***
… Тьма не есть отсутствие света… Когда кровь шестилетнего Джехейриса Таргариена текла по его рукам, было светло как днем. Светло было и когда Караксес выжигал дочиста поля и деревушки на многие лиги вокруг Харренхолла. Оправдание искать не приходилось. Победа все спишет. Затмит золотым сиянием кровавые грешки. Кому будет дело до мертвого сына такого же мертвого короля? А чернь, прожарившаяся до черна в своих постелях? Они не лорды и не леди. Их дома не замки. Ни один летописец не упомянет их в своих трудах. Сдохли? Что ж… Народятся новые. Тысячи голодных ртов, таких же как те, что сейчас клянчат подачки у подножия Красного замка. Да после того, что они учинили, он имеет полное право отправить к Неведомому их всех. Но нельзя демонстрировать излишнюю жестокость. Да и Королева не одобряет подобное. Тьма не есть отсутствие света. Это спрут, живущий в самом черном уголке сердца. У иных сердце и вовсе полностью черное, как у него. Собственная тьма Деймона Таргариена, расплескавшись, заполнила до краев тронный зал Красного замка. Было в этом темном густом облаке два эпицентра. Один - он сам, залитый призрачным лунным сиянием и дрожащими всполохами пары факелов, что тускло мерцали при входе. Второй - колючий железный монстр, усеянный ржавыми каплями крови новой королевы. Аккуратно сложив руки на эфесе Темной сестры, Деймон обдумывал сколько претендентов на власть отделяет его сыновей от Железного трона. Много. Еще очень много. Бастард Джоффри Велларион со своими кроткими стронговскими глазами цвета закатного неба и волнистыми каштановыми кудряшками, столь громко свидетельствующими о греховности его происхождения. Трое племянников. Молодых и сильных. Да, кровь их разбавлена зеленой жижей из вен подлеца Отто Хайтауэра, но и того таргариенского, что у них было, оказалось достаточно, чтобы творить безумие и проявлять отвагу. Порочный принц всегда удивлялся, как удалось брату наплодить столько мальчишек. Мейлор Таргариен, сын его полоумной шлюхи-племянницы, испарившейся прямиком из-под носа теперь уже мертвой охраны. Деймон лично с пристрастием допросил каждого из этих неудачников. Ясно было, как Божий день, что именно один из них помог девчонке сбежать. Иного и быть не могло. Не могла же она выпорхнуть из окна? Но изменники в один голос несли чушь о какой-то служанке. Лишь перед смертью старший раскололся в обмен на жизнь других трех, что это именно он помог девице бежать. Глупец… Доверчивый глупец. Разве можно верить дракону? Это не важно. У ног Деймона огромная армия. Даже без легионов Севера, прирученных Джекейрисом, ее более чем достаточно, чтобы кровью навсегда смыть зеленых ублюдков с лица Вестероса. Совсем скоро его отряды осадят Тамблтон, где скрывается малыш Дейрон. О! Он бы с радостью приказал вонзить мальчишке крюк под ребро и протащить вдоль всего тракта прямиком к ногам королевы, чтобы каждый от мала до велика знал какая участь ждёт узурпаторов. Невеликая армия второго, прочно застрявшая в Харренхолле, по сути уже не представляла угрозы. Пташки пели, что дела в лагере из рук вон плохо, и племянник беснуется от отчаянья. Что ж… Главное в военном деле - скрупулёзно продуманная ловушка. Мышеловка сработала, поймав дерзкую мышь. Только вот мышь та была летучей… И Деймон лучше всех знал сколько бед может натворить дракон королевы Висеньи при определенной доле отчаяния и риска наездника. Ну, да ладно! Проблемы надо решать по мере их поступления. Сегодняшняя его проблема – столица, которую он считал своей от и до. А Деймон Таргариен не привык ошибаться. Нельзя допускать, чтобы мыши бунтовали в отсутствии кота. Еще раз взглянув на трон, король покидает зал. - Где Королева? – интересуется он у стражника, почтительно склонившегося при его приближении. - Должно быть в септе, ваша милость.***
Сегодня здесь горит мало свечей. Черной королеве чужд свет Семерых. Никогда густая мятежная кровь не искала спасения в молитве. Здесь, в подземелье Красного замка, король Визерис Мирный приказал водрузить череп дракона Эйгона Завоевателя посреди алтаря, осквернив святое место. Даже верховный септон не посмел возразить. Церковь слаба в столице, а те, в чьих жилах течет драконья кровь, не подчиняются богам. Таргариены же полагают себя ближе к Небесам, чем к земле. Алисента годами молилась здесь, упершись взглядом в ненавистную темную кость. Просила избавить ее детей от проклятия драконьей крови. Тщетно. Каждый из них уродился Таргариеном. Даже Эйгон, лицом похожий на нее больше других, жил без веры. А в его упрямстве и непокорности мать узнавала Рейниру. Между ними больше пятнадцати лет разницы, но они являлись будто изломанным отражением один другого. Любили вино, веселье, секс. Ревновали. Протестовали. Плодили бастардов. Даже их драконы походили друг на друга. Как же был прав Отто Хайтауэр, предлагая Визерису обручить их! Теперь ничего не воротишь… Дети. Они хорошо скрывали свои тайны, но на то она и мать, чтобы видеть больше, чем все остальные. От того, что они творили, кровь стыла в жилах, а волосы на руках становились дыбом от отвращения. Все ее старания шли прахом. Речи не достигали разума. Однажды она, набравшись смелости, сказала дочери напрямую «Королева не может рожать бастардов.», но Хелейна посмотрела этим своим размытым взглядом сквозь нее и промолчала. Теперь Алисенте все равно. Пусть делают, что пожелают: пьют, предаются разврату, ругаются, ненавидят, убивают, предают… Все что угодно! Только пусть живут… Об этом теперь все ее молитвы. Об этом все помыслы, желания и чаяния. - Матерь всеблагая, пощади детей моих, сохрани под покровом своим. Да будет милость твоя на чадах моих. Отврати от них всякого недруга. Даруй смирение сердцам их. Все мы - создания твои, так пожалей чад моих, помилуй, озари светом Семерых ночью темной, коли заплутали они… И так по кругу. Упершись глазами в пасть черепа, где пламя факелов танцует на длинных, точно мечи, зубах. Бесконечен круг адских мучений, а неведенье здесь – худшая из пыток. Кто из них уже мертв, а кто только готовится? - Зачем ты здесь? - сил удивляться и злиться нет. Ушли со слезами в день смерти Джейхейриса. Тишина. Так тихо, что слышно, как шумит кровь в венах. И все же она здесь. - Присоединяйся. Тебе тоже есть о чем помолиться. - лоб упирается в кисти, сложенные в молитвенном жесте. - С тех пор, как твой сын убил Люцериса, я не молюсь. - легкий шелест ткани обозначает движение за спиной Алисенты. - А раньше? Часто обращалась мыслями к Богам? Искала покаяния? - Мне не в чем каяться. Рейнира так близко, что нос щекочет давно забытый аромат ее любимого розового масла. Когда-то юной леди Алисенте нравился этот запах, смешанный с резким духом дракона. Может поэтому в саду теперь столько роз. Давно. Тогда она и помыслить не могла, что в ее детях будет течь кровь с примесью серы. Хотя иной раз она и поглядывала в сторону Деймона Таргариена, но кто не смотрел? Очень уж хорош был молодой дерзкий принц! Половина двора увивалась за ним, потеряв всякий стыд. Может и юная леди Хайтауэр последовала их примеру, но вера не позволяла подобной распущенности, а сам принц смотрел на нее со злобной смешинкой в лисьих глазах, от которой бил озноб. - Да, ты безгрешна… Это я проклята с того самого дня, как твой отец назвал меня невестой. И дети мои тоже виновны от рождения. - голос пропитан язвительной горечью, недостойной святого места. - И даже внуки. Признайся, ты приказала ему? Рейнира все же опускается на колени подле заклятой подруги, зажигает новые свечи. Молитвы не унимают боли, не возвращают детей, не карают врагов. Если бы молитва могла воздать справедливое возмездие ее брату и тем тварям, что убили Джейкейриса, она давно стерла бы язык в кровь. - Нет. Ты лучше меня знаешь чью жизнь предпочла бы забрать я. - королева тяжело сглатывает. Вина горячим огненным комом жжет горло. Да, она не приказывала Деймону, но и не препятствовала. Просто закрыла глаза. «Люцерис будет отомщен!» сказал он, и Рейнира поверила, что муж отыскал способ поквитаться с одноглазым принцем-убийцей. Сын за сына… Кровь ее сына смыли кровью сына короля. Не того короля. Не того сына. Не та кровь. Месть, обещавшая стать сладкой патокой, обернулась ледяным горьким ядом с привкусом вины и красного железа. Убийца Люцериса живет и дышит, а ее руки по локоть в крови ребенка. Легкий сквознячок играет языками пламени, и те в ужасе трепещут. Немного сильнее дуновение, и они погаснут навсегда. Почти как жизнь в теле малыша Джейхейриса. Только свечу жизни не зажечь вновь. Они молчат так долго, что свечи превращаются в лужицы расплавленного воска, напоминающие невыплаканные слезы. Молчат каждая о своем и об одном и том же. Мужчины убивают за власть, славу, за Трон, что надгробием маячит над их головами. Женщины убивают за жизнь. Каждая из них перегрызет горло любому за своего ребенка, изорвет в клочья, вскроет кинжалом вены на руках подруги, отравит, сожжет, начнет войну, утопит в крови тысячи лишь бы жили они. … Чудовища с белыми волосами и черными, как смоль, душами… … Ублюдки, возомнившие себя настоящими Таргариенами, желающие присвоить то, что обязательно сожрет их… - Скажи… - начинает Алисента, не в силах поднять голову и взглянуть Рейнире в лицо. - Умоляю, скажи, что с моими сыновьями? Рейнира молчит, остро как никогда ощущая собственную власть. В ее руках правда, что для матери важнее еды, воды и даже воздуха. Она вольна прикончить бывшую подругу на месте одним словом, а может подарить ей возможность свободно дышать еще несколько дней, пока тревога вновь не передавит удавкой горло. Искушение велико, но можно ли быть настолько жестокой? - Пока еще живы. – нехотя выдавливает она, встречаясь взглядом с тревожными глазами Алисенты. И та мгновенно теряет опору, ломается. Оказывается, счастье не менее разрушающе, чем горе. Шаг. Другой. Золото цепей нежно звенит в ногах. Будто бы ей есть куда бежать… Она больше двадцати лет прикована к Железному трону цепями куда более крепкими, чьи звенья не из холодного злого металла, а из красной горячей крови. Она итак сказала слишком много, но все же… Все же… Может есть еще живой уголок в этом драконьем сердце, иссушенном и ожесточенным горем и жаждой мести? Уголок, что помнит их прошлое? Может хотя бы ради него… Это же совсем немного… - Позволь мне увидеть Хелейну… - унижаясь, просит Алисента, ища в мраморном лице то, что умерло над Узким морем в пасти Вхагар. Человечность. Странное слово, полное обязательств. Дракон никому ничего не должен. Дракон не знает сострадания. Дракон не милует врагов. И все же… - Твоей дочери здесь больше нет. – отступая назад, небрежно роняет Рейнира. Не хватало еще, чтобы леди Хайтауэр вцепилась ей в руки. Умоляла, ползала на коленях. Думать о судьбе детей надо было раньше. До того, как они узурпировали власть, короновав пропойцу Эйгона. А может и того раньше… До… Всего. Всегда есть точка невозврата – момент, после которого ничего уже не изменить сколько сил ни прикладывай. Где был их? Коронация Эйгона? Посиделки за общим столом перед смертью отца? Дрифтмарк, где пролилась первая кровь с обеих сторон? Или раньше? Когда малыш Эйгон улыбался ей беззубым ртом, а она смотрела на него как на соперника? Или на свадьбе, где эта разбитая женщина, что теперь умоляюще тянет к ней руки, была хороша и юна, и отец назвал ее своей женой? А может в тот момент, когда умерла матушка? Или вовсе при ее рождении? Дочь вместо сына… Разочарование, горькое как полынь. … Полынь… Ладан… Разочарование… Смерть… У нее есть трон, но нет радости. И даже месть не кажется такой уж желанной. Радость утекла навсегда красными каплями по мраморной коже бедер, алыми разводами в соленой воде, что смешалась с ее слезами. Теперь уж и не узнать сколько в Узком море воды, а сколько слез королевы. Шорох за спиной вырывает из тяжелых мыслей-воспоминаний, и Рейнира, не оборачиваясь, видит кто за ее спиной в миг окаменевшем лице Алисенты. В карих глазах плещутся волны жгучей ненависти. Если бы могли они выплеснуться на каменный пол, то выжгли бы здесь все не хуже драконьего огня. Похоже, за годы жизни с Таргариенами леди Высокой башни тоже заразилась родовым безумием. А может кровь Визериса, пройдя через послед, смешалась с ее собственной, отравив сознание. Иначе как объяснить драконий рык, слетевший с губ закованной королевы… - Ты убил ее! Мою девочку! Мою… Аааах…Убийца! - забывшись, Алисента путается в цепях и падает на колени.***
- Ты слишком много ей позволяешь. Она не должна покидать покои. Молиться можно и там. – брезгливо морщась, бурчит супруг, когда они покидают септу в смешанных чувствах. Рейнира молчит, нервно прокручивая кольца на тонких пальцах. Шаги гулким эхом отдаются от высоких сводов. Не похож нынче Красный замок на ее дом, куда она впархивала радостной пташкой, румяная и пропахшая терпким ароматом дракона. Тогда она была по-настоящему свободна и счастлива. С отцом и матерью. С милым дядюшкой, что привозил любимой племяннице из-за моря милые безделушки и развлекал забавными байками. С подругой, что читала ей вслух книгу, скользя по строкам внимательным карим взглядом. - Зачем ты к ней ходишь? – недовольно вопрошает Деймон, нежной силой отбирая ее руку и переплетая пальцы жены со своими. Ему не нравится этот жест. К чему все эти нервы? Дела идут хорошо, если не сказать – отлично. Все новые и новые дома присягают им. Столица занята. Удалось отыскать всадников для новых драконов. Да, казна практически пуста, остро стоит вопрос с продовольствием для Королевской гавани и растущей на глазах армии. Но на то он и Деймон Таргариен, чтобы справиться со всем этим. Его дети продолжат династию Таргариенов, а пока что он будет служить своей Королеве, сверкающей на Железном троне словно жемчужина. Лишь бы она сама не мешала ему… - Я… не к ней. – ласково сжимая его пальцы, врет Рейнира. – Хотела немного побыть в одиночестве. Септа - подходящее место. Дяде точно не понравится, если сказать, что она скучает по прошлому. А рядом с Алисентой… Хочется верить, что можно исправить хоть что-то. Глупо и наивно. Как в детстве. - Ты готова? Сегодня будет совет. Нам нужна единая позиция. Будет нехорошо… Если мы вновь начнем противоречить друг другу на глазах у всех. – Деймон заходит издалека, но Рейнира сразу понимает, к чему он клонит. Нужно держать рот на замке и предоставить решать все вопросы ему. Все же война – не женское дело. - Наша сила в единстве. Neu alligyn daor, kepus? (Не так ли, дядя?) – странным нечитаемым тоном говорит королева, теснее прижимаясь к его плечу. От грубости валирийских слов мурашки ползут по коже, и Деймон останавливается, чтобы взглянуть ей в лицо. Сколько они не использовали их? Похоже, со смерти Визериса. Война уродует души и разделяет любящих, сеет непонимание, разбивает надежды. - Neu alligyn. (Так.) Губы находят губы. Так правильно. Нежный глубокий поцелуй. Их было тысячи, но каждый как тот, самый первый, в душной глубине борделя, пропавшего потом, спермой и похотью. Пальчики, увитые кольцами, зарываются в послушное серебро на затылке Деймона. - Avy jjoraelann, Raenyra… (Я люблю тебя, Рейнира…) - ласково улыбается он, упираясь своим лбом в ее. - И сделаю для тебя все. Порочный принц, превратившийся в не менее порочного короля, не врет. Он любит ее. Как можно не любить то, что сами Боги древней Валирии создали специально для него? Едва узнав, что у брата родилась дочь, Деймон, тогда еще почти мальчишка, грезил сладкими мечтами, где он обладает высшей благодатью настоящего Таргариена. Более сладкой, чем корона черного железа или меч… Женщиной, способной подарить детей с кристально чистой кровью. Сестер у них не было, но была она - девочка с фиалковыми глазами, восторженно внимавшая сперва сказкам, а потом интересным историям, приукрашенным фантазией любимого дяди и его бархатным глубоким голосом. О! Деймон очень старался, чтобы связь между ними крепла с каждым прожитым годом. Как трудолюбивый паук плел он сети, в которые Рейнира не могла не упасть. Порывистый и нетерпеливый принц смирял свою пылкую натуру подле нее, наблюдая, как девочка превращается в нескладного подростка, а затем и в девушку уникальной холодной красоты. Мечта, что стала явью, жгла горячими подушечками пальцев его скулы, щеки губы, жадно касалась, словно боясь потерять. - Иногда мне кажется, что ты хочешь этого… - тяжелым вздохом сорвалось с тонких капризных губ любимой. - Чего же? - лисьи глаза прищурились, пристально ощупывая жену. - Умереть. - Рейнира отстраняется, закусив губу. Потерять его все равно, что потерять себя. Немыслимо… Но в хитром мудром взгляде все чаще сверкает безуминка в минуты задумчивости. От нее больно сжимается сердце. «Я умру как воин. С мечом в руке!» не единожды говорил муж, хлебнув вина. Что ж… Война дает миллионы шансов и тысячи вызовов, один из которых желанен для горячего драконьего сердца. - Ты знаешь про письма. - недовольно рычит Деймон, выразительно скрипнув зубами. - Это шлюха напела тебе? Вы стали слишком близки. - Мисария говорит мне все, что я должна знать. - нежный голос мигом становится острее стали. - Ублюдок провоцирует тебя. Что он пишет тебе? Что, Деймон?! - Ничего особенного. Предлагает встретиться, если я… осмелюсь. - ноздри раздуваются, а уголки губ недобро ползут вниз. Его это цепляет. Глупая бравада и дерзость племянника попали туда куда нужно, застряв отравленной иглой в воспаленном мозгу. - Мне стоило выпороть его белую задницу еще в тот вечер, когда он оскорбил твоих детей! - Ты до сих пор не понял? Плевать он хотел на детей. Он метил в тебя! Провоцировал, после смерти Веймонда, зная, что ты не решишься причинить ему вред под крышей Красного замка. - горечь в ее голосе раздражает. Неужто она считает, что может понимать больше него? - А теперь ты готов сорваться по первому зову, чтобы сдохнуть от его руки! Деймон цепенеет, до предела натянувшись струной. - За кого ты меня принимаешь, милая? Думаешь, я не управлюсь с избалованным мальчишкой, возомнившего о себе бог весть что? - Посмотри на себя! Именно этого он и хочет! Чтобы ты думал о нем, желал его! - пальцы нервно теребят кольца. - Ты же уже согласен на все! Тебе почти пятьдесят… Ты не обязан… И… Рейнира порывисто обнимает его, прижимаясь всем телом. - Я тоже люблю тебя… Не рискуй… Обещай мне! Поклянись!***
- Рейнира Таргариен, первая этого имени, королева ройнаров, андалов и первых людей, защитница Королевства! – звучный голос герольда пресекает гомон голосов, негромко шелестящих под сводами тронного зала. Нынче все стараются говорить тише. Тише говорить, тише думать. Все меняется слишком стремительно, и лучше не проявлять особого рвения, затаиться на дне. Может тогда и выживешь, присоединившись к победителю. Сегодня сила на стороне Черной королевы, а совсем недавно власть Эйгона казалась нерушимой. Замерев у подножия трона Деймон любуется супругой. Гордая, статная, со строгим мраморным ликом и замысловатой косой за плечами, Королева похожа разом на всех своих братьев вместе и ни на кого в отдельности. Шаги отдаются так гулко, будто здесь никого нет. Она идет к трону или к нему? Прекрасные глаза любимой не отрываются от лица мужа, ищут поддержку, опору. Деймон знает: без него Рейнире не удержаться на троне сколько бы лордов не присягнуло ей. Именно он – та скрепа, что держит на себе ее власть. Ввязываясь во все это дерьмо, он даже не предполагал, как тяжела ответственность. Война – это свобода, а власть – клетка. Драконы не живут в клетках. Рейнира занимает свое законное место, завещанное ей отцом по законам Валирии и их крови, в очередной раз раня руки. Кровь густыми редкими каплями стекает по железу мечей, как плата за право восседать здесь. Недостойна. Деймон знает почему… Слишком слаба. Его самого трон не ранил ни одного раза, но его судьба – склонять голову у подножия. - Начнем! – восклицает он, заставляя многих вздрогнуть. Сегодня говорит он. Королева лишь соглашается.***
Молочная пелена перед глазами мешает рассмотреть нависшую над ним фигуру. За что Боги покарали его? Он только хотел спасти заблудшие души, направить их к спасению. Да, дорога к свету может быть терниста и даже кровава. Но каждая капля, пролитая во имя высшей цели, не очернит душу, а лишь омоет. Вестерос тысячи лет жил в покое, пока не явились бледные люди с черными сердцами и белыми волосами, восседая на спинах чудовищ, что, похоже, извергло само Пекло в наказание грешникам. Пламенем и кровью поставили они на колени все Семь королевств разом, сея раздор и смуту в сердцах, отвращая умы от веры. Столетиями творили разврат, погрязнув в пороках. Плодились сами и плодили огнедышащих тварей. А теперь разум заменил гнев, и потоки пламени льются на землю, стирая тысячи невинных с лица земли, будто и не было их никогда. Разве врал он там, на площади, говоря, что каждому грозит опасность? Монстры сожгут их дома, скормят драконам их детей, осквернят души. Сами Боги хотят, чтобы мир очистился. Кто как не дети матери-церкви станут карающей дланью? Только они, униженные, оскорбленные, голодные, страдающие, имеют право вершить правосудие. Так ведь? Да, все так! И все же он слеп… Даже не может увидеть лицо того, кто пристально рассматривает его, злобно выдыхая горячий воздух. - Это ты – Пастырь? – тихий небрежный голос отдается от высоких сводов легким мелодичным перезвоном эха. Наверняка, его обладатель красиво поет и мог бы радовать сотни людей. Только вот однорукий поборник веры знает: собеседник его поет лишь драконам. Старец кивает. Хочется подняться с колен, чтобы не чувствовать себя ничтожным перед властью драконьего всадника, но его упорно вжимают в камень крепкие руки гвардейцев. - Почему молчишь? Отвечай, когда спрашивает король. – злости нет, только холодная сталь и усталость. Неужели такие как он, тоже устают? - Он не может ответить, ваша милость. – рапортует гвардеец по левую руку от Пастыря. – У него нет языка. Удивленное хмыканье превращается в тихий смешок, и от размытой фигуры ощутимо веет угрозой. Не ему. Тем, кто притащил его сюда, под своды разгромленного Драконьего логова. Старик не видит, но омерзительная драконья вонь доводит до рвотного позыва. Этим же смрадом несет и от его палача. - Кто посмел? – рычит Деймон, приближаясь к самому лицу гвардейца. - Не имею чести знать, мой король. Таким его нашли в одном из тупиков Блошиного конца. Он истекал кровью. Правда. Языка у него теперь тоже нет. Только вот забрали его вовсе не Боги, а люди. Женщина, что вела часами благочестивые разговоры о спасении душ и тел, мужчин, женщин, а главное – детей. Она убеждала, что он нужен людям, ведь именно его предназначение - открыть им глаза, повести за собой, направить своей искалеченной дланью. Он верил, как верит и теперь. И если чудовищу нужна его жизнь…Что ж! Пастырь готов стать мучеником! - Бля*ство! – глухой удар ясно свидетельствует о ярости драконьего всадника. Что он пнул? Камень, осыпавшийся со свода, или бок гвардейца? Не разобрать. – Зеленые мрази отлично заметают следы! Глупец. Пастырь и рта не раскрыл бы по указки Таргариенов. Черных, зеленых не имеет значения. Все должны сдохнуть. До последнего. Они – опухоль, что пожирает государство. О! Если бы он мог говорить, то указал бы демону его место. Но старец бессилен… - Так значит, именно ты разжег смуту против моей семьи? – немного успокоившись, поинтересовался Деймон. – Ты говорил, что только кровь драконов сможет смыть грехи этих убогих… Говорил, что символ моего дома, его силу…Необходимо истребить. Хммм… Я же не перевираю, нет? Пастырь кивнул. Все так. Зачем отказываться? - Видел ли ты когда-нибудь дракона вблизи? – тонкие пальцы впились в подбородок, приподняв его, и проповедник ощутил чужое дыхание на своей коже. – Конечно, нет! Зачем я спрашиваю… И теперь уж не увидишь… Но почувствуешь. Озноб пробил тщедушное тело старца. Только теперь он понял, что смрад этот исходит вовсе не от драконьего правителя. Где-то в темноте за размытым силуэтом Деймона Таргариена шумно зашевелилось громадное нечто. Настолько большое, что ослепленный разум отказывался воспринимать размеры чудовища. От ужаса казалось, что оно занимает все свободное пространство от самого пола до сводов. - Умри же с честью, старик. – издевался король, пока гвардейцы, подняв проповедника на ноги, подталкивали его навстречу смерти. – Хотя мало кому удается сохранить достоинство в пламени. Умирать во имя веры нестрашно. Страшно жить с тьмой в сердце. Когда конвой оставил его, отступив, Пастырь широко раскинул руки, воздев слепые глаза навстречу небу и смерти, пролившейся на него потоком испепеляющего пламени вместе с резкой, как щелчок хлыста, командой: - Dracarys!***
Никакого… Ни малейшего удовлетворения не доставила Деймону казнь проповедника. Вот если бы на площади да народу побольше. И Караксес с крыши Логова… И приговор зачитать. Но собирать толпу сразу после мятежа опасно. Гляди, вновь гнев захлестнет чернь, а сил для защиты города не осталось. Если Боги смилостивятся, подкрепление будет только недели через полторы, а пока все держится на его авторитете и на ужасе, что вселяет красный змей, вольготно разместившийся у Драконьего логова. Наездник специально оставил его на свободе. С его драконом не справится даже армия. Огнедышащая машина-убийца наводила ужаса побольше, чем самые искусные палачи в застенках Красного замка. - Как старик, ваша милость? - тихо, почти шепотом, интересуется Мисария, возникая будто из ниоткуда за спиной Деймона, ожидающего, пока ему подадут жеребца. - Отправился к своим Богам. По частям. - губы сами растягиваются в улыбку при воспоминании о предсмертном вопле старого ублюдка, возомнившего себя миссией. - Но я бы с удовольствием послушал его «проповеди». Интересно, что в них нашли наши верные подданные… Искоса поглядывая на старую шлюху, Деймон находит, что она по-прежнему хороша. Порочному принцу всегда нравились ее манеры, изысканные, словно у дамы самого высокого положения, приятные, лёгкие. А остроте ума и хитрости позавидовал бы любой муж Вестероса. Все же женщины коварнее мужчин. Хорошо, что она служит ему, а не противнику. - Я смотрю, ты сблизилась с Королевой… Что ты льешь ей в уши? Неожиданный вопрос застает Бледную Пиявку врасплох. Ей казалось, что ее свидания с Королевой - тайна. - Только то, что ее величество желает знать. Это моя работа, мой господин. - не дрогнув ни одной мышцей на идеальном лице, отвечает Мисария. Работа. В последнее время ее работа доставляет Порочному принцу определенный дискомфорт. Нельзя быть верным сразу двоим. Это кривая дорожка, ведущая в Пекло. - Я хочу знать все, о чем ты говоришь с Королевой. Все… До последнего слова. Мне ни к чему сюрпризы в моем же доме. - Деймон ласково поглаживает ее предплечье, но от этого, казалось бы, невинного прикосновения на спине выступает холодный пот. - Как будет угодно, мой господин… - покорно кивает женщина. Жеребец беспокойно косит карим глазом за их спины, нервно переминаясь с ноги на ногу. Чуткие ноздри чуют драконий дух, и несчастное животное уже на грани паники. - Так зачем ты сюда притащилась? Не стариком же интересоваться? - Мои пташки принесли на крылышках новость… которая вам придется по вкусу. - Мммм? - вопросительно тянет Деймон. - Я знаю, где ваша племянница и ее супруг…