***
Пока Андрей добрался до берега речки Колквы, погода скуксилась, закат был алый да тучи собрались, готовые в любой момент пролиться дождём. Так что деревенские начали костры жечь пораньше, уже развлекались вовсю, пока ещё не залило. Андрей побродил меж ними, перекинулся словом то с тем, то с этим. Тому помог, этой, а с тем уже кучу лет знались. Ему стало как-то тоскливо. Конечно, Андрей шёл на тяжёлое дело, но это его не взволновало. А вот вид крестьян, шедших к речке, чтобы опустить в неё венки, их песни громкие да огни тёплые — всё это пробило отчего-то на слезу. Соседи вручили ему венок, и Андрей долго смотрел на него, раздумывая. Потом спустился к речке и отправил его в воду. Венок, слегка покачиваясь, плыл по тёмной глади, а Андрей проводил его глазами и зашагал к лесу. Когда он скрылся, его венок тут же ушёл под воду самым первым из всех, свеча в нём погасла с тихим шипением.***
Андрей забрался в самые густые заросли папоротника в чаще. Дед Макар смог ему только примерное место указать, пришлось ещё прилично побродить и прочитать несколько специальных заговоров. Но вот Андрей решил, что достаточно, остановился и начал готовиться к обряду, расчертил круг, свечи расставил, разложил предметы и уселся ждать полуночи. Ровно в полночь гроза громыхнула, дождь принялся накрапывать всё сильнее и сильнее, но не в сердце чащи, где Андрей сидел, здесь будто бы само время замерло, дождинки не долетали до земли, испаряясь, а трава рядом с кругом нагрелась и начала искрить. И тут! В самом большом кусте папоротника эти искры собрались в одно целое. Из тёмных листьев показался тонкий горящий стебель, он всё рос и крепчал, покуда алой звездой на нём ни распустился цветок. Он был настолько ярким, что смотреть на него было тяжко, но Андрей сощурился, шагнул и схватился за него обеими руками. Он увидел скопление звёзд во тьме. Звёзд было много, они то возгорались, то меркли, то летели куда-то, то замирали и вспыхивали. Холод и оглушающая тишина обволакивали Андрея целиком, и ни один звук не мог проникнуть сюда. И лишь огонь в его руках грел. Но любоваться было некогда. Андрей одной рукой нащупал нож, резанул себе ладонь и ею, прямо глубокой раной, сжал цветок изо всей силы. Боль была ужасная. Андрей закричал, прокусывая губу до крови, но цветок не выронил, дождался, когда он войдёт в его плоть, под кожу, когда свет будет мерцать оттуда. Схватил монастырские нити и иглу и по живой начал руку себе зашивать. Боль от иглы не чувствовалась почти, цветок сжигал гораздо сильнее. Полотенцем Андрей обмотал окровавленную руку и поднялся. Звезды и тишина вокруг раскололись на куски, возвращая его в лес. Гроза наконец-то пролилась и на чащу. Но это было совсем не страшно. Страшнее было то, что отовсюду, с каждого дерева, с каждого куста на него глядели бесы. Большие, малые, чёрные, древние, они скалились и тянулись к Андреевой руке. — Ну держитесь, сатаньи отродья, — зло выдохнул Андрей. Всех победить было невозможно, но вполне посильно было сплести пару крепких заговоров, затормозить угрозу и броситься бежать. И бежал Андрей долго. До деревни не рукой подать, а сквозь кусты да заросли. Черти не отставали. Кричали, щëлкали, шипели позади, казалось, будто нечисть со всего уезда собралась и гонится за ним! — Дюша! — услышал он вдруг сзади. — Дюша, обернись, ну чë ты! Андрей шумно вздохнул. Голос был совсем как Мишин, но он-то чувствовал, знал, что не он это, у Мишки голос более мягкий, с любовью всегда, а в этом шёпоте и близко такого нет. — Андрейка, да обернись ты, тю, вот дурной, куды торопишься! — поговорил позади ему на ухо голос деда Макара. Андрей молча мчался сквозь кусты. — Андреюшка, — грустно и мягко зашептал ему голос матери. — Андрюша, мне так больно, ты бы знал, как мне больно, рвут они мою душу, на куски, сердце едят моё до сих пор, варят в котле и едят, сынок, кровиночка моя… Андрей выскочил на опушку, а оттуда дëрнул к избам. Вскоре звуки за спиной смолкли, нечистые боялись подходить толпой к избам и церкви. Оставалось лишь ржаное поле пересечь и всё. Но Андрей ничего не успел сделать, ни дух перевести, ни до дома добежать. Огромный вихрь, ломая рожь, вздымая землю, нëсся с поля прямо на него! Бурый, точно из запëкшейся крови, он гудел и вращался неистово. Андрей еле успел откатиться в сторону. Схватил книгу и зашептал заговоры. Вихрь то ослабевал, то снова усиливался, будто бы кем-то подпитываемый. Наконец Андрей почувствовал, что силы его покидают. Он сопротивлялся до последнего, но вихрь всё же подхватил его, закружил, забивая нос и уши землëй. И на этом Андрей потерял сознание. Уплывая в темноту, он краем глаза увидел две фигуры на краю поля, но не успел разглядеть их получше.***
Очнулся в сыром подвале. Андрей поморщился — голова сильно болела, вот же приложили его знатно! Он дëрнул руками и понял, что связан чем-то тонким, но очень крепким. А ещё и висел на стене при этом. Подвал был полутëмным. В тенях Андрей видел паутину, очень много паутины, и в ней путались бесы, висели, связанные ею, точно также, как сам Андрей. — Эй! — хрипло позвал Андрей. — Эй, ребята! Где это мы? Бесы испуганно зашебуршали. Один пискнул: — Подвал Пряхи! Отсюда ходу нет!