Всё могло бы быть иначе

Идиллия прервалась, как это всегда бывает, неожиданно. Со Дня середины года прошло три месяца. Все это время о Гармадоне ничего не было слышно. Однажды ночью на западное побережье острова Ниндзяго обрушилось цунами. На следующие день в эпицентре катастрофы обнаружили огромный участок суши — Темный Остров. Так ниндзя узнали об Оверлорде — первозданном зле, алчущем лишь одного — уничтожить Ниндзяго. Гармадон вскоре заявился в Ниндзяго-Сити во главе войска, состоящего из оживших каменных статуй, и верхом на своей машине смерти — Гарматроне. Его солдаты были неуязвимы, и людям пришлось спасаться, пока ниндзя отвлекали на себя внимание врага. Одержать победу было не в их силах. Эта задача ложилась на плечи избранного, но Ллойд был еще не готов к встрече с отцом, а стрелки Небесных Часов, чей ход знаменовал приближение финальной битвы, передвигались по циферблату слишком медленно. Жители Ниндзяго нашли неожиданных союзников в лице серпентинов. Скейлз лично повел свою армию в бой против каменных самураев. Змеи помогали ниндзя и полиции, пока люди эвакуировались в катакомбы под городом. Но спастись удалось не всем. Участь тех, кого схватили самураи, была ужасна — их подвергали воздействию темной энергии, и несчастные становились озлобленными, жуткими существами, в которых уже не было ничего человеческого. Их глаза светились ненавистью ко всему живому, и обращенные беспрекословно повиновались Оверлорду. Битва продолжалась несколько дней, но силы были не равны. Объединенные силы серпентинов и людей укрылись под землей. Баланс пошатнулся. Зло победило. Город теперь было не узнать. Ниндзяго-Сити распластался темной громадой под низкими темно-фиолетовыми облаками. Плотные тучи не пропускали света, на улицах царила чуть ли не ночная темень. Не было видно ни одного светлого пятнышка. Многие здания были разрушены выстрелами из Гарматрона — снаряды, наполненные темной энергией, буквально раскрошили стены. По городу ходили каменные самураи, чеканя шаг и мертвой хваткой сжимая в руках оружие. Они неустанно патрулировали улицы, без сна и отдыха. Изредка они находили тех, кому не удалось проскользнуть в спасительную подземку и выпало сомнительное счастье не попасться сразу воинам Оверлорда. Выжившие представляли из себя запуганных, голодных, сломленных невзгодами и переживаниями людей. Некоторые из них, вконец отчаявшись, сами покидали свои укрытия, решив, что лучше уж стать бесчувственными монстрами, чем медленно умирать от голода и холода в темных отсыревших подвалах, свернувшись в клубок и закутавшись в лохмотья. Они становились посреди улицы и молча и покорно поджидали самураев. После превращения желанное забвение наконец наступало. Зло победило, но лишь на поверхности. Метро, канализация и катакомбы были превращены в настоящие крепости. Ополчение серпентинов и людей храбро охраняло рубежи. Под землей кипела жизнь. Древний город Уроборос был существенно расширен вглубь и стал новой столицей. Жители поверхности тяжело свыкались с новым домом, с грустью и надеждой поглядывая на высокие потолки пещер. Но жизнь, была ли она легкой или тяжелой, все же оставалась жизнью, и люди были благодарны серпентинам за помощь. Те оказались добрыми соседями, и предубеждение и страх, с которыми люди поначалу относились к ним, вскоре исчезли. Ллойд тяжело переживал это время. Стрелки Небесных Часов тикали убийственно медленно. Он хотел как можно скорее встретиться с отцом лицом к лицу и либо победить, либо погибнуть. Ниндзя иногда совершали вылазки на поверхность, чтобы найти какой-нибудь способ, как победить Оверлорда. Со временем на миссии начали брать и Ллойда. Но это было не то, чего он хотел. Ниндзя прятались по углам, перебегая от укрытия к укрытию. У сына Гармадона так и чесались руки, но он был вынужден терпеть. За каждую секунду промедления Ллойд укорял себя. Бывали дни, когда он тренировался целыми сутками, сбивая в кровь кулаки. Из этого состояния исступленной злости на Оверлорда, на отца, на самого себя и на весь мир его могла вывести только мама. Мисако неслышно проскальзывала в додзё, садилась на стульчик у стены и терпеливо ждала, печальным взглядом наблюдая за тем, как ее сын немилосердно колошматит грушу и с его губ срывается приглушенное рычание. Почему ее мальчику выпали такие тяжелые испытания? Он ведь еще совсем ребенок! Когда Ллойд обессилено опускался на пол и его тело начинало подрагивать от беззвучных рыданий, она так же неслышно подходила к нему, садилась перед мальчиком, аккуратно поднимала кверху его белокурую голову, придерживая двумя пальцами за подбородок. Сын смотрел на нее мокрыми от слез глазами. В его взгляде не было ничего, кроме всеобъемлющей грусти. Почему, за что ему все это? Мисако заключала его в объятия и крепко-крепко прижимала к себе. Ллойд утыкался ей в плечо и всхлипывал. Иногда плакал, но тихо-тихо, чтобы не огорчать маму. Он знал, что ей сейчас не лучше. Они сидели так на полу, прижавшись друг к другу, пока мальчик не переставал судорожно вздрагивать и, наконец, не успокаивался. Мисако могла часами просидеть так с сыном. Молча, без единого слова. Потом они вставали и выходили из комнаты, не оборачиваясь. Зеленый ниндзя давно бы свихнулся без поддержки родных и друзей. Вчетвером они наводили суету в катакомбах: Ллойд, Брэд, Руми и Скейлз-младший. Молодой серпентин знал подземный мир Ниндзяго как свои пять пальцев, компания лазила где только можно и нельзя. Один раз они наткнулись на отряд каменных воинов, роющих подкоп в Уроборос. Только благодаря пронырливости друзей удалось избежать вторжения, хоть их потом и наругали, что шастают, где попало. Вообще, Скейлз-младший оказался отличным парнем. Его хладнокровие (необычное даже для представителя его вида) не раз спасало ребят в самых безысходных ситуациях, в которые они попадали — почему? — разумеется, по милости Харуми. Как же иначе. Ллойд взрослел. По мере того, как он становился старше, то все отчетливее ощущал, что чувствует к Руми что-то еще, помимо дружбы. Вернее, это чувство как бы примешивалось к основному. Он еще не понимал его природу, но каждый раз, когда он видел девушку, в его душе что-то поднималось, воспаряло ввысь, а всё тело цепенело, становилось неуклюжим и непослушным. Это вгоняло юношу в краску и доставляло дискомфорт, но странная ноющая боль в груди была такой приятной. Он, как наркоман-мазохист, каждый раз нетерпеливо ждал встречи с Харуми, только чтобы рядом с ней молчать как рыба и тупо отводить взгляд, изнывая от охватившего его волнения и молясь только об одном: чтобы это не кончалось. Харуми, надо сказать, сильно изменилась. Вместо косичек она теперь носила длинные распущенные волосы, которые красила в ослепительно-белый блонд. Детские пухлые щечки исчезли, голос изменился, стал немного ниже, но оттого не менее очаровательным. А фигура… Что уж и говорить об этом. Хвала Первому Мастеру, первоначальный всплеск гормонов у Ллойда прошел достаточно быстро. В общем, Харуми умела привлекать к себе внимание. Хотя характер у нее остался тот же, она была дерзкой, рисковой и бесстрашной. Это, увы, пленяло Ллойда еще сильнее. Как только он осознал, всю тяжесть своего положения, его первой мыслью было: “Ну всё, мне хана! Влюбился!” Он надеялся, что это лишь мимолетная влюбленность и она скоро пройдет — ведь ему некогда было думать о девчонках, нужно было тренироваться! Но жизнь властной рукой хватала его за шиворот, поднимала в воздух и трясла, восклицая: “Живи! Остальное подождёт!” И он не мог противиться. Да и не хотел, как бы не пытался убедить себя в обратном. Харуми, со своей стороны, не могла не заметить, как изменилось отношение Ллойда к ней. Ей это нравилось, и дело было не в том, что Ллойд — легендарный зеленый ниндзя, девушка отнюдь не была меркантильной. Они уже очень давно дружили, и Руми прекрасно знала, какой Ллойд на самом деле: иногда не по годам серьезный, иногда по-детски наивный, забавный, чувствительный, открытый и дружелюбный. Именно его искренность и привлекала больше всего. Правда, Ллойд не спешил выводить отношения между ними за рамки дружбы, и она не могла винить его за это — слишком уж много навалилось на него. Они даже никогда не обсуждали это, и со временем сложилась такая ситуация, что оба знают о чувствах друг друга, но никак не выражают их, лишь на уровне взглядов и редких случайных прикосновений, не более. Да и о каких разговорах по душам и планах на будущее может идти речь, если это самое будущее представлялось обоим настолько темным и пугающим, что лучше уж было о нем не вспоминать? Так прошло четыре года. Под землей, в постоянном страхе за то, что жизнь может уже никогда не стать прежней. Небесные Часы медленно отбивали секунду за секундой, неотвратимо приближая час решающей схватки между добром и злом. Ллойд волновался — по расчетам матери, до Последней битвы оставалось не больше месяца. Его охватило лихорадочное возбуждение. Он мало спал, почти не ел, все время тренировался, щеки у него впали, под глазами появились круги, взгляд стал блуждающим и рассеянным. Он боялся того, что грядет. Боялся, что в решающий момент ему не хватит силы, ловкости и смекалки. Судьба всего Ниндзяго зависит от него. Выходя на улицы подземного города, Монтгомери то и дело ловил на себе вкрадчивые взгляды. Вот он идет, зеленый ниндзя. Все глазеют на него и испуганно отворачиваются, если он посмотрит в ответ. Все ждут от него чуда. Ждут, что он избавит их от того кошмара, что творится наверху, вернет всё, как прежде. В такие моменты он просто не мог позволить себе выглядеть усталым и отчаявшимся, и он расправлял плечи, шел гордо и уверенно, но в его глазах таился страх. Он ощущал себя маленьким, потерянным, заплаканным мальчиком, и ему хотелось только одного: чтобы его кто-нибудь крепко-крепко обнял и тихо шептал на ухо что-нибудь приятное, чтобы он мог справиться со всем этим. Подходить к маме с таким вопросом он уже стеснялся, хотя был уверен, что она не отказала бы ему в такой просьбе. Да и надо отдать должное его друзьям и родственникам, они поддерживали его, как могли. Но Ллойд все равно истощал себя нескончаемыми тренировками, как в первые месяцы жизни под землей, и редко когда ему удавалось выкарабкаться из этого состояния.

***

Они свернули с улицы в неприметный переулок. Гладкие бетонные стены вскоре стали шершавыми, звуки города за спиной раздавались глуше, и они вошли в ущелье. — Куда мы идем, Ллойд? — Потерпи, скоро сама все увидишь. Голос Ллойд выдавал его волнение. Умеет же он заинтриговать! Наверно, очень хочет удивить ее. Руми улыбнулась. Что ж, пусть ведет, если ему так хочется. Она ему доверяет. Они зашли в узкую продолговатую пещеру с высокими потолками. Ллойд повел ее вглубь, к дальней стене. Девушка упиралась. — Может, подсветишь? — Ни в коем случае! Так потеряется вся атмосфера! Пойдем. Харуми усмехнулась, не веря своим ушам. В голове всплыло воспоминание о событиях четырехлетней давности. Вот он, значит, какой! Использует ее же оружие против нее? — Или ты боишься темноты? — подколол ниндзя. — Вот еще! — фыркнула она обиженно. — Просто вдруг я упаду… — Я тебя поймаю. — О, не сомневаюсь! Ллойд отвернулся от нее, чтобы скрыть довольную ухмылку, хотя их окружала кромешная тьма. Он отпустил руку подружки, подошел к стене и нашарил рукой рычаг. Раздался щелчок, и стена со скрежетом опустилась, открывая за собой небольшую круглую комнату с каменным постаментом в центре, на который сверху струился мягкий белый свет. — Заходи, — позвал Ллойд, посмотрев на растерянную Харуми. Она медленно вошла внутрь, с интересом осматриваясь вокруг. — Что это за место? — Что-то вроде древней обсерватории серпентинов. На стенах при бледном свете просматривались рисунки небесных светил и затертые письмена. Они подошли к постаменту, на котором Харуми разглядела матрас, своей современностью явно выбивавшийся на фоне всей этой древности. Она удивленно уставилась на Ллойда: — Это еще зачем? Тот до боли закусил нижнюю губу и сделал каменное лицо. — Так удобнее наблюдать. Железобетонный аргумент. Ллойд пересилил смущение и улегся, отодвинувшись к самому краю, чтобы освободить место для Харуми. Она последовала его примеру, и, примостившись, посмотрела вверх. — Ва-а-а-у!.. — завороженно протянула она. Через большое круглое отверстие в потолке было видно безоблачное ночное небо, с которого вниз лился мягкий свет тысяч и тысяч звезд, щедро рассыпанных по небосводу. Харуми уже давно не видела звезд, с тех самых пор, как как ей пришлось спуститься под землю. Небо над катакомбами под городом, где жили они с Ллойдом, всегда было черным, даже днем — темная магия Оверлорда обезобразила Ниндзяго-Сити и его окрестности. Ллойд уговорил ее выбраться на день в Уроборос — он не говорил, зачем, как Харуми ни старалась расколоть его. Она пустила в ход все свое очарование, но парнишка был непреклонен. Она уже даже начинала обижаться. Но теперь Харуми забыла все свои обиды. Уроборос лежал за пределами Ниндзяго-Сити, и гибельная магия Оверлорда сюда не добиралась. Поэтому и небо над ними было чистым, нетронутым. Было так странно видеть всю эту красоту ночного неба здесь, из-под земли. Даже воздух, проникающий сверху в обсерваторию, был свежим и приятным. А уж какое счастье для жителя поверхности увидеть звезды и луну после стольких лет непроглядной тьмы над головой! Ллойд не мог оторвать взгляда от Харуми. В ее глазах отражался свет далеких звезд, лицо посветлело, рот был слегка приоткрыт. Ее волосы белоснежными волнами рассыпались по матрасу, и в неверном свете луны девушка была похожа на мраморное изваяние. — Как красиво… — прошептала она. — Тебе нравится? — выдохнул Ллойд, еле шевеля губами. В горле у него пересохло. — Да. Очень… Руми повернула к нему серьезное лицо. У Ллойда перехватило дыхание. Какая же она, красивая, нежная… Прекрасная!.. — Как ты нашел это место? — спросила она. Парень не сразу нашелся, что ответить, и захлопал ртом, как рыба, уставившись на нее. — Наш чешуйчатый друг показал мне его, — наконец сказал он, глупо улыбнувшись. Руми одарила его лучезарной улыбкой в ответ. Она очень радовалась, когда Ллойд выбирался из своего подавленного состояния. В такие моменты он снова становился веселым и жизнерадостным. Они продолжили наблюдать за звездами. В какой-то момент Руми медленно пододвинула к нему свою руку, и их пальцы соприкоснулись. Ллойд ощутил, как сердце у него начинает трепетать. Он осмелел настолько, что сжал ее руку в своей. Монтгомери весь похолодел, только прикосновение девушки оставалось таким горячим, что он боялся обжечься. Они лежали рядом, держась за руки, и все еще не решались взглянуть друг на друга. Руми казалось Ллойду такой близкой и одновременно такой же далекой, как холодные звезды наверху. А, может, звезды были вовсе не холодными, а такими же горячими, как ее ладонь? Ллойд сосредоточенно смотрел на небо, не мигая. Было такое чувство, будто он вдруг понял что-то очень важное и тут же забыл. Парень судорожно пытался напасть на след ускользнувшей мысли. Безуспешно. Он заморгал, и отдаленные светлые точки начали расплываться перед глазами. Вдруг на него накатила печаль. Ведь кто он такой перед лицом далекой, бескрайней, всепоглощающей вселенной? Всего лишь песчинка, пыль. А ведь у него тоже есть свои мечты, желания, проблемы, в конце концов! И ему так хочется жить. Особенно в такие моменты, как сейчас, когда ему хорошо, уютно и спокойно, когда рядом есть человек, которого он ценит и любит. Любит?.. Ведь он любит Харуми? Не так, как своих родственников и друзей, а так, как парень может любить девушку? Ллойд не мог полностью понять своих чувств, а спросить у кого-то — он даже боялся представить себе такой диалог! Но Харуми была особенной, он это понимал. Не разумом, а сердцем. Что, если он не сможет защитить тех, кого любит? Что, если не справится со своим отцом и Оверлордом? Что их ждет? Что его ждет? Пустота, бесконечный холод, смерть, или что похуже? Если тьма отберет у Ллойда всё, и он предстанет перед первозданным злом слабым, беззащитным, напуганным? Отец не убьет его, правда? Так ведь? Он же спасал его однажды… Но Оверлорд не допустит, чтобы Ллойд жил. Символ надежды отчаявшегося народа, осколок света, пытающийся разогнать бескрайнюю темноту. Есть ли у него вообще хоть какой-то шанс?... Так много вопросов, так мало ответов. Ллойд боится. До паники боится. За себя, за всех и всё, что ему дорого. Вот рядом с ним Харуми, и своим присутствием она отгоняет мрачные мысли. Неужели она может однажды исчезнуть? Улыбка спала с лица Ллойда, он стал серьезным и задумчивым. Руми это сразу заметила. — Что тебя тревожит? — Ничего, — ответил он хриплым голосом. — Ллойд, — сказала она мягко, но настойчиво. Харуми видела его насквозь, отпираться было бесполезно. Ниндзя тяжело вздохнул. — На днях мы с ребятами пробрались в библиотеку Дому, — сказал он. — Искали сведения о том, как можно победить Оверлорда. Нашли один свиток, мама его вчера расшифровала. Он умолк и прикусил губу. — И что же там написано? — осторожно спросила Харуми. В ее голосе проскальзывало волнение. — Якобы на Небесных Часах был шлем, который позволяет управлять каменным войском. Если это так, то он должен быть у отца. Шлем Теней. Но мы не знаем, правда ли это. Он замолчал и рассеянно посмотрел на небо, отчего-то не желая встречаться с девушкой взглядом. — И вы хотите забрать его? — спросила Харуми. — Попытаемся, — вздохнул ниндзя. — Но есть одна загвоздка: мама хочет пойти с нами. Руми удивленно посмотрела на него. Ллойд молчал. — И ты позволишь ей? — спросила девушка. У него вырвался нервный смешок. — Запрещать что-либо моей маме — все равно что пытаться отнять чашку чая у мастера Ву: невозможно! Они тихо засмеялись. — Она аргументирует свое желание тем, что сможет подобраться к отцу так близко, как никто другой. — Ты в это веришь? Ллойд поджал губы. — Не особо. Но мастер Ву в этом не сомневается. Мама как-то смогла его уговорить. — Но что, если она попадется? — В том-то все и дело, — вздохнул Ллойд. — Она и не думает скрываться. Хочет заявиться прямо к нему под ложным предлогом и украсть шлем. А мы на подстраховке. Харуми вытаращила на него округлившиеся глаза. — Это огромный риск, — пробормотала она в замешательстве. — Угу, — мрачно согласился парень. Он усиленно потер пальцами виски. — Она никого не слушает, никого и никогда! Они снова замолчали. Вдруг Руми улыбнулась: — Прямо как ты. Он взглянул на нее, удивленно хлопая глазами, а затем внезапно разразился нервным хохотом. — А сэнсэй сравнивал ее с моим отцом! Чокнутая семейка, не правда ли? Вдруг он снова стал очень серьезным. — Я просто очень переживаю за нее, — тихо проговорил он. — Я не знаю, как на это отреагирует отец. — Если твоя мама настолько уверена в успехе, что смогла даже убедить сэнсэя, то, может, этот план не так плох, как тебе кажется, — справедливо заметила Харуми. Ллойд не отвечал. — Да и… я не думаю, что твой отец может сделать тебе что-нибудь плохое, — продолжала Харуми. — Вспомни, он ведь уже спасал тебя от Пайтора… Даже убил Великого Поглотителя. — Только потому, что уничтожать Ниндзяго — его привилегия, — возразил Ллойд. — Он так говорит. Может, так оно и есть. Но… Я думаю, он тебя любит, Ллойд. И твою маму тоже. Вы ведь семья. Он тебя любит, но… по-своему. Ниндзя неверяще посмотрел на нее. — Так, как единственного человека, способного победить его? — саркастически ухмыльнулся он. — Да, я знаю, как это звучит. Он поглощен злом, но это не отменяет того факта, что ты — его сын! Ллойд не смог подавить в себе искру призрачной надежды, которую в нем зажгла Харуми. Так хотелось, чтобы ее слова были правдой! Но он не должен даже надеяться на это — потом будет в тысячу раз больнее. Он снова отвернулся от нее. Боковым зрением ниндзя наблюдал, как Руми не спускает с него грустного взгляда. — Даже если так, — проговорил Ллойд сдавленным голосом, — Оверлорд не позволит ему оставлять меня в живых… Не успел он договорить этого, как Харуми вдруг положила свою голову ему на плечо. От неожиданности парень дернулся, но она удержала его. — Лежи, — мягко сказала она. — Успокойся, не двигайся. Тихо. Тш-ш-ш… Ллойд запрокинул голову, боясь встретиться с ней взглядом. Он задышал медленнее, стараясь унять бившую его мелкую дрожь. Он закрыл глаза, четче ощущая непривычную тяжесть ее головы на своем плече. Пряди светлых волос щекотали его по подбородку. Так необычно… В глазах отчего-то скопились слезы, а горло разрывалось от застывшего в нем противного комка. Ллойд медленно сделал глубокий выдох, успокаиваясь. Напряжение в теле ушло, он наконец расслабился. — Руми, — проговорил он одними губами. — Нет-нет, молчи! Ничего не говори! — Спасибо тебе. Она ничего не ответила, только переложила голову с плеча на его грудь и крепче прижалась к нему, прислушиваясь к его частому сердцебиению. Ллойд снова напрягся, но в этот раз ненадолго. Он почувствовал себя совершенно слабым и беззащитным перед Харуми и тем, что чувствовал к ней. У Ллойд было такое ощущение, что он смертельно устал. Но сейчас это истощение казалось таким сладостным и приятным, таким… желанным. Ему было так хорошо, уютно, тепло. Рядом с Харуми. Мысли путались, вязли, разлетались тысячами осколков, но в этот раз они не оставляли шрамов у него на душе, не душили и не засасывали с головой. Теперь всё было просто, далёко и безболезненно. Теперь Ллойд был в безопасности. Навязчивые переживания исчезли, а вместе с ними ушел и страх. Он просто хочет жить, и пусть все остальное подождет. Он может позволить себе несколько часов спокойствия. Сквозь надвигающуюся дремоту Ллойд почувствовал, как Руми аккуратно передвигает голову, укладываясь на нем поудобнее, и его губы растянулись в широкой улыбке. Лишь бы это не кончалось… Потом наступил сон.

***

Ллойд проснулся от бившего ему в глаза света. Над Уроборосом уже встало солнце, и его лучи проникали через отверстие в потолке, освещая витавшие в воздухе пылинки. Харуми еще не проснулась. Ллойд долго смотрел на нее, не смея шевельнуться, и вслушивался в ее спокойное, размеренное дыхание. Ее лицо казалось ему самым прекрасным, что он когда-либо видел в своей жизни. Он осторожно обнял Руми за плечи, так, чтобы не разбудить ее. Ллойд продолжал молча всматриваться в ее лицо, подмечая малейшие детали: высокий лоб, прямой нос, длинные ресницы, красные, немножко пухлые губы, ямочки на щеках и в уголках рта. Какая же она красивая!.. Веки девушки дрогнули, она зевнула и открыла глаза. — Доброе утро, — произнесла Руми, одаривая Ллойда лучезарной улыбкой. У парня по спине побежали мурашки от ее голоса. — Доброе, — улыбнулся он в ответ. Руми облокотилась подбородком о его грудь и взглянула на Монтгомери широко распахнутыми глазами. Они долго смотрели друг на друга, не мигая. Ллойд — с восхищением и нежностью, Харуми — ласково и с какой-то затаенной хитрецой во взгляде. — Знаешь что? — спросила она. — Что? Руми сказала совершенно серьезно: — Если ты меня сейчас не поцелуешь, я тебя прибью. Не давая парню опомниться, она взяла его лицо в свои ладони и потянулась к нему. Ллойд едва успел прикрыть глаза и тут же почувствовал вкус ее губ. Ему показалось, что в голове у него с шумом разрывается фейерверк. Все мысли разом смело куда-то в сторону, за пределы сознания. Поцелуй длился всего пару секунд, но они показались Ллойду вечностью. Неужели они и правда любят друг друга? Это было очевидно, но Ллойд все равно почему-то задавался этим вопросом, словно не верил, что достоин этого; что в один момент все окажется лишь сном, видением, фикцией, а когда он очнется, то не почувствует ничего, кроме боли и страданий. Сложно было поверить, что это происходит наяву: нежные прикосновения, поцелуй, тонкий запах ее волос и кожи, лучистый взгляд ее проницательных глаз, полный чего-то неизъяснимого, чего нельзя передать словами, чего-то очень близкого и одновременно невероятно далекого, что, как горизонт, отдаляется по мере того, как мы пытаемся к нему приблизиться, постичь; что неуловимо, как само время, а потому и почувствовать его можно только в моменте. Именно это Ллойд сейчас и делал — наслаждался моментом. Сейчас ему, как никогда, хотелось жить, чувствовать, любить и быть любимым. Ведь он тоже хочет наслаждаться жизнью, как и остальные, не ограничивая себя из-за возложенной на него миссии по спасению Ниндзяго. Если ему не повезет, так о нем вспомнит хоть кто-то не как о друге или родственнике, а как о любимом… Да, это мысль была до омерзения эгоистичной, но иначе — как жить? Если все время думать о других, можно свихнуться. Так что теперь уже он притянул к себе Руми и поцеловал. Пускай он делал это неумело и неуклюже, но это было именно то, чего он сейчас хотел. Чего хотели они оба. Они долго лежали, нежась в круглом пятне падавшего сверху света. Но пришло время уходить. Они шли медленно и молча, время от времени бросая друг на друга нежные и слегка удивленные взгляды. Когда они покинули обсерваторию и вышли на оживленную улицу подземного города, сыну Гармадона показалось, что оба они как-то изменились. Будто зашли туда одними людьми, а вышли другими. Теперь они с Харуми, считай, официально (как он думал) были парой, и предыдущий этап жизни закончился, исчез, потерян безвозвратно. Но начинался новый — от этого было одновременно и грустно, и радостно, и даже немного страшно. Ведь будущее — зыбко и туманно… Они сели на поезд и поехали в сторону Ниндзяго-Сити. Ллойд крепко держал Харуми за руку, словно боялся, что внезапный порыв ветра унесет ее в форточку и она разобьется вдребезги о попавшийся на пути семафор. Вот он, оказывается, какой — страх за любимого человека, — думал Ллойд. Часто иррациональный и преувеличенный, но в его основе лежит не собственничество, а именно что любовь. Уж кто-кто, а Ллойд об этом не забудет. Когда они вышли на своей станции, Ллойд понял, что страх перед будущим внезапно исчез. Он осознал, что сможет победить и защитить тех, кто ему дорог. После того, как он понял, каково это — быть любимым, иначе и быть не могло.