Hearts in halves // Сердца пополам

Эндрю       Эндрю через голову натянул толстовку Нила. По какой-то причине ее притащили в больницу вместе с другими его вещами. Он не обратил внимания, просто схватил оранжевый кусок ткани с фамилией Джостена и десятым номером и натянул поверх больничной рубашки. Он чувствовал призрачный запах Нила, в реальности существования которого до сих пор не был уверен. Он пялился в стены, которые слишком часто сливались вместе. Слушал пиканье и думал, может, машины пытались что-то ему сказать. Толстовка грузом легла на плечи Эндрю, грузом, который он не мог стряхнуть. Осевшим у него в костях. Он воображал другое время и место, нечто похожее на бесконечную колыбельную. Он посмотрел направо, словно ожидая увидеть там что-то, но там была только пустота. Поэтому Эндрю закрыл глаза в поиске ответов внутри своего затуманенного разума.       Он был в машине, снаружи шел дождь. Дождь лил плотной стеной и не думал прекращаться, так что Эндрю опустил стекло, чтобы ощутить его. Он наполовину вымок в льющейся с неба воде, как только окно открылось. Эндрю высунул наружу руку и оставил ее мокнуть. Это было странное, живое ощущение, он чувствовал, как в складках на его предплечье из далекой жизни собираются лужицы. Из жизни лезвий, порезов и еще чего-то живого. Он чувствовал удар каждой тяжелой капли, но больно не было. Вместо этого дождь что-то смывал. Чистка, о необходимости которой он не знал, — поток воды, избавляющий его от всего плохого и хорошего. Через некоторое время он почувствовал себя прекрасно и положил голову на подголовник. В салоне машины становилось мокро, он медленно наполнялся водой, но Эндрю не двигался. Дождь был ледяным. "Мне было семь. Мне было семь. Мне было семь", — звучало эхо его голоса в том возрасте. И легкое частое постукивание дождя.       — Эй, — пробился сквозь иллюзию, или воспоминание, или сон знакомый голос. Дождь обрушивался с неба, набирая скорость. Вдалеке сверкнула молния, освещая все небо оттенками желтого. — Эй, — тот же голос, но Эндрю был один в машине в сердце грозы. Несмотря на это, он был уверен, что голос реален. Он был так же реален, как — как что-то реальное.       — Кто...       — Закрывай глаза, Эндрю. Увидимся завтра.       — Лжец.       Какая-то часть его пропала, и это глубоко его ранило, это выдолбило бухту в его груди. Он не мог понять, что это было. Он не мог до этого дотянуться, возможно, никогда больше не сможет, у этого никогда не было твердой формы, чтобы он мог обхватить и держать это руками. Или это он сам был вне досягаемости, собственное тело и собственный разум. Он представил свое лицо на коробке молока. Пропавший без вести. Вы видели этого человека? Эндрю Доу. Здесь покоится Эндрю Доу. Найдены остатки. Утонувший, выловленный из чудовищной бури. Печальный несчастный случай.       — Увидимся, когда ты будешь здесь.

***

Нил       Нил бежал, но его ноги перестали работать. Он все бежал и бежал, но не мог никуда добраться. Что-то случилось с его ногами. Они больше не несли его вперед. Жизнь продолжалась вокруг него, но никто не замечал, что он застрял. Люди проходили мимо и сквозь него, он больше не существовал. И никто его не видел. Он пытался кричать, но голос также подвел. Нил пытался ощупать себя руками, чтобы проверить, чтобы понять, был ли он еще целым, но руки застыли на своих местах. Он был исчезающим воспоминанием, ограниченным во времени и месте снимком, который скоро должен был быть забыт.       А жизнь продолжалась, солнце сияло все ярче, невдалеке слышался смех. Смех, который, не задерживаясь, проходил эхом сквозь него. На его место пришел жужжащий звук. Оса. Нет, не так. Это были мухи. Они облепили его, копошась и жужжа, отрывая по кусочку плоти, поглощая яд. Они попались в ловушку, как мухи, навсегда застрявшие между двумя чистыми стенами стекла на подоконнике. Попались, как и он. В жужжании он услышал нечто похожее на сообщение, но нечто совершенно ему непонятное.       Он застрял, стопы утонули в земле. Грязь поднималась по ногам и он продолжал тонуть. Грязь была под ногтями, во рту, потом в носу и ушах, пока не добралась до мозга, не осела там. Здесь, на дне земли, не было ни отблеска света. Он не мог двинуться. Он не мог, но ему нужно было бежать.       "Никто тебя не спасет", — звучал голос отца, посылая мурашки по захороненному телу Нила.       Он знал. Несмотря на это, он продолжал искать здесь кого-то, копая и копая, словно одичавшее животное. Он больше не различал верх и низ. Он был ничем. Он исчезал под землей. Здесь покоится Нил Джостен, здесь покоится никто и ничто.       — Ты не в порядке и ничего не будет хорошо, — знакомый голос. Нил тянулся к нему, но по-прежнему не мог двигаться.       — Я знаю.       В какой-то момент он проснулся и уставился в черный потолок и черные стены, которыми был окружен. Рядом — одна жужжащая муха. Это было так неправильно для Гнезда, которое было почти что карантинной зоной. Но муха была здесь, с жужжанием билась в металлическую дверь, неспособная понять, что стоит совсем немного опуститься к полу, и она будет свободна. Нил снова закрыл глаза, ища сходство. Он был глубоко под землей, давно похороненный. Он растворялся и исчезал в грязи.       — Увидимся, когда ты будешь здесь.