Точная копия

      «Титаник» называли сказочным кораблем. Ну что ж, он, безусловно, был очень комфортабелен, хотя Руфь предпочла бы, чтобы ее оградили от разных выскочек с дурными манерами. Да и Каледон мог бы не напоминать лишний раз, с каким трудом добыл билеты. Все же не было в нем настоящей щедрости, легкого отношения к деньгам и собственным усилиям, которое отличает истинного джентльмена. С другой стороны, именно по милости истинного джентльмена Чарльза Руфь и Роза очутились на грани нищеты. Возможно, мелочность Каледона — лишь обратная сторона его надежности.       Да каким бы он ни оказался, брак с ним был совершенно необходим. И, право, Руфь не думала, что могут возникнуть затруднения. Каледон был молод, но достаточно опытен, чтобы добиться внимания девушки, очень богат и хорош яркой мужской красотой. После знакомства с ним у Розы впервые после смерти Чарльза загорелись глаза, и когда праздновали помолвку, дочь искренне радовалась. Что за странный каприз нашел на нее, почему она так быстро охладела к жениху? А главное — зачем это показывать? Каледон, как всякий мужчина, был наверняка непостоянен и требователен, он не задумался бы оставить женщину, если найдет в ней изъян. Руфь постоянно твердила это дочери, когда они могли поговорить наедине, но в ответ Роза только вела себя все более невыносимо.       Это все, конечно, влияние тетки и кузины. Пусть после смерти Чарльза Руфь запретила дочери общаться с родственниками, они успели внушить достаточно дурных мыслей и понятий. Вот уж семейка! Майкл пережил Эйлин всего на два года; всем говорили, что, когда он охотился один, вышел несчастный случай с ружьем. Конечно, детям он почти ничего не оставил, а от средств Сьюзен давно осталось одно воспоминание. И что же она сделала? Принялась продавать семейное добро! Все пошло с молотка: дом, драгоценности. Наконец, Сьюзен принялась писать под мужским псевдонимом статьи в какие-то газеты, которые Руфь, конечно же, не читала. Но самое ужасное, что она испортила и племянницу. Элисон, которой Роза когда-то подражала, как истинной леди, выучилась на медсестру и работала в госпитале Нью-Йорка, выхаживая всякий сброд!       Конечно, ей служило некоторым оправданием, что она выросла вся в отца, совсем дурнушкой. Братья ее вряд ли могли как следует возражать: Бобби в четырнадцать поступил юнгой и редко появлялся дома, а Терри еще не окончил школу.       Как бы то ни было, Руфь на что угодно бы пошла, лишь бы не допускать себя и дочь до подобных унижений. Роза, к счастью, выросла красавицей. Но что делать с её ужасным характером Руфь решительно не представляла.       …Обо всем этом Руфь размышляла, возвращаясь вечером из обеденного салона. Роза ушла гораздо раньше, а до того сидела с таким видом, словно готова расплакаться. Руфь даже порадовалась, что у дочери хватило здравого смысла не впадать в истерику при всех. Но все равно грызло беспокойство.       Войдя в каюту, Руфь позвала Розу, но та не откликнулась. Смутное беспокойство заставило постучаться к ней — тишина. Как раз вошла горничная, и Руфь велела помочь ей переодеться.       Они успели закончить, и в эту минуту Руфь, услышав какой-то шум, вышла посмотреть. Кэл под локоть вводил в каюту совершенно измученную Розу. Руфь растерялась, не зная, что и сказать.       Первое, что бросилось ей в глаза, — волосы дочери, в беспорядке распустившиеся по плечам, безобразно спутанные. Черно-красное платье скрывал клетчатый плед, каким впору укрыться только какой-нибудь эмигрантке. Роза была очень бледной и временами крупно вздрагивала.       — Боже мой, что случилось?       — Бренди! — коротко бросил Каледон горничной, помог Розе сесть на диван и обернулся к Руфи.       — Боюсь, Розу может однажды подвести ее любознательность. Надеюсь, вы объясните ей, что идти в темноте полюбоваться на работу винтов — не самая лучшая идея.       — Мама, прости. — У Розы был уж слишком виноватый вид и чересчур жалобный голос. — Я поскользнулась.       — И чуть не свалилась за борт, — сердито добавил Кэл. Руфь удержалась от того, чтобы схватиться за сердце, но поняла, что бренди будет не лишним для нее самой. Однако вслух она строго сказала:       — Роза, это возмутительно! А если бы тебя не успели спасти? Просто чудо, что кто-то казался поблизости! Кстати, кто это был? Кто-нибудь из матросов? Надо довести до сведения капитана о его поступке.       — Нет, это был не матрос, — Каледон с презрением скривился. — Какой-то мальчишка из третьего класса. Завтра вы сможете его увидеть лично, я пригласил его на обед… Если, конечно, стюарды его пустят.       И неизвестно, от чего больше стало не по себе: от тяжелого, точно лед, взгляда, который Роза бросила на жениха, или от непрошеного, дурного, тягостного воспоминания.       Руфь попыталась себя успокоить. Наученная горьким опытом, конечно, она не подпустит нищего мальчишку близко к дочери, да и тот, вероятно, будет знать свое место. В конце концов, может быть, и бедняки способны помогать другим бескорыстно — говорят, такое случается иногда.       И все-таки подозрения Руфи не улеглись, всего лишь сменили направление. Кое-что в этой истории ей не нравилось, казалось неправдоподобным. И выглянув в иллюминатор, она поняла. В такой темноте едва ли что разглядишь. «Посмотреть на винты» Роза отлично могла бы днем. Но зачем дочь солгала? Руфь вспомнила ее несчастный вид этим вечером. Но ведь не могла же она… Молодая, прекрасная, обожаемая, сделавшая превосходную партию! Совершенно некстати вспомнился Майкл. Глупости, Роза — ее дочь, и несмотря на избалованность, должна обладать ее силой воли, не ломаться — тем более, что и не переживала других ударов судьбы, кроме смерти отца. Но как же объяснить то, что произошло сегодня?       Заснуть долго не удавалось: мерещилось, что было бы, если бы Роза упала за борт. Никто, выходит, не заметил бы ее, не успел бы спасти, и когда Руфь и Кэл хватились, бедняжка была бы уже… Мертва. И ее тела даже не нашли бы посреди океана.       Руфь мучительно сглотнула: сдавило сердце. Отыскала нюхательные соли. Чуть успокоившись, прокралась к Розе. Та уже спала, беспокойно, правда, но здесь, рядом, в безопасности, живая. Одеяло слишком открывало ей плечи, Руфь очень осторожно поправила его и вышла. Завтра следовало бы попробовать с ней поговорить.       Следующий день выдался настолько ясный, что тревоги Руфи совсем улеглись. Правда, с дочерью поговорить не удалось: Роза еще после завтрака сказала, что хотела бы побыть одна у себя. Немудрено ей после вчерашнего плохо себя чувствовать. Ничего, поговорить они еще успеют. Руфь посетила корабельную библиотеку и отдала должное тамошнему выбору литературы, потом пила чай с графиней Ротес. Даже присоединившаяся к ним Молли Браун, эта ужасная женщина, не смогла слишком испортить настроение.       Каково же было удивление Руфи, когда, отправившись прогуляться по палубе с графиней и миссис Браун, она встретила дочь, да еще в самом неподобающем, неприличном положении! Роза… стыдно сказать, вместе с каким-то жалко одетым парнем поочередно плевали за борт. Руфь охватило такое возмущение, что сперва она даже не разглядела толком, что за оборванец составил Розе компанию.       — Мама, позволь тебе представить мистера Доусона…       Парень как раз вытер блестевшую на подбородке слюну. Руфь взглянула на него с невольным отвращением, которое тут же сменилось оторопью.       Она не могла не узнать его. Ему снова волшебным образом стало двадцать. Он улыбался — так же, обманчиво-просто, обманчиво-смиренно. Блестел глазами — так же, отвратительно нахально. Ветер трепал выгоревшие волосы, солнце заставляло щурить глаза, а руки, наверняка слишком сильные, мозолистые и жестокие, он завел за спину.       Руфь напрасно взывала к остаткам собственного здравого смысла. Паника уже схватила ее за горло. Восемь лет без мучений, чтобы снова… «Но это же не может быть он!»       Какая разница? Так походить на человека способен только родной сын. Но почему мальчишка оказался на том же корабле, что Руфь с дочерью? Не нужно ли ему чего-то? Не решился ли он идти путем отца? Недаром он тут под чужой фамилией, недаром так вовремя оказался рядом с Розой. Уж не сам ли и толкнул ее как-то незаметно?       И даже если предположить, что все это — не более чем совпадение, ведь такой, как Джонсон, сына мог и бросить, а значит, о Бьюкейтерах тот не знал… Руфь заметила, как Роза смотрела на этого негодяя Доусона. Даже когда Кэл только начинал за ней ухаживать, она не награждала его таким обожанием. А этот мальчишка был сыном преступника и наверняка тоже преступником, с такой-то наследственностью. А еще, возможно, он был единокровным братом Розы.       Руфи хотелось кричать, чтобы его убрали, выкинули за борт, стерли с лица земли. Вместо этого она всего лишь увела дочь, надеясь — и уже не веря, — что этого Доусона просто не пустят в первый класс, тем дело и кончится.