***
Андрей постарался выспаться получше, наесться и напиться. Они с Мишкой валялись вместе на полатях, Андрей спал, а Миша дремал, свернувшись у него на груди мягким комком. Слушал, бьётся ли сердце Андрея ровно, следил, чтобы не сбивалось. По утру Андрей поел хорошенько и отправился в избу бабы Сони. Евдоха сидела у колыбели и рыдала. Увидев Андрея, она залилась слезами пуще прежнего. — Ну давай, говори, — Андрей вздохнул, садясь рядом. — Видела я, — глотая слезы, начала Евдоха. — Луг огромный, весь в цветах да траве мягкой. И там оградочка такая, беленькая, а за ней детки. Глядишь на них — и сердце радуется, хорошие такие, чистенькие, кто какую игрушку да книжку держит, всё ходят, играются. И учителка там с ними вся в белом ходит, присматривает. Гляжу — а у оградки ходит Ванюша мой, сыночек, ходит мается. Плачет, а за оградку зайти не могëт, а учителка будто и не видит его вовсе. Не смогла я смотреть на то, подхожу, грю, мол, чë это вы Ванечку моего к себе не берёте, он же тоже играться хочет? А она мне: «Вы, мамаша, спокойно. Нельзя ему со всеми играть, не положено, мол, он не наш». Ну как не наш-то, — Евдоха всхлипнула. — Чем же Ванюша хуже других? Я и заплакала, мол, да шош такое это. Учителка эта грит, мол, сходи к сторожу, мож пустит, а я не могу. Пошла я, а сторож старый такой, лицом добрый, грит, понимаю я, Евдоха, горе твоё, но не могу пустить Ваню, сходи к набольшему нашему, авось он поможет. Я туда, сердце-то разрывается! И глаза поднять боюся. Набольший ихний мне и говорит, мол, Евдокия, грех на тебе, не уберегла дитё своё. От того к другим детям ему и нельзя. Но есть надежда, только вот на всё про всё у тебя не более суток. Сказал — и всё пропало, и дети, и луг, и оградка, токо Ванечка мой стоит в пустоши серой и плачет горько-горько. Тут и проснулась я. Андрей вздохнул. — Сутки, стало быть, — пробормотал он, почëсывая подбородок. — Андреюшка, — заревела Евдоха. Она с горя себе руки царапать начала, но Андрей поймал её за запястья и остановил. — Андрюша, помоги, не могу я так, задавлюся с горя, ежели чë с дитятком моим будет! — Ну всё, всё, Евдоха, не кори себя. Придумаю я чë-нибудь. Баба Соня тут сама расплакалась и начала рассказывать, мол, да, оставили ребёнка в бане одного. Баба Соня за водой побежала, а на Евдоху нечистый напал, когда она уже разродившаяся лежала, да хотел снасильничать, она еле отбилась да в предбанник вылетела. — Ну так ясно, покуда тебя не было, а Евдоха с бесом дралась, Ваню вашего и украли. А вам веник сухой всунули, — Андрей почесал щеку. — Оттого и не кричит дитё, скрипит токо. А вам блазнит, будто это младенец. Он вздохнул. — Ладно. Давайте сюда этот веник ваш, пойду поговорю, попробуем вытащить дитë. Подали ему ребёнка. Он заскрипел снова, Андрей сунул его в подмышку и пошёл к бане. Миша слез с плеча и обернулся человеком. — Ну чë, — сказал он грозно, засучивая рукава. — Погнали? Ща мы их всех там, ух, суки! — Ты ток на рожон не лезь, — покачал головой Андрей. — Да не лезу я никуда, ë-моë, — обиделся Миша. — Я ж тебя, дурака, защищать буду! Андрей вздохнул. Потом улыбнулся Мише, потянулся к нему быстро да чмокнул его в щеку. — На удачу это, — он подмигнул ему. Потом развернулся лицом к двери бани, громко напросился и потом ступил внутрь. Там было темно и холодно. Андрей из предбанника сразу пошёл в парилку, там расставил свечи и начертил круг. Веник положил за кругом, рядышком, и принялся ждать. Наконец через некоторое время в бане стало жарче. Потом в углу зашевелилось, заскреблось, поползли тени. — Покажись, староста банная, не таись! — крикнул Андрей. — Не со злом я пришёл, а на разговор! Около круга заклубился горячий дым, из угла с тресканием выбралась банница, тощая, косматая, похожая на огромный пучок веток. Вокруг неё плясали яркие живые угольки. Миша осторожно стёр рукой пот со лба Андрея и подул ему в щеку холодным воздухом. Полегчало. — Кто таков? — трескучим голосом спросила банница. — Зачем пожаловал с ворожбой своей? — Матушка, не серчай, — Андрей прижался к прохладной груди Миши спиной — так было легче и приятнее. — По делу я. Верни Ваню, Евдохиного сына. А я тебе своей крови напиться дам. — Много крови понадобится, колдун, — заскрипела банница. — Хороший это дитëнок, красивый! Не хочу отдавать! Мой будет! — Матушка банница, отдай Ваню, — повторил Андрей терпеливо. — Негоже так. Всё всегда чин по чину делали в бане этой, ни разу тебя не обидели, вот и ты не обидь. — Дашь крови да отгадаешь, где ребёнок, тогда подумаю. Кровь Андрей заранее подготовил, целую склянку. Из трёх одинаковых свёртков стал выбирать. — Нету тут младенца, — зашептал Миша ему на ухо. — Банница нас наебать хочет. — Кто это с тобой, колдун? — подозрительно спросила банница. — Не вижу, а чую — недобрый кто-то. — Друг это мой, ангел-хранитель, — улыбнулся Андрей. Миша закатил глаза. — Матушка, а чë ж ты обманываешь? Нету тут Вани, только камни да сучья. Я тебе крови дал? Дал. Честно всё. А ты мне липу подсунула. Негоже, матушка, негоже. Банница заскрипела. — Мало крови дал! Не хочу Ваню отдавать! Ещё дашь, ещё отгадаешь — подумаю. На второй раз она, правда, тоже подсунула одни обманки. — Эт чë, ë-моë, голуби, щенки и поросëнок?! Она чë, приколоться решила? Дюх, дай-ка я ей вломлю! — Недобрый, недобрый! — заголосила банница. — Злой дух с тобой, колдун, убери! Андрей погладил Мишу по руке и сказал: — А чë ж ты, матушка, опять обман один суëшь? Отдай ребёнка, прошу по-хорошему! — А ты мне свежей крови дай, отгадай снова, там и подумаю. Андрей вздохнул. Взял нож и принялся резать себе руку. От жара ему плохо уже было, и Миша снова гладил его и дул, чтобы Андрею было полегче. Налил он целую плошку свежей горячей крови и отдал баннице, чтобы она напилась. А та, ворча, поставила три бадьи перед ними. В левой настоящий ребёнок и нашёлся. Андрей осторожно прижал его к груди, сказал: — Вот теперь благодарю, матушка банница. Быстро задул свечи, дёрнул Мишу, и они вдвоём вывалились в предбанник, а затем на улицу, пока банница и угли были отвлечены поглощением крови. Ребёнок на руках у Андрея ворочался и беспокойно пищал. Он донёс его до избы, вложил в руки бледной Евдохи и упал в обморок прямо на месте.***
Очнулся уже днём, даже петухов проспал. Так и лежал в чужой избе на лавке, накрытый одеялами, а Мишка сидел рядом и гладил его по волосам. Остальные его явно не видели, но Андрей слабо улыбнулся ему, сжал его руку на своей щеке и подал голос: — Как дитë? — Ой, Андрюша, очнулся! — баба Соня тут же подбежала к нему. — Напугал нас, думали, что ты вообще помер. Как хорошо, что ты тут. На, попей вот молочка прохладного. Ванюшка-то в порядке, наелся, напился, спит теперь. — Только это не всё ищо, — Андрей уселся, выпил молока и вздохнул. — Не покрестили ребёнка ж. В избе ничего не страшно ему, а вот как выйдем — так тут глаз да глаз. Но это ничë, немного осталося, довезти до церквы и там ужо беда минует. Помогу, чем смогу, готовьтесь. Через пару дней собрались. Уселись в телегу все вместе, Евдоха с сыном, муж её, баба Соня да Андрей с ними, а Мишка котом на коленях его. Дорога была недолгая, на другой конец села переехать, да только вот как выехали, чутка лишь продвинулись — и встала телега, лошадь замерла, как вкопанная, да заржала, пена ртом у ней пошла. Вокруг телеги поднялся вихрь. Он рвал ребёнка из рук испуганной Евдохи, так вцепилась в него, как могла, и заплакала. Андрей встал. Он поднял правую руку, а левой сжал корешок Чëрной книги. — Я сдюжу, — пробормотал он себе под нос. И принялся читать заклятие. Миша встал позади, обнял его крепко, сопел ему в плечо. А вихрь всё злился, всё крепчал. Андрей пошатнулся. Миша сжал его руками сильнее. — Дюша…- позвал он хрипло. — Справлюсь! — Андрей стиснул зубы. Книга под его пальцами задрожала, нагрелась докрасна. И тут расступился вихрь, небеса разверзлись аж. А за ними всё было в золоте и серебре, переливалось чудно. Андрей видел, что руки Миши вокруг его пояса тоже засветились, заблестели ярко, как драгоценные каменья. Красиво так. Андрей залюбовался, но обернуться не смел, боялся, что колдовство исчезнет. А тут и небеса снова закрылись да вихрь сгинул, словно и не было. И стоило всему утихнуть, а лошади тронуться дальше, как Андрей, чуя слабость в ногах, согнулся пополам, упал в телегу назад да потерял сознание.