. Чертог адского совета представлял собой цилиндрической формы помещение, чьи своды смыкались в треугольную острую крышу. По периметру меж окон-бойниц стояли пятиугольные колонны, выполненные из обсидиана и инкрустированные рубинами, увитые дикими колючими лозами бледных мелких цветов. Колонны соединялись яркими красными линиями, нарисованными на полу, а линии те в свою очередь образовывали пентаграмму, увенчанную рунами, заклятьями, и молитвами темных ритуалов. Основная звезда располагалась в центре зала, за ней следовал двойной круг с выгравированными текстами, а из него выделялись грани «большой» звезды. И таких граней было семь, а не пять. Каждую украшал отдельный символ и у каждой стоял стул, предназначенный для советника. Адский трон находился под знаком Гордыни, которую воплощал Люцифер, а до него — его отец. Прочие же короли, включая отца Мими — повелителя Алчности — расселись по своим местам. Обстановка царила напряженная, не все из Семерых сидели смирно. Асмодей — властелин Похоти — что-то громко доказывал, но так и замер с протянутой рукой, оглянувшись на меня с удивленной яростью на ангельски красивом лице. Псих и прелесть Ада. — Кто посмел?! Ты…?! Я не стала выжидать, только закрыв за собой врата, быстрым шагом пошла к Люциферу, который даже привстал на троне, не сумев скрыть своего потрясения, но сел обратно. Он выглядел изможденным долгими думами и бессонной ночью. Темные зачесанные на затылок волосы растрепались, алые дерзкие глаза утратили былой блеск, но не утратили гнева. Его буквально трясло от злости, и я догадывалась о причинах. Все те, кто входил в совет, раньше служили его отцу, восставали и падали вместе с ним, были его друзьями и поистине верными соратниками. А к новому правителю относились снисходительно, как к несмышленому мальчишке, позволяли себе поучать его, всё чаще сравнивали с предком, даже плели против него интриги, намекая, что место Гордыни, то есть и трон, должен занять кто-то из старших демонов. Обо всём этом мне рассказывала Мими, когда прилетала в Небесный Дворец С Люцифером мы знакомы со времен моего становления бессмертной, но никогда не были особо близки. Он всегда казался высокомерным, напыщенным, самовлюбленным, но в то же время сам себе на уме. Восстание Бастарда немного сблизило нас, но потом пути вновь разошлись. Меня провожали безмолвием и угрюмыми взглядами, пока Мамон, облаченный в золотой дублет, доспехи и желтый бархатный плащ, не хлопнул в ладоши так, что звякнули его золотые браслеты. — Надежда воссияла, где не ждали, верно? — расхохотался он, ударив кулаками по подлокотникам своего покрытого позолотой стула. — Виктория явилась нам в трудный час, она-то и объяснит, что же всё-таки произошло в Верховье. — С благими вестями ты пришла или просто сбежала? — прищурил изумрудные горящие глаза Левиафан, ответственный за Зависть. Он весь воплощал змеиное изящество, одевался сугубо в оттенки зеленого, чем выделялся на фоне привычной адской моды, подразумевающей красные, черные и оранжевые цвета. — Судя по виду, удирала из последних сил, — фыркнул Асмодей, скользнув по мне наглым оценивающим взглядом, я же его ответным не удостоила, но комментарий пробудил во мне возмущение, волной поднимающееся из глубин оцепеневшей от пережитого души. — Пока вы здесь обмениваетесь любезностями, наш общий мир рушится! — я не узнала собственный голос, как не знала и то, что придало мне столько дерзости и сил. Но я собиралась доказать и в очередной раз напомнить, что я — не пустое место, каким меня упорно считают даже эти напыщенные демоны, не говоря об ангелах. — Шепфа мёртв. Его убил тот, кто сейчас намеревается напасть на вас, желает поставить вас на колени и обратить в рабов. И он далеко не один. Его безумная и такая же всесильная сестра на моих глазах воскресила Мальбонте. Просто вернула из пепла. Повисло гробовое молчание, но лишь затем, чтобы споры и ругань вспыхнули с новой силой. Сатана — Гнев — вскочил и выхватил меч из ножен. — Подайте мне его сюда, я изрублю выродка на мелкие кусочки! История не должна снова повториться! Вельзевул — демон Чревоугодия по прозвищу «Повелитель Мух» — швырнул мне под ноги мясистый спелый гранат, и тот распался на зернышки, истекая сладким липким соком. — А я говорил, что нужно было выкрасть и убить девчонку, чтобы выродок никогда не смог возродиться! — завопил он, как будто меня здесь не было. — Остынь! — громыхнул Мамон, растеряв всю свою веселость и непосредственность. — Никому ещё не удавалось вернуться из пустоты, а Виктории мы все обязаны жизнью. — А теперь из-за неё и подохнем, — лениво протянул Бельфегор, попивая из кубка густой красный напиток. — Предлагаю схватить её и отдать захватчикам! — добавил Везельвул, смерив меня убийственным взглядом. Я попятилась от него, выставив вперед руки, хоть и сил во мне больше не было. Я была слаба… беспомощна перед ними, или мне только так казалось? Откуда-то слева мимо меня, словно в замедленной съемке, пролетел огненный шар, попав прямиком в грудь Повелителя Мух, тот скорчился, заверещал, зажужжал совсем как насекомое. Бельфегор тут же присмирел, икнул и отвернулся, словно не участвовал в разговоре. Все головы повернулись к Люциферу, его глаза метали алые молнии. — Вики принесла нам вести! Её никто не тронет, пока я сижу на этом сраном стуле, не забывайте об этом! Нам надо думать о захватчиках, а не о том, как справиться с девчонкой! — Да кто они такие, эти захватчики? Мы не сдадимся им! — в недоумении подхватил Асмодей. — Если они хотят битвы, они получат её. Пусть мы столько лет подчинялись Верхнему Миру, но никто не сумеет обречь нас на новое рабство. Люцифер на это медленно прикрыл глаза, уронив голову на согнутую в локте руку. — Да очнитесь вы уже, остолопы! — прорычал он, поднявшись на ноги. Его трон возвышался над залом, потому и сам молодой правитель казался внушительным, хотя уступал ростом Асмодею, Левиафану и Визельвулу. — Я видел своими глазами эту бойню! Вики теперь подтвердила вам лично. Нам не одолеть врага на поле боя, хотя бы потому, что мы совершенно ничего о нём не знаем. Сатана на это смачно сплюнул, направив остриё меча в сторону Люцифера. — Ты хочешь сдаться, мальчишка? Сделать нас всех жалкими рабами?! Мы будем биться, пока не умрем! — Тогда вы умрете медленно, — вставила слово я. — И не только вы, но и ваши семьи. Захватчик сказал, что им нужны «создания тьмы», что убивать вас ему не выгодно… Не выгодно просто выкашивать без разбора, как они поступили с Верхней Столицей. Нас не спас ни купол, ни Шепфа. Они пришли из другого мира. Над моими словами ожидаемо задумались только Люцифер и Мамон. Споры и ярость остальных разгорелись снова, напоминая уже истерику напуганных стариков. Я решила, что пришло время, и достала из-за пазухи помятую карту. Расстелила её прямо на полу, заставила воспарить, и крики сменились на удивленные вздохи, а потом посыпались вопросы. Карта показывала все три мира. Верхний заполонило серое облако, повисшее над разрушенной столицей. Там же пульсировала крупная желто-зеленая точка, пронизанная белыми и красными вкраплениями. Она была больше и ярче остальных, которых осталось скорбно мало. — Это Чума — так она себя называет, — указала я пальцем, и взгляд невольно зацепился за ещё одно новое обозначение, и сердце пронзило тупой нарастающей болью. Рядом, на территории дворца, находилась и чёрная, не менее крупная. — А это — Мальбонте, — голос задрожал, как и пальцы, но я сумела взять себя в руки. — А это что за хрен? — указал Асмодей на жирную оранжевую точку, движущуюся по территории Нижнего Мира с неимоверной скоростью. Точка остановилась на шестом кругу у города под названием Дит. — А это… — невесело усмехнулся Люцифер, сжав руки в кулаки. — Тот белобрысый ублюдок, который убил Шепфа и жаждет завоевать нас. Его задумчивый взгляд пал на меня, и я ответила тем же. — Это они послали тебя сюда? За ответом? Когда его следует дать? И на меня снова посыпались неприязненные взгляды и комментарии. Сатана предложил отрубить мне голову и отослать захватчику в качестве «ответа». — Никто меня не посылал. Они, похоже, решили, что я не выжила после воскрешения Мальбонте. Ритуал и вправду высосал из меня все силы, но потом я просто очнулась на куче трупов в подземелье, выбралась, схватила карту и прыгнула в портал. Асмодей на это презрительно хохотнул, явно, не поверив. Но Люцифер, похоже, был иного мнения. Он подытожил: — Драться и умереть или оказаться в рабстве у хер пойми кого… Выбор или только его иллюзия? Ему предстояло принять самое сложное и серьезное решение в своей жизни, а меж тем за окнами, над противоположным берегом Флегетона, уже разгоралось зарево невиданного и страшного пожара.***