Бычья кровь

      Адам совсем не так представлял себе знакомство с хозяйкой гостиницы.       Он знал, что мать жила именно здесь, когда приехала, потом ей выделили домик рядом с сараями Скотобойни. Управляющая единственной местной гостиницей точно ее помнила.       Она представлялась Адаму дородной женщиной, но Ванда оказалась невысокой, тонкой и жилистой. С внимательным взглядом и рыжими волосами, припорошенными сединой, уложенными косой вокруг головы. Схожая внешне с двумя дочерьми, только из одежды предпочитала джинсовый комбинезон и рубашку, а вот желтые резиновые сапоги точно как у Ханы.       В представлении Адама, они должны были познакомиться в лучах вездесущего солнца. Ванда бы внимательно осмотрела его, прищурившись, и точно поняла, чей он сын. А потом долго рассказывала о матери. Или наоборот, стала бы отмалчиваться, и вот тут-то Адам и понял бы, что здесь скрываются некие тайны.       Всё пошло не так.       Как всегда после приступов, Ян оказался вымотан и разбит. Он возвращался в гостиницу медленно, опустив плечи и не поднимая головы. Адам почти не обращал внимания на окружающих людей, которых прибавилось на улице. На двоих приезжих вроде бы глазели, но никто не подходил и не задавал вопросов. Обычные жители маленького городка, в меру любопытные, но ненавязчивые, хотя Адам боялся обратного.       Его больше волновал Ян — или то, что тот так и не стал говорить, даже сейчас. Как будто не считал брата интересным собеседником, достойным того, чтобы тратить на него силы. Или, может, этих сил особо и не было.       В гостинице их встретила мать Марики и Ханы, Ванда. Ян, кажется, растерялся и благодарно кивнул Адаму, когда тот предложил отдохнуть наверху. Проводив брата, Адам вернулся и осознал, что вообще-то вот так скомкано только что прошло знакомство с хозяйкой гостиницы.       Она уже ждала. На столе стоял кувшин с лимонадом, от которого Адам не стал отказываться. Кисловатый напиток приятно охлаждал, наверняка домашний, Адам поблагодарил.       — И брату отнеси, — отмахнулась Ванда. — Выглядит он паршиво. Что случилось?       — Устал с дороги.       — Тогда тем более лимонад. Наверняка вы, городские, не понимаете, что на солнце стоит больше пить. А потом в обморок хлопаетесь.       В ее голосе не сквозило пренебрежения. Ванда констатировала то, что считала непреложным фактом, и Адам не мог с ней не согласиться. Здесь и он, и Ян вправду были изнеженными городскими мальчиками, которые понятия не имели, как сладить с полями, солнцем и стискивающим летним зноем.       Не говоря уж о мрачных тайнах Скотобойни и местной веры.       Усевшись за стол, Адам отпил еще лимонад. Ванда задумчиво смотрела в окно через тюль, водя пальцем по клеенке. Ногти у нее были коротко обрезанными, с грязными полумесяцами, но не так, будто за ними не следили, а как у женщины, которая привыкла работать с землей или чем-то подобным. В какой-то момент Адаму показалось, цвет не черный, а темно-бордовый, как запекшаяся кровь, но он сморгнул дурацкие ассоциации.       — Обычно у нас много людей осенью, — неожиданно сказала Ванда. — Приезжие, вся гостиница занята.       — Почему осенью?       — Фермеры привозят скот на убой, нам нужно много сезонных рабочих. Они приезжают на пару недель, живут, а потом снова становится тихо. Только мы и наши быки.       Адам кивнул. Он читал в интернете, поэтому и заторопился именно сейчас, в августе, пока еще городок сонный и малолюдный. Больше вероятность выяснить всё, что требуется, и уехать. К тому же Адаму меньше всего хотелось присутствовать, когда бедных животных прогоняют через Скотобойню, чтобы превратить в куски мяса.       — Вам повезло, — Ванда перевела взгляд на Адама. — Сейчас здесь тихо. Вы ведь не ради сезонной работы приехали.       Глаза у нее были светлые, необычайно ясные, как будто прозрачные, или так казалось от яркого солнечного света. Под внимательным взглядом можно было растеряться, но Адам еще в городе подготовил ответы на подобные вопросы. Подумал, как лучше и аккуратнее вызнавать то, что его интересовало.       — Нет, — спокойно сказал он. — Мы с братом хотим узнать о нашей матери. Она приехала сюда года два с половиной назад и умерла из-за несчастного случая.       Сделав паузу, Адам намеренно не называл имени матери и внимательно следил за реакцией Ванды. Наконец-то он подходил к моменту, о котором успел столько всего подумать после того, как решился на поездку.       Глаза Ванды расширились, она выглядела удивленной, но сразу поняла, о ком речь:       — Анна.       Адам кивнул. Пока что всё складывалось хорошо, не пришлось напоминать долго и муторно, а Ванда сразу вспомнила и не отнекивалась. Возможно, всё пройдет проще и быстрее, чем напридумывал себе Адам.       — Так вы сыновья Анны!       Откинувшись на спинку стула, Ванда сцепила на столе пальцы, но взгляд ее потеплел.       — Анна рассказывала о вас. Она вас любила.       Но бросила, хотелось сказать Адаму. На самом деле, бросила с отцом еще раньше, а потом и вовсе уехала, променяла встречи с бывшим мужем и сыновьями на пропахшую коровьим навозом ферму, на поля и домики из прошлого века.       Видимо, недостаточно любила.       Вообще-то Адам думал, что давно перерос все обиды, но сейчас всё равно неприятно кольнуло. Возможно, он мог простить матери, что она кинула его, Адам был тогда уже взрослым, но она оставила и Яна, когда была ему нужна. Может, он из-за этого теперь так сюда стремился.       Наверное, что-то такое отразилось на его лице, или Ванда сама сделала не обязательно правильные выводы. Она мягко улыбнулась, расцепила пальцы, и Адам на всякий случай убрал собственные руки под стол. Потому что Ванда выглядела так, будто сейчас сочувственно и по-матерински сожмет его ладонь. Мать-то так никогда не делала, а уж от незнакомой женщины Адам меньше всего хотел подобных жестов.       — Анна была моей подругой, — сказала Ванда. — Она долго жила в гостинице, потом переехала ближе к Скотобойне. Она любила эти места.       Адам кивнул:       — Она говорила, когда звонила. Ей нравились поля, быки, и она тепло отзывалась о ваших… молитвах.       На самом деле, мать с упоением рассказывала о местной вере, но слова звучали сбивчивым потоком, будто горная речка постоянно бьется о камни. Адам пытался уловить связную систему, но так и не понимал толком, во что здесь верят, чему поклоняются — понял только, что это культ быков.       К своему стыду, Адам и не пытался вникать. Он с пренебрежением относился к любым вещам, не укладывающимся в рациональное описание мира вокруг, а уж к чему-то вроде сект в принципе испытывал презрение. Он понимал, что людям надо во что-то верить, и вера эта может скручиваться в причудливые формы культов и поклонений. Но сам предпочитал держаться от подобных вещей подальше.       Возможно, это передалось от отца: он тоже не понимал, во что именно верит мать, и с пренебрежением называл это «ее сектой». Возможно, ему казалось, она променяла семью на культ. Хотя на самом деле родители развелись еще до этого.       — Тебе лучше поговорить с Томашем, — сказала Ванда. — Он управляющий Скотобойней и наш проповедник. Анна очень чтила его слова.       Что означало, она поддерживала местную секту. Это Адам и так знал, хотя ему понравилась деликатная формулировка Ванды. Что ж, он и так хотел поговорить с этим самым проповедником.       — А где его найти?       — Он весь день занят на Скотобойне, можешь там спросить. Или приходи к молитве, — Ванда замялась. — Лучше утренней. Вечерняя только для местных.       Что сразу разожгло любопытство Адама, но он решил, сначала лучше действовать по правилам, поэтому подробно расспросил, когда именно утром и где. Встать предстояло рано, но Ванда утверждала, что на эту молитву могут приходить все желающие.       — Томаш будет рад познакомиться с сыновьями Анны. И он… он больше знает о ее смерти.       — Нам сказали, это был несчастный случай, — осторожно уточнил Адам. — Неудачно упала в сарае с лестницы.       — Да, скорее всего, вам звонил именно Томаш. Он больше об этом знает. Поговорите с ним. Возможно… возможно, и вам самим Белый буйвол принесет спокойствие.       — Ему вы молитесь? Он ваш бог?       — Он не бог. Он воплощение бога. Вам повезло.       Поднявшись со стула, Ванда подошла к комоду под массивным распятьем на стене. Адаму казалось почти забавным, как местных ничуть не смущают символы других религий, наверняка они еще и в их секту вписаны.       На лакированной поверхности стояло несколько игрушек, похожих на того бычка, которого накануне нашел Ян. Взяв одного, Ванда вернулась к столу и поставила его на клеенку перед Адамом. Светлая шерсть, маленькие рожки.       — Белые буйволы рождаются редко, это хороший знак. Мы украшаем его рога цветами и кладем под копыта спелые колосья. Он живое воплощение духовного Белого буйвола, которому мы молимся. Вам повезло, сейчас на Скотобойне как раз родился один. Если повезет, увидите несколько церемоний с ним. Возможно, даже Убой.       Ледяной лимонад встал поперек горла Адама, и он откашлялся. Покосившись на игрушку, недоверчиво спросил:       — Вы его зарезаете?       — Мы проводим ритуал, когда Белый буйвол набирается сил. Его плоть и кровь — залог того, что наши стада будут тучными.       — Вы убиваете своего бога?       — Любой бог рожден, чтобы умереть.       Мысленно приказав себе держать язык за зубами, Адам сделал несколько глубоких вдохов. Он здесь не за тем, чтобы смеяться над верованиями какой-то секты. Тем более, ему правда не понять людей, чье благосостояние, чья жизнь зависят от того, насколько наберутся сил и веса быки.       Адам хотел взять игрушку, но Ванда проворно подхватила бычка и вернула к другому скоту на комод. Возможно, это ее импровизированный алтарь.       — Поговори с Томашем, — повторила Ванда. — Он знает больше меня. Больше всех нас. К тому же он знаком с Анной с детства.       — Что? — Адам подумал, будто ослышался. — Мать же приехала сюда не так давно…       Ванда искренне удивилась:       — Ты хотел сказать, вернулась? Она родилась и выросла здесь.              Поле дышало, будто огромный зверь, вытянувшийся на солнце.       Несмотря на выпитый в гостинице лимонад, во рту Адама стояла сухость, как от проглоченных травинок, которые теперь царапали изнутри. А он силился сглотнуть — проглотить, но не выходило.       В какой-то момент Адам остановился, уперевшись руками в колени, и попытался прокашляться, но, конечно же, это не помогло. Потому что в горле у него застряли чужие слова, которые он никак не мог проглотить.       Он мало знал о том, откуда его мать. Она не рассказывала. Отец упоминал, что она приехала в город, ее родители давно умерли… но не больше того. Казалось само собой разумеющимся, что мать родом из маленького городка, слишком уж она любила все эти просторы. Но ни разу она не упомянула, что именно отсюда.       Ванда ничего особо не рассказала. Не скрывала, просто нечего было рассказывать. Анна родилась и выросла здесь, ее отец тоже был бычьим проповедником. Но потом родители умерли от болезни, Анна уехала в город учиться и вернулась только несколько лет назад. Рассказывала о муже, с которым развелась, о сыновьях.       Теперь Адам понимал, почему мать поехала именно сюда. Не было никаких тайн. Она всего лишь вернулась домой. И культ этот, секта… она в нем выросла.       После разговора с Вандой Адам поднялся в комнату. Ян не спал, поэтому Адам сразу ему всё рассказал. Брат не удивился так, как Адам, и быстро показал жестами.       «Почему она не рассказала?»       Адам пожал плечами. У матери было много странностей, и эта еще не самая… значительная. От него не укрылось, что Ян помедлил, не опуская рук, думая, то ли спросить что-то еще, то ли привычно промолчать. Но все-таки медленно вывел.       «Зачем она уехала именно тогда?»       Ответов у Адама не было. Он мерил маленькую комнатку шагами, а потом решил, что ему нужно пройтись. Наверное, не стоило бросать Яна одного, но Адам чувствовал, что нужно пройти через это — буквально.       Покинув гостиницу, он прогулялся вдоль кромки поля, а потом нашел неприметную тропинку и отправился по ней. Она разветвлялась, петляла, и Адама вполне устраивало бродить кругами по огромным полям. Солнце пригревало, вдали слышалось коровье мычание, но от быков Адам старался держаться подальше.       Он и сам не знал, почему новости настолько выбили его из колеи.       Адам всегда старался думать о матери отстраненно. В детстве ему хотелось, чтобы она чаще обнимала его, больше интересовалась. Не то чтобы она этого не делала! Адам чувствовал ее любовь — но в то же время ощущал, что мать всегда как будто частично не здесь. «Витала в облаках», как говорил отец.       Став старше, Адам понял, что бессмысленно ждать от матери того, что она дать не смогла бы в силу характера. В сознательном возрасте он мало с ней общался. Когда она умерла, ему казалось, он пережил это спокойно, еще удивлялся, почему Ян так расстраивался.       Но в этом городке, среди марева и бычьего навоза, Адам стал ближе к матери — и острее осознал ее смерть. Женщины, которую он никогда толком и не знал, но к которой всегда тянулся.       Показалось, что в высокой траве мелькнула чья-то фигурка. Резко остановившись, Адам прищурился, пытаясь разглядеть, кто мог притаиться меж стеблей. Может, Хана? Или другой ребенок из города. Ну, или отбившийся от стада теленок.       Трава тихонько колебалась на ветру. Бык замычал недалеко, но точно не рядом. Поле будто вздохнуло, как человек, и Адам подумал, что у него уж слишком разыгрывается воображение.       В большом городе рядом люди. Вот и здесь кажется, кто-то должен быть.       Сунув руки в карманы, Адам зашагал вперед уже спокойнее. Ветер мазнул по ушам, принося чей-то далекий смех, и Адам вспомнил логичный вопрос Яна.       Зачем мать уехала именно тогда?       Она не рассказывала о бычьем культе. Не говорила, откуда родом. И вдруг сорвалась с места и по телефону только о Белом буйволе и повторяла. Это и правда странно. Как будто что-то вновь ее сюда привело — или ее позвали.       Адам все-таки случайно вышел к быкам. Свернул по тропинке, и вдруг высокая трава оборвалась к вытоптанному копытами месту. Похоже, часть полей косили, оставляя траву на солнце, чтобы стадам удобнее было ее есть. Адам старался держаться высоких стеблей, но все-таки свернул не туда.       Замерев, Адам уставился на нескольких животных. Их шкуры в основном были пегими, хвосты хлестали по бокам, отгоняя насекомых, морды склонялись к траве. Невозможно было пересчитать их, животные стояли дальше и дальше.       Ближайший бык поднял голову и уставился на Адама огромными карими глазами с густыми ресницами. Челюсти методично пережевывали траву, но взгляд не отрывался от пришельца.       Адам видел себя в зрачке, и казалось, будто он застыл в темной капле крови, замер, пригвожден, станет пугалом посреди этого поля, чтобы устрашать ворон и отгонять призраков.       Фыркнув, бык опустил голову, возвращаясь к траве, и наваждение исчезло. Адам обругал себя за богатое воображение. Вообще-то оно было прерогативой Яна, Адам обычно мыслил разумно и практично, не видя смысла в долгих фантазиях да и не особенно их жаждал.       Вот Ян, наоборот, всегда что-то рисовал, придумывал истории. Мать рассказывала ему странные сказки, некоторые из них о быках. Адам эти истории не любил, ему больше нравилось бегать во дворе с самодельным пистолетом.       Мать к обоим сыновьям относилась одинаково. Ян признавался, что и с ним она отстранена, словно к части ее души никому нет хода. Тогда Ян еще говорил, много, с удовольствием.       О разводе родителей Адаму сообщил именно Ян. Ему тогда было пятнадцать, Адаму уже двадцать, и он учился, съехав из дома. Ни одного из них ситуация не удивила, на самом деле, к этому давно шло. Родители разошлись без скандалов, без взаимных упреков. Ян остался жить с отцом, Адам уже был самостоятельным. Они оба много виделись с матерью, она не исчезла из их жизней.       Адам закончил учебу, нашел работу и квартиру. Когда отец обеспокоенно сказал, что с Яном что-то не то, Адам не придал большого значения. Его волновал разрыв с подругой, он-то думал, у них всё серьезно, а она закрутила роман с его знакомым!       Яну тогда исполнилось семнадцать, он усердно готовился к поступлению, поэтому Адам отмахнулся от слов отца, что Ян слишком быстро устает и несколько раз упал в обморок.       — Пусть поменьше учится.       Они с Яном всё реже говорили по телефону, но и этому Адам не придавал значения, слишком увлеченный взрослой жизнью и неизбежными проблемами.       Он тогда еще не знал, что эти редкие телефонные разговоры — последние моменты, когда он слышал голос Яна.       С арендованной квартирой возникли проблемы, хозяйка настаивала на том, что у нее приедут родственники, которых она хочет поселить, Адам спешно подыскивал новую комнату… тогда-то и позвонил отец.       — Ян не говорит.       — Вы с ним поссорились, что ли? — с раздражением спросил Адам. Ему как раз отказали с одной квартирой, и он торопился успеть посмотреть другую. Он уже жалел, что взял трубку, мог ведь потом перезвонить.       — Нет, Адам, ты не понимаешь. Он не может говорить.       Адам хотел огрызнуться на излюбленное отцовское «ты не понимаешь», но сознание все-таки зацепилось за момент, который не укладывался в стройную картину мира, еще минуту назад не дававшую сбоя и настаивающую, что пора спешить.       — В смысле, не может?       — Мы в больнице, Адам.       Было много исследований, в итоге оказалось, что это наследственная болезнь, которая влияет то ли на нервную систему, то ли на участки мозга. Она могла и не проявиться, но все-таки вылезла. И на самом деле Яну повезло, всё могло быть гораздо хуже, а у него пострадала только речь. Он понимал чужую, писал, но именно произносить слова не мог совершенно.       Оказалось, проблемы с речью у Яна возникли еще давно, но он не хотел об этом говорить, пока не стало совсем плохо. Впрочем, и раньше это бы не помогло, потому что никакого лечения не существовало.       Это мать тогда притащила книги, учебники, чтобы выучить язык жестов. Адама тоже проверили, но у него заболевания не оказалось. С новой квартирой ему помогла бывшая подруга, а Ян окончил школу и поступил учиться дальше… но через полгода бросил.       — Ему там сложно, — коротко пояснил отец, но в объяснения пускаться не стал. — Ты бы с ним поговорил, Адам…       — Он со мной говорить не хочет.       Что звучало почти как насмешка, но в целом было правдой. Ян держался отстраненно, в чем-то очень напоминая мать. К тому моменту он уже окончательно не мог говорить, даже отдельные слова. Зато начал активно рисовать.       Где-то в тот момент мать и объявила, что уезжает. Она звонила отцу и Адаму, писала Яну. Пока не погибла два года назад.       Зачем мать уехала именно тогда?       В сердцах Адам пнул камушек, валявшийся на тропинке. Да он понятия не имел! И если бы не этот вопрос, уже бы предложил Яну убраться из унылого городка. Но Ян упрямый, он не согласится. Да и Адаму интересно, что такого искала среди полей мать — или зачем ее сюда позвали.       Небо сияло бессовестной голубизной, изредка прерываясь облаками. Адам не знал, сколько уже бродил среди травы, а посмотреть по телефону не хотелось. Наоборот, внутри как будто взыграли древние инстинкты, заставлявшие щуриться и смотреть искоса на солнце, пытаясь по нему определить, который час.       Получалось не очень. Но Адам догадывался, что гулял довольно долго. Смахнув пот со лба, он попытался прикинуть, в какую сторону идти. Зеленая трава росла высокой, шелестела, льнула к рукам, но с тропинки Адам не сходил, так что развернулся и пошел обратно. Пару раз дорога разветвлялась, но он помнил, в какую сторону идти.       Порыв ветра прошелестел по полю, донося далекий запах коровьего навоза и редкое мычание. К стаду Адам выходить не планировал, стараясь обогнуть его по дуге. Ему нравились быки, но в этом городке они обретали странное мистическое значение и встречаться с ними не хотелось.       Кузнечики оглушительно стрекотали на одной ноте, а ноги устали от долгой дороги. Когда Адам заметил возвышающуюся над травой лачугу, он не задумываясь свернул в ее сторону. Отдохнет немного, прежде чем двинуться обратно.       На крыше сидел огромный черный ворон. Он смотрел на Адама и не двигался, не взлетел, даже когда человек подошел ближе. Лачуга, видимо, когда-то бслужила сараем или амбаром для временного хранения. Теперь же стояла полусгнившей и покосившейся.       Двери не оказалось, и Адам заглянул внутрь. Больше всего надеялся увидеть какую-нибудь лавку или что-то вроде того. Вытянуть уставшие ноги и хоть немного посидеть.       Внутри стоял спертый полумрак, но сквозь щели и полуобвалившуюся крышу видимость была хорошей. А солнце через вход падало точно на сложенные вещи.       Нахмурившись, Адам подошел ближе, не очень понимая, что это такое. А потом замер.       В бычьем черепе не было ничего странного. Большой, испачканный в земле — Адам решил, что именно бычий, из-за размеров и из-за того, что здесь таких черепов наверняка больше, чем достаточно. Вокруг стояли свечи, лежало блюдце, какие-то еще вещи. Вились мухи.       Адам присел на корточки, ничего не трогая, но рассматривая. Нахмурился, не понимая, что именно на блюдце. Всё это походило на некий алтарь. В заброшенном сарае посреди полей он выглядел даже логично, учитывая, насколько местные верят в своих бычьих богов или кто там у них.       Извернувшись, Адам достал из кармана телефон и мельком глянул на экран. Отец больше не звонил, Ян тоже не писал (хотя когда он вообще в последний раз писал?). Включив фонарик, Адам мазнул светом по алтарю.       По спине невольно пробежали мурашки, когда он понял, что темные пятна похожи не на землю, а на кровь. Мрачно. Посветив на блюдце, Адам нахмурился, не понимая, что именно там лежит. Огляделся и подхватил одну из свечей. Ею аккуратно потыкал в блюдце и повертел что там лежало. Небольшое, круглое, явно белое, а на одной стороне как будто радужка со зрачком, но для глаза великовато.       Пока Адам не понял, что это бычий глаз. Похожий на тот, что смотрел на него на поле не так давно. И свежий, еще гнить не начал.       Выругавшись, Адам вскочил, рука с телефоном дрожала, рвано выхватывая алтарь с бычьей головой и глазом.