Бычья кровь

      После полудня солнце пекло нещадно, но Адам наконец-то вспомнил о солнечных очках. Хотя даже в них приходилось щуриться, смотря на расстилавшиеся поля.       Конечно же, когда вернулся в гостиницу, Адам завалился спать — но только после того как принял душ, смывая с себя и кровавую метку, и ощущение липкой дурноты, прицепившееся в сарае проповедника.       Проспал почти до полудня и поднялся с тяжелой головой. Ни Яна, ни кого-то еще не оказалось, гостиницу наполнял солнечный свет и тишина. На кухне нашлись яйца, так что Адам позавтракал, смотря на фигурки животных, выстроившиеся на комоде под крестом. На столе лежала потрепанная Библия в черном переплете, и Адам снова поразился, как ловко религия переплетается с возникшими на месте верованиями. Или как легко скрыть религией истинные намерения.       Ни Скотобойня, ни Томаш, ни все эти бычьи штучки Адаму не нравились. Город будто скрадывал сладковатый аромат, но на поверку он оказывался запахом вовсе не сена, а гниющего трупа.       Большие настенные часы мерно отсчитывали секунды, и в их ритме вились пылинки в солнечных лучах. Бычки пялились пластиковыми глазами, а яичница была вкуснее того, что доводилось есть в городе.       Так никого и не дождавшись, Адам помыл посуду и выбрался на крыльцо. Оно выходило на дорогу, где стояла машина. Городок расстилался по другую сторону, а здесь колыхались поля и вдалеке виднелся черный массив стада.       Усевшись на грубо сколоченную лавку, Адам прижался спиной к стене и лениво рассматривал пейзаж. Мимо важно прошло несколько разноцветных куриц, и Адам вспомнил, что вроде бы с утра слышал кукареканье петуха. Голова после раннего подъема и долгого сна по-прежнему побаливала и казалась тяжелой. Но царящее вокруг умиротворение успокаивало, усыпляло бдительность. Адам мог поверить, что все его ощущения надуманы. В конце концов, здесь умерла мать, в этом виделось что-то неправильное и зловещее. Но порой вещи именно такие, какими кажутся: она вернулась в город детства, к секте, в которой росла, и погибла от несчастного случая. Конец истории.       Может, не стоило сюда приезжать и копаться в прошлом. Это как расковыривать старую рану: пусть они не были близки с матерью, ее смерть всё равно ныла где-то внутри и отзывалась неловкой болью.       Всматриваясь в зеленое поле под солнцем, Адам легко мог представить мать босой и в ситцевом платье, гуляющей здесь. Ей тут точно нравилось. Она всегда жаловалась, что бетонные городские дома стискивают ее, не дают дышать полной грудью.       Вдалеке показалась фигурка, но Адам даже не пошевелился. Он приглядывался, пока не узнал движения, а человек не приблизился.       — Где ты взял эту шляпу? — ухмыльнулся Адам.       Ян оделся в выцветшую темную футболку и порванные на коленке джинсы, а вот на голове у него красовалась соломенная шляпа с широкими полями. Старая и потрепанная, так что из-под хлопковой белой ленты, опоясывающей тулью, торчали сухие стебельки.       Насупившись, Ян сунул блокнот подмышку и показал жестами: «Ванда дала». Он уселся на ступеньки, чтобы видеть сидевшего на лавке Адама.       «Мы почти не говорили. Я хотел прогуляться к быкам, мне дали шляпу».       — Понятное дело. Чтобы снова не обгорел. Она выглядит… задорно.       Закатив глаза, Ян фыркнул. Шляпа действительно смотрелась нелепо, но лицо Яна немного обветрилось, голые руки потемнели от загара, так что он почти мог сойти здесь за своего. На солнце он щурился, но очков не носил, с детства их ненавидел.       Устроившись поудобнее, Ян прислонился к закрытой двери гостиницы, забравшись на верхнюю площадку с ногами и пристроив на коленях блокнот.       — Здесь странно.       Вслух говорить Адам не собирался, он и сам не понял, когда озвучил свои мысли. Шорох карандаша по бумаге затих, и Ян глянул на него. Пожал плечами.       Отступать было некуда, поэтому Адам неловко продолжил:       — Томаш что-то скрывает, а этот городок… у меня от него мурашки по коже.       Кивнув, Ян показал жестами.       «Мы чужие».       — И хорошо, — проворчал Адам. — Хочу вернуться в город и принять ванну. С пеной. Как-нибудь переживу, что я не часть бычьего общества.       Помедлив, Ян сложил пальцы в слова.       «Ты можешь вернуться, если хочешь».       — А ты, видимо, тут останешься?       «Выясню детали».       Не то чтобы Адам сомневался, а упрямо сжатые губы Яна не давали иных вариантов. Вот уж чем он точно пошел в отца, так это упертостью.       — Нет уж, вместе приехали, вместе и уедем. Давай лучше решим, что делать дальше. Думаешь, Томаш врет?       «В чем-то точно».       — Так. Нужно узнать больше о местном культе.       «Зачем он тебе?»       Ответ вроде был очевиден, но Адам даже задумался. И правда. Если с матерью что-то случилось, оно могло быть вообще никак не связано с молитвами в сарае. В конце концов, Томаш говорил о быках, а не призывал резвиться голыми в полях и свершать жертвоприношения.       Но зыбкое ощущение неправильности так и скользило вдоль позвоночника. И эти кровавые отметки, бычий глаз перед алтарем… они не были невинными. Они говорили о чем-то мрачном, что свилось корнями под травой на полях, в темных, влажных внутренностях быков.       — Ты слышал Томаша, мать хотела заниматься стадом. Она связалась с этим культом. В нем могут быть детали того, что случилось. Причины.       «Или это был несчастный случай».       — Возможно, и так. Но я всё равно хочу знать, зачем мать приехала сюда. Почему именно в тот момент? Раз уж дело не в том, что ее заманили в секту. Она всегда в ней была.       Отведя взгляд, Ян задумчиво смотрел на поля, кончиком карандаша отбивая ритм на листе бумаги. Может, не идеальный момент для откровений, но Адам спросил:       — Ты ведь тоже поэтому здесь. Узнать, почему мать уехала. Зачем тебе?       Ян медлил. Вздохнул и уставился на лист бумаги, приподняв карандаш. Он хотел написать ответ, не показывать жестами, а именно написать, но не решался.       — Ян?       Рука залетала на странице, выводя строки, и Ян повернул блокнот брату.       «Хотел знать, что она ушла не из-за меня».       — В смысле? — не понял Адам. — Ты-то здесь при чем?       Снова сжав губы, Ян почти яростно вывел следующие слова.       «Я даже говорить не могу! Тогда учебу бросил. Не смог. Не то, о чем мечтают родители. Я хотел знать, что она ушла не потому, что разочаровалась во мне».       Растерявшись, Адам только сказал:       — Ох, Ян…       Тот уже снова что-то писал в блокноте. Вырвал листок и оставил его на крыльце, поднимаясь. Показал жестами.       «Прогуляюсь».       Смущенный Адам смотрел ему вслед, потом все-таки взял бумажку и оказалось, на ней выведены другие слова.       «Пойму, если ты уедешь».       — Нет уж, — пробормотал Адам.       Он и не предполагал, что Ян может так думать. Да, мать была немного странной, она редко показывала особую теплоту, но в то же время вряд ли бы сказала, что сын ее разочаровал. Она бы так никогда не подумала. К тому же Ян не виноват в своей болезни! Это генетика, причем еще и с материной стороны. Предугадать нельзя было.       Но если Ян сам себя считает разочарованием и правда думал, что мать уехала из-за него… что ж, тогда понятно, почему он так сюда стремился. Она ведь не просто уехала, она умерла здесь.       Но если кто-то в этом и виноват, то уж точно не Ян, Адам или отец.       Оставшись сидеть на лавочке, Адам прикрыл глаза, слушая кузнечиков в траве. Где-то в небе пролетела, громко крикнув, птица, но Адам в них не разбирался, мог только курицу от воробья отличить.       Он пытался вспомнить. Мать с отцом развелись, потом Ян перестал говорить. Мать действительно уехала вскоре после этого, но Яну она писала даже больше, чем Адаму. Могла ли болезнь как-то быть связана с отъездом? С быками?       Мать любила обоих сыновей. Она печалилась из-за Яна, но перед самым отъездом и потом, уже в городе, горела воодушевлением, когда говорила про бычью секту.       Всё больше Адам убеждался, что нужно попасть на вечернюю церемонию. Вдруг там обещают какое-нибудь чудесное исцеление одним взглядом Белого буйвола? Но нужно его заслужить. И мать верила, что сможет таким образом помочь сыну.       Только это не объясняет ее смерть. Хотя. вдруг та и вправду всего лишь нелепый несчастный случай? А теперь Томаш попросту пудрит им мозги, рассказывая, что ожидал их. Типичные манипуляции, чтобы завлечь в секту.       — А что ты здесь сидишь совсем один?       Лениво приоткрыв глаза, Адам увидел Марику. Он слышал ее шаги, но надеялся, это Ян вернулся. Девушка стояла, приложив ладонь ко лбу козырьком, чтобы посмотреть на Адама. В легком красно-белом платье, с небрежно собранной рыжей косой.       — Ян гулять ушел. Опять, — пояснил Адам.       — Он больше принадлежит этому месту, чем ты.       В руках Марика держала ведерко с овощами. Поднявшись, Адам взял его, чтобы помочь. Марика не возражала и открыла дверь гостиницы, входя внутрь.       Мысль о какой бы то ни было принадлежности городку Адаму не нравилась:       — Ян всего лишь любит гулять.       — Как все мы тут.       — Это другое. Вы постоянно на улице, это и прогулками не назовешь. А мы в городе большую часть времени по квартирам.       Марика фыркнула, явно пытаясь сказать «глупые вы». Скинув босоножки у двери, она указала на кухню, и Адам покорно отнес туда ведерко, подозревая, что овощи для них же на обед.       — Мы поедим в кафе, — предупредил Адам. — Когда оно открывается?       Взглянув на равномерно идущие часы на стене, Марика ответила:       — Уже.       — А почему так поздно? После обеда…       — Это для вас обед. А мы успели много дел переделать.       — Чувствую себя лентяем.       Марика искренне удивилась:       — Почему? Ты же не работать приехал.       А зачем, хотелось спросить Адаму. Он сам не понимал, зачем явился. Конечно, не хотел, чтобы Ян отправлялся один… но на самом деле, Адам даже не пытался его отговорить. Просто заявил, что отправятся на его машине.       Стоило признать, что городок, о котором столько рассказывала мать, манил и самого Адама. Будто что-то запретное, сладковато-дурманное, однозначно дышащее в затылок опасностью, но оттого вдвойне привлекательное. Адам не врал, у него действительно мурашки шли от этого места, но одновременно оно и манило.       Удары сердца отзывались на далекое раскатистое мычание. А бычий глаз из разрушенного сарая подсматривал сны Адама, напоминая, что его собственные корни так же глубоко, как корни местной травы.       — Ты веришь, что на нас влияет наш род, наши предки? — спросил Адам.       Он уселся за стол, когда Марика отмахнулась от его помощи. Она ловко вытряхнула часть овощей в мойку, кран булькнул, неохотно выплевывая воду.       — Конечно, — ответила девушка. — Моя мать родилась здесь. И бабушка, она до сих пор живет на другом конце города.       — Правда? Она была на церемонии?       — У нее коза, утром она ею занимается, так что пропускает молитву. Но вечером всегда приходит. Она и сюда часто забегает, но когда нет постояльцев.       — А дедушка?       — Он тоже родился здесь, — Марика выложила на полотенце помытые овощи. Достала деревянную доску и нож. — Но дедушка умер, еще давно.       — А отец?       — Он был неместным и уехал. Бросил нас.       В голове Адама сразу пронеслись картины того, как немолодой мужчина срывает распятье со стены, заявляет, что не хочет иметь ничего общего с сектой.       — Он считал, что прозябает здесь, — сухо сказала Марика. — Бросил маму и нас, заявил, что устал от навоза, и уехал в город. Больше мы его не видели.       — Извини.       — Да ничего, это давно было.       Судя по голосу и по тому, как яростно застучал нож по огурцу и деревянной доске, Марика отца не простила. Адам мог ее понять. Мать никогда их не бросала, часто встречалась, даже когда они с отцом расстались. И всё равно внутри Адама крутился навязчивый червячок обиды. Как будто он мог быть виноват, что мать оставила семью.       Если что-то подобное ощущал и Ян, особенно когда мать уехала сразу после его болезни и бросания учебы… понятно, почему он оказался так одержим идеей узнать причины поведения матери.       В глубине души Адам с ним соглашался. Им нужно удостовериться, что мать уехала не из-за них. Не они невольно подтолкнули ее на дорогу, которая привела к смерти.       Это не их вина.       И уж точно не Яна!       Кухонное окно выходило на сторону крыльца, и Адам выглянул сквозь воздушные тюлевые занавески. Тропинка уходила в поля и терялась в высокой траве. Вчера там гулял Адам, сегодня ушел Ян и возвращаться пока не торопился. Это немного раздражало, Адам предпочел бы как можно быстрее отправиться в кафе и попробовать там что-то разузнать.       Хотя в глубине души за раздражением скрывался страх. Это место тянуло и манило, но в то же время внушало древний суеверный ужас. Как будто они точно недостойны взгляда Белого буйвола.       — Томаш утверждает, наша кровь взовет к наследию, — сказал Адам. — Вы здесь в это верите? Ты в это веришь?       — Ну да.       Марика пожала плечами так, будто Адам спрашивал, уверена ли она в восходе солнца. Во что-то настолько же само собой разумеющееся. Она смахнула порезанные огурцы в большую пластиковую миску и принялась за перцы.       — Корни всегда важны. Пусть ни ты, ни брат не родились здесь, но вы принадлежите этим местам. Ваша кровь — это и наша кровь.       — Звучит зловеще.       В ответ Марика лишь весело рассмеялась:       — Ну, мы верим в связи.       — А во что еще?       — В быков, конечно, — тут же отозвалась Марика. — В Белого буйвола. В то, что всему свой черед. В бога. В то, что есть стада и есть пастыри. И мы сами порой как неразумное стадо.       — И вам нужен пастырь?       — Всем нужен пастырь.       С трудом удержавшись от хмыканья, Адам подумал, что вот теперь разговоры куда больше походят на секту. Без мистической чуши и странных ритуалов, а старое доброе убеждение, что какой-нибудь Томаш может стать пастырем и указывать, что делать — вещая волю бога, конечно же.       — Никогда не думала, что это может быть, ну, неправильно? — спросил Адам.       — Это моя жизнь. Она не может быть неправильной. Ведь я следую бычьей тропой.       Пришлось напомнить себе, что Адам здесь вовсе не за тем, чтобы пытаться кого-то разубедить, доказать абсурдность их веры. Ему нравилась Марика, правда нравилась, но она жила в этом городке всю жизнь, не знала ничего другого, и ее всё устраивало. Не каждый хотел сбежать в город, не каждому нужно что-то иное. Марика счастлива здесь со своей верой, так с какой стати Адам имеет право влезать и пытаться в чем-то убедить?       Мать тоже звонила счастливой. Она обрела себя, звала в гости. Адам даже подумывал поехать. Прикидывал, что Ян может согласиться, а вот отца придется уговаривать. Но в итоге никто из них так и не успел.       Солнце клонилось к горизонту, хотя до заката было еще очень далеко. Адам наблюдал за лениво перекатывающимися порывами ветра на поле.       — А почему трава такая разная?       — Ммм? — не поняла Марика, не отрываясь от бойкой резки овощей.       — Трава. Здесь она высокая, выше человека. Дальше есть и такая, и низкая.       — Для быков. Для них подрезают, иначе им неудобно есть. Срезанную сушат. Когда стадо подъест на одном месте, перегоняют на другое. Но здесь никто не пасется, вот траву и не покосили.       — А ваши животные где?       — Сарай за гостиницей, ты его проходил. У нас курицы. И козы, они пасутся подальше.       Вроде бы Адам видел вчера нескольких коз. Они лениво щипали траву, привязанные за длинную веревку к колышку.       — У тебя есть девушка?       Вздрогнув, Адам прекратил рассматривать поле и с удивлением посмотрел на Марику. Она почти закончила резку овощей, теперь ее руки двигались очень медленно и украдкой она посматривала на Адама.       — Эээ… нет, — признал он.       — А была?       — Да. Но сейчас я много работаю, нет времени на отношения.       Вдаваться в подробности Адам не хотел, к тому же сказал чистую правду. Отношения у него были, даже не одни, но в последнее время он сосредоточился на работе.       На губах Марики скользнула улыбка. Не кокетливая, девушка как будто вовсе не умела флиртовать, а искренняя. Это даже обескураживало, так что Адам предпочел перевести в шутку:       — Смотри, еще немного таких разговоров, и мне придется украсть тебя в свою бетонную башню в городе!       — О нет, я не смогу там жить. Придется забрать меня с быками.       — Боюсь, моя квартира это не переживет, — ухмыльнулся Адам.       — Значит, это ты останешься здесь.       Вот уж чего Адам хотел меньше всего! Но после слов Марики он посмотрел на нее пристальнее, замечая, как солнце ложится на рыжие волосы и красивую фигуру. На этот раз Марика не смутилась, а повернулась точно к нему. Подошла так близко, что Адам мог рассмотреть блеклые веснушки у нее на носу и на щеках. В руках Марика по-прежнему сжимала нож, но это не выглядело угрожающе. Наоборот, по-своему опасно-привлекательно.       — Останешься здесь, — повторила Марика, улыбаясь уголками губ, показывая, что это по-прежнему шутка. — Не будет у тебя башни, только простор. Не такой плохой вариант, а?       — Не такой, — пробормотал Адам, думая о Марике, а не о том, что она говорила.       Ее взгляд переместился за спину Адаму, в окно.       — Хана вернулась! О, это Ян с ней?       По тропинке едва ли не вприпрыжку бежала Хана. Она выглядела довольной, коленки перемазаны в земле. За ней и правда шагал Ян, но только когда подошел ближе, Адам понял, что не так: руки Яна в крови.