Горизонт Событий

      Чума сидела на золотом троне Шепфа, надменно постукивая ногтями одной руки по столу, а другой поглаживая здоровенную белую крысу с красными глазками, распластавшуюся на её коленях. Крыса довольно похрюкивала. Мальбонте стоял у окна, безучастно глядя на разрушенный, павший в руины город, которым когда-то мечтал править. Король пепла. Властелин Ничего. Разве в этом был смысл его «восстания»? Он точно знал, что нет, да теперь оно было и неважно. Некому мстить, некого так иступленно ненавидеть. Всё кончено. Чума сверлила взглядом его спину, почти осязаемо. Мальбонте ощущал едва заметное покалывание от пристального внимания. Затылок, спина, руки, поясница, ягодицы, бедра. Она смотрела на него, как на сочный стейк, того и гляди подскочит с места и сожрет. Они были наедине, ждали Войну — ещё одного всадника. Мальбонте знал, что их четверо. Знания передалось от отца вместе с его темной силой. После смерти Шепфамалум словно бы весь перетек в сына. Будучи ребенком, Мальбонте даже слышал его голос, который со временем, к счастью, затих. Шепфа сокрушил брата и сделал бы то же самое с нежеланным племянником, как только узнал о его наследственной особенности, но пощадил из-за Анабель, если то, на что он обрек Мальбонте, можно назвать пощадой. Изолировал, запер, приговорил к вечному одиночеству во тьме, лишил матери. И всё ради собственной безопасности. Веками Мальбонте грезил отомстить ему, и вот он мертв. Мертв, как и Шепфамалум, но… осталось ли от него хоть что-то? Мальбонте пождал губы, полуобернувшись к Чуме, и та приняла это за согласие на диалог.       — Тебя вообще не интересуют… женщины? Я слышала, что Наместники осознанно чтут целибат, хотя никогда не понимала, почему… — хитро улыбаясь, спросила она, но Мальбонте лишь повел бровью.       — Я не наместник. Круглые глаза всадницы радостно сверкнули.       — Именно. Ты — сын одного из них. Обычно они… так не поступают, не размножаются, потому что это опасно. С такой силой и знаниями ты мог бы пойти захватывать соседние миры, и остановить тебя смогли бы только мы.       — Хочешь поговорить о моих родителях? — вздохнул Мальбонте, снова отвернувшись к окну. Всё остальное он пропустил мимо ушей. — Я мало что о них помню, потому не могу знать о причинах… Их поступков.       Чума аккуратно взяла крысу под упитанное брюхо и опустила на пол, сама поднялась, подошла к Мальбонте. Он слышал каждый стук её каблуков при соприкосновении с полом, эхом отлетающий от стен и потолка. Напрягся, выпрямил спину.       — У меня вот родителей вообще не было… я рождена служить… наводить порядок через хаос и карать за грехи, — тонкие длинные пальцы невесомо прошлись по бархату дублета на его плече и замерли у открытой шеи.       — Не трогай меня, — сказал он сквозь сжатые зубы, и Всадница, нехотя, убрала руку, недовольно хмыкнув.       — Твоя недоступность интригует, от этого я хочу тебя только сильнее.       Она опустила красноречивый взгляд на его пах и провела языком по своим пухлым ярко-красным губам. Мальбонте лишь усмехнулся уголком рта.       — Куда убрали трупы? Чума на это непонимающе приподняла брови и рассмеялась абсурдности вопроса.       — Откуда мне знать? Не следила. Зачем тебе?       — Хочу сам похоронить Шепфа, — соврал он, глядя захватчице в глаза. — Для меня это важно.       — Ммм… — она прижала палец ко рту, задумавшись. — Наверное, его бросили к остальным вместе с той девчонкой, благодаря которой ты вернулся.       Мальбонте почувствовал, как незримый холод медленно ползет по его внутренностям, заковывая в иней каждый орган. Но внешне ничем не выдал заинтересованности. Он подсознательно ощущал, что Виктория жива, верил, что не ошибся в своих теориях. В том, что именно она — его противовес. И должна унаследовать силу Шепфа также, как он сам когда-то.              — Жаль, что не выжила. Брат её присмотрел… он будет в ярости, когда вернётся, — увлеченно продолжала Чума, тоже посмотрев в окно, раздраженно цокнув языком.       — И чем он там занят?! Почему так долго?       — Ад легко не сдастся, наверняка они пытаются бороться, — сообщил Мальбонте, ненароком вспоминая своих прежних врагов и союзников. Созданий его отца… Тех, кто был верен «Бастарду» до конца, уже не сыскать. Их либо казнили, либо заставили пересмотреть свои взгляды.       — Тогда они умрут, — закатила глаза Чума. — Почему вам проще выбрать уничтожение, чем жизнь? Что именно вами движет? Мальбонте смерил её пристальным изучающим взглядом. Он и сам когда-то учился понимать чужие эмоции, не всегда доступные ему.       — Гордость, честь и достоинство, нежелание жить под гнетом, — он пожал плечами, а Завоевательница скривилась в презрении.       — Гордость и достоинство у бактерий, что всю свою жалкую жизнь копошатся на дне, даже не силясь постигнуть истинную суть собственного бытия – какая прелесть. Откройте глаза: вы уже живете под гнетом.       — И в чем же суть нашего бытия? — осторожно спросил Мальбонте.       — В том, чтобы размножаться и кормить. Смысл тот же, что и у стада овец. Только овцы не мнят себя пастухами.       Чума всплеснула руками, словно стряхивала с пальцев невидимую грязь. Мальбонте же позволил себе ухмыльнуться.       — Ты не похожа на ту, кто разбирается в психологии овец.       На это она хитро надула свои алые губы, сложив их бантиком. Снова взяла крысу на руки, погладила между маленьких круглых ушек с полупрозрачной кожей, через которую виднелись тоненькие переплетения сосудов. Хотела что-то ответить, но вдруг, почувствовав что-то, широко улыбнулась, обратив внимание ко входу. Мальбонте тоже уловил нарастающую с каждой капающей секундой ауру, давящую и провоцирующую на конфликт. Он отчетливо почувствовал, как под ребрами закипает кровь, пробуждая ненависть и первородную агрессию, от которой хотелось крушить всё вокруг. Он задержал дыхание, усилием воли приказав разбушевавшимся чувствам замолчать. Встреча с ещё одним всадником не сулила ему ничего хорошего. Война буквально пожирал ненависть, которой Мальбонте наполнен до краев, осталось держать себя в руках и скрывать свою уязвимость.       За пределами Дворца что-то тяжело ударилось о землю, а через несколько напряженных минут врата тронного зала распахнулись, являя Войну, с ног до головы испачканного засохшей кровью и копотью. Мальбонте с ненавязчивым любопытством оглядел его: высокий, мощный, но в то же время не кажущийся неповоротливым даже в тяжелых помятых доспехах. Взгляд холодный и совершенно нечитаемый. По такому не поймёшь, что противник предпримет, и чего ожидать. Но его невидимый шлейф силы говорил сам за себя.       — А вот и мой победитель! — радостно подпрыгнула Чума, кинувшись к нему. Они слились в развязном мокром поцелуе, совсем не братско-сестринском. После чего Война равнодушно отпихнул её от себя, заметив Мальбонте. Тот не отвел взгляд, продолжая выискивать слабости врага, сохраняя при этом совершенно невозмутимое лицо, а Всадник в свою очередь с жадным интересом ученого, наткнувшегося на редкий и ценный вид, разглядывал его.       — Это он? — бросил Война Чуме, и та кивнула.              — Да, всё прошло удачно, он даже согласен помогать нам…       Война на это издевательски прыснул, сняв свои деформированные стальные наручни и бросив их прямо на пол.       — Он согласен, надо же. Можно подумать, ты интересовалась его мнением…       Мальбонте не вмешивался, хоть Всадник и говорил так, как будто его здесь не было или он являлся пустым местом. Чума озадаченно накрутила прядь волос на палец, бросив на нефилима долгий взгляд.       — Он даже выдвинул нам условия… На это Война скорчил такую гримасу, от которой Мальбонте захотелось немедленно вырвать ему сердце. Но он лишь склонил голову, решив придерживаться тактики равнодушного спокойствия. Он ничего не сможет сделать, он бессилен, хоть бессилие и ненавидел всей душой.       — Условия… Война посерьёзнел, на его лбу пролегла глубокая складка, и засохшая чужая кровь собралась в углублениях кожи и посыпалась, как старая ржавчина, давно разъевшая железо. Он повернулся, окинув полукровку оценивающим, но в то же время выражающим раздражение взором. Так обычно смотрят на жужжащую в комнате муху, которую хочется прибить тапком. Губы Всадника вытянулись в бледную линию, он медленно подошел к Мальбонте, и во взгляде его вспыхнувшее недовольство сменилось снисхождением. Они были одного роста и почти одной комплекции. Не огромные и мускулистые, но жилистые и крепкие. Возникшее напряжение чувствовалось легким покалыванием на коже, хоть оба и оставались с виду спокойны. Молчаливый поединок начался лишь на уровне глаз, но Война заговорил первым: — А с чего ты взял, что можешь выдвигать нам условия? Всадник умело манипулировал чувствами, давил влиянием, источал опасность и угрозу, напоминал хищника, делающего вид, что жертва ему пока что не интересна, но один неверный шаг, и он вцепится зубами в горло. — С того, что я нужен вам. Настолько, что вы вернули меня к жизни, но до сих пор не сказали, что именно от меня требуется, — равнодушно, но твердо ответил Мальбонте, нисколько не уступая. Война недобро усмехнулся, сверля его, не скрывая неприязни. — Ты переоцениваешь собственную значимость, щенок, — выплюнул он, и Мальбонте не был уверен, что сдержится, если вслед за оскорблением Всадник отвесит ему пощечину. Нельзя вестись на провокацию, он только того и ждёт, а в схватке у Мальбонте может не быть шансов, и он прекрасно это понимал, как и то, что не следует допускать подобного, пока не изучит уязвимости врага. Тем не менее он не собирался сдаваться, не собирался уступать даже в незначительном. Пусть они сильнее, но называть Мальбонте щенком не смеет никто. Его глаза в ответ полыхнули диким черным пламенем, отразившимся отблеском удивления в бледно-голубых радужках Всадника. — Я уже объяснил свою позицию твоей сестре. Но раз ты отсутствовал, повторю: Либо вы относитесь ко мне как к равному, либо ни о каком сотрудничестве не может идти речи. Я не потерплю никакого пренебрежения и никаких оскорблений. Я понятно выражаюсь? Его голос звучал уверенно, бескомпромиссно и сурово, с нажимом, но без доли напускного самодовольства или наглости. Под своими словами Мальбонте не скрывал страха, не пытался казаться сильнее, чем есть на самом деле, не строил из себя то, чем не является. И Война, казалось, это оценил, судя по мимолетному проблеску в безжизненной пустоте глаз. Но эта пустота казалась зыбкой и обманчивой. Всадник тоже мастерски скрывал истинные чувства и намеренья, прощупывал слабости, чтобы надавить на них. Мальбонте мог предположить, что в сию же секунду он схватится за меч и отрубит ему голову, но это маловероятно. Но что, если не голову? А, к примеру, ногу? Потом вторую… Ломать его можно, сколько угодно, он выдержит, но нет никаких гарантий, что всадники не станут проверять на прочность данное Чуме заявление. Для того, чтобы просчитать точно, ему не хватало одного слагаемого элемента — а именно цели своего воскрешения и ответа на вопрос: «Почему именно он?». В чем его уникальность, что из всех существующих миров и тамошних наместников, к жизни вернули только Мальбонте? Он мысленно готовился к любому выпаду, но тут вмешалась Чума, буквально вклинившись между ними — Дорогой, — проворковала она, обращаясь к брату. — Нам нужно доставить нефилима живым и целым, поэтому потерпи. Война как будто опомнился, моргнул, но не отвернулся. В его лице Мальбонте читал: «Мы ещё вернёмся к этому». И пообещал себе всегда быть начеку.       — Кстати о доставке… — довольно протянул Всадник, пока сестра успокаивающе гладила его лицо красноречивыми, далеко не родственными касаниями цепких пальцев. — Улов выдался на славу, хоть и не без потерь. Он небрежно махнул рукой в сторону, и прямо посреди зала возник портал — искрящийся оттенками сиреневого провал, чьи рваные стенки лизали оранжевые языки огня. Всадник игриво поманил пальцем, и из портала стали медленно выплывать и обретать формы фигуры. Скованные кандалами с замком на шеях, соединенные друг с другом прочными толстыми цепями. Рабы, плененные жители Ада. Первыми плелись мужчины, даже не шли, а тащились, влекомые невидимым притяжением. Казалось, только оно и удерживало их на ногах. Израненные, избитые, с отрубленными руками, ногами, располосованными и обожженными трудно узнаваемыми лицами. Все лишенные крыльев. Вместо них из спин торчали поломанные кости, а из страшных ран ручьями стекала кровь, расплываясь морем на некогда белоснежном, чуть сером от пепла, мраморе. Выходящие следом, хлюпали голыми содранными ступнями, и кровь брызгала замысловатыми узорами вокруг. За мужчинами волочились женщины: голые или покрытые грязными лоскутами одежды, плачущие, поломанные, с ужасом, отчаяньем и незыблемой пустотой в глазах. Мальбонте не было их жаль, всё предначертано. Он не вглядывался в их лица, не высматривал знакомые черты. В одиночестве есть свои плюсы — не за кого переживать. У него отняли всё, что только было можно, ещё в детстве. Кто-то кричал, сыпал проклятиями, падал и больше не вставал. Их было много, бесконечная вереница, заполняющая зал. Одна из дьяволиц с ужасным воплем рванулась в сторону неподвижно стоящих всадников, повалив натянувшимися цепями соседей по кандалам. Чума брезгливо махнула рукой, и голова мятежницы лопнула, как мыльный пузырь, разбрызгав содержимое черепа. Вой и крики снова взвились к потолку, взывая к спасению, но спасителя больше не было. — Встать и держать строй, — приказал Война, даже не глядя на упавших. Его спокойный голос внушал ужас, пробирался под кожу, умело перебирал струны нервов, порождая желанную мелодию. Рабыни встали, стараясь даже не трястись. Обмякшее обезглавленное тело повисло на цепях и дальше тащилось по полу следом за остальными. За рабами из портала выплыла золотая клеть и острыми спицами внутри, предназначенными для того, чтобы доставить заключенному как можно больше мучений. Такие делали в адских тюрьмах, пытали не грешников, но отступников. Демонов, нарушивших закон. Спицы были пропитаны зельем, не позволяющим ранам зажить. И сейчас они вонзались в плоть Люцифера: в обе руки, в плечи, в бедра, живот и грудь. Он держался, сжимал зубы, чтобы не кричать, смотрел перед собой, но как будто ничего и никого не видел, целиком сосредоточенный на том, чтобы не потерять сознание. «А ведь я мог бы занять его место», — подумал Мальбонте, беспристрастно оглядывая давнего соперника. «Но не занял, несмотря на дерзость». Он прощупывал и не ошибался, хотя и всадники были противниками куда серьезнее тех, с кем он готовился воевать всю жизнь. Но отчаянные времена требуют соответствующих мер, а Мальбонте умеет подстраиваться. Всегда умел. Он перевел невозмутимый взгляд с Люцифера на Войну, потом на Чуму, но потом… глаза сами зацепились за Вики. Она была из последних, замыкающих цепочку рабов. Она и Мими. Вики едва не выползла, измученная, израненная, но глаза полны гнева и нежелания сдаваться в той же мере, что и слёз. Если бы взглядом можно было убить, Война попросту сгорел заживо на ровном месте. Она ненавидела его так сильно и искренне, что все остальные для неё перестали существовать, стали серо-красным размытым пятном. Уголок губ Мальбонте дернулся, когда её затуманенный злостью взор упал на него, и разбитые губы изогнулись в бессильном оскале. Вики вся задрожала, она мечтала вцепиться ему в горло, но в то же время боялась. Мальбонте отвернулся, не желая, чтобы всадники заметили, на ком сосредоточено его внимание. Но им было не до этого. Чума удивлённо захлопала ресницами, тоже заметив Вики.       — Что? Откуда эта девка…? Она же… Война смерил сестру подозрительным надменным взглядом.       — А этот вопрос я хотел задать тебе, любимая. Как ей удалось сбежать из-под твоего крылышка? Чума казалась растерянной и задумчивой. Она покачала головой:       — После ритуала она не выжила, я за это ручаюсь. Её вышвырнули вместе с остальными тушками. Война приобнял её за талию, его рука беспрепятственно двинулась к ягодице сестры. — А зверушка полна сюрпризов. Развлечемся с ней как-нибудь? — шепнул он, Чума захихикала, смахнув прядь сальных белых волос с плеча брата. — Сперва тебе надо вымыться. Кадык Мальбонте дернулся, он так сильно сжал челюсти, что, казалось, зубы начнут крошиться. В голове вспыхнули мысли, одна сменяла другую в бешеном круговороте, но он заставил их успокоиться, не позволил выбить его из равновесия. Контроль. Главное, контроль. Война цепко поймал его мимолетный взгляд, прищурился.       — Готовимся к отбытию, здесь мы закончили. Он обращался к Чуме, не переставая смотреть на Мальбонте. Всадник ждал последующего вопроса, и он прозвучал:       — Отбытию? Мальбонте презирал себя за то, что пошел на поводу, сделал то, что ожидал от него Всадник, но иначе информацию не выудить. Ему нужно узнать как можно больше до того, как окажется в самом пекле, а поэтому быть к врагам как можно ближе.       — Узнаешь, нефилим, — сухо бросил Война, скривив губы. — Если есть незаконченные дела, советую поторопиться.

***

      — Ты позволила этому сопляку диктовать свои правила? Вопрос повис в пропаренном горячем воздухе купальни, и губка, которой Чума лично натирала его покрытую шрамами грудь, замерла, сочась розовой пеной, пахнущей железом. На месте сердца у Войны красовался длинный розовый шрам, а под ним уже много лет ничего не билось. Ее руки скользили плавно, очерчивая пальцами крепкие твердые мышцы и мускулы. Никому не дозволено прикасаться к нему, и эту маленькую милость Чума выгрызла зубами и выцарапала ногтями. Она фыркнула, передернула острыми, неприглядно худыми плечами, на миг отведя взгляд.       — Я пыталась поладить с ним, но он непреклонен… Или глуп. Война поймал её запястье, грубо сдавил пальцами, причиняя дискомфорт. Всадница зашипела, впилась взглядом в его лицо, оскалила зубы, но не вырвалась, осознавая, что допустила ошибку.       — Ты пыталась соблазнить его? — спросил Война, и ничто в его суровом взоре или требовательном голосе не выдало ревности. Горящие глаза небрежным мазком скользнули по её красивому лицу. Злость и ненависть делали сестру особенно хищной и привлекательной. Чума знала, что ему плевать, но всё же ей льстило… Он был с ней, говорил, они часто проводили бурные бессонные ночи. Война относился к ней не как к куску мяса, не как к рабыням, но и не так, как бы она хотела. Как она заслуживала. Да и хотела ли обречь себя и его на страдания? Заразиться проклятьем, которым эта сука, Любовь, отравила их всех. Война был силён, он сумел найти противоядие, напился крови этой твари, когда лично отсек голову. Чума верила, что способна тоже совладать с чарами некогда названной сестры, но иногда… в том сомневалась.       — Я хотела развлечься, нельзя? — игриво прошептала она, наклонившись и проведя кончиком языка по хрящику его уха, куснув за мочку. Он резко и раздраженно отпрянул, повернул голову, схватив её за подбородок, стиснул нижнюю челюсть ладонью, смотря серьезно, почти угрожающе.       — Ты пытала его? Пробовала как-то воздействовать? Чума отстранилась, лицо её выразило недоумение и задетое самолюбие.       — Не серьезно, я помню про запрет. Просто проверяла… хотела припугнуть.       — Он не показался мне из тех, кого можно припугнуть. Ему либо ломать все кости разом, либо вообще не трогать. Война откинул голову на край бассейна и закрыл глаза, медленно выдохнув. Его белые волосы жидким серебром расплылись по мутной, оранжевой от смытой крови глади воды. Грудь медленно вздымалась и опадала. Он казался таким безмятежным, как затаившийся в траве змей.       — Тебе ведь такие нравятся… Чума наблюдала за ним, склонив голову набок. Жаждала внимания, сгорая в невидимом искрящимся огне. Она была готова оседлать его, попробовать усмирить, бросить вызов, чтобы в последний момент поддаться пленительному соблазну. Внутри неё всё горело, она нетерпеливо ерзала, борясь с жаром.       — Посмотрим, насколько его хватит. Поначалу они все смелые. Словно прочтя её мысли, Война, не открывая глаз, прошелся подушечками грубых пальцев по её бедру. От колена и выше, заставляя вспыхивать, покрываться мурашками. Она подалась вперед бедрами и развязно застонала, встречая его нетерпеливые пальцы. Позволила погрузить их в себя, широко раздвинула ноги. Брат был искусен в ласках, яростен и ненасытен во всём, чего бы ни коснулся, будь то битва или постель. Истинный бог. Красивый, как скопление созвездий, образующих галактики. Бушующая стихия, запертая в теле мужчины. Вздрогнула вода, послышался глубокий плеск, и Война поднялся на ноги, совершенно готовый. Идеальный. Мощное мускулистое тело, бледная кожа, покрытая паутинами шрамов и порезов, пронзительный манящий и повелительный взгляд, от которого Чума просто сходила с ума, готова была сложить все созданные миры к его ногам, править ими вместе с ним, представляла себя королевой, а его — своим генералом. Если бы только они могли… если бы они были единственными… Она встала на колени, подползла к нему, хитро глядя снизу вверх.       — Ни одна рабыня не заменит тебе меня, признай это. Война неопределенно качнул головой, почти нежно погладив её по щеке. Его не оскорбляло, что сестра сравнивает себя с этими жалкими самками. Война не считает их личностями, только куклами, которые похожи на высших существ лишь внешне. С ними он может позволить себе что угодно. С сестрой — нет. Его задевал сам подтекст слов. Чума знала о его слабостях и во власти ревности умело и ощутимо давила на них. За это Войне хотелось причинить ей боль, поставить на место, унизить и растоптать. Но ему необходимо расслабиться. Сейчас. В эту минуту. Почувствовать ласку, на какую ни одна из рабынь не способна. Их приходится брать, иногда силой, что даже забавно. Игра в охотника и жертву не наскучит никогда, и чем больше сопротивляется жертва, тем больше его возбуждает. Чума же и сама знает, что ему нужно, ей незачем напоминать. Он откинул голову назад со сдавленным рыком, когда она обхватила губами его член. Резко, глубоко, впуская в расслабленное горячее горло. Война сомкнул пальцы на её макушке. Его бедра подрагивали, он глядел на неё, на то, как она ласкала его ртом, а себя — рукой. Развратная, сильная и бесстрашная. Готовая на всё, чтобы удовлетворить его. Свирепая и беспощадная. Такая, о какой только можно мечтать… и всё же с изъяном. Война забывался, острое долгожданное удовольствие свинцом разливалось по телу, туманило рассудок. Перед закрытыми глазами невольно вспыхнул образ. Знакомый и вместе с тем невыносимо далекий. Заставляющий давний шрам на груди противно заныть. Та, что являлась в видениях, улыбалась, растягивала губы, и Война без сомнений убил бы всех своих братьев и сестру, лишь бы впиться в них, лишь бы именно она сейчас стояла перед ним на коленях с его членом во рту.

***

Мальбонте шел по длинному темному коридору. Некогда белый мрамор потрескался от времени, редкие масляные фонари бросали на пол и потолок уродливые тени, темные щупальца, что будто бы расползались в испуге при виде него, приветствовали своего повелителя. За решетками камер кричали и стонали пленные, павшие порождения Ада, некогда великий, несокрушимый и надменный Гоэт, создания рук Шепфамалума. Темный бог породил всё отвращение и пороки, отравив ими незыблемый свет Шепфа, но так предначертано, все миры построены на контрасте и балансе. Люциферу не досталось камеры, клеть с ним установили прямо в пробоине стены, словно в насмешку над грехом Гордыни — самым страшным и коварным из Семерки. Сын бывшего врага стоял на ногах из последних сил, бледное лицо искажено мукой, открытые раны сочатся темной кровью с огненными прожилками. Для чего обрекать его не подобное, если он сдался? Мальбонте остановился около него, не испытывая ни жалости, ни злорадства. Люцифер с трудом поднял голову, грязные волосы падали на его глаза вместе с ручейками пота, вынуждая щуриться. Но он все же распознал полукровку сквозь кровавую пелену. Ухмыльнулся, смачно плюнул ему под ноги. Люцифер не участвовал в решающей битве. Не видел падения купола под названием «Звезда», призванного защищать ангельский оплот. Его мать и отец сражались в Аду с мятежниками, а когда пали, сын подхватил копье предка и повел в бой оставшиеся легионы, не позволил им отчаяться. В этом они с Мальбонте были похожи. Он тоже поднял темный меч своего отца и обрушился наказанием на виновника бед, не заботясь о том, все ли согласятся с его агрессивными методами.       — Как тебе удалось воскреснуть? — пробурчал Люцифер, пьяно улыбаясь кровавой улыбкой. — Таких ублюдков не принимает пустота? Мальбонте не ответил. Лишь его губы изогнулись в подобии улыбки, что резко контрастировала с холодом в глазах.       — Прибереги остроты для лучших времен. Мы можем быть друг другу полезны в будущем. Он взялся двумя руками за шипы, пронзающие правителя Ада, делающие его мучения бесконечными. Люцифер стиснул зубы, приготовившись к новому витку боли, которую намеревался выдержать достойно, хоть и не был уверен, что сможет. Мальбонте резко дернул на себя, и копья вышли из тела демона с тошнотворным рваным хлюпаньем. Одно, второе, третье, четвертое. Без контакта с кровью яд переставал действовать, сходил на нет. Люцифер взвыл, упал на колени, выплевывая кровь обильными сгустками. Опустил голову, дыша глубоко и часто. Теперь раны могли зажить и делали это быстро. Мальбонте дождался, пока демон сможет говорить, хоть ответ предугадал заранее.       — Я не хочу быть тебе чем-то обязан.       — Мы все кому-то чем-то обязаны, хотим того или нет. Он пошел дальше вдоль камер, мгновенно потеряв к Люциферу всякий интерес. И остановился лишь у самой дальней. Толчок энергии, незримый импульс из-за непрочной на вид двери с ржавой ручкой, вынудил его замереть, лишь слегка повернуть голову, жадно, но с видимым равнодушием вглядеться в кромешную темноту за толстыми прутьями железной решетки. «Брат присмотрел её», — прозвучал в голове приторный до отвращения голос Чумы. Мальбонте пытался сделать ещё один шаг, пойти дальше, наплевав и убедив себя в том, но в итоге дернул ручку, и дверь покорно приоткрылась с приглашающим шуршанием по грязному каменному полу. Вики лежала на полу, истерзанная, сломленная, неподвижная, как кукла. Мальбонте не привык видеть её такой, потому рассматривал с любопытством, прислонившись спиной к стене у выхода, оставаясь под бархатной вуалью тени. Она пошевелилась, поморщилась, застонала и снова застыла, словно таким образом набиралась сил или не чувствовала боли. Не заметила чужого присутствия, оно и на руку. Мальбонте не знал, зачем пришел сюда. В голову лезли воспоминания: Они стояли друг против друга. Шепфа и он — преисполненный жаждой мести и справедливости. Одержимый идеей. Несокрушимый и полный тьмы. Вики была поодаль, за его спиной, но при виде врага Мальбонте забыл о ней. Он даже не понял, что сподвигло её изменить сторону в последний момент. Пыл битвы — не место отвлекаться на разбитые надежды и анализировать чужие поступки. Но вопрос вертелся на языке неозвученной оскоминой. Почему? Хотя это неважно. Он обещал, что примет любой её выбор. Каким бы тот ни был… Вики дёрнулась, затравленно огляделась. Её расфокусированный взор долго и изучающе сверлил его фигуру, выуженную из мрака. Темнее фона на пару незначительных тонов. Платье грязными обрывками висело на её фигуре. Молочно-белая кожа утратила блеск, покрытая синяками, ссадинами и запекшейся кровью. Волосы спутались и высохли.       — Ты… — прошептала она пересохшими бледными губами. — Снова сон?       — Нет, — ответил Мальбонте, нарушая гнетущую тишину камеры.       — Ты… предупреждал, что им нужна я. Я ключ к твоему воскрешению. Острая усмешка скривила рот Мальбонте, сделав его безымоциональное лицо злобно-насмешливым.       — Я предупреждал, что не стоит недооценивать нашу связь. Кровь не обмануть.       — Хорошо… — выдохнула она, снова закрыв глаза, словно не могла больше открыть их. — По крайней мере я больше не вижу тебя во снах, ты не сидишь в моей голове.       Поморщилась, сглотнув и опалив пересохшее горло, и добавила тихо, осознанно:       — Значит, я могу убить тебя ещё раз. И сделаю это во что бы то ни стало. Навсегда.       Мальбонте выпрямился, отойдя от стены на шаг. Он ничего не почувствовал, слышал подобные угрозы сотни раз, но его позабавила её решимость. Значит, не так уж она и сломлена, какой показалась на первый взгляд. Всё такая же сильная духом. Он кивнул.       — Если это твоя цель, держись за неё. Живи ради неё. Потому что скоро вам всем понадобится стимул выжить. Вики попыталась встать, но снова упала на грязный каменный пол, всхлипнула, закрыла лицо руками. Мальбонте шагнул к ней, присел на корточки. В камере было темно, но он хорошо видел в родной стихии. Осмотрев её, заметил сквозную продолговатую рану в плече с обожженными краями, из которой все ещё сочилась кровь. Протянул руку, слегка коснулся кончиками пальцев. Этот порез не заживал, не давал ей восстановиться, но и не убивал, только мучил. Вики почувствовала его, то, как он близко, отшатнулась, попыталась отползти. Снова сморщилась и замерла.       — Если хочешь отомстить, давай. Она с трудом посмотрела на него с такой ненавистью, отчаянием и безысходностью, что Мальбонте невольно поджал губы. Он поднялся на ноги, нависая над ней.       — Мне больше некому мстить. Повернулся и вышел за дверь, оставляя ее во тьме и одиночестве.       От Шепфа остались лишь кости, золотые и гладкие, полностью лишенные сил и былой мощи. Мальбонте отыскал его в одной из камер на груде тел, сам завернул в мантию, вынес из дворца в сад.       Шевельнул рукой, собирая в ладони силу, и вместо обугленной травы под некогда цветущей вишней, посыпалась земля, образовав глубокую впадину, куда он и швырнул сверток, тут же присыпав сверху.       — Считай это моей последней милостью, дядя, — сказал после долгого задумчивого молчания. — Ты сделал всё, чтобы уничтожить меня, но я всё же выжил. И унаследовал твой мир, который ты так долго защищал. — Будь смелым, сынок, — лился горной рекой в голове голос матери. — Не верь им, ты не монстр. Ребенок, зачатый по любви, не может быть чудовищем. Мальбонте помнил её запах: полевые травы в жаркий полдень перед грозой. Родной, узнаваемый из тысячи других. Её теплые руки, звонкий смех и озорные синие глаза. Он никогда не придавал значения словам, позабытым, но въевшимся клеймом на внутренней стороне черепа. Свеча, утопающая во мраке, искра молнии на затянутом тучами, пасмурном небе, живое пламя в непроглядной тьме — вот чем была для него Анабель. Мальбонте не знал, в самом ли деле она любила его отца или Шепфамалум околдовал её. Но хорошо помнил, как рыдала мать, запертая с ним в башне, когда гвардейцы Шепфа принесли весть о падении Темного наместника. Мальбонте чувствовал её боль. Сидя в колыбели, он тоже плакал, и крик его, переходящий в рев, пробудил унаследованную, ещё не успевшую обосноваться в новой оболочке силу. Он кричал так, что служанки и гвардейцы дяди стали один за одним затыкать уши, метаться по покоям, словно разом ослепленные, дезориентированные. Окровавленными пальцами шарили по стенам в поисках выхода, схваченные выплескивающейся из младенца тьмой. Которая душила, пробиралась под их латы, въедалась в кожу, сдавливала и разрывала внутренности. Когда они поняли, что умирают, взбесились ещё больше. Самые стойкие попытались атаковать. Выхватили мечи, ринулись к колыбельке. — Чудовище! Выродок! Он должен умереть! Мать кинулась наперерез, подставив грудь под клинки.       — Тронете его, и я клянусь… — она почти рычала, поглощенная отчаяньем и страхом. Но воины не успели приблизиться. По велению тьмы развернули мечи остриями к себе и вонзили их в собственное горло. Мальбонте помнил вспышки света, залившие спальню на несколько мгновений, чтобы навсегда погаснуть. Безжизненные тела рухнули к ногам Анабель. Её жемчужное платье забрызгала золотая кровь. И после этого Шепфа отобрал у дочери её единственное утешение. А она в отместку лишила себя крыльев. Мальбонте провел в заточении всю свою жизнь. Не сойти с ума ему помогала лишь жажда мести и справедливости.       — Ты станешь новым богом, мальчик мой, — звучал в голове холодный и жестокий голос отца. Мальбонте рос в одиночестве, мучился болью и галлюцинациями, вызванными неукрощенной божественной силой, ломающей изнутри хрупкое детское тело день за днем, год за годом, столетие за столетием.       — Шепфа не убил тебя, у него не хватило духу, он испугался, что мир исчезнет без темного противовеса, а тобой управлять легче, чем мной. Не позволяй ему управлять собой! Слова, давящие изнутри на череп. Шепфамалум угасал по мере того, как подрастал его сын. Но урок, данный потухшей звездой его жизни, Мальбонте хорошо усвоил. Он взломал печати, сковывающие цепи на вратах своей темницы. Дрался с дядей и пал. Но вернулся к жизни по воле судьбы и высших существ. Ему дан еще один шанс, и Мальбонте использует его на максимум. Он прикрыл глаза, подавив растерянность и смятение, не дав низменным чувствам завладеть собой. Сомнения рождают неуверенность, а такую роскошь не все способны себе позволить.       — Отец хотел крови и хаоса. Хотел, чтобы всё, что вы создали вместе, перестало существовать. Вы оба были отвратительными и слабыми богами, ваша эпоха завершилась. Но вы оставили после себя наследие. Мальбонте поморщился, задумался и ухмыльнулся, поймав за хвост нужную мысль. Единственно верную.       — Я уберегу её, не сомневайся. Её и мир, потому что кому, как не мне, править этими руинами.

***

      Пленных согнали на задний двор, едва тусклый рассвет умирающего солнца залил кровавыми отблесками шпили Дворца. Мальбонте смотрел на небо, пытаясь распознать перемены энергии. Смерть Шепфа наложила отпечаток, запустила процесс упадка. Всадники стояли рядом, на возвышении, взявшись за руки. Пространство тесное, закрытое, огороженное с трех сторон нависающими стенами, галереями и тянущимися к облакам башнями, с которых медленно сползал свет, разбавляя пронизанный кристалликами воды прохладный воздух.        Пленники кучковались, бренча кандалами, бросали на всадников яростные, затравленные и полные страха взгляды. Они не знали, что их ждёт. Убьют ли их всех разом. А если нет, то зачем выволокли из камер и собрали. Мальбонте тоже чувствовал на себе взоры, полные недоумения и ненависти, что гасли и отворачивались, боясь ответного внимания. Но он их им не удостоил, лишь мимолетно обвел глазами общую картину, ни на ком особо не задерживаясь. Он видел Вики рядом с дочерью Мамона, Мими, и Астартой. Люцифер был в другой связке, лишенный своей клети и привилегий, закованный в общую цепочку, поникший, но полный скрытой ярости.       — Какой хороший улов, — удовлетворенно кивнул Война, оглядывая их. — Время отправляться.       Чума, издав радостный ликующий вопль, хлопнула в ладоши и провела рукой по пространству снизу вверх. И оно словно разорвалось. На глазах изумленных и испуганных пленников прямо из ниоткуда возникли огромные врата, поднимающиеся в несметную высоту над головами и ведущие, казалось, в космос. Они открылись там, где некогда вырастала древняя стена дворца, что стала рушиться, опадать, забрасывая камнями и осколками крылатых статуй двор. За вратами была видимая пустота, ребристая и нестабильная, словно водная гладь. Мальбонте прищурился, не подозревая, что ждёт их по ту сторону. Но ему было ясно, что пленники нужны захватчикам живыми, как и он сам.       — Добро пожаловать, зверушки! Чего встали? — рявкнула Чума и первая скрылась за непроницаемой завесой. Война ударил хлыстом по первым рядам, проходя мимо. Громкий красноречивый и болезненный щелчок. И колонна пленных, нехотя и с опаской, поплелась вперед, превозмогая страх будущего и неуверенность. Всадник прошел мимо всех, ожидая, пока последний из процессии войдет во врата. Мальбонте стоял неподвижно, провожая колонну мрачным взглядом, но потерял интерес, как только мутная фиолетовая субстанция поглотила в себе Вики. Он поднял голову к небу: солнце заволокли тучи, а само оно вряд ли светило ярче луны. «Будет только хуже», — подумал он, но ничего не мог исправить. Без света Шепфа мир и вправду обречен. Война подошел к нему и остановился рядом, пристально следя за процессией. Его огромный красный дракон помогал хозяину, хлопая крыльями и рыча над обреченными узниками. Отстающих он бил шипастым хвостом. Тех, кто осмеливался, поднять голову и обругать его, пожирал целиком или отрывал зубами конечности.       — Если у тебя остались вопросы, задавай, — сказал Война, обращаясь к Мальбонте. Всадник источал самодовольство, стоял так, как и подобает владельцу положения. Мальбонте медленно вдохнул носом воздух и заговорил со спокойствием, близким к безжизненности, а сам подумал: «Чего ты, мать твою от меня ждешь?»              — Что по ту сторону?       — Дом, — просто ответил Война, усмехнувшись уголком рта.       — Это очень широкое понятие, — Мальбонте отзеркалил ухмылку всадника, что тот, конечно же, заметил краем глаза.       — Наш мир, центр вселенных. Место, вокруг которого непрестанно вращаются ваши измерения. Такой ответ тебе понятен, нефилим? Последнее слово Всадник выплюнул с едкой брезгливостью.       — Более чем, — сухо кивнул Мальбонте, наблюдая, как в портале скрываются последние пленники, а дракон следует за ними. Настал и их черед.       — Теперь ты, — сказал Война, гостеприимно выставив руку в приглашающем жесте. Мальбонте меньше всего хотел поворачиваться к нему спиной. Но показать недоверие — продемонстрировать слабость.       Он пошел вперед. В портале пульсировала инородная мощная энергия, способная уничтожить недостойных, а кого она таковыми сочтет, оставалось загадкой. Мальбонте в последний раз оглянулся на мир, в котором родился и вырос, за который дрался и умирал. Всадники убили сильнейших светлых и забрали с собой могущественных тёмных, бросив остальных на произвол судьбы в обреченной на гибель вселенной. Их целью не было поголовное уничтожение всего сущего, только «урожай», который по словам Войны они успешно собрали. Мальбонте позволил себе лишь мимолетный вздох. И уверенно шагнул в пульсирующую сине-фиолетовую бездну.