Императрица из Поднебесной

Еще меньше введенных батюшкой парадных ассамблей Алексей Петрович любил торжественные обеды. Они бывали разные, но непременно заканчивались вспыхнувшей ссорой, такие уж с отцом они были люди. Молодой человек не помнит, когда злость стала занимать так много места в его жизни, и, в глубине души все еще не признавался, что его борьба заведомо проиграна. Нынешний прием еще хуже обычного, под радостный смех, похлопывания по спине и весёлые голоса они с Натальей вынуждены продолжать это представление дураков, каким обернулось их супружество. Рассматривая ее близко, видел, что молодая жена проплакала целую ночь, их ночь, которая должна была стать первой. Девушка отвернулась, уткнувшись в подушки. Заговорить тогда — означало обнажить такие стороны их взаимоотношений, которых лучше было не касаться. — Вижу, как ты меня терпеть не можешь, и это справедливо… — придвинувшись, он покачал головой, но это было очевидно только китаянке. — Как только все успокоятся, куплю тебе именье, встречаться нам придется разве что на Рождество и Пасху. — Ни то, ни другое… — она стиснула в складках платья кулаки, явно порываясь достойно ответить, потом посмотрела на него из-под полуопущенных ресниц, сдерживая себя. — Мы венчаны по закону, и по этому же закону ты не можешь меня оставить! Скептически выгнув брови, он глядит долго с прищуром, будто пытается отыскать какой-то подвох, ищет, как выдавить из нее всю эту спесь, и некое неуловимое превосходство. Как будто с присутствием этой чертовки со всех его ощущений слетел пыльный налет привычности, и они обрели яркие краски. Наконец, молодой муж выдаёт едкую усмешку, уголки его рта остро разъезжаются в стороны: — Ты, когда споришь, сразу хватаешь за горло… — с некоторой долей ленности пожал плечами, не упустив, однако, возможности по пути закрепить за собой первенство. — Но я бы на твоем месте поостерегся, не всегда и не со всеми выходит. — Прирождённый политик. Достаточно ловко управлять словами — и ты ни в чём не виноват! — стояла на своем, держа спину прямо, словно кол проглотила. Он не возразил, однако тем вечером, ему казалось… Нет, он был убеждён, что именно такой Бог задумывал женщину. Они снова умолкли, сосредоточившись на блюдах, подаваемых к пиру, которые приходилось делить на двоих, и до конца обеда держался на расстоянии, поскольку знал: если пробудет рядом с ней еще хоть немного, то не оставит ее упрямого и брошенного пропитанного ядом взгляда, а этого он никак не мог допустить. Исполняя свою роль хозяйки с неподдельной легкостью: она знала, что сказать и как вести себя с каждым из присутствующих, но только когда рядом не было Алексея. Стоило им оказаться вместе, как принимались усложнять простейшие вещи, между ними вспыхивало не то притяжение, не то отторжение, что не могли ни отпустить, ни позволить спокойно жить друг другу. Разместившиеся внизу за длинными столами гости продолжали угощаться, стоял оглушительный гул голосов, раздавались взрывы хохота. Кто-то отпустил шутку насчет большой колбасы, все вокруг загоготали. В конце концов царевич покинул придворных и разобиженную Наталью. В одиночестве он поднялся по лестнице на верхний этаж в свои покои, где обычно занимался делами. Пергаментные свитки и книги счетов теснились на открытых полках. На полу стоял книжный сундук, заполненный доверху томами религиозного и светского содержания. Перед мягкой скамьей удобно расположился пюпитр. Алексей любил эту комнату. Все в ней, в отличии от дважды неудавшейся семейной жизни, было устроено и выверено им самим. Коснувшись пальцами деревянной отделки, заходил по комнате. Он пыталась думать, но его ум превратился в лабиринт, где за каждым поворотом оказывался тупик. Раньше к нему просто подсылали шпионов, чтобы те следили за каждым шагом, за тем, с кем и как долго говорит, кому пишет и куда ездит, и потом докладывали своим хозяевам, но и Меньшиков и старая ведьма Катька всегда действовали чужими руками и вряд ли решились бы приказать его убить в том остроге. Оставался еще один человек, чьи бы повеления, даже такие греховные, исполнились. Ему стало так противно, что по телу побежали мурашки. Батюшка наверняка тоже все это понимает. На мгновение Алексей остановился, чтобы посмотреть из окна на мраморную статую в саду. Она изображала мужчину в боевом нагруднике и развевающейся тоге. Римский герой стоял, подняв руку, словно посреди пламенной речи, и направив пустой взгляд за горизонт. Гай Юлий Цезарь, вероломно убитый своим сыном. А был ли у Брута страшный выбор ? У него в животе возникла сосущая пустота – от возбуждения и тревоги. Тем же вечером камердинер Прошка как назло передал, что князь Трубецкой просит о встрече, однако дело настолько щепетильное и опасное, что лучше наследнику направиться по церквям – отстоять службу в одной, прежде чем направиться по верному адресу. Князь Юрий, способный управляющий, хороший дипломат, некогда сопровождал его в поездке по Европе и оставался одним из немногих верных людей. Он был прямым потомком тех древних родов, что всегда втайне правили Русью. Он был настолько знатен и богат, что не страшился всей этой вороньей стаи, разведенной государем, алчущей выклевать очи любому, кто встанет у них на пути. Алексей, осеняя себя крестным знамением, украдкой покосился на вошедшего и смущенно отвел взгляд, делая вид, что усердно молится. — Позволю себе поздравить Ваше Высочество с возвращением из ссылки и со свадьбой… — князь начал тихо и издалека, останавливаясь попеременно, будто осматривал древние образа. — Ты же все знаешь, Юрий Юрьевич, знаешь, что не с с чем! — царевич выпрямился во весь свой рост, и собеседнику пришлось запрокинуть голову, чтобы встретиться с ним взглядом. Его глаза блестели, а челюсти судорожно сжимались. — Выйдем ? — князь хмыкнул, подался вперед и отворил одну из створок богато украшенных дверей, пропуская августейшего воспитанника в своеобразный притвор и тут же запирая дверь, отрезав таким образом путь любому постороннему наблюдателю. Слова его попечителя звучали глухо и доносились будто бы сквозь мягкую, набитую тряпьем, стену. Алексей все еще не был уверен, поступает ли он правильно, не то что ,принимая во всем этом участие, а даже помышляя. Да, он сам своим поведением демонстрировал ближнему окружению, что упрям еще больше своего родителя и единение между ними не возможно, пусть уверял себя, что сдался этим мыслям, точившим его долгие годы, и сколько бы усилий он не прилагал, все будет обращено в прах, пусть сам просил ему докладывать, и наделся, что князь действовал в его интересах тоже, но давало ли все перечисленное ему право так распорядиться судьбой родных по крови? Трубецкой вернул его с небес на землю, и, будучи мастером в таких играх разума, нашел слабое место, посеял семя сомнения продолжал давить небрежным жестом или полуправдой: — Боюсь, что времени почти не осталось… Не забывайте, что историю пишут победители, и если не начнете действовать, уж они проследят, чтобы была изложена именно их версия событий. Они не будут милостивы. Конечно, ему не забыли донести, что на днях между Петром и Святейшим синодом произошла яростная стычка. Судя по тем сведениям, которые за большую мзду удалось выведать у слуг, находившихся в пределах слышимости, святые отцы отказались признавать первый брак царя незаконным. Лицо монарха, внезапно проявившийся слабость и хворь не позволяли ему вставать и ходить, было страшное: шея будто вдвое вытянулась, вздулись свирепые желваки с боков сжатого рта, он тяжело дышал. Большая жилистая рука с коротким рукавом, лежавшая среди дохлых карамор, искала что-то... нащупала гусиное перо, сломала. В свои покои Алексей вернулся под утро, что-то возразил Прошке, оголив себя настоящего — серьёзного, уставшего, расстроенного человека, и рухнул на скамью. Потряс тяжелой мутной головой, свесил на грудь, ища ответ на главный вопрос, мысленно называя себя трусом, вечно скрывающимся за своими саркастичными и едкими шутками. Какой смысл бояться кары Господни и радеть о спасении души, если, кажется, есть только полный пороков мир, который невозможно изменить. Мир, в котором можно и нужно быть безжалостнее своих врагов. Он прикрывает веки, сползая по стене, которую еще минуту назад безжалостно колотил, и почти молится, чтобы его вера оказалась не напрасной, а принятое им решение было единственно правильным, молится, вздыхая полной грудью. Его красные глаза косят от усталости, однако тонкие черты скривились в какой-то пьяной улыбке. Комментарии : 1) Позволю себе напомнить, что образ Алексея Петровича здесь художественный, сохранившиеся о нем свидетельства и мнения современников диаметрально противоположны. Вопрос в том, был ли этот заговор. Если был, то Петр выступает как жертва – преданный сыном отец вынужден в интересах страны согласиться на смертный приговор собственному чаду. Если заговора не было, то жертва – Алексей. Этот несчастный молодой человек не соответствовал высоким запросам своего великого отца, за что был обвинен во всех смертных грехах и уничтожен. 2) Вокруг царевича, действительно, примерно к 1715-1717 гг. сформировался определенный «кружок», участники которого поддерживали его в период конфликта с отцом и желали его воцарения. В него входили: князья Долгорукие, князья Голицыны, князь Б. П. Шереметьев, А. В. Кикин, дипломат Б. И. Куракин, княгиня Е. Троекурова (сестра А. Лопухиной), А. Лопухин (брат матери), многочисленные представители духовенства (включая местоблюстителя патриаршего престола С. Яворского). 3) Князь Юрий Юрьевич Трубецкой — русский государственный деятель, действительный тайный советник, сенатор, младший из двух князей Трубецких конца XVII века, племянник В.В. Голицына, фаворита царевны Софьи (сестра Петра, тетка Алексея). В 1710 г. сопровождал царевича Алексея Петровича в Дрезден для усовершенствования образования.