Штормовое предупреждение

Первым начинает догадываться Уён — это и не удивительно, ведь именно этот человек умудряется задавать по тысяче вопросов в секунду и пристально наблюдать за всем, что происходит у окружающих его людей. Сан в шутку называет его маленьким сплетником, но на самом деле от шутки в этом не было и грамма — Уён действительно любит обсудить чью-то личную жизнь, а еще сильнее ему нравится наблюдать за чем-то со стороны. Быть этаким незримым биографом, записывающим на подкорку любые изменения в чужой жизни. Вот и Ёсана эта участь не обошла. Пятая неделя становится для него сущим адом — кажется, его организм совершенно разучился адекватно реагировать на привычные вещи. Хорошо, что мать с отцом уехали за город и никто не разводит готовку в их квартире, иначе он точно бы скончался молодым и несчастным. И в целом, большое счастье, что родителей все это время нет — Ёсан может прикидываться, будто ничего не происходит, пока из раза в раз прокручивает в своей голове мысли о возможных исходах ситуации. Или пока сгибается пополам у унитаза, пытаясь выплюнуть остатки своих несчастных органов. Ходить в школу просто невыносимо, Ёсан не знает, что его мучает больше: стыд или токсикоз. Наверное, все одновременно, но еще сильнее выводят из себя эти безумные и неудачные попытки скрыть и то, и другое. Ёсан сомневается, что есть кимпаб в классе — это не преступление против человечества. И он точно бы отвел Уёна на расстрел до момента, как тот решил начать выливать на себя столько парфюма. К концу последнего урока Ёсан понимает, что готов вот-вот потерять сознание — пару дней назад он решил, что раз его тошнит от любой еды, то вполне оптимальным решением будет вообще от нее отказаться. По факту от тошноты его это не избавило, а вот сил забрало столько, что за пять минут до конца занятия его буквально вытаскивают из класса под руку. Сонхва тоже бледный. У него розовые волосы, широко распахнутые испуганные глаза и чертовски мятая рубашка. Ёсан цепляется взглядом только за это, пока альфа приваливает его к стене, удерживая за плечи. — Твои тоже уехали? — с усмешкой спрашивает Ёсан, кивая на заломы по белой ткани. Гладить Сонхва явно не умел. Сонхва же будто его не слышит — он втягивает носом воздух, смотрит с прищуром, сведя брови к переносице и долго скользит взглядом по лицу Ёсана. Ничего так не прочитаешь, он уверен в этом. Его запах просто не успел бы кардинально измениться, да его и так толком никто не чувствовал никогда. И все же пристальное внимание вызывает волну холодного пота по спине, Ёсан от бессилия сползает по стене вниз, оставаясь сидеть у ног Сонхва и удерживаясь одной рукой за его штанину. — Что с тобой? Ты что-то употребляешь? У тебя какие-то проблемы? — Сонхва говорит чересчур холодным для себя тоном, опускаясь следом и пальцами обхватывая подбородок Ёсана, пытаясь заглянуть ему в глаза, — Ты был у врача? Ёсан на все только качает головой. Какой врач, какие проблемы? Он только упирается затылком в стену позади себя и откровенно пытается не потерять сознание, пока Сонхва машет перед его лицом смятой уже полностью тетрадкой. Помогло бы еще. — Я воду принесу, — голос и запах Сонхва резко становятся необычными, Ёсан не совсем понимает, с чем это связано, но чувствует, как дышать становится немного легче, а раздирающие изнутри чувства притупляются волной чужого спокойствия (или его имитации). Он опускается еще ниже, вытягивает ноги, усаживаясь уже ровно на пол. так не нужно искать дополнительную точку опоры, когда Сонхва придерживает его за затылок, поднося к сухим губам пластиковый стаканчик с ледяной водой. Пара глотков успокаивает волну тошноты и помогают сфокусировать картинку перед глазами. — Я в норме, — звучит не слишком убедительно, но Ёсан и не торопится в чем-то Сонхва уверить, — Уён заберет меня сейчас, иди в класс. Сонхва никуда не уходит, а садится рядом, когда потребность в поддержке пропадает. И все же слишком близко. Ёсан на удивление не чувствует никакого дискомфорта на этот счет, прикрывает глаза в ожидании Уёна и Сана, которые вот-вот все же должны были зайти за ним. Черти. — Родители в курсе, что с тобой происходит? — Со мной ничего не происходит, Сонхва, — Ёсан прыскает, устало поворачивая голову в сторону альфы. Впервые за их взрослое общение он смотрит ему в глаза и это заставляет его нервно сглотнуть. Если бы он был чуть более доверчивым, то точно повелся бы на тот нежный взгляд и тотальное очарование. Поверил бы Сонхва и его каким-то почти нереальным чувствам, но Ёсан гордился трезвостью своего разума и тем, что он никогда не ведется на подобное. Зато залетает за несколько месяцев до выпуска. **** Сонхва кроет. Ему невыносимо тяжело уже несколько дней — настолько плохо, что он не может спокойно находиться дома и старается убегать при первой же возможности. Когда все это началось? Он думает, что еще с детства. В тот момент, когда еще общительный и не затюканный Ёсан улыбнулся ему в детской группе каллиграфии, в которую Сонхва ходил только потому что мама не успевала забирать его домой после работы. Маленький Ёсан же был в группе лучшим — ему действительно нравилось заниматься и казалось, что в моменты, когда у него получалось особенно хорошо, он становился самым счастливым ребенком на свете. На него нельзя было не обратить внимания, для Сонхва он тогда стал не просто другом, а каким-то компасом по интересам, воспитанию и общению. Ёсан лучезарно улыбался, не прятал родимые пятна у глаза (потому что просто никто не говорил ему о том, что это некрасиво), пах вкусным порошком для стирки белья и был просто замечательным. Чуть позже им разрешили вместе ходить после группы до дома и они проводили много времени в гостях у Ёсана, помогали его маме готовить кимчи, собирали конструкторы, которые Сонхва дарили родители на каждый праздник. Но если говорить о моменте, когда детская дружба переросла для Сонхва во что-то большее, то вспоминается та самая первая адская неделя. Ему было сложно понять, что происходит с ним самим. Ёсан не выходил из квартиры пару недель, но его запах, казалось, был везде. Чувствовал его, кажется, только Сонхва, потому что именно его этим запахом прошибало насквозь. Тогда он почувствовал что-то, что назвал бы желанием, но оно не ограничивалось сексом — Сонхва хотел забрать омегу себе и оставить рядом примерно навсегда. Тонкие стены между квартирами не скрывали недовольные крики отца Ёсана, который не уставал негодовать из-за этой «ошибки природы», не упуская ни единой возможности в очередной высказать сыну все о том, насколько позорно и неправильно быть омегой. Сонхва учили уважать старших, но господина Кана он не уважал ничуть. В тот период чувства к Ёсану достигли своего пика и наконец выросли — теперь Сонхва был уверен, что влюблен. Влюблен настолько сильно, что ни секунды больше не может продержаться вдали от омеги, которого выбрал своим. Но реальность совсем не похожа на дорамы и чувства Сонхва не нашли ответа. Первые два года после прошли относительно спокойно — он прекрасно знал график течки Ёсана и предпочитал ставить на это время больше занятий, учиться вне дома и приходить ночевать измученным. Это работало ровно до последней недели. Ёсану буквально месяц назад исполнилось семнадцать, их определили в один класс на втором году обучения старшей школы. И у Ёсана сейчас самая тяжелая и сильная течка, что помнит Сонхва. Это чёртов кризис. Кризис такой силы, что Пак готов лезть на стену — его действительно кроет. Даже ночами, когда за стеной не издаются никакие звуки и Ёсан, очевидно, спит под действием блокаторов и снотворных, он сам готов пробить гипсокартон кулаком, сгрести омегу в объятия, уткнуться носом в железу на шее и держать так несколько суток, успокаивая и боль, тревоги, и невыносимое, мучительное уже желание. В одну из таких ночей он срывается к Хонджуну, надеясь отвлечься, но запах будто прилипает. Сонхва чувствует его на коже, на одежде и на волосах. Тот самый запах скошенной травы, отдающий сейчас такими сладкими фруктовыми нотками — будто Ёсан сидит на берегу озера в жаркий летний день, откусывает сочный персик и сок стекает с его губ вниз, оставляя пьянящую дорожку. Сонхва с глухим стоном закрывает глаза руками. Никогда в жизни ему не хотелось чего-либо сильнее. — Воняет, — Хонджун морщится, стоит только Сонхва переступить порог его дома. Да, почему-то он совершенно не переносил запах Ёсана, даже в школе морщился из раза в раз, стоило тому пройти мимо за несколько дней до течки. Сонхва это не обижает. Он уходит молча в ванную переодеться, в последний раз за день позорно утыкается носом в собственную футболку, впитывая в себя остатки запаха, который лично для него стал фатальтным в этот раз. И возвращается к Хонджуну, который сразу же протягивает ему банку холодного пива. — Я уже не вывожу это, — пиво освежает, изгоняет изо рта фантомный привкус сока с кожи и Сонхва начинает дышать, — я молюсь о том, чтобы он нашел себе альфу и уехал куда-то, потому что каждый раз мне кажется, что я сойду с ума от его запаха и этих… звуков. Хонджун усмехается, упирается локтями в стол и приближается к Сонхва так, что между ними остается от силы несколько сантиметров. Забавно, что его альфий запах не напрягает — на других Сонхва бы накинулся. Это территория, инстинкты говорят, что где-то его ждет омега в течке и любое вторжение в его личное пространство сейчас — прямая опасность для хрупкого создания там, далеко. Но Хонджун не пробуждал никаких подобных чувств и Сонхва только склоняет голову, пытаясь понять, что от него сейчас пытаются добиться внезапным сближением. — Зачем молиться о том, чтобы он кого-то себе нашел? Играй на опережение, — Хонджун выглядит слишком уверенным в том, что говорит и делает. Особенно в том, что делает, потому что Сонхва не успевает развести демагогию на тему своей безумной влюбленности, а может только охнуть. Хонджун целуется, как и положено любому альфе — грубо и быстро. Вначале клюет губами, через секунду уже нападая полноценно и Сонхва приходится обхватить его лицо руками, удержать в одном положении. Надо все взвесить. Но в этот момент все решают бушующие гормоны и остатки омежьего запаха где-то в подсознании. Сонхва целует сам, скользит языком в чужой рот, пальцами удерживая Хонджуна за подбородок. Ни миллиметра между. Только бы уцепиться зубами за нижнюю губу, оттянуть ее. Пусть покраснеет, распухнет, Сонхва хочет этого — ему жизненно необходимо увидеть, как будет выглядеть его лучших друг после долгих поцелуев. Ему нужно оставить свой след хотя бы тут. Это не панацея и не решение, они оба это знают, но отказаться хотя бы от такого временного выхода из ситуации Сонхва не может. — Сюда иди, — Хонджун ниже и его легко можно утянуть к себе на колени, забраться рукой под объемную футболку, короткими ногтями процарапать дорожки по ребрам вниз, одновременно вгрызаясь в шею. Сонхва не переходит границы, не касается пахучей железы и не оставляет следов, но с рыком смыкает зубы прямо под ухом, двумя руками цепляясь в узкие бедра, притягивая на себя. Безумие. Хонджун пахнет безумием, он всегда таким был — Сонхва это в нем и нравилось, чистый противовес его романтичной натуре. И все же сейчас ведет Сонхва, его альфа не может упустить возможность доказать самому себе собственную силу. Он нуждается в том, чтобы ему принадлежало это (не это) тело. Спасибо родителям Хонджуна за их очаровательно эргономичную кухню. Потому что Сонхва очень удобно подняться со стула вместе с альфой на руках, уложить его на мраморное покрытие столешницы, дернуть резко за шлевки джинс на себя, вжаться пахом в промежность. Правила игры оказываются приняты — Хонджун двигает бедрами, трется, обхватывает Сонхва ногами, скрещивая лодыжки за его спиной. Футболка быстро задирается, Сонхва приходится склониться, потому что сейчас жизненно необходимо просто припасть губами к груди, укусить напряженный от порыва прохладного воздуха сосок. Оттянуть. — Эта сучка тебя довел, — Хонджун смеется сквозь стон, пальцами дергает Сонхва за волосы вверх, пересекаясь на какие-то несколько секунд взглядами. Сонхва бесится. Ему не нравится это выражение. Ему не нравится хотеть трахнуть друга из-за того, что Ёсан ему просто не верит. — Не забывайся, — Сонхва рычит и сжимает пах друга в крепкой руке, — назовешь его так еще раз и лишишься своего драгоценного члена. Хонджун твердеет еще больше, хотя казалось бы, куда. Низкий голос Сонхва всегда посылал табун мурашек, но сейчас ощущается совсем по-другому. Наравне с мазохистским удовольствием от боли и грубого обращения в Хонджуне просыпается и червячок сомнения: он же действительно просто выступает в роли временной замены, игрушки для переключения внимания. Его терзания прерывает громкий стон. Ким смотрит на друга, который будто бы с секунды на секунду кончит прямо в нижнее белье. Случайно сжав его шею на загривке еще раз, Хонджун понимает в чем причина такой реакции: маленькому альфе внутри Сонхва иногда хочется, чтобы его приструнили. Хонджуну кажется это просто очаровательным. Сонхва снова срывает все тормоза — он снимает его со столешницы, крепко сжимая натренированные ягодицы и тащит в сторону спальни. Хаотичные кусачие поцелуи не перестают покрывать кожу Сонхва следами зубов. Шея уже выглядит как что-то, что пережило как минимум нападение какого-нибудь вампира или зомби, или еще чего-то фэнтезийного явно не из мира сего. У человека же явно должны быть тормоза? У Ким Хонджуна их нет. Только не сейчас. Сразу после пересечения порога спальни, Хонджун спрыгивает на пол. — Ты же не думаешь, что можешь вести себя со мной как со своей хрупкой омежкой? — уже зная слабое место друга, Хонджун давит ему на загривок и повернув его спиной к себе грубо толкает на кровать. Перед глазами мутная пелена, руки дрожат и не держат, вынуждая Сонхва лечь на кровать грудью. В ушах лишь шум, а дыхание никак не может восстановиться. Попытку подняться прерывает рука старшего, которая с силой давит на поясницу и теперь Сонхва, кажется, пригвожден к поверхности. Хонджун шустрый и явно не желающий упускать возможности, потому он оставляет его без белья уже через несколько мучительных секунд. Член Хонджуна через тонкую ткань вжимается в ложбинку между ягодиц Сонхва, заставляя его зажмуриться и наконец вырваться из чужих рук, заваливая того спиной на мягкие подушки. Нет, никакой нижней позиции. Он мог бы рассмотреть эту возможность, но явно не сейчас, не в момент, когда его альфье нутро требует омегу срочно. Жилистые руки срывают последние элементы одежды с Кима. Пока блондин закатывает глаза от долгожданной свободы и легкой прохлады, Сонхва роется в комоде, зная, что его друг со стопроцентной вероятностью, хранит тут смазку и презервативы. Как оказалось — игрушки тоже. — Розовый дилдо? Ким Хонджун, ты серьезно? — убрав кучку листов с резинового члена он увидел больше подробностей, — Да еще и с узлом? Да ты ебанный извращенец. Хонджуну страшно смотреть в чужое лицо, появляется иррациональный страх увидеть там осуждение и разочарование, но пересилив себя и все же подняв взгляд на Сонхва, он расплывается в легкой улыбке, пытаясь не засмеяться. Пак нависает над ним красный как варёная креветка и также сдерживает смех. Неловкость от происходящего отпускает, даже былая грубая страсть притупляется, оставляя только легкое недоумение со стороны Пака, который боится, или просто не знает, что делать дальше. Рука Хонджуна забирает флакончик смазки из рук друга, а ноги раздвигаются шире, подтягивая коленки к широкой груди. — Думаю, мне лучше самому растянуть себя? Для тебя это будет слишком, мне кажется. Сонхва на это лишь кивает, понимая, что Хонджун прав. Сонхва в принципе даже не думал, что его первый секс будет с альфой, а не омегой, и более того, ранее он даже не подозревал, что будет хотеть альфу. Пока Пак погружен в собственные мысли, Хонджун добавляет уже второй палец, хлюпанье смазки от данного действия и выводит Сонхва из раздумий. — На будущее: омег тоже надо растягивать, как бы им не помогла природа большей гибкостью мышц при выделении смазки, этого недостаточно, и если ты не хочешь порвать омегу, его надо растянуть, — Хонджун говорит это с настолько ровным тоном, будто планирует начать читать серьезную лекцию по сексуальному воспитанию. Для Сонхва это «на будущее» — новый виток развития его и без того мучительных фантазий. Он никогда не заходил в них далеко, но сейчас стыдливо, смотря на Хонджуна поплывшим взглядом не может не представлять совершенно другое. И другого. Запах, Сонхва. Концентрируйся на запахе. Он так и продолжил бы просто нависать с каменным лицом, но Хонджун тянется вперед, чтобы снова утянуть его в поцелуй. Поначалу медленный и успокаивающий, он постепенно перерастает в кусачий глубокий, будто Хонджун буквально не может им насытиться. Сонхва бы это польстило, но счастливым бы не сделало. Сонхва резко разрывает поцелуй, садится на колени и, подхватив рукой мягкое, горячее бедро друга заставляет его чуть приподнять ногу — так ему открывается волнующий и весьма запретный вид. Сонхва нравится, он опускает ладонь между разведенных бедер, касается влажной от смазки нежной кожи и с короткой усмешкой вводит в Хонджуна и свой палец тоже, кое-как перехватывая его ладонь для равномерного темпа. — Думаю, я справлюсь с тем, чтобы трахнуть кого-то. Ведь именно это заложено моей природой, а не наоборот, верно? — Сонхва вообще ничуть не стыдно, ему почему-то хочется надавить на Хонджуна, задеть его. Он ловит себя на мысли, что мстит ему за то, что он — не Ёсан. Так глупо и жестоко, но кажется, это устраивает их обоих, потому что Ким вскидывает бедра и его мышцы ощутимо расслабляются. Сонхва начинает двигать их руками, сгибает пальцы внутри, давит. Ему нравится видеть, как гордый альфа под ним прячется и превращается в милого щенка, умоляющего о ласке. И Сонхва ему ее дает, склоняясь над ним вновь и вместе с резким движением пальцев внутри целует, кусает губы. Из горячего и дерзкого Хонджун превращается в настоящего милашку, он двигает бедрами, пытается будто получить больше ощущений внутри. — Я готов-готов, хватит тянуть, — голос его дрожит между стонами и Сонхва не может не улыбнуться от полного удовлетворения. О да, Хонджун точно готов. Внутри остается только палец Сонхва, Хонджун же обтирает свои о простынь и хватается за чужие плечи, хочет снова утянуть в поцелуй. Не так быстро. Сонхва добавляет ещё два пальца, чтобы согнуть их, почувствовать подушечками простату и надавить несильно, но прицельно. — Значит вот от чего ты течешь, как настоящая милая омежка, — Сонхва смеется и выпрямляется, зло и жадно пожирая взглядом Хонджуна, который от каждого нажатия на простату изгибается дугой на кровати. Он наливает столько смазки, что между ягодиц действительно хлюпает и Сонхва на секунду закрывает чужой рот рукой, не давая издать и стона, а сам параллельно начинает резче двигать пальцами внутри. — Аж хлюпает, — с усмешкой говорит он, вытаскивая наконец пальцы, и Хонджун не сдерживается на это — краснеет от стыда и в качестве мести кусает ладонь, вызывая только насмешливое шипение. — Я тебя поимею и мы еще посмотрим, кто из нас омега, — Хонджун звучит уверенно и… забавно. Сонхва сводит брови к переносице и кивает несколько раз. Мол, да, конечно. А потом переворачивает Хонджуна на живот, пристраиваясь сзади. Садится практически на его бедра, мнет руками ягодицы и разводит их. Боже, как же паршиво: даже сейчас Сонхва не может не думать о совершенно другом человеке. Ему хочется не представлять, но он не может отказать себе в секундном удовольствии. Увидеть растрепавшиеся отросшие волосы, испарину на изгибе поясницы, увидеть, как абсолютно невинное лицо меняется на предельно пошлое, как краснеют щеки и в немых стенаниях заламываются брови. Сонхва мечтает видеть Ёсана сейчас, чувствовать его запах и жар. И как же ему стыдно возвращаться в реальность. Хонджун приподнимает бедра от постели, елозит и отвлекает Сонхва этим. Это хорошо. Позицию приходится поменять, Хонджун просто замечательно смотрится в коленно-локтевой: слишком округлые для альфы ягодицы, тонкая талия и соблазнительные изгибы. Сонхва пристраивается, упирается головкой члена и кажется, что в попытке успокоить и себя, и партнера оглаживает горячую кожу пальцами. Не желая ждать и секундой больше, Пак сильнее давит головкой. Какой же Хонджун тугой! Такой, что Сонхва даже дышать не может первые несколько секунд, входя постепенно и до упора. И какой же он громкий. Хонджун стонет бесстыдно в голос, гнет спину, упираясь грудью в постель и будто проскальзывая по ней, Сонхва даже приходится его удерживать. Он сам пытается быть более сдержанным, сжимает челюсти до желваков и цепляется пальцами за бедра, практически насаживая Хонджуна на себя. До шлепка. Нужна секунда, чтобы отдышаться. — Ты как? — Заткнись и трахни меня уже, — Хонджун шипит, злится, заводит руку назад, оттягивая ягодицу в сторону и о черт, лучше бы Сонхва не смотрел вниз. У него срывает башню. Сонхва жмурится и начинает двигаться, стоны Хонджуна его подстегивают к быстрым, мощным толчкам и невозможно сопротивляться желанию. За счёт меньшей комплекции его легко фиксировать, удерживать в желаемом положении. Сонхва немного меняет позу, становясь на одно колено, а второй ногой упираясь чуть сбоку — так он может двигаться под нужным углом. Толчки ударяют ровно туда, где ранее тонкие пальцы почти довели до оргазма. Сонхва понятия не имеет, сколько это длится. Но Хонджун мокрый, его кожа скользкая и им сложно держаться на месте. А еще он никак не расслабляется, будто крепче зажимая Сонхва, всеми силами пытаясь не отпускать. Это сносит крышу, член буквально зажат в тисках. — Да расслабься же ты, — Сонхва рыкает и с удивлением осознает, что получает на это в ответ… скулеж? Хонджун расслабляется, его рука безвольно падает вниз и он, кажется, становится похожим на желе. Хонджуну чертовски хорошо. Так, что слезы выступают в уголках глаз — он знает, что это все глобальный самообман, но какой же Сонхва потрясающий. Идеальный, так правильно ощущать его в себе, так хочется его слушаться. Альфа внутри Хонджуна уже давно на втором плане. Он кончает первым — без рук, от очередного точечного попадания по простате, от нового резкого движения до шлепка, когда с лица уже пот течет градом. Оргазм тяжелый, с вскриком, он зажимается, старается выбить такой же и у Сонхва. Но Сонхва выходит и кончает ему на поясницу, так абсолютно грязно, после постукивая членом по ягодице. — Я никогда не допускал ошибки глупее, — шепчет Хонджун, вытягиваясь на постели и так и не решаясь посмотреть на ошарашенного первым нормальным сексом Сонхва. Не сейчас. *** Передать Ёсана в руки Уёну оказывается невероятно сложным. Не в момент, когда вымотанный плохим самочувствием омега впервые в их осознанной жизни приваливается к Сонхва плечом, склоняя голову. Кажется, он почти засыпает и как же сейчас безумно хочется, чтобы весь мир испарился. Чтобы были только они вдвоем: даже вот так, хоть и бледный, уставший Ёсан по-прежнему остается пределом мечтаний Сонхва — этот момент хочется отпечатать в памяти навечно. А потом приходит Чон Уён. — Проследи за ним, — Сонхва помогает Ёсану встать, так цепко и горячо держит его за талию. Внезапно Ёсан понимает, что плывет от этой заботы. Кажется, это еще один прикол от его эмбриона — омежья сущность Ёсана теперь не контролируется ничем. Все внутри требует заботы и любви, требует альфу, который будет рядом каждую секунду этой чертовой беременности и… о нет. Ёсан ненавидит себя за эту слабость, потому практически вырывается из приятных объятий. — Увидимся, — сухо выдает он, закидывая рюкзак на спину и вместе с Уёном быстрым шагом удаляясь подальше, лишь ощущая на себе тяжелый взгляд в спину. Ёсан, ты идиот. Каким бы богам Ёсан не молился, они явно его не слышали. В милом кафе, принадлежавшем родителям Сана, подавали всегда самую вкусную курицу — за нее действительно можно было продать душу. Она хрустела, была в меру острой и так пахла, что у Ёсана обычно за пару сотен метров до заведения сводило живот от желания поскорее откусить хотя бы кусочек. К сожалению, сегодня идеальная курица вызвала у Ёсана далеко не аппетит, а совершенно обратные ощущения. Уён с Саном выглядят как идеальная парочка и обычно его стошнило бы именно от этого нескончаемого флирта, но сегодня все совершенно наоборот. Ёсан сглатывает, смотрит с нескрываемой болью на небольшие куриные кусочки и все же решается. — Ты бы к врачу сходил, Сонхва прав. Выглядишь паршиво, — Уён поджимает губы, перекладывая несколько кусков курицы в тарелку Сану и распределяя кимчи по порциям на каждого, — ешь давай. Ёсан ест. Долго жует, заедает кимчи, надеясь, что острота успокоит тошноту, но все идет не так. Он подскакивает с места, убегает в уборную и застревает там, пока его тело не покидает все, вплоть до воды, которую ему помог выпить Сонхва. Чертов изверг, который рос внутри Ёсана явно пытался убить их обоих еще до момента, как станет похож на что-то больше, чем фасолина: да, он посмотрел, какого размера эмбрион сейчас. И даже позорно скачал несколько приложений для отслеживания беременности, но сразу их удалил. Уён входит в кабинку без стука (Ёсан просто не успел закрыть дверь) и молчит, со сведенными бровями наблюдая за тем, как друга выворачивает наизнанку. — Ну, расскажешь сам? — Уён протягивает несчастному пачку влажных салфеток и помогает хоть как-то привести себя в нормальный вид, пусть это и не помогает особо. — Вечеринка на новый год, — одной фразы хватает для того, чтобы Уён артистично закатил глаза… что ж, Ёсан ждал другой реакции, — а узнал на прошлой неделе. Чонхо сказал, что его это вообще никак не касается и чтобы я разбирался сам. — Твою мать, Чонхо?! — Уён аж прыскает, готовый, кажется, сейчас схватить Ёсана за волосы и окунуть головой под холодную воду, чтобы отрезвить его мозг, жаль, что поздно, — за тобой третий год бегает Сонхва, а ты решил лишиться девственности и залететь от… Чонхо? Я все понимаю, он крутой, но что у тебя в голове вообще происходит? Ты ж аж дрожать начинаешь, стоит Сонхва на тебя посмотреть, ты идиот? Ёсан не жалел о том, что сделал. О незапланированной беременности — да, а вот о сексе точно нет. Ему понравилось, у него не было никаких ожиданий и потому не последовало разочарования. А Сонхва… Сонхва бросил бы его сразу же, вся эта детская влюбленность растворилась бы в воздухе как мираж, стоило ему только осознать, что Ёсан на самом деле из себя представляет. Сонхва просто не его уровень. — Даже говорить об этом не хочу. Надо деньги на аборт найти и сделать его, пока родители не вернулись и отец не открутил мне голову, а кто отец ребенка… да какая разница? Никто не узнает даже, — Ёсан умывается ледяной водой и ловит взгляд Уёна через зеркало, — не узнает ведь, да? Уёну можно доверять, друзей он не предает. А они очень близки, но все же не уточнить нельзя. — Все секреты обсудили? Там курица стынет, — Сан врывается в уборную следом и Ёсан не может не закатить глаза. Идеальная пара: с их любопытством можно такие горы свернуть, жаль что они ресурс тратят на такие глупости. С горем пополам Ёсан съедает легкий салат — пока что единственное, от чего его не выворачивает. Посидев еще чуть больше получаса они расходятся. Урчащий живот и легкое головокружение на пути домой все же заставляют Ёсана зайти в Севен Элэвен, чтобы взять хоть что-нибудь. Погруженный в свои мысли омега, даже не слышит вопроса от кого-то сбоку, пока его не тормошат тихо по плечу. — Ёсан, тебе плохо? — Юнхо-сонсэнним взволнованно смотрит на бледного как лист бумаги ученика. — Может проводить тебя до дома? Учителя Ёсан видит нечетко, размыто, кажется, что случай утром в школе повторяется. — Я… — он не успевает договорить, как теряет равновесие и заваливается вбок, где ему не дают упасть крепкие руки, что обхватили худое тело сзади. Тонкий аромат банана дал понять омеге, кто спас его от столкновения с плиткой. — Минги сонсэнним? — Верно, а теперь маленькими шажочками идем на выход, я помогу. И правда, учитель математики придерживает его за талию, закинув руку ученика себе на плечо. За ними следом вышел учитель биологии, который предпочитал, чтобы ученики звали его и вовсе по имени — Юнхо-хён. — Тебе помочь дойти до дома или сможешь сам? — Учителя не переставали кружить вокруг Ёсана, усадив его на лавочку, не так уж и часто они видят своих подопечных в полуобморочном состоянии. — Я сам, просто… подышу воздухом, спасибо. Пара старших омег, удостоверившись, что Ёсану и правда становится лучше, кивают и уходят, предварительно попросив написать им, что он дошёл в целости и сохранности. — Интересно, он сам знает о своем положении? — Этот вопрос мучает Юнхо все те пять минут, что они идут до дома после неожиданной встречи с учеником. — Думаю да, выглядит по крайней мере так, будто ожидал обморок. — Надо будет поговорить с ним завтра. — Не пугай ребенка, прошу, четвертой смены школы за два года я не выдержу. — Минги умоляюще смотрит на своего слишком уж сердобольного парня, получая в ответ клюющий поцелуй в кончик носа. — Все будет как по маслу, ты же меня знаешь. — Поэтому и боюсь, Юю, потому что знаю. * * * У дверей квартиры Ёсан обнаруживает большой бумажный пакет с продуктами и запиской. «Выздоравливай. Звони если станет плохо или если понадобится помощь. Пак Сонхва» И Ёсан готов лезть на стену.