Доя-гаи

«...любовь — это мёд, в котором слишком силён привкус пепла.» Юкио Мисима «Маркиза де Сад»

Утомительно. Солнце с утра печёт, невыносимо жарко сидеть в такой душной машине. Минхо не переносит закрытый транспорт. Ему по душе, когда на его тёмные волосы со вкусом шоколада (его любимый шампунь) ласково играется воздух. Освежает. Он сидит в развалу, смотрит в окно и перебирает пальцы, в основном тревожит кольцо. Берёт в руки телефон и набирает номер: — Крис, как у тебя обстоят дела? — хочет курить, но даже такой человек, как Минхо, стесняется попросить открыть окно. — Доброе. Удивительно, но все прекрасно! — он рад, что сделка в Корее состоялась. Из-за его тона, Минхо невольно начинает улыбаться. — Завтра буду. Соскучился. Как там Феликс? — Развлекаются в баре Кима. Проспорили ему, теперь каждую неделю танцуют на публику. — он смотрит в окно, замечает небольшой магазинчик, трогает плечо водителя и просит остановить. — Даже так! — смеётся в трубку. Он сильно соскучился по семье, быть в Корее три месяца для него мучительно. — Встретишь меня завтра? — Встречу. — он заходит в магазин, его встречают двое парней (скорее, студенты), один из которых начал судорожно расставлять товары, а то и скрылся под конец. — Ладно, я зашел за сигаретами. До завтра. — сбрасывает. Он оглядывается, смотрит на юношу, видит какой тот понурый и рассеянный. Проходит по отделам, берёт в холодильнике холодное пиво и пару булочек. Подходит к сидящему на корточках парню, который аккуратно кладёт книги, журналы и даже газеты на полочку. — Красавчик, обслужишь меня? Тот дергается, что-то мямлит, встает резко и роняет железную полку. Минхо быстро среагировал, придержал её и поставил на своё законное место. А паренёк, снова сел на корточки собирая упавшие книжки, приговаривая про себя, всего два слова: простите и спасибо. — Не выспались? День сегодня жаркий, хороший. — он сел рядом, помогая с книгами. — Нет.. То есть.. Да.. Бессонница. — смущенно прошептал тот, а Ли хмыкает от милоты. Встает тот вместе с ним, поднимает голову, чтобы рассмотреть личико такого стеснительного парня. Но когда он видит пухлые щечки, чёрные, будто оленьи глазки, такие измученные, такие расстроенные, словно в них нет жизни. То глаза якудзы сужаются, а книги в руках мнутся. — Что вы творите! — растерянно кидается тот, руками трогает теплую ладонь Ли, отчего тот дергается и отстраняется. — Прошу просить, я это куплю. — он хмурит брови, просит у продавца две пачки сигарет, расплачивается и уходит. Садится тот в машину задуманным, даже не слышит хриплый голос водителя, который спрашивает готовы ли ехать. Разумеется, готов. Звонить Чану он не стал, решил, что поведает при встрече завтра. А в аэропорту, в жаркий то день, в чёрном костюме, где все предельно закрыто, каждая часть кожи, Ли встречает своего лучшего друга. Тот улыбается, пока его чемодан везёт ворчащий Со. — Ох, родная Япония! Родной Йокогаме! — тот собирается обнять Минхо, но он протягивает руку. — Довольно. Твоя машина на парковке, пойдём. — серьёзным тоном. А Бан Чан удивляется, смотрит на якудзу, на его глаза с потеками от плохого сна и начинает переживать. — Все настолько серьёзно? — Да. Чанбин, поезжай отдельно с чемоданами. — Чего! Я вообще не должен их вести! — те разворачиваются и уходят — Твою мать, Крис! Уже сидя в машине Чана, кумите, наконец-то, удаётся закурить. Мужчина заводит машину и выезжает из территории аэропорта. А ещё ждет, пока Ли докурит и изъяснится. — Докладывай. Видеть тебя таким ужасно непривычно. А тот смотрит в окно, тыкает сигаретой об стекло, затягивает, а после говорит, так спокойно: — Наследник Хан жив. Бан Чан сжимает руль, но продолжает следить за дорогой и предполагает: — Уверен? Разве ты полностью не избавился от того особняка? — особняк, громко сказано. — Избавился. А от вины нет. Когда я увидел его глаза, мне захотелось застрелится, честное слово. — он докуривает и кидает в окно окурок, поворачивается и глядит на сосредоточенный взгляд Чана. — Ты не виноват, Минхо. Это было случайностью. — он пытается успокоить. А тот нервно смеётся: — Это не было случайностью. — Ты не хотел убивать. — Не хотел. Но пришлось бы. От разговора с Чаном, тому стало, к сожалению, не легче. Он сидит на чёрном и кожаном диване и держит стакан с тяжёлым ромом. Вращает его и смотрит на лёд, который крутится в жидкости. Уже вечер, он хочет пойти домой, но сил нет, понимает, что лучше остаться тут. Как всегда не спрашивает разрешение у Сынмина, слишком наглый. К нему заходят, он щурит глаза в полутьме и видит длинноного Хенджина, тот серьезный, в прочем, как и всегда. Он кидает взгляд на телефон и снова видит это лицо, до жути пугающее, до дрожи в кошмарах снится. А когда он смотрит в камеру, прям в душу, уже не такой мёртвый взгляд, он уже чуть с искрой, подмигивает. Минхо невольно улыбается и хмурится, когда Хван сообщает, что этот парень может быть для него хорошим товаром. Не может, не даст страдать снова. День полон работы, снова бордели, в которых он не хочет участвовать. Снова скандалы с другой группировкой, где они не поделили имущество. Глупости. Голова бы лучше была бы забита делом, а не одним мальчишкой, переживает и до жути хочет снова дотронуться. Хочет увидеть его глаза, такие красивые. Освободился, к сожалению или к счастью, только под вечер. Зайдя в гости к Ким Сынмину, он снова видит, как люди кланяются, только ему и только он здесь почтим. Кроме одного. Острые глаза кидают на него взгляд, те встречаются и никто не узнает, что здесь и сейчас сам Господин Ли испытывает страх перед каким-то глупым и простым мальчишкой. А ведь обещал себе, больше не обижать, но взял и обидел. Он спокоен, стойкий с мощной властью. А Джисон, по правде говоря, намного сильнее самого Ли Минхо. Такие поступки, он был не смог выдержать, думаю, покончил бы с собой. А Хан, хоть и дрожит в объятиях того, кто может его распять, но не сдается, держится. В отличие от Минхо. Тот убить себя готов и в голове прокручивает: не достоин. Он снова сидит, как на иглах. В машине уже не душно, окно ведь открыто. А Крис, всегда видел Эшли насквозь, видит же, как тот о чем то переживает: — Перестань думать. Джисон бессилен перед тобой. — он протягивает свою ладонь и накрывает чужую. — Ты не прав. Я бессилен перед ним. — он сжимает руки. — Я не узнаю тебя. Что с тобой? — он делает паузу, чтобы посмотреть на дорогу и встать на красный свет — Ты боишься. Ли Минхо, боится! Какая нелепица. — Я не боюсь. Я не знаю, что мне делать. — он поворачивается и смотрит так проницательно, пытаясь найти в нём ответ. А ответ не кроется в чужом мозгу. Он далеко в его познание, но понять этого не хочет. — Ты боишься чувств. Перестань, это нормально. — Ты забыл, что я сделал с жизнью Джисона? — он злится, не на Бан Чана, на себя. — Я не знаю, ты не говорил мне подробностей. Эшли безмолвствует. Есть тот, кому он может доверить свою собственную жизнь. И это тот, кто переживает о дурной голове Минхо, тот, который не собирается влезать в чужое прошлое. Не потому, что дела нет, а потому, что тому тяжело. Кристофер знает только поверхностно, деталей же нет. Никто точно не знает, что скрыто в кошмаре Ли. Когда Чан останавливает машину на месте прибытия, тянется и устало говорит: — Сегодня снова будем убивать? Или, думаешь, сможем договориться? — Он слишком стар, пора ему уже. — заканчивает диалог и выходит из машины. Даже у такого человека, как Минхо может идти не все гладко. Единственный глава якудза в Доя-гаи, от которого стоит избавиться, это Исаму. Тот ещё ублюдок, каких стоит поискать. Но и тот очень умен, понимает намерения Ли, уступать не станет. Только вот Эшли больной на голову, когда дело касается власти. Он по головам пойдет, чтобы добиться своей цели. Неважно каким путём и даже не важно, чем он пожертвует. Минхо рассчитал все до единой мелочи, казалось бы, идеально. Он сжёг его, отобрал все, что было у Исаму. Тот должен был погибнуть, мучительно сгореть. Но Эшли рассчитался, все пошло не по плану. Феликс не должен был погибнуть, этого не было в планах. А что больше всего злит, что они хотели отобрать у Минхо счастье. Джисона. Сыро и мокро, нога ступает в лужу и капли разлетаются в разные стороны. Эшли напряжен, ужасно, оттого, что люди, которые убили Ликса, слишком далеко спрятаны. От этого у якудзы голова ужасно болит, он хочет как можно быстрее решить это, как можно быстрее убить проблему и как можно быстрее приехать к Джисону. Заходит он в сырое помещение, оно огромное, но кажется пустым. — Я знаю, что ты здесь. — он говорит стальным голосом, и вид как из грузовика выходят трое. Двое из них массивные якудзы, а один из них Исаму. Вот он. — Эшли, какая встреча. Соскучился по мне? — его лицо в серьёзных ожогах. Он выглядит уродливо, неприятно для глаз. — Соскучился. — он направляет ствол на голову якудзы, а следом, повторяя жест Минхо, направляют двое стоящие с краю. — Ты такой наглый. Твоя мамаша тебя плохо воспитала? — он улыбается, отчего его лицо скукоживается и становится ещё противнее. — Точно, ты же её собственными руками придушил. Он играет на чувствах, пытается вывести из себя. Минхо напрягается, хмурит брови и цедит: — Заткнись. Я пришёл сюда не любезностями разбрасываться, а прикончить тебя. Тот заливисто смеётся, подходит ближе и тыкает пальцем на направляющий ствол, будто бесстрашный: — Эшли. — пробует на вкус — Когда ты придумывал это имя, о чем думал? Минхо молчит. А от того, что его игнорируют, злятся сильнее и высокомерно плюет: — Ли Минхо или же Хан Джисон. Кто из вас двоих настоящий наследник Доя-гаи? — Откуда ты знаешь. — он убирает пистолет с чужого лба и двумя нажатиями убивает двух якудз позади. Они слишком нервируют. Уродец кривит улыбку и продолжает: — Ты ведь Ли Минхо, не так ли. Убивший сильнейшего якудзу, самого кумитë Хан! Это так похвально — он хлопает в ладоши — Он ведь был тебе как отец. А его младший, был тебе как братом. — Заткнись. Из-за Хан Хару я убил своё будущее, своих родных. Ты ничего не смыслишь. — он снова направляет ствол, а его глаза кипят злостью, не любит он ворошить прошлое, презирает себя, ненавидит. — Думаешь, если будешь скрывать от настоящего наследника, тебе будет легче? Думаешь, он рано или поздно не узнает? Не легче ли убить его, а потом пойти за ним? — давит на больное, чтобы вывести на эмоции и взять под контроль. Минхо с болью в глазах хмурит брови. Тот мучился кошмарами, мучился от чувства вины. Он не хотел, чтобы все так случилось. Он не хотел убивать, не хотел видеть запуганные глазки в недопонимание. Минхо хотел запугать, но никак не убивать. Тем вечером, договорившись со своими приятелями о том, что он хочет показать, что он достоин уважения. И что он сильный ученик и готов быть правой рукой. Просто напугайте его семью — вещает Ли. Но все идет не по плану. Двое парней стоящие впереди стучат в дверь. Проходят считанные минуты и её открывает Хару. Он хмурится, явно не понимает в чем дело и явно недоволен. — Что вам нужно? — он держит руки за пазухой, а его тон внушает страх. — Ваше время пришло, господи Хан. — парень достаёт пистолет и направляет на мужчину. Другой же, должен был схватить руки мужчины, чтобы перевернуть к себе спиной. Но тот хмыкает и после этого все идёт не по плану. Он резким движением режет живот парня. Тот сгибается, кричит, а второй от шока стреляет мимо мужчины. — Я еще слишком молод, чтобы умирать от рук неопытных. — он режет горло второго. Он мажет кровь руками, и также падает на колени роняя оружие и хрипит имя — Минхо. Стоящий сзади Ли, не понимает в чем дело, что происходит. Почему его друзья обливаются кровью. — Коль скоро ты родился в доме воина, то вот твоя судьба: два меча – длинный и короткий – и смерть. — спокойно цедит хозяин, смотря в потерянные глаза Минхо и качает головой — Ты не достоин моего уважения. — Вы.. — он смотрит на лежащие тела своих друзей, уже не дышат, потеряли много крови. — Я.. Твою мать, всегда был послушен. Всегда выполнял все, что вы приказывали. — Убери здесь все. И отмой дверь и любимые цветы жены. — не слушает и не станет. Разворачивается, собираясь уйти. А Минхо пылит от злости, что его не признают. Он бездумно бежит к хозяину попутно доставая холодное оружие и направляет. Но мужчина быстро поворачивается, ударяет по икрам и обезвреживает пистолет схватив того за руку и направив ствол на Минхо. Тот равновесие чуть ли не теряет, смотрит а чужие глаза и сглатывает. — Хочешь быть мои рабом? Или человеком, на которого я могу положиться? — Правой рукой. — горделиво говорит тот. Мужчина хмыкает: — Такой как ты. Который не смог сберечь своих товарищей, не достоин быть моей правой рукой. Ты даже ударить меня не смог. Минхо пытается урвать из хватки, но та сильная, чуть ли не ломает ему запястье. Тот уже хочет отпустить, развернуться и уйти, как перед глазами сверкает сталь. Ли режет горло ножом, который вытащил из кровавой глотки нож своего приятеля. У того глаза сужаются он хватается за шею, падает на колени. Рука полностью в крови. Минхо пугается, отходит назад, понимает, что он только что сделал. — Подойди.. — хрипит мужчина, а парень боится подойти и увидеть разочарование в чужих глазах. — Живее. Минхо подходит и смотрит в глаза Хана. Они не излучают злости или того же разочарования, они спокойны, а уголки губ улыбаются. — Я.. Я не хотел! Господин! — он в панике садится с дрожью в ногах. — Рот закрой. — кашляет тот. — Пусть Доя-гаи будет расцветать в твоих руках. Не дай ей утонуть и сгнить. — он уже не в силах держать свое тело. — Дай Джисону прекрасное место, с чудесными людьми. — Господин, я не достоин! — но тот уже не отвечает, закрыл глаза, держится только на руках парня. Он его отпускает, тот ложится на тёплый пол. Минхо встает, а на глазах скапливается влага. Что он наделал, мать твою! Слышится женский крик и имя любимого. Ли поворачивается, видит жену, та подбегает к телу мужчины, обнимает и тихо-тихо плачет. Минхо убил своих родителей, пытаясь обрести новую семью. А когда обрёл, разрушал и её. Больно смотреть как тётушка Хан кричит от боли в груди, её макияж глаз потек уже давно. Смотрится жалко. Она шепчет, и шепчет так, чтобы было слышно: — За что ты так со мной? Мой мальчик, ты был мне как родным. Я возлагала на тебя надежды. Минхо больше не может. Не может смотреть на добрую, души не чающую женщину! Та, которая с улыбкой на лице встречала, та, которая хвалила и говорила теплые слова! А сейчас, сгорбилась и плачет над мертвым любимым человеком. Парень подходит к ней и дрожащими руками направляет на неё ствол. Та чувствует холодную сталь, шмыгает носом и говорит последние слова: — Не будь равнодушен к Джисону. А коль не в силах ты, то убей его, как можно скорее. Выстрел в голову, дрожь в теле. Так и лежат два тела в крови, один мужчина не сожалевший ни о чем, другая женщина, прекрасная, что так слезами обливала в объятиях судьбы. Парень проходит дальше по дому и пачкает кровью от сапог белоснежный ковёр. Смотрит на картину. Волна. Она его гипнотизирует, утешает. Он поворачивается и видит в щели большие бусинки, напуган. Хочет подойти, обнять как можно крепче и спрятать. Но только сжимает оружие и уходит, больше он сюда не вернется. А завтра утром он станет новым хозяином Доя-гаи. Минхо не может забыть это, он обречен, он утонет в своих кошмарах, задохнётся в своей вине. Тот нажимает на куроки убивает мужчину, стоящего возле него. Он хочет выдохнуть, но чувствует холодную сталь направленную на его голову. А голос хриплый, говорит, что это конец для Ли Минхо. Выстрел. Минхо поворачивается на гулкий стук тела об бетон. Видит мертвые глаза, один из который чуть ли не вытекает. Знакомое лицо. Он садится, смотрит и понимает, что это Миура Аки: — Чанбин.. Ты как всегда вовремя. — устало выдыхает. — Надо было так далеко уехать. — ругается тот, смотрит на это кровавое месиво, на кумитë, который тоже весь в грязи. — Дело закрыто? А тот встаёт, кивает и подходит к мужчине. Он устал, ужасно, домой хочет. Хлопает по плечу и говорит: — Поехали побыстрее. Джисон таблетками себя пичкает, чтобы успокоиться, чтобы уснуть в холодной кровати. Каждую ночь, без Эшли, для него становилось адом. Он остался в этом мокром доме, таким же одиноким и старым. Холодильник пустой, он не ест, сил нет, нет аппетита. Иногда, тот просыпался от того, что столь бессилен, задыхаясь ночью от крови. Недавно Хёнджин приходил, он поменял свой внешний вид. Подстригся, так коротко, что его не узнать. А его глаза… глаза, похожие на солнце, давно потухли. Зачем тот пришёл? А ноги сами привели, чтобы выпустить свою злость и обиду, а главное отчаяние. —Ты.. Ты виноват в этом.. — он схватил за шиворот Джисона и шепчет так тихо, будто эти слова говорит не ему, а себе — Почему? Почему, погиб Енбок, а не ты?! — его разум глуп, он не понимает что городит. Ему горестно от утраты своей единственной родной кровинки. По его щекам текут горячие слезы, он ослабевает свою дрожащую хватку и обнимает парня с пустым взглядом. — Прости меня. Прости. Мой маленький, крошечный Пикачу.. Джисон обнимает в ответ. Он очень похудел, у него ужасный вид. Он не может больше плакать, нет сил. Хёнджин жмётся крепче, будто бы не хочет отпускать, будто бы боится снова потерять. Хан ростом был не выше Енбока, а когда похудел, то их телосложения стали схожими. Хёнджин целует макушку, холодными руками трогает заплаканные щеки, нежно гладит и смотрит в запуганные глаза, он не понимает. — Я был плохим братом? — шепчет. — Ты был для него всем, Хёнджин. — Джисон хрипит, давно не открывал рта. — Феликс.. — он снова крепко обнимает его, а голос становится выше, он на грани, чтобы снова заплакать. Он шепчет, снова и снова его имя. Джисон — не Феликс. Чайник кипит, кричит, воет, пора его выключать. На столах нет ничего, кроме как давних булочек. Они уже словно камень, высохли. — Джисон, ты меня прости. Я не нарочно. — греет руки об чашку горячего чая. — Я понимаю, все нормально. — сухо и безразлично говорит тот, смотря на переливающие отражение уставшей лампы. Они пили чай, вот так, без ничего. Джисон нарочно обжигал свой язык, чтобы вообще ничего не говорить. Его клонило в сон, в такой глубокий. А страх ложиться в постель или просто возвращаться в пустой дом, стал уже родным и преследующим не первую неделю. Хан устал. В доме тускло, горит лишь одна лампа. Привычка. Он наливает себе кипятка, чтобы заварить успокаивающий чай, но чувствует, что руки дрожат, не могу больше держать чайник. Он роняет его, и обжигает себе запястья и ноги. А чайник фарфоровый, разбивается моментально, как и сердце Джисона, которое не в силах терпеть. Он кривит губы, отходит и смотрит. А потом, чувствует, как эмоциональное напряжение и стресс достигли своего предела. Он плачет. Хан теряет контроль над эмоциями, ревет, кричит и сползает на пол с осколками и кипятком. Дрожь в ногах, не может больше держаться на худых ногах. Ладони истекают кровью, оставляя больные ожоги. Содрогание. Сердцебиение. Головокружение. Организм просит о помощи, а помочь некому. Никого нет рядом, в такой тяжёлый момент. От этого становится больнее, от этого он кричит сильнее. Не чувствует физическую боль, она давно встала на второй план, после моральной. Он сжимает осколки, изрезал ладошки. Нервы, кажется, сдали, он не может успокоиться его ужасно трясет. А сердце, так сжимается, что ему кажется, что он вот-вот умрёт! А она жмет так, что дышать трудно и нос заложен, а в темноте не видно, что не сопли текут, а кровь. Измазался весь, выглядит дурно, выглядит до боли в сердце ужасно. «Вот бы кто меня сейчас обнял!» Кричит измученное сердце мальчишки. Вот бы его руки, что пахнут запахом табака, такие шершавые, в мозолях от ружья, пришли, погладили, сказали бы — что нужен, что не одинок. А он кричит, что голос теряется, разум туманится. Он слабыми ногами встает, направляется в ванную, а тут кошки кружатся, переживают, что же с этим человеком то не так! Не понимают. Он включает свет, и пугается. Глаза, такие мертвые, лицо в крови, руки тоже. Он плачет сильнее от вида. Он морально умер. Джисон ложится на кровать, но не может тело вот так просто прекратить дрожать. Мышцы сокращаются, от чего тот дергается. Никто не пришёл на его крик о помощи. Утром просыпается один и видит этот оставленный после себя бардак. Придется убирать. Джисон посмотрел на свои изуродованные руки и в груди резко кольнуло от их вида. Он нашел аптечку, обработал, шипел от боли и забинтовал. Он даже вышел на улицу, чтобы подышать свежим осенним воздухом и сходить за продуктами. Весь день смотрел японские шоу и гладил пушистые хвосты. Этот день, совсем другой. После того истощения, всплеска, Джисону стало легче. Он даже сходил к Феликсу, хотя боялся и не решался. Стыдно было, страшно было тоже. Рассказал ему, как тяжело без него, как он себя чувствует пустым после потери самого чистого, самого нежного лучика света. Ты, Енбок, единственный, кто дарил Доя-гаи надежду на процветание. Он оставил цветочки, попрощался и ушёл. За окном вечер. Неделя, Минхо, прошла неделя, а тебя так и нет. А он боится думать, что тот мог уйти навсегда. Он все простит, все обиды, все его действия, он простит. Только бы рядом был. Только бы целовал и обнимал, дарил бы жаркие слова и залечивал душевные раны. А Джисон за эту тяжёлую неделю, наконец-то взялся за еду. Готовит себе суп из морепродуктов. И дождь пошел, и мокрые лапки кошачьи забежали в тёплый дом. Уже, не мокрый и сырой, а живой, с тонким запахом еды. Те мяукают, еды просят и ласки тоже. Джисон гладит мокрую шерстку, улыбается и кормит жидким кормом. Суп выключает и ждет, когда остынет, а пока можно накрыть на стол. Принести новый сервиз, который недавно на свой же вкус покупал. И налить две чашки чая. Почему две? Ждет кого-то, а кого, не знает. Да хоть, Хёнджина, или Бан Чана, можно даже Чанбина, Чонина и Сынмина. А можно и всех сразу. Ему одиноко. Он наливает чай и дергается, когда его сзади крепко обнимаю. Джисон выравнивает спину и поворачивает голову, а когда понимает, что это он, разворачивается и в ответ обнимает ещё крепче, чтобы ребра ломались. — Минхо! — кричит тот и жмётся крепче, а тот, поганец, молчит, хоть слово бы сказал. Лампочка все также тускло светит на кухне. У Хана влага на глазах, он поднимает на него взгляд и видит, как тот смотрит замучено, будто прощается. Ладошки теплые в бинтах кладутся на холодные и мокрые щеки, гладят. — Ты больше так не делай.. — шепчет тихо и смотрит на губы — я тебя уже простил, не извиняйся. Я всё тебе прощу. Но его руки сжимают, отпускают. А Джисон шипит от резкой боли. Брови хмурятся, он смотрит на руки в слегка кровавом бинте: — Не смей. — он прикрывает глаза и тянет, аккуратно тянет к губам, целуя пальцы — Не смей мне ничего прощать. А Хан не понимает, теряется. Минхо перестаёт целовать и его холодные руки переходят на шею и гладят её, гладят и волосы и лбом прислоняются к чужому. — Но я ведь люблю тебя. — а по щекам слезы текут, то-ли счастья, то-ли горечи. — Если ты мне все простишь, я убью тебя. — он другой рукой приставил ствол к виску мальчишки. А в воспоминаниях снова пролетает тот день, когда он видел, такие же напуганные бусинки. — Что ты творишь.. Что ты говоришь.. — боится и снова трясётся, а когда теряющий взгляд падает на чужую шею, то его глаза встречают с зелёными, кошачьими и проницательными. Минхо нажимает на курок. Тишина. А потом выдыхает самой судьбе, что патронов больше нет и отпускает ружьё. А Джисон в его руках начинает истерить: — Ты! Ты… Нет.. Нет… нет. Прошу.. Не говори! Минхо хочет как можно быстрее притянуть того в свои объятия, нежно погладить по голове и успокоить. Так, как тогда не смог. Но тот толкается и пятится назад, сталкивается со столом, чашки снова падают и разливаются. — Джисон, прошу.. — у него у самого бардак в голове, а видеть, как человек, которого он любит, глазами боится его. — Не трогай меня! — он кричит, дрожит, лезет на стол, чтобы его не трогали руки, которые его убили. Хан смотрит бешено, не верит, а тот стоит с поднятой рукой и сжимает её в кулак. Виновато смотрит, до ужаса больно. — За что ты так со мной? — тихо шепчет, а слезы текут, а сердце бешено стучит. Он любит своего убийцу, безумно любит, что готов простить. А голос дрожит — М-Минхо… прошу.. обними меня, успокой меня, укрой от всего этого. Я так больше не могу. Минхо, прошу, добей меня, не мучай. Ли больше не может, он хватает его за больные руки и обнимает. А тот ревет ему в плечо, сопротивляется и успокаивается. Минхо не железный, он тоже человек, такой же обречённый, ведь рождён в Доя-гаи. Пускает слезу отчаяния. — Твой отец.. — Молчи. Я уже простил тебя. Просто молчи и обнимай меня крепче. Молчи. «Я не могу молчать, никак нет. Отпусти, или же дай мне слова сказать». — Джисон, я уйду. Я больше не сделаю тебе больно. — голос дрожит, он зарывается в свежие волосы. — Ты, настоящий владелец доя-гаи, не я. Это все твое, я отдам тебе все что есть и все что будет. Я уйду, и никогда больше тебя не потревожу. Джисон сжимает ткань и вопит. Пошел ты, пошел ты, чертов Ли Минхо! — кричит он у себя в голове и соплями мажет чужое плечо. — Эгоист! Ты, чертов псих! — он бьет его по груди, слабо, ведь силы все истрачены. — Сказал, что не обидишь, а сам рвешь меня на кусочки. Ты лжец! — последние слова он уже скулит хватаясь крепче — Не уходи.. Джисон целует бледные губы, так отчаянно и ему больно от того, что его не целуют в ответ. «Доверять вреднее, чем курить. А особенно себе». Минхо жалостливо смотрит, глаза влажные, он губы кривит, чтобы не зареветь. Руками уши гладит, пальцами в волосы зарывается, путается и тоже целует в ответ. Успокаивает и его и себя. — Скажи, что любишь. Скажи, что не уйдешь. — Хан шепчет в губы. — Не уйду. — Обещаешь? — Обещаю. В эту неделю, он впервые засыпает в чужих объятиях. Уже не так холодно, ведь его так крепко жмут к себе, клюют в макушку и гладят живот. — Минхо? Ты тут? — он вздрагивает, боится, что тот снова уйдет, что это снова очередной сон. И уснуть боится, кошмары пугают. Он поворачивается лицом к лицу якудзы и трогает его нос. Потом лёгким движением по щеке и губам. — Здесь. — сонно цедит и целует в губы, чтобы успокоить. — Скажи, что любишь. — тихо просит. А тот молчит, терзает чужое сердце. — Минхо.. — Люблю. Сильно люблю. Больше чем тишину. — он обнимает сильнее и Джисон клюет в губы, окольцовывая шею. Глаза у того блестят, словно хищный кот. А сердце то как бьется и не от тоски, а от любви! Его любят, его не бросят. И засыпать становится намного легче, когда тебя так нежно обнимают и греют своим телом. И утром просыпаться станет намного легче. Не станет. Он поднимается с кровати, сонно трет глаза и зевает. Щупает уже остывшее место, а когда понимает, что здесь никого нет, окончательно просыпается. Ноги путаются, когда он сползает и бежит в гостиную. В доме ничем не пахнет, нет ни запаха сигарет, не запаха отвратительно приготовленного завтрака. Здесь тихо. «Здесь нет тебя. Мои ноги сплетаются, я не могу найти и это только моя вина. Мои ноги связаны так сильно, что я еле двигаюсь, а руки трескаются об углы комнаты, в которых слезы разъедают мое лицо». Он снова один в этом чужом доме. Глаза не верят, но ищут. Он пробежался по всем углам, даже на холодную улицу выбежал. Нет его нигде. Только на столе, его любимые цветы и одинокая бумажка. — Ты обещал.. — дрожащими пальцами и мокрыми глазами её читают. «Джисон, рыбка моя. Я должен тебе целый мир. Я виновен перед тобой, ужасно. Сколько лет прошло? Десять? Больше? А я все думал о тебе, жив ли ты или нет. Счастлив ли ты, мальчик мой или обречён? Я каждую ночь просыпаюсь с мольбой о том, что последние дни, месяца и годы были просто кошмаром. А увидев тебя один раз, дар речи теряешь, я тогда так испугался, думал, что я уже сошёл с ума. По тебе. Мне так совестно. Я слаб перед тобой, Джисон. Ты.. Мое счастья, ты сильный, настолько, что я готов на колени упасть перед тобой! Ты заслуживаешь это место. В моих руках он гнилое, а в твоих же руках оно расцветет. Я купил твои любимые цветы. Душистый горошек. Но вернувшись домой, я вспомнил о твоем отсутствие в моем сердце. И нет, я не знал, предположил, ведь это любимые цветы.. » Джисон не дочитывает и произносит в слух, с дрожащим голосом: — Моей мамы. Что значат эти цветы — прощание. Он мнет бумажку, читая дальше и роняет слезу. Устал уже плакать, кажется, он обречен лить слезы. «Джисон, чтобы ты не думал, но я ужасный трус и слабак. Я думал, если ты будешь моим, если ты будешь в моих руках, вся моя тревога и вина уйдет. Но стало только хуже. Я полюбил тебя. И каждый раз целуя твои губы, чувствуя твой сладкий вкус на моих, горьких, я боялся. Чего боялся, сам не понимал. Своих чувств к тебе. Представляешь? Я испугался, что могу любить кого-то. И взял, сбежал.» — Дурак.. — шепчет тот улыбаясь и вытирает слёзы. «Рыбка.. Давай после работы посидим вечером, посмотрим в окно, в уходящие тяжёлые дни и покурим. Выпьем по чашке ароматного чая с молоком или без него. Послушаем тишину и я вновь утону в твоих безжалостных глазах. Быть может, действительно станет легче? Прощай, моя тишина. Твой Ли Минхо. Люблю.» Джисон одними губами читает последние слова и сжимает в руках бумажку. — Нет… ну почему. — он ладошками закрывает уставшие глазки — Почему все снова меня бросают? «Почему я снова всех бросаю?» Он садится на кресло и устало прикрывает веки.