***
Грубые, но тёплые пальцы сжимали ухоженную джентльменскую руку. Прокручивали на ней золотые перстни, гладили вдоль косточек и вен. Круглые глаза изучали цвет кожи, всматривались в различия, сравнивали размер ладоней (что почти не различались, разве что, пальцы Стида были чуть короче). Косматая седая голова покоилась на животе облачённого в жёлтый халат Боннета. Пальцы джентльмена, высвободившись из цепкой хватки Тича, играли с волнистыми прядями. В свободной руке он держал какую-то книгу. Конкретики не дано, поскольку Эдвард не утруждался всматриваться в текст. Чуть запрокинув голову, он смотрел, нет, пялился (слишком грубо?), глазел на Стида. Тот, как обычно с головой ушедший в текста, видел всё вокруг книги слегка размыто, погружаясь лишь в смысл текста, а мягкие движения пальцев на голове Тича дошли до автоматизма. Эдварда это более чем устраивало. После того, как он начал воспринимать Стида по-старому — не врагом, бросившим его душу умирать, а маяком всей его, Эдварда, жизни — после этого он не мог на него насмотреться и трепетал от каждого прикосновения. Ребяческий прищур широких глаз и улыбка, которую больше не скрывала борода — вот был весь Эдвард Тич. Безнадёжно влюблённый пират. Стид носил круглые маленькие очки для чтения. Это открытие для себя Эдвард сделал не так давно, и это было очаровательно. Форма оправы так идеально подчеркивала все изогнутые черты лица Стида: крючковатый нос, беспорядочные золотые завитки, свисающие на лоб, которые Стид, как ни старался, не мог зализать назад, потому просто смирился. А ещё свет лампы у кровати Стида так интересно отражался в стекляшках, что Эдвард затаил дыхание. Казалось, что можно было потрогать и обжечься. Эдвард тянет руку к голове и осторожно обхватывает пальцы Стида, поднося их к губам. Тот издаёт очарованный вздох и, наконец, отвлекается от книги. План удался. Стид загибает уголок страницы и откладывает книгу в сторону, закрывает её, что значит, что его время теперь посвящено только Эдварду. Ему, требующему внимания и прикосновений. — Любимый, ты выглядишь умопомрачительно, — воркует Эдвард, почти зачарованно всматриваясь в глаза Стида. Тот выдыхает с улыбкой и отводит взгляд. — Нет, нет, только не сейчас. Мои волосы в сущем беспорядке, ничего такого необычного, — он мягко проводит двумя большими пальцами по скулам Эдварда. Тот хмурится. — Ты меня слышишь? Ты выглядишь прекрасно, — с тенью возмущения повторяет Эдвард. Он поднимается и разворачивается к Стиду лицом. Стид прячет очки и спешно пытается уложить волосы. Не выходит. Он запахивает халат. Эдвард следит за каждым движением. Он ловит любой знак, интерпретирует это по-своему, но, чаще всего, верно. — Прекрати пытаться быть идеальным передо мной, — тихо говорит он, смотря прямо в глаза, и Стид невольно сцепляется с ним взглядом, — я видел тебя раненого. Видел тебя при смерти. Даже наполовину без одежды, — одна за другой, картинки всплывают в памяти Эдварда. Хорошо, что это только тёплые воспоминания. Не стоит увлекаться и доходить до травмирующих. Стид вжимается спиной в изголовье кровати, смотрит на Эдварда исподлобья. — Скажи мне, кто тот ублюдок, что испортил твоё мнение о себе, — Эдвард ругается, но делает это в настолько нежной манере, что Стид чувствует некий диссонанс, — я сейчас же покажу ему кое-что похуже. Стид внутренне ужасается и успокаивающе накрывает ладонь Эдварда своей. — Не надо... Он уже, — Стид болезненно вспоминает смерть братьев, но откидывает подальше плохой отпечаток этих мыслей. Тич тупит с четверть минуты, о чем-то думает, безмолвно делает выводы. — Всё равно, слушай меня, — просит он, — ты прекрасен, и не смей спорить, — осмелев, Эдвард тянется к краю халата на груди Стида, но тот лишь крепче удерживает ткань, стараясь не подавать вида, как он смущён и даже слегка напуган. Эдвард все понимает и не вторгается без разрешения. Он подождёт. Если будет нужно, будет ждать всю жизнь. Стид зевает. И настроение Эдварда тут же переключается, он прикладывает усилия, чтобы не закричать о том, насколько Стид очаровательный. Разрываемый эмоциями, он касается щеки возлюбленного тыльной стороной кисти, царапая костяшки о едва заметную светлую щетину. — Спать? — Спать. До этого Стид полулежал, потому Эдвард аккуратно стаскивает его в горизонтальное положение, тушит лампу и ложится рядом, обвивая тело Боннета всеми конечностями. Он знает, что наутро он проснётся без одеяла, на краю кровати, пока Стид раскинется по всей площади постели. Но хотя бы сейчас он хочет остаться в таком положении. Обнимать Стида. Чувствовать Стида. Вдыхать Стида. Джентльмен выпрямляет ноги, чуть прогибается в спине, потягивается и тихо стонет, когда то самое приятное чувство разливается по суставам. Эдвард утыкается в шею Стида и поджимает губы в глуповатой улыбке. Такое слышать было приятно, хотя Эдварду и стоило себя укорить за собственные мысли. Спокойствие в комнате приходит с полной тишиной, когда оба капитана перестают ворочаться, найдя идеальную позу для сна. Эдвард просыпается довольно резко и не сразу осознает, где он находится. Он рывком поднимается в сидячее положение, голова идёт кругом от духоты, в горле жуткая сухость. За окном всё ещё темно, и Эдвард не может определить, раннее это утро или середина ночи. Но всё это не так уж и важно на фоне главного беспокойства: Стида нет рядом. Эдвард шарит рукой по кровати, как слепой котёнок, трёт глаза, пытается привыкнуть к темноте, щурится вглубь каюты, прислушивается. Ничего. Пока что его захватывает только лёгкое волнение после резкого пробуждения, ничего больше. Эдвард пытается прийти в себя и прочищает сухое горло, в глупой надежде оглядывая каюту ещё раз. Подоспело еле заметное чувство брошенности. Эдвард заворачивается в одеяло, так, что торчит только голова, и зовёт, громким хриплым шёпотом. Беда пришла откуда не ждали. Странный дискомфорт скручивает внутренности Эдварда, когда он слышит собственный шёпот, и имя Боннета эхом доносится в его ушах, он исчезает из каюты и снова появляется на причале. Его словно бьёт током. Он снова зовёт, не уверенный, где он вообще находится, и надежда на то, что Стид вообще вернётся, стремительно угасает. Перед ним лодка, в которую, он знает, он должен сесть и уплыть отсюда подальше. На этот раз всё не так спокойно и безэмоционально. Он не может просто ждать, он ищет, зовёт... Но не может сойти с проклятого причала, будто прикованный. Как в кошмаре, когда ты словно теряешь способность бегать, когда за тобой опасность. Когда не можешь кричать. Когда ноги становятся будто ватными, и ты не можешь идти назад. Только вперёд. Только на лодку в одиночку и подальше отсюда. Потому что сзади уже никто не придёт. Он не вернётся. Снова удар током, и причал погружается в туман, а Эдвард чувствует чьи-то руки на своём лице, начинает постепенно различать шёпот, безостановочный, успокаивающий шёпот. Очнувшись от воспоминаний, Эдвард вздрагивает, стеклянный взгляд возвращается в норму, и он видит Стида, так близко, что в его широко открытых глазах отражается собственное лицо Тича, красное, перекошенное и мокрое от слёз. Только сейчас Эдвард замечает, что его гладят по плечам, потому что всё его тело трясётся. Полностью пробудившись от кошмара, он поднимает на Стида жалобный взгляд. — Ты не исчез... — в неверии шепчет Эдвард, обхватывая запястья Стида, обнаруживая, что его руки тоже беспомощно дрожат. — Конечно, не исчез, любимый, — тараторит Стид, вытирая неконтролируемые, безостановочные слезы со щёк Эдварда, — я был в уборной, всё хорошо, я не думал, что ты проснёшься... В голосе Стида слышится вина, хотя, в действительности, он ничего плохого не сделал. Но на деле он чувствует такую ответственность за его Эда, что не может простить себе такое исчезновение без предупреждения, особенно после того, в каком состоянии он нашёл Эдварда. — Тише, я здесь, всё позади... — шепчет Стид, вглядываясь в блестящие от слёз глаза Эдварда, обхватив его лицо руками и размеренно раскачиваясь с ним, как в колыбели. Эдвард подползает вплотную, руками и ногами обхватывает тело Стида, как коала, прячет лицо в его плече и только тогда чувствует себя полностью защищённым. Стид лишнего не говорит. Только еле слышно шепчет слова бесконечной любви, пока дыхание Эдварда наконец не выравнивается. Стид зовёт его, но тот не реагирует. Утомился и заснул, бедняга. Очаровательное зрелище. Стараясь не дёрнуться и не отцепить от себя Эдварда, Стид ложится на прежнее место. Его тоже клонит в сон. Напоследок он целует Эдварда в макушку. Эдвард всю ночь держался за Стида крепкой хваткой, и, на удивление, тот почти не ворочался.***
Частенько со-капитаны позволяли себе выпить, уединившись в каюте. Целовать каждый дюйм губ друг друга, с необычной для пьяных нежностью. К сексу это никогда не приводило. Не важно, как сильно Эдвард желал этого, он никогда не давил. Он был бы счастлив и просто разделять со Стидом поцелуи до самой старости. Стид до ужаса стеснялся своего тела. Нет, перед всей командой, щеголяя в одном из своих многочисленных нарядов, он выглядел потрясающе, и сам это не раз отмечал. Но когда дело доходило до того, чтобы скинуть с себя тряпки... Стид никогда не делал этого на глазах у Эдварда. Тот, в очередной раз вздыхая, давил в груди болезненное чувство того, что Стид ему не доверяет. Хотя он знал, что это не так. Проблема не в нём. И даже не в Стиде. Эдвард засыпал Стида комплиментами. В моменты наедине или при всех, Тич мог обнять его сзади и шептать что-то необычное. Не хвалить наряд или причёску, как Стид привык, а черты лица и телосложение, так удачно сегодня облегаемое одеждой. Настолько удачно, что, в идеале, одежда здесь вообще не нужна. И, стоит признаться, это заставляло Стида... Чувствовать разное. Обычно он тут же замолкал, не смея перебивать поток сладких слов, и еле дышал, краснея, как мальчишка. Стал ли он после пары десятков таких моментов принимать себя? Увы. Работы здесь предстояло гораздо больше. — То есть, ты никогда не думал обо мне в этом плане? Эдвард опирается локтями на фальшборт, чуть запрокинув голову и глядя на ночное небо, будто беседуя с самим собой. Стид пожимает плечами. — По правде сказать, я никогда не рассматривал это как возможность, — скованно говорит он, уставившись на собственные пальцы, теребящие манжет рубашки, — для меня это всегда было несколько табуированной темой. Стид толком не помнит, как они дошли до этого разговора, но впервые ему не хотелось сбежать. Он чувствует непривычный комфорт. Может, из-за того, каким спокойным и мягким голосом Эдвард обсуждает такие темы. — И за все твои годы у тебя никогда не было секса... — У меня двое детей, Эд, — обрывает Стид, хмурясь, — и я не настолько старый. Эдвард хмыкает. Стиду надо ещё много всего объяснить. — Конечно, ты не старый, — заверяет он, — но я говорю не о зачатии. Оно... Несколько отличается от обычного плотского удовольствия. Я бы сказал, совсем отличается. — Это был такой же долг, который я выполнил. Дважды, — Стид отводит глаза. Его понимание абсолютно отличается от мыслей свободного в те же годы Эдварда. — Нет, зачатие — это долг, — Эдвард раскладывает всё по полочкам, — потому что ты делаешь это ради кого-то третьего. В сексе ты делаешь всё только для себя. И своего партнёра. Из отстранённого поведения Стида Эдвард понимает, что тот действительно ничего подобного не испытывал. Стид ведёт себя странно смущённо. Эдвард сострадательно улыбается. — Только не говори, что боялся меня об этом просить только потому, что думал, что я отвергну тебя. Стид яростно мотает головой. — Ты в десятки раз опытнее меня, — с уверенностью говорит он, — особенно... С мужчинами. Я всё думал, что тебе нужен кто-то такой же опытный. С телосложением посексуальнее. Эдвард прикладывает силы, чтобы не схватить Стида за воротник, лицом к лицу касаясь его носа, шепча ему, насколько он идеальный, и чтобы, черт возьми, не смел больше так о себе говорить. Вместо этого Эдвард мягко касается руки Стида. Они переплетают пальцы на фальшборте. — То есть, мысли всё-таки были? — Эдвард копает глубже. Стид сокрушённо кивает головой. — Но я никогда не считал их серьёзными. Я ведь даже не представляю, как это вообще происходит. «Будь у тебя книжки по этой теме, зачитал бы до дыр», — ухмыляется про себя Эдвард. — Ты можешь рассказать мне. А я подкорректирую, где нужно, — Эдвард смотрит на Стида взглядом, вызывающим доверие и только доверие. Стид вымученно выдыхает. Он не смотрит на Эдварда. Только не сейчас. — На самом деле, всё очень размыто, потому что я даже не могу представить, кто будет... — он подбирает слова. — Сверху? — подсказывает Эдвард. Стид благодарно кивает, — Я предпочитаю быть снизу, но, что-то мне подсказывает, что в первый раз вести процесс буду я. Стид конфузится, чувствуя себя каким-то беспомощным, неумелым. — Прости. — Прекрати, — без капли раздражения осаживает Эдвард, хоть всё же немного хмурится, — нет ничего плохого в том, что у тебя нет опыта. Всё бывает в первый раз. Эдвард смотрит на Стида и не добивается взгляда в ответ. Посмотрит сам, когда тому станет комфортно. — Ты уверен, что вообще хотел бы попробовать? — осторожно спрашивает Эдвард. Какой бы ни был ответ, он его не расстроит. Минутная пауза. Эдвард никуда не спешит, не тормошит Стида, даёт время подумать. Главное, что вопрос был услышан. Несмотря на то, что Эдвард старается не загадывать наперед, его сердце заходится в бешеном темпе, когда Стид выдавливает тихое «да». Эдвард расплывается в улыбке. — Тогда мы могли бы остановиться где-нибудь, снять домик на берегу... — Нет. Эдвард поднимает брови. Стид сжимает его руку немного сильнее, упрямо пялясь перед собой. — Мне кажется, я больше не смогу ждать, — бормочет Стид. Откровенные разговоры возымели на него удивительный эффект, но он не решается сказать напрямую, — если и ты хочешь... — Вот оно где твоё «не рассматривал как возможность», — дразняще мурчит Эдвард, подступаясь немного ближе. А затем, прежде чем Стид успевает что-то сказать, подхватывает его на руки и спешно направляется в каюту. Сердце Тича грозится выпрыгнуть из груди. В каюте Эдвард осторожно укладывает Стида на кровать. Тот выглядит так, будто его застали врасплох, будто это не была его идея. Он откидывается на локти, дышит полной грудью, не сводя глаз с Эдварда. Эдвард пылает желанием. Ему дали зелёный свет — и теперь остановить его будет сложно. Он уже не следит за собой. Волосы прядями выбиваются из пучка, халат спадает с одного плеча, Стид благоговейно пялится на его оголённые ключицы. Руки Тича тянутся к халату Стида, но тот почти инстинктивно запахивается плотнее. — Мы можем обойтись без этого? — нервно спрашивает Стид, напрягая плечи, неосознанно защищая себя, — Или хотя бы потушить свет. На этот раз Эдвард позволяет себе надавить. — Не-е-ет, милый, в этот раз ты от меня не закроешься. В сексе нужно в первую очередь наслаждаться самим собой. Я знаю, что ты это сможешь. Эдвард наклоняется, мягко прижимаясь губами к шее Стида, и тот издаёт дрожащий вздох. Тело, как по команде, расслабляется, и, пока Стид закрыл глаза в наслаждении, Эдвард осторожно стаскивает халат с его плеч, и шелк падает на кровать, обнажая торс, совсем не полный, в меру подтянутый, без особого намёка на мускулы, но и не бесформенный. На груди — мягкие светлые завитки, и только лишь Эдвард их видит, хочется зарыться туда лицом. Он подумывает спросить разрешения поспать сегодня на голой груди Стида. Он в восхищении, он хватает ртом воздух, отрицая любую возможность того, что это можно не любить. В этом телосложении не было ничего, что могло бы оттолкнуть любого человека, кроме самого Стида. Эдвард отстраняется от шеи, что перестаёт отвлекать Стида, и тот снова напрягается, обхватывая себя в районе живота. Эдвард, скрестив руки, хватает Стида за запястья. — Мне слов не хватит, чтобы выразить, насколько ты привлекателен, — искренне шепчет Эдвард, — тебе просто необходимо это понять. Знаешь, как прекрасно видеть тебя моими глазами? Стид постепенно расслабляется, позволив Эдварду вернуть его руки на кровать по обеим сторонам. Он старается, слушает, внемлет, силится понять. — Я не видел в своей жизни никого сексуальнее, — шепчет Эдвард, и это не просто комплимент ради комплимента, а чистая правда. Стид всё время до этого казался запретным плодом. Может быть, поэтому эмоции Эдварда настолько яркие. Но он был уверен, если бы Стид согласился на подобное раньше, Эдвард был бы впечатлён не меньше. Понятное дело, что, когда любишь, ты идеализируешь в человеке всё. Но именно этого и добивался Эдвард. Чтобы Стид идеализировал самого себя. Стид издаёт судорожный вздох, когда кончики пальцев Эдварда касаются центра его груди. Даже еле дотрагиваясь, Тич может чувствовать бешеное сердцебиение, а грудная клетка вздымается тяжело и часто. Эдвард ухмыляется. — Расслабься, милый... — тихо просит он, наклоняясь ближе, опаливая горячим дыханием волоски на грудной клетке, — Дыши вместе со мной. Стид запрокидывает голову, когда влажные губы Эдварда касаются сначала подбородка, затем задевают кадык, спускаясь к ключицам и груди. Эти поцелуи не столь возбуждающие, сколь успокаивающие. И Стид не знает, в чём он нуждается больше. Он старается не думать о том, что в собственных глазах выглядит совсем не сексуально, и у него это выходит с необычайной лёгкостью. Как будто волшебство губ Эдварда забрало все тревоги. Стид не сосредоточен на теле. Сосредоточен на ощущениях. Ему жарко, и он инстинктивно ёрзает под Эдвардом, но тот держит дистанцию. — Терпение, любимый, — мурлычет Тич, замечая каждое движение Стида, довольно ухмыляясь тому, как разгорячённый Боннет пытается об него потереться. Вот он и раскрепощается постепенно. Тот Боннет, которого Стид сам всегда боялся, а на деле-то бояться было нечего. Даже наоборот. Когда тихие вздохи переходят в стоны, а стоны — в жалобные всхлипы, Эдвард щадит Стида. Уткнувшись лбом в его плечо, Эдвард мягко прижимается губами к ключице всего на секунду, затем шепчет под ухом. — Готов? Ещё бы он был не готов. Да впервые в жизни Стид разгорячён настолько, что ему кажется, что сейчас из ушей повалит пар. Впервые в жизни он слегка напуган перед неизвестным, но не обращает на это внимания и просто молча умоляет, чтобы с ним сделали хоть что-нибудь. Но Эдвард ждёт словесного подтверждения, чтобы удостовериться до конца. — Ты собираешься... — Да. — Я имею ввиду... Проникать? — Я уже ответил. Стиду подобные разговоры кажутся ужасно неловкими, и Эдвард это подмечает. Потому не слишком развивает тему, чтобы не смущать Стида ещё больше. — Мне понадобится что-то вроде смазки. Предоставишь? — Тич корит себя за то, что не озаботился этим заранее, ведь сейчас под рукой может попросту ничего не оказаться, и накрылся весь план медным тазом. Но Стид кивает, не вставая с кровати, тянется к шкатулке на столике рядом с кроватью и нащупывает там, кажется, что-то совершенно случайное. — Ромашковое масло. Пожалуй, я могу этим пожертвовать, — с придыханием усмехается Стид, передавая склянку Эдварду, и тот, ведомый любопытством, рассматривает роспись на бутыльке. Затем откупоривает его, подносит к носу, и уголок его рта ползёт вверх. — Будешь пахнуть прямо как ромашковый чай, — воркует Эдвард, — с семью кусочками сахара, — Стид невольно улыбается, — позволь мне... Стид приподнимает бедра, позволяя стянуть с себя панталоны, и Эдвард издаёт очарованный стон. — Ты просто восхитителен, — выдыхает он, — с ног до головы. И Эдвард не может удержаться, чтобы не наклониться и не поцеловать истекающую предэякулятом головку. Стид издаёт сдавленный всхлип. — Да ты на грани, приятель... — качает головой Эдвард, — и это только из-за поцелуев... Уверен, что сможешь продержаться? Стид не уверен. Но он кивает. Он не может себе позволить в голос умолять Эдварда о том, чтобы он уже наконец что-то сделал, но Эдвард, кажется, понимает его без слов. — Эту штуку жрать вредно? — внезапно спрашивает Эдвард, занятый тщательным смазыванием пальцев, — Имею ввиду, если немного проглотить, что будет? Стид морщится — Не стоит. Ромашковое масло и без того должно было быть горьким, так ещё и не предназначалось для употребления внутрь, что бы Эдвард ни собирался там делать. Тич склоняет голову набок. — Жаль, — перспектива тщательно вылизать Стида откладывается, и Эдвард делает мысленную пометку отыскать как-нибудь что-то подходящее для подобных целей. Он осторожно закидывает ноги Стида на свои плечи, заботливо прижимаясь губами к внутренней стороне бедра. Голова Стида снова тяжелеет, вырывается томный вздох. В устах и руках Эдварда магия, иначе это необъяснимо. Каждое аккуратное прикосновение вызывает микро-удар током от точки касания до самого сердца, и Стид тяжело вздыхает. Возбуждение от поцелуев в шею и ключицы немного остыло, пока Эдвард возился с маслом, а потому Стид был почти уверен, что выдержит ещё хотя бы несколько минут. Хотя своё тело он знал так же плохо, как и всё с этим связанное. Пальцы Эдварда скользят от внутренней части бедра до заветного места меж ягодиц, и он слышит резкий шумный вдох, когда касается ануса. Он не спешит входить. Дразняще подготавливая, он кружит по поверхности мягким массажем. Для Стида это… Странно. Даже не столь странно, сколь необычно. Сам он никогда не прикасался к себе подобным образом, и даже в мыслях не было, что подобные совершенно непристойные грязные вещи… Могут стать причиной мурашек и неконтролируемых звуков, которые от себя даже сам Стид слышал впервые. Ему немного страшно, но Эдвард пока не делает ничего, что могло бы причинить дискомфорт, и, кажется, старается наоборот предотвратить возможный. Не менее непривычно то, что сейчас, полностью без одежды, Стид волшебным образом чувствует себя защищённым. Что для него были совершенно противоположные понятия. Нет, он слишком много думает. Нужно просто расслабиться, отдаться этим рукам, творящим с ним… Стид вздрагивает и напрягается, когда чувствует проникновение. Не привыкшее к подобному тело поддаётся с трудом, и Стид чувствует легкое жжение, жмурится, но чувствует теплую руку на своей щеке. — Дыши. Стид прижимается лицом к ладони, хватается за неё, как за спасательный круг, думает о том, что Эдвард максимально осторожен, и скоро это пройдет. Он пытается сосредоточиться на дыхании, мозг наполняется кислородом, и он несколько теряет себя, а когда возвращается в реальность, чувствует, как в нем аккуратно двигается тонкий палец. И это, чёрт возьми, сводит с ума. На самом деле, Стид всё это время издавал тихий скулёж, но расслышал это только сейчас. Вырывая самого себя из тумана тревоги и забытья, теперь он может не следить за дыханием и концентрируется на ощущениях. Рельефные фаланги Эдварда скользят по мягким стенкам, и это невыносимо хорошо. И невыносимо медленно. Не в силах что-либо сказать, Стид тянет к Эдварду руку, и тот сжимает его пальцы. — Тише, милый, — мурчит Эдвард, отцепляясь от пальцев Стида всего на секунду, чтобы добавить еще масла, затем снова касается руки джентльмена и предупреждает, — я добавлю еще палец. Стид послушно кивает. Два хорошо смазанных пальца скользят внутрь, свободной рукой Эдвард успокаивающе гладит Стида по груди. Но тому уже не то чтобы требуется успокоение. Первичный шок прошёл, Стид почти не напряжён, и даже немного нетерпелив. Чувство ответственности не даёт ему умолять сделать больше и быстрее: он доверяет Эдварду. Эдвард лучше знает. — Хей, Стид? — Эдвард зовёт, касаясь большим пальцем скулы возлюбленного, — Хочешь, покажу одну штуку? — он говорит настолько простодушно, как будто прямо сейчас не трахает Стида в его собственной постели. Как будто говорит о чём-то бытовом. Стид издаёт сдавленный звук согласия. Голова кружится от глубокого дыхания. Эдвард улыбается, прикусив губу, и осторожно сгибает пальцы внутри. Из Стида вышибает весь воздух за один тяжелый выдох. Он утыкается лицом в ладонь Эдварда, крючковатый нос сгибается еще сильнее, и дышать становится проблематично. А когда Стид открывает рот, вырывается неприлично громкий стон. Эдвард выглядит безмерно довольным собой. Волны наслаждения уносят Стида куда-то далеко, заставляют его тело содрогаться, а голову — не думать ни о чём. Как бы далёк ни был Стид сейчас от реальности, он продолжает слышать звуки, с которыми Эдвард ласкает его, собственные стоны, и это просто сводит с ума. Эдвард остаётся необычайно тихим, только касается Стида свободной рукой, давая понять, что вот он я, с тобой, ты в безопасности, ты можешь быть собой. И Стид повинуется этому, потому что ни на что другое он уже не способен. Только не хватает каких-нибудь слов. Ласкового шёпота, тогда Стид точно растает. Стид издает разочарованный стон, когда внутри снова ощущается пустота, такая чужеродная и неприятная после всего, что происходило. Эдвард придвигается ближе и борется с желанием засунуть пальцы Стиду в рот. Вряд ли ему хотелось бы следующие несколько минут отплёвываться от горького масла. Это, очевидно, урезает возможности. Стид вздрагивает и пялится на Эдварда округлёнными глазами, когда чувствует предварительно смазанную головку у промежности. Это другое. Это больше, чем пальцы. Это страшнее. Ему становится лучше, когда губы Эдварда мягко прижимаются к его собственным. Это нежный поцелуй, не страстный в привычном значении. Эдвард не набрасывается, даёт Стиду возможность дышать даже между поцелуями. Стид делает глубокий выдох, но всё равно изо всех сил сжимает в кулаках одеяло, когда Эдвард с томным вздохом скользит внутрь. Из груди Тича вырывается приглушённое рычание. Стид сглатывает. Боли почти нет. А та, что есть, давно перестала быть приоритетом. Эдвард чувствует, как его плечи обдаёт приятный для разгорячённой обстановки холодок. Стид скидывает с него халат. Боги, нужно было сделать это раньше. Нельзя сказать, что Стид не видел обнажённой груди Эдварда раньше, тот никогда не стеснялся переодеваться перед ним. Но сейчас это производило какой-то умопомрачительный эффект. Стид осторожно касается центра грудной клетки, где вытатуирован корабль, и Эдвард почти на автомате прижимается к его пальцам. Татуировку закрывает теперь целая ладонь, и от такого прикосновения Эдварду становится трудно дышать. Он нежно проталкивается внутрь, не применяя особенных усилий. Масло замечательно выполняет свою работу. Стид закатывает глаза, снова чувствуя приятную наполненность, пусть и привыкать к этому немного сложнее, чем к паре пальцев. Эдвард глубоко дышит не для того, чтобы самому успокоиться или расслабиться, а для того, чтобы синхронизироваться со Стидом. И у него это выходит. Возбуждённое дыхание Стида сливается в одно с его собственным, и они мягко покачиваются в одном темпе, нежно и без особых проблем. Эдвард наклоняется ниже, прижимая колени Стида к его груди, и тот думает, не слишком ли он стар для подобных акробатических трюков. Но дискомфорта это пока не приносит, а волосы Эдварда, совсем распавшийся беспорядочный пучок, свисают по сторонам лица Стида, и тот чувствует себя будто за задёрнутыми занавесками. Эдвард старается не прижиматься слишком близко. Что-то ему подсказывает, что любое прикосновение к члену Стида заставит его тотчас взорваться. Он бережёт этот момент на потом. — Вот так… — с придыханием шепчет Эдвард, опомнившись и поняв, что стоит что-то говорить, — Ты отлично справляешься, любимый… Стид лишь тихо скулит в ответ. Будь у него силы на разговор… Но Эдварда устраивает и монолог. — Ты узкий, чертовски узкий, и мне это нравится, — закрыв глаза, Эдвард бормочет в темноту, — а ещё ты невероятно привлекательный. Стид всхлипывает, тянется вниз, чтобы дотронуться до себя, но Эдвард перехватывает его запястье. («Подожди меня») Он чувствует, что сам уже находится на грани, и мысленно молит Стида потерпеть еще минуту. В напряжении Эдвард зарывается лицом в плечо Стида и позволяет себе единственную за вечер грубость, несильно впившись зубами в ключицу. Стид вскрикивает. Разрешения кончать внутрь дано не было, и Эдвард сомневается, что в таком состоянии Стид сможет дать осмысленный ответ. Поэтому, чувствуя приближение оргазма, Эдвард наготове каждую секунду, желая подольше остаться внутри. Низ живота сдавливает, и Эдвард вытаскивает резко, наверное, даже слишком, потому как Стид ёжится. Чуть приподнявшись, он спешно прижимается к члену Стида, обхватывая оба рукой, и оргазм накрывает обоих почти одновременно, заливая живот Стида. Всё будто кружится, раскачивается и падает. Тело сотрясается, голова тяжелеет, Эдвард стонет нетипично сладко для верхнего, что уже говорить о Стиде. Тот, кажется, вообще на грани потери сознания. В реальный мир его возвращает слабый поцелуй изнеможённого Эдварда, который после падает на кровать рядом с ним. — Эд… — Тише, милый, ты был великолепен. Эдвард стискивает Стида в объятиях, и они оба равномерно дышат, пока отступает дрожь в теле. Эдвард шепчет что-то еле различимое, Стид укрывает их обоих собственным халатом. Ему хочется много думать, но сил на это нет, и он согласуется с собой в том, что это просто было очень хорошо. И что это определённо стоит повторить. Шепот Эдварда постепенно превращается в что-то бессвязное, а затем и вовсе замолкает, когда Тич проваливается в сон. Стид не слышал и половины из того, что бормотал Эдвард: он заснул еще раньше. Но сквозь сон бессвязный поток, кажется, комплиментов и похвалы ощущался как колыбельная. «Возмездие» мирно покачивается на волнах, прикованное якорем ко дну океана. Паруса опущены. Лунный свет заливает палубу. Эдвард забыл погасить лампу, но свет им не мешает. Слышно только тихое дыхание и шум ветра за окнами. Завтра будет новый день.