***
Стайлз полностью снял повязку, окрашенную каплей вчерашней потемневшей крови, демонстрируя зеркалу чистую кожу там, где еще недавно красовалась заметная рана от трубки. Он недоверчиво провел по гладкой коже пальцами, но ничего не изменилось. Ни следа, ни боли, даже дискомфорта не было. Все так, как он подозревал, и ему это не нравилось. Быстро повернув голову в сторону аккуратно сложенной одежды, Стайлз стал переодеваться, унимая на миг возникшую дрожь. Рубашка приятно пахла кондиционером, и нежно льнула к телу, а ее свежий глаженный вид напомнил, как сильно нравилась ему эта одежда, и Стайлз, отвлекаясь от ненужных мыслей, немного успокоился. Закончив приводить себя в порядок, он вышел из комнаты. МакКолл повернул голову, и взяв в руки тетрадь, продемонстрировал ее Стайлзу. — Все в порядке? — уточнил Стилински, видя побледневшее лицо Скотта и свой вчерашний трофей. Тот неуверенно кивнул. — Да. В порядке. Эта тетрадь из лаборатории, где вас держали? Стайлз кивнул. — Я нашел две таких, они были спрятаны в стене. Вторую я отдал Хейден. Правда, ничего не смог разобрать, все на испанском. — Не все, только часть, похоже. Будет лучше, если это услышат все. Оставлю ее пока себе, ты не против? — Ладно, — пожал плечами Стайлз. Все равно он считал, что будет лучше позвать, как минимум, Хейден и Лидию, чтобы разобраться сразу с обеими тетрадями. Скотт начал спускаться по лестнице и помотал головой, принимая как можно более непринужденный вид. Чуть позже они разберутся с записями, а до получения ответа на главный интересующий его вопрос в любом случае, хочет того Стайлз или нет, осталось около двух недель. Он прекрасно слышал, как скакнул пульс друга, когда тот находился в ванной. Всего на долю секунды, но этого хватило, чтобы Скотт с противоречивыми чувствами ждал полнолуние. — Волнуешься перед встречей? — Конечно, — честно признался Стилински и направился прямиком на кухню, ведя себя почти по-хозяйски. Он поставил пузатый стальной чайник на плиту, зажег под ним огонь и полез за чашками. — Если честно, вообще не представляю, какой может быть его реакция. И не представляю, как сильно изменился мой отец за это время. Может, он поседел? Или поправился? Все-таки я следил за его питанием. — Ты уверен, что бургеры и пиццу можно назвать нормальным питанием? Дверца холодильника спасла альфу от колкого взгляда, но он услышал недовольное сопение, и едва сдержал вырывающийся смешок. — Осуждаю! Это вкусно, да и полицейским некогда нормально поесть, а там калорий много. — Ладно-ладно. Скотт поднял бы руки в примирительном жесте, если бы они не были заняты тарелками. Поставив посуду на стол, он снял пищевую пленку и метким броском отправил два комочка в урну. Это не укрылось от внимания Стайлза, занимавшегося приготовлением чая. — Ты же до сих пор играешь в лакросс? — поинтересовался он и залил кипяток в обе кружки. — Сначала я хотел бросить, но когда появился Лиам, почему-то передумал. — В каком смысле? — Он был человеком и при этом играл так хорошо, что тренер хотел сделать его капитаном. Не знаю почему, — откусив сэндвич, Скотт сел за стол и продолжил говорить с набитым ртом, — меня это так задело. — Обычный человек играет лучше тебя в лакросс? Он точно был человеком, а не каким-нибудь сверхъестественным покемоном? Едва сдержавшись, чтобы не прыснуть со смеху, Скотт проглотил сэндвич, но, вспомнив последующие события, быстро стушевался. Стайлз, перестав изображать статую и стоять над душой, уселся за стол и удобно обхватил теплую чашку руками. — Я тоже подумал, что Лиам не человек, — Скотт смущенно опустил глаза, и дополнил уже тише, — и случайно сломал ему ногу. — О, божечки, — Стайлз усмехнулся и закатил глаза, — и как вы без меня выживали и никого не прибили? — он осекся, испытующе глядя на Скотта. — Не прибили же? Скотт уверенно махнул головой и легко улыбнулся. — Не убили. Но с тобой все было бы в разы проще, особенно объяснять вспыльчивому подростку про сверхъестественное и что он теперь оборотень. Хотя нет, — дополнил уже озвученные мысли, потягивая крепкий чай, — хорошо, что ты не видел этого позора. — Ты же понимаешь, что тебе придется все рассказать, как так вышло? — Когда-нибудь потом расскажу, — Скотт натянуто улыбнулся, но мысленно уже проклинал все на свете: делиться подробностями своего фиаско у него не было желания.***
Стайлз сидел за столом. Если внешне выглядел довольно спокойным, то вот дергающаяся под столом нога выдавала напряжение. Он вытер вспотевшие ладони о штанину, то и дело посматривая на часы, висящие на стене — они начинали немного раздражать своим невыносимо громким тиканием в тишине. И Стайлз бросал на них беспокойный взгляд уже в четырнадцатый раз. Скотт позвонил Стилински-старшему двадцать минут назад и настойчиво просил приехать к нему домой, аргументируя тем, что дело срочное, нет времени объяснять и вообще оно не терпит отлагательств. Нехотя Ноа согласился, сказав, что сначала предупредит Перриша об отсутствии и раздаст указания на случай, если встреча затянется. С момента звонка Стайлз был как на иголках, поначалу раздражая Скотта своим метанием из стороны в сторону, а затем непроизвольно дергая то ногой, то рукой, то снова подскакивая и расхаживая от одного угла к другому в томительном ожидании. Послышался подъезжающий автомобиль. Стайлз с надеждой взглянул на альфу, следившего за входом. Тот выглянул через окно и утвердительно кивнул, а у Стайлза, казалось, вот-вот выскочит сердце, а за ним легкие. Двигатель стих. Шериф вышел из машины, поправил форму и быстрым шагом, сжавшись от пронизывающего, забирающегося под одежду, ветра, направился к входной двери. Скотт открыл ее раньше, чем Ноа успел нажать на звонок или постучать. — Скотт. — лаконично поприветствовал Ноа, стремясь, как можно быстрее перейти к делу. У него еще много работы. — Что за срочное дело? — Самое важное из всех возможных. Стилински непонимающе склонил голову, щурясь. Скотт вел себя странно и шериф неосознанно напрягся. В этом городе никогда не знаешь, чего можно ожидать и все, что отклонялось от нормы, заставляло готовиться к худшему заранее. МакКолл отошел в сторону, впуская внутрь дома шерифа и тихо закрыл за ним дверь. Ноа стоял, словно вкопанный в землю, не в силах шевельнуться или издать хоть один звук, не моргающим взглядом глядя на того, кто именно стоял у стола. Сердце пропустило удар. Ноа мотнул головой и отступил на шаг назад, натыкаясь спиной на закрытую дверь. Неуверенность, подобно быстродействующему яду, растекалась по венам и артериям, выжигая изнутри. Если это шутка, то определенно самая жестокая из них. Он бросил недоверчивый взгляд на Скотта, будто ожидая, что тот сейчас сознается в том, что это розыгрыш. Но нет. Он выглядел серьезным. Ноа нервно сглотнул вязкую слюну. — Кажется, у меня галлюцинации…- голос Ноа звучал хриплым и слабым, он провел рукой по резко вспотевшему лицу и протер красноватые глаза, считая, что видение сейчас же испарится. — У вас не галлюцинации, — мягкий тон Скотта и его искренний и открытый взгляд ничуть не успокаивали. Стайлз попытался приблизиться. Медленно. Осторожно. Шаг за шагом подходя ближе. Он осмелился неуверенно, едва заметно дернуть уголки губ в подобии улыбки, выжидающе глядя на самого родного человека на планете. Ноа даже не моргал. Бесконечно измученным тоскливым взглядом, в глубине которого плескались страх и неверие, глядел на сына, больно раня Стайлза сильнее молчания. Что-то внутри ухнуло раненой, лишенной крыльев, птицей. Но он понимал, что и сам бы не поверил в происходящее в подобной ситуации. Полтора года — слишком большой срок для чудес. — Как это возможно… — запнулся Ноа. Он не спешил навстречу сыну, замерев на месте и продолжая прижиматься спиной к рельефной двери. Она — его ограничитель и поддержка одновременно, не давала ни развернуться и убежать, ни упасть. Его губы плотно сжаты, а по выражению лица легко понять, о чем он думает. Все сверхъестественное в этом городе пыталось свести его с ума. Как он может быть уверен… Секундная стрелка часов словно замерла. Время — эфемерная субстанция, невидимым и неосязаемым куполом накрыла их обоих, создавая своих бабочек в янтаре. Стайлз остановился на безопасном расстоянии, давая отцу возможность все понять и обдумать. Он неосознанно перебирал дрожащие пальцы и сглотнул подступивший ком к горлу. Глаза защипало от подступающих эмоций, накрывающих все больше, словно бушующее цунами, и чтобы хоть немного сдержать свою слабость опустил голову, глядя на руки. «Пересчитывает пальцы» — пронеслось в голове Ноа. Он превосходно знал, как и когда его сын делал подобное. Боится, что спит? А он ли? Вдруг это сам шериф на самом деле во сне? Внимательный взгляд Ноа скользил по подростку перед ним. Разглядывал лицо, каждую родинку на коже. Все, что знал в совершенстве. Узнал одежду — именно в ней похоронил сына. В тот день, допоздна отупело пялясь на свежую могилу, усеянную цветами, он напился до беспамятства и безбожно корил себя, что был ужасным отцом и мужем. Он не предотвратил того, что случилось, не уделял достаточно внимания сыну, и как бы ни пытался быть рядом, этого было недостаточно. Это все — его вина. Он — плохой отец. — Папа, я вернулся, — голос дрожал, Стайлз томился в тягостном ожидании, растянувшемся на невероятно долгие секунды, и Ноа, все еще растерянный, со сквозящей болью в глазах, глядел на него почти не моргая. Но так и не найдя фальши и подвоха в происходящем, молниеносно бросился к сыну и решительно сжал в объятиях. Звуки пропущены сквозь толщу воды. Вокруг вакуум. Сейчас, в это мгновение и в этой комнате, есть лишь Стайлз и его папа. Он чувствовал тепло рук, горячее дыхание отца в районе шеи. Чувствовал, как мокнет воротник его рубашки. — Пап, прости меня за все, — он сорвался. Уткнувшись в шею отцу, уже не мог сдержать слез. Дыхание сбилось. Уже не борясь с эмоциями, тихо всхлипнул. Сердце колотилось с бешеным ритмом, едва не пропуская удары. Стайлз сильно, до побелевших костяшек, сжал куртку шерифа, влажными горячими руками собирая складки ткани в ладони. Он слушал неравномерное дыхание папы. Наслаждался крепкими объятиями. Он никогда не думал, что будет так жадно цепляться за то, что еще недавно было самим собой разумеющимся. — Стайлз, мне так тебя не хватало, — прошептал Ноа. Его тихий голос дрожал, как и руки, которыми он взял раскрасневшееся лицо сына, чтобы заглянуть в него. Ему не верилось, что все это правда. И до последнего надеялся, что это не сон. Что он не проснется сейчас в своей комнате в слезах на мокрой подушке, как раньше. Не очнется стоя посреди комнаты Стайлза, в которую зашел по привычке. Больше всего на свете боялся, что все это — безжалостная иллюзия, и на самом деле он все так же один. Однако прежде он не чувствовал жарких объятий и человеческого тепла в ответ. Сейчас все иначе. В груди снова затрепетала надежда. Вспыхнула жизнь. Ее вдохнули в бренное тело, просто существовавшее по инерции. По привычке поглощающее пищу, идущее на работу, раскрывающее дела. Тело без души с пустым стеклянным взглядом. — Я люблю тебя, пап. — Стайлз не успел сказать этих слов раньше, потом — было поздно, но он произнес их сейчас. Это было важно. Ноа, сквозь застилавшие глаза слезы, улыбнулся в ответ, выражая не словами, а действиями всю свою любовь. И Стайлз почувствовал себя невероятно счастливым. Он сгорал. Чувства ярким бушующим пламенем охватили его. Не в силах сдержать эмоции, дал себе волю отдаться им без остатка. Погрузившись в желанные объятия, позволил времени вокруг них замереть. Он вернулся. Все прошло совсем не так, как представлял себе Стайлз. Все прошло намного лучше и он рад, что ошибся.