Императрица из Поднебесной

Очередная выпитая бутыль разбилась об стену, осколки из-под которой регулярно выметал верный камердинер. Человека за столом знобило, но он и не думал прекращать своего занятия, методично опустошая запасы вина. Наследному царевичу, а это и был именно Алексей Петрович, пошел двадцать шестой год, но этих лет ему трудно было дать по тонкости линий и нервности манер. Довольно высокий, широкий лоб обрамлялся по новой моде локонами, бледный до прозрачности цвет лица, на котором еще сильнее выделялся нос, черные глаза, почти постоянно полуопущенные, наводили на предположение или о неудавшейся жизни. Наружностью, казалось, он не походил ни на кого из родных, но вместе с тем напоминал многих: некоторые черты отделенно напоминали дедушку, тишайшего царя Алексея Михайловича; другие, как например, обрисовка линий рта, родных по матери, всего же менее сходства замечалось с венценосным батюшкой. От чего же он так бежал, бежал и прятался и в мути плещущегося вина и в своей же голове, где неминуемо его находили и утягивали в омут ? Он болен, давно и тяжело болен. В его памяти живо вырисовывался облик молодой матери, еще красивой, цветущей женщины, как жертвы нечеловеческого зверства, ясно вспоминались ее страстные ласки ему, материнские поцелуи и огненных, дико сверкавших глаз, нервного подергивания мускулов лица, поднятой мощной руки родителя. Для отца Алеша казался не более как юношей, изнеженным женским воспитанием и испорченным черноризцами и монашками, но которого стоило только отдалить от вредных людей и закалить физическим трудом. На деле же перевоспитание явилось не по силам отцу. У сына оказалась одна общая черта с отцом — страстная упорность, еще более сильная по замкнутости. И чем старше становился, тем сильнее и яснее понимал, что проклят — все от него чего-то ждали : похудевшая, убитая горем мать – изощренной мести за годы своего заточения, московские бояре и святые отцы – возвращения старых порядков, отмену всяких новин, а государевы верные люди — что сделает этот первый, опасный для них, шаг к трону, грозящий многим опалой. И эти многие нападали первыми, беря след, точно охотничьи псы. В такие минуты, когда кто-нибудь выказывал свои просьбы или предположения относительно его будущего, хотелось выть от одиночества, черной, поедающей нутро, тоски. Царевич уже напрактиковался свободно лгать и притвориться, а всякий приезд в столицу превращался с обыкновенной запальчивостью государя в допрос, даром что еще палачей не кликали. Он подолгу молился и не пропускал теперь ни одной службы, а вот у исповеди бывать перестал. Рассказывать о том, что творилось с ним, казалось невыносимо и… опасно, ведь на чужой роток не накинешь платок. Но молитва не рождала в душе ясности, и величественные слова церковной службы падали словно в мутную воду. Мысль о женитьбе сына на Шарлотте возникла у царя давно, когда еще невесте было только тринадцать лет, вследствие предложения барона Гюйсена. Невеста не отличалась ни красотой, ни грацией. Черты лица чисто немецкого типа обезображивались следами оспы, а высокий рост поражал своей худобой; но в политическом отношении этот брак по близкому родству невесты с первыми, влиятельными европейскими дворами вполне мог помочь сближению с Европой. С Шарлоттой они делили супружеское ложе, оставаясь при том чужими друг другу. То, что ничего у них не получится, пришло как-то неожиданно и разом, в тот момент, когда фыркнула на своем немецком, назвав = кем-то вроде пропащего. Действительно, пропащий, он только что тогда унес ноги от Двора — все ближнее окружение его обвинили в предательстве и измене. Копья, раздирающие внутренности, головы, насаженные на шесты, руки и ноги, отосланные в назидание во все стороны света. Снилась потом всякая дрянь — и кол, пронзающий не майора Глебова, а его самого, и чернота, заливающая его глаза. Волки, гложущие его кости. А жене было все едино, что за мысли бродят в голове. Вот поэтому лишь только терпел ее и не более того. Грешно так говорить, но с ее смертью не испытал ничего, ничего кроме.. легкой зависти. Сыскное дело против где-то обнаруженных врагов – а по правде против Алексея — велось уже который месяц. Полюбовница отца, ведьма Катерина, ясно понимая свои интересы, пользовалась своим влиянием во всю его ширину, но не выказывала его напоказ, однако, с удивительным искусством, как будто помимо воли и участия, без перерыва стали выставляться недостатки наследника-сына именно в самых неприглядных красках. Чем он мог помешать, находясь под домашним арестом? Попойка та начиналась, как многие другие — кутаясь в шубу, отчего-то он мерз, заперся у себя. Первые два дня пролетели достаточно спокойно, к вечеру третьего дня, когда молчаливый слуга вновь принес хмельное, двери неожиданно открылись перед главой тайных поручений, графом Петром Андреевичем Толстым. — Что-то вороны рано слетелись по мою душу…— слова давались ему с трудом, язык едва ворочался. — Умоляю вас, Ваше Высочество, успокоиться, в чрезмерном огорчении может казаться Ваше положение в таком мрачном виде, от которого в действительности оно еще очень далеко! — граф медлит, обходит залу своей обыкновенной осторожной походкою и с навостренными, по обыкновению, ушами, поигрывая тростью, с интересом косясь на опустошенные бутыли. — Государь, по великодушию своему и по родственному чувству, обещал помилосердствовать… но если только повинитесь и покоритесь. — Милосердие говоришь, Петр Андреевич… — царевич наградил его презрительной гримасой и уронил голову на сложенные руки. — И что же меня ждет, позволь полюбопытствовать ? Сразу на плаху поведете ? Или яд приуготовили ? — Мы все надеемся, что проявите благоразумие и послушание, исполните свой верноподданнический долг. К славе и силе державы через Вас заключат династический союз… — гость устроился в кресле рядом со столом и придает своим речам заботливый оттенок, однако, видя, что адресат остается глух к воззваниям, резко поднимается, упираясь кулаками. — Довольно юродствовать и будьте благодарны, Вас не заточат, наказания не учинят, всего жениться придется. На прощание Алексей одаряет вельможу каким-то протяжным не то воем, не то хохотом. Не тебе, граф, судить, говорил его жуткий оскал. Осень мелькнула стремительно, как будто лиса норовила улизнуть от охотников: показала рыжий бок и исчезла среди обнаженных черных деревьев. У него руки трясутся, порой что-то трудно становится просто удержать, и он сильнее сжимает бокал с вином, который, наверно, надо отставить, заставляя кожу пальцев болезненно синеть. Когда он спал в последний раз? Этот бесконечный день вырос из бесконечной ночи, а та — из еще одного бесконечного дня, в котором правили собственный страх, понимание того, что ему не выбраться. Отчаяние, долгие месяцы заключения, как в тюрьме. Безысходность и, наконец, обречённость, подарившая ему некоторое спокойствие. Но хуже всего было то, что окружающие опять вернулись к своим надеждам. Приезжавшие сановники — не без очей же! — клоня друг к другу головы в высоких париках, сочувственно перешептывались. Этот-то шепоток, эти пересуды повсеместно, от палат до челядни, мучали больше всего. Он не слышал, конечно, но знал, чувствовал спиной, и это было особенно унизительно. Алексей и ранее замечал, что бабы-поломойницы, прибираясь в его покоях, стали слишком высоко подтыкать подолы. А теперь начали еще и сползать с плеч сорочки, разумеется, совершенно случайно. В тот же день решил, что с него достаточно будет брачных клятв, а после они разъедутся с чужеземной принцессой, да еще, наверное, косой. Художник, знавший что-то о Китае, взялся малевать да изобразил самую что ни на есть образину. — Нашего возьми, весь зеленый ходит… — глубокомысленно рассуждали бездельничавшие слуги. Может, прошел бы мимо, не взял бы в слух, но то, как резко оборвался смех, ясно сказало, о ком шла говорка. Он молча смотрел побелевшим взором, и мужики смущенно тупили очи, один, знать, самый веселый, зажав рот обеими ладонями, додавливал остатний смешок и все гуще багровел. Выждав, сообщил без выражения: — Лошадей готовь, прогуляться хочу. Не то, чтобы он и правда желал этого, однако соблазнительно было взяться за пистоли, как предвкушении скорого, опасного и решающего боя. Время от времени он бы замирал, неотрывно глядя вглубь дула, словно ожидая, что оттуда его вот-вот настигнет пуля. Зимнее небо хмурилось, тяжелей наваливалось на вершины елей. Сопровождающие его — не то пленника, не то возможного следующего самодержца России —тяжело вздыхали, знать, к вечеру запуржит, добраться бы до той поры хоть куда! Они свернули вбок и замерли на пригорке, не веря своим глазам. Опрокинутый возок валялся поперек дороги, лошадь силилась встать, с тонким, плачущим ржаньем беспомощно елозила копытами по снегу. Но держала упряжь, держала мертвая туша второго коня. На снегу алели большие пятна, часть сундуков из возка была открыта. А вон и подрубленная ель, чтобы обрушить поперек дороги… Алексей дал ходу жеребцу вперед, забыв про сугробы, с треском продираясь сквозь кусты. Комментарии : 1) Царевич Алексей Петрович Романов - наследник российского престола, старший сын Петра I и его первой жены Евдокии Лопухиной. В первые годы Алексей жил на попечении своей бабушки Натальи Кирилловны в Москве. С шести лет стал учиться грамоте, немецкому и французскому языкам, истории, географии и арифметике у царского дьяка Никифора Вяземского, человека весьма простого и доброго. После заточения в монастырь в 1698 году своей матери передан под опеку своей тётки Натальи Алексеевны и перевезён к ней в Преображенский дворец, где и жил до 1709 далеко от отца. В момент продвижения шведов в глубь континента Пётр поручает сыну следить за подготовкой рекрутов и строительством укреплений в Москве, однако результатом работы сына остаётся недоволен — особенно царя разозлило, что во время работ царевич ездил в Суздальский монастырь, где находилась в ссылке его мать. В 1711 году заключен брак с принцессой Шарлотой Вольфенбюттельсккой. В браке у царевича родились дети — Наталья (21 июля (1 августа) 1714 — 22 ноября (3 декабря) 1728) и Пётр (12 (23) октября 1715 — 19 (30) января 1730), впоследствии император Пётр II. Вскоре после рождения сына Шарлотта скончалась. Рождение сына и смерть жены Алексея совпали с рождением долгожданного сына у самого Петра Великого и его жены Екатерины — царевича Петра Петровича. Это пошатнуло положение Алексея — он больше не представлял для отца интереса даже как вынужденный наследник. В день похорон Шарлотты Пётр передал сыну письмо, в котором отчитал за то, что тот «не выказывает склонности государственным делам», и убеждал исправиться, в противном случае грозясь не только отстранить его от наследования, но то и похуже. К 1716 году отец требовал от Алексея скорей определиться в вопросе о добровольном постриге в монастырь. Желания и чувства своего сына царь ни в грош не ставил. Примерно к этому году царевич начинает много пить и заболевает чахоткой (туберкулезом).