Последний станет первым

Дул легкий приятный бриз, светило из окон полуденное солнце. Минуя прохожих, лавируя в танце меж них, я следила за беловолосой макушкой, видневшейся впереди. Во время завтрака я заприметила его, сидящим в небольшой кампании за дальним столиком. «Белые, словно снег волосы, всегда растрепанные, словно бурным ветром. Фактурное лицо с прямыми чертами. Что глаза, что стремящийся кверху изгиб губ — лукавы, но беззлобны. Уши чуть оттопырены», — по описанию, что дал мне Фест, я почти с первой попытки смогла определить нужного мне человека. Распрощавшись с товарищами, я легкой стремительной поступью следовала за парнем, от которого все никак не хотели отставать его друзья. Но, продолжая идти вперед, не спуская глаз с юноши, я не замечала все обращения и вопросы, кружащиеся возле меня. Кто-то даже хватал меня за руку, пытаясь обратить мое внимание к нему. Махнув головой, я скидывала чужое прикосновение и шла дальше. Разнонаправленные потоки студентов пересекались, переплетаясь друг с другом, задерживая меня. Белое пятно затерялось в разноцветной массе других. Я рванула за его призрачным следом, расталкивая толпу. И вот он — один, без приятелей, выглядывает из массива учеников и сворачивает в изогнутую арку, над которой надпись «Библиотека». Я — за ним. Последний шаг, прощай скопище. Я ныряю в просторный, залитый светом, зал. И в нем — пустота. Не увидев желанное перед собой, я начала осматриваться по сторонам. Среди высоких книжных полок никого не было. Пройдя меж рядов, скользнув взглядом вглубь, я тяжело вздыхаю. Все же ушел от меня. — Я за твоей спиной, — бьет колокольным звоном мягкий и смешливый голос. Оборачиваясь, я нахожу парня, стоящего в другом конце книжного ряда. Он стоит расслаблено, лениво спрятав руки в карманы брюк. Солнце очерчивает силуэт. Знакомый ветер дует через открытое окно, долетая до меня. Сглатывая слюну и набирая в легкие больше воздуха, я выдавливаю дружелюбную улыбку и говорю: — Добрый день, Артур. Уделишь мне немного своего времени? — но мне нужно не просто твое время, но и внимание, и желательно — согласие. Хэйвен смотрит на меня ни капли не удивленно, но заинтересованно. — Раз уж ты знаешь, как меня зовут, то мне бы хотелось, чтобы и ты представилась, — предлагает он. — Я — Далия. Если это о чем-то тебе скажет, — я усмехаюсь. — Скажет, — невесомое качание головой. — Так о чем ты хотела поговорить? С чего мне начать? Мне нужно его зацепить чем-то. Но сделать это трудно, зная его характер поверхностно. Артур — бывший староста Хартстамбула. Не зря он занял эту должность. Возможно, стоит потянуть именно за эту ниточку… — О твоем общежитии, о том, что там творится, — надавливая на слово, всматриваюсь в кристальные голубые глаза Артура. Я жду реакции: хмурости бровей, поджатых губ, посерьезневшего взгляда или, хотя бы, собранности в движениях — но не получаю ничего из этого. — Ты слышал разговоры студентов. О наказаниях за неправильный выбор чая для вечернего распития или за поедание гамбургеров в неположенный день? Ты ведь понимаешь к чему я клоню, так ответь мне. Почему ты так равнодушен? Стоишь передо мной спокойный и улыбаешься, как будто тебе плевать на то, во что превращается общежитие. — Слышал, — односложный ответ, неизменная поза. — И что ты думаешь об этом? Разве тебя не возмущает тирания Риддла? — становлюсь честнее и напористее. Его губы дрогнули, но сразу же расслабились. Достает руки из карманов и скрещивает на груди. Зацепила. — Конечно, он перегибает во многом, но все же старается поддерживать порядок. Все образуется, — благодушно объясняет он. Образуется, конечно, но вот только, что ты подразумеваешь под этим? Думаю, уж точно не почернение Риддла. — Но он переходит границы. Студенты начинают роптать. Скоро будет бунт, — сказала я, складывая руки подобно моему собеседнику. Плохо, я начинаю нервничать. Если Артур не сделает то, что мне нужно, то мои планы расстроятся. Это не критично, но… я просто хочу изменить, совсем чуть-чуть, ход истории. Ха. Далия, ты становишься эгоистичней. Как быстро твое «буду придерживаться сценария» превратилось в «изменю правила игры по-своему усмотрению», стоило привыкнуть к пребыванию в чужом мире… — Ха, — он лишь тепло смеется. — Не беспокойся, такого не произойдет, — Артур отводит голову в сторону, вспоминая что-то свое. Я вскидываю бровь, впиваясь взглядом в Артура. — С чего ты решил? — теперь не пытаюсь звучать любезно, напрягаюсь в чертах лица. Повернувшийся Артур тоже растерял былую невозмутимость. — Все боятся Риддла. Его способность. Никто не сможет противостоять ему в магической схватке. А терять магию слишком болезненно для волшебника, чтобы рисковать, играя в героя, — слова сочатся насмешкой, но облик застыл в сухом недовольстве. Смотрит на меня так, будто хочет поскорее отвязаться от ребенка, задающего неудобные вопросы. Хочет избавиться от меня? Не нравится разговор? Отмахивается от него, как от назойливой мухи? Да какого черта? Он же все понимает. В Хартстамбуле, и это не преувеличение, цветет буйным цветом самоуправство Риддла, ученики боятся своего старосты, лишнего слова сказать или жеста сделать, возносят ему оды, как царю… Все это… Видя все это в реальности, а не на экране телефона, я не могу просто взять и забить на ситуацию. Это не нормально. Да, Роузхартс пытается обеспечить развитие общежития, сделать его лучше своими методами, но на самом же деле он только «причиняет» добро. Он — израненная собственной семьей душа. Он не может править, пока настолько уязвим. Ему нужен катарсис. — Ты… почему ты не вмешиваешься? — голос срывается на низкие ноты. — Почему просто наблюдаешь за всем, ничего не делая? — размыкая руки, я делаю шаг навстречу парню. Стоя в метре от него, я смотрю на него снизу вверх, оттого его снисходительный взгляд кажется еще более раздражающим. — А почему я должен? — спрашивает он, натягивая полуулыбку. — Может потому что ты Белый Король? Последнее к чему я могу прибегнуть — его прошлое. Он возглавлял общежитие несколько лет. Его поддерживали. Его уважали. Он не был тираном. И он сам выбрал занять это место. Так как, такой как Артур, может сейчас закрыть глаза на проблемы Хартстамбула? Царапая ладони ногтями, я смотрю на Артура, пытаясь достучаться до него через взгляд, через чувства, через собственное негодование. Лицо юноши кривится в непонятной эмоции — смеси растерянности и боли. — Это в прошлом. Они, — указывает он на студентов, — сами выбрали себе «короля». Кто я такой, чтобы навязывать им собственную волю? — так же, как и я, он переходит на низкий тон, колко заглядывая в мои глаза. И это правда так. Артур говорит разумные вещи. Они действительно выбрали путь смирения, не пожелав бороться за свои права. «Кто я такой, чтобы навязывать им собственную волю?», — эхом отдается в сознании. Но, нет, разве это правильно? Разве верно будет отступить сейчас? Разногласие зреет внутри, опускаясь тяжестью на сердце. Я понимаю, что Хэйвен прав, но я не могу это принять. «Опять возомнила себя центром мироздания?», — едко звучит собственный голос. «Снова решила лезть в чужой монастырь со своим уставом? Думаешь, что если несколько раз у тебя получилось добиться справедливости, то теперь все будет идти так, как ты задумала? Дорогая, не слышала фразу: «Если тебе не страшно, значит тебя еще не пугали»?», — скрежетом раздается шепот. «Не обманывай себя». Нет… Нет. Я не хочу признавать это. Зачем тогда это все? Почему я опять застряла в месте, где слабым отведены лишь второстепенные роли, а сильные правят балом, сметая «пешки» со своей доски и разбивая те в кровавые ошметки? Почему я опять вынуждена наблюдать за этой мерзостью? Мало ли мне было одиннадцати лет мучений? Я не могу смириться. Не хочу. Не могу. Хотя бы здесь, в этом странном мире, граничащим с безумной сновидческой фантазией, я не отрину свои принципы, не отрину себя. Если нужно пожертвовать чем-то, чтобы изменить ход событий, то я сделаю это. — Ты, — я останавливаюсь, пытаясь сдержать рвущееся из груди рычание. — Тебе совершенно наплевать на всех этих людей? — дыхание сбивается, задерживается все дольше и дольше. — Плевать, что сам Риддл запутался в себе, что твои однокурсники — пустоголовые и безвольные лизоблюды, которые и знают только, что болтать за чьей-то спиной, а в лицо улыбаться? Плевать на то, что все общежитие какая-то карикатура средневекового королевства? Плевать на то, что потом все эти люди выпустятся из колледжа и понесут во внешний мир эту грязь? — я закусываю от досады нижнюю губу. — Ты понимаешь что делаешь? Все идет с низов. Закон развития. Ребенок, приученный к страху и раболепству, останется таким, будучи подростком. И, скорее всего, не перестанет таким быть и к зрелости. Ведь так проще. Проще смириться, проще отмахнуться от проблемы, проще обмануть себя, сделав вид, что тебя все устраивает. А потом, окажется, что вся твоя жизнь была вовсе не твоею жизнью, а чужой — потому что ее контролировали все, кроме тебя. Глаза заболели, начиная слезиться. Пожалуйста, только не сейчас. Избегая проявления слабости, я опускаю голову. Стараюсь проморгаться, чтобы ушли слезы, но ничего не получается. Они рвутся наружу все сильнее. Как-будто каждый мой успокаивающий вдох-выдох делает только хуже, поднимая со дна бурю затаенной обиды. Протяжный тяжелый вздох — с его стороны. Слеза стекает по щеке — с моей. И лишь тепло чужой руки заставляет поднять взгляд, не страшась показать уязвимость. — Пожалуйста, — Артур аккуратно убирает слезу с моей кожи, — пожалуйста, — повторяет он, собираясь с силами, — не принимай это на своей счет. Это не стоит твоих слез, — взгляд потеплел, голос вновь сделался мягким. Почему же? Почему это не стоит моих слез? Из-за чего же мне тогда плакать? Почему ты не видишь того, что вижу я? Весь мир утопает в зыбком и топком бессилии… — Н-нет, — голос дрожит. — Нет, — выравниваю. — Не могу. Я не сдамся. Мне уже все равно на то, к чему это приведет. Я просто хочу, — прикрываю на мгновение глаза, — чувствовать себя человеком. Понимаешь? Я была уверена, что и в нем гнездилось гнетущее чувство, что снедало меня. Нужно лишь убедить его, нужно лишь еще немного… — Понимаю, — отвечает он. От мимолетной радости заходится сердце. — Тогда выступи против Риддла. Тебе не обязательно свергать его. Просто брось ему вызов. Все остальное — оставь мне. Он… — хочу рассказать Артуру о том, что нужно привести Риддла к оверблоту, чтобы помочь последнему очиститься и избавиться от марионеточных ниточек, завязанных его родителями, из-за которых он и делает все это, но все мои фантазии разбиваются, стоит Артуру заговорить вновь. — Нет, — хлестко, словно пощечиной, меня обрывает и заставляет замолчать одно слово. Но почему?! — Я не стану этого делать. Не имею на это права, — отрезает он. «Думаешь, что если несколько раз у тебя получилось добиться справедливости, то теперь все будет идти так, как ты задумала?», — и вновь всплывает злое пророчество. Артур отходит от меня на шаг. — И ты не совершай глупостей, — оставляет напоследок эти слова, перед тем как скрыться за поворотом. Дует легкий приятный бриз, светит из окон полуденное солнце. Тепло окутывает библиотеку. Только моя кожа ледяная, будто я стою посреди морозной зимней стужи. *** Кровавые всполохи сумерек грозят прорваться через окна. Но нет — шелестят бархатные шторы, скрывая комнату от багрового света. Часовая стрелка давно перелетела через «21:00», а это значит его больше никто не потревожит. Достав из нижнего выдвижного ящика спички, Риддл прошелся по кабинету, зажигая одну за другой свечи. Не удивлены ли вы тем, что у старосты есть собственный кабинет? Это и правда не обыденность, а исключение. Когда к власти над Хартслабьюлом пришел Риддл, он сразу установил в общежитие новые порядки, новые законы и, как следствие, появилось рабочее пространство для главы. Ведь все должно быть структурировано. Разложено по своим местам. Устало он сел в кресло, обитое бистровым велюром. Потянувшись к кипе бумаг, он взял несколько и положил перед собой. Принялся вчитываться в них, но уже через минуту просто откинулся на спинку, ероша алые волосы. Закрыв глаза, Риддл пытался вернуть ясность сознания, сбросить тяжесть с плеч, смахнуть боль, сдавливающую голову тугим обручем. Но разве не наивно было полагать, что все это пройдет? Последние дни приступы мигрени стали частыми спутниками Роузхартса. Куда бы он ни пошел — на занятия, в библиотеку, в сад или в комнату — везде за ним следовали они. Сон — пусть и пятичасовой — не помогал, оставляя после себя не обещанную легкость и энергичность, а пресловутое раздражение и изнемогающее тело. «Что я должен сделать чтобы это прекратилось?», — всматриваясь в побеленный потолок, Риддл спрашивал сам себя. Он прекрасно знал, что следует сделать — как никак, родители — врачи — но он не хотел этого. Ему осточертели эти походы в медпункт, проверки здоровья, сдачи анализов. Хотелось, чтобы все прошло само собой. Чтобы не пришлось тратить на это драгоценное время. Ведь он же может позволить себе хотя бы это? Медленно руки сползли вниз по шее и груди, обессилено опускаясь на кресло, но голова осталась поднятой вверх, будто парень видел что-то, что не мог увидеть никто другой, на этом обычном белом потолке. — Тук-тук, — торопливый, но короткий стук отдался в дверь, заставляя Риддла вынырнуть из вязкого омута мыслей и собраться: спина прямая, непроницаемое лицо, в руке — документы. «Кого это принесло в такой час?», — подумал парень, вздыхая. — Войдите, — повышая голос, отдает команду Риддл. Поздний гость не заставляет ждать. Поднос с чашками чая — первое, что видит Риддл. Можно расслабиться, это Трей. Отложив бумаги, парень слабо улыбается, приветствуя старого друга. — Я решил, что тебе не помешает кружка травяного чая перед сном, — сказал Трей, выходя вперед и прикрывая спиной дверь. — О, премного благодарен, — встав с места, Риддл прошел к столику для чайных церемоний, где стояли несколько небольших стульев с округлыми спинками. Чай разливается по кружкам, запах трав наполняет комнату. Двое юношей сидят напротив друг друга, в молчании пробуя аромат на вкус. Тишина никогда не смущала их, не ставила в неловкое положение. Оба студента были загружены работой и учебой из-за чего к концу дня валились с ног. А днем, бывало, тоже сил не доставало для общения. Потому молчание было желанной возможностью отдохнуть, наслаждаясь обществом понимающего тебя человека. Но, увы, сегодня гармонии суждено подвинуться, уступив место злободневным разговорам. Если, конечно, Трей решится… — Как ты сегодня? — спрашивает заместитель. — Опять головные боли? — облокотившись на ноги, парень чуть ссутулился и придвинулся к собеседнику. «Ха. Спрашивать бессмысленно». — Все по-прежнему, — подтверждает Риддл, осторожно отпивая чай. Нос приятно покалывает горячий пар. Да, все по-прежнему. Трей знает, что Риддл страдает. Знает, как тот устал. Но им нужно поговорить. Откладывать больше нельзя. — Знаешь… — начинает робко тот, собираясь озвучить задуманное, но вместо этого переводит тему: — Видел, какой переполох утром был? Кто же знал, что в колледж примут двух девушек и демона, — он начал самозабвенно рассказывать о случае в столовой, так, будто действительно был заворожен этой новостью. — Слухи ходят, что одна из них обладает силой, способной подчинять призраков, — глупые, бессмысленные фразы выпрыгивали из его рта, стремясь отвлечь внимание Риддла. Разговорить его. Расположить к беседе и плавно затронуть важное. «Красная Королева» прекрасно видит скрытую нервозность приятеля, но допытываться не станет — когда нужно будет, сам расскажет. Не сказать, что Риддла совсем не интересовали события, происходившие в колледже, но все же парень устало потер виски, усмехнувшись про себя. Сделав притворную заинтересованную улыбку, он говорит: — Ха? И что же это за сила такая? — ставя руку на подлокотник, он подпирает ей потяжелевшую голову. «Как же хочется спать», — мелькают мысли в аловолосой макушке. — Ну, об этом уже ничего неизвестно. Была группа студентов, что общалась с ней и другой девушкой, но они не поделились никакой информацией. Одно ясно: они находятся здесь официально и с позволения директора. — Это-то понятно, — тянет уголок губ вверх. — Кроули делает, что хочет и никого не спрашивает. Удивляюсь, как такой непутевый директор до сих пор не развалил колледж. Для Риддла не было «ниоткуда взявшихся учениц-девушек», не было и «волшебницы, обладающей странной магией и знавшейся с призраками», было только «две ошибки, что рушили и без того хрупкий порядок в Ночном Вороне». Самоуправство директора не могло не раздражать. А как иначе? Если твой подчиненный — дурак, — это можно претерпеть, а если твой начальник — дурак, — это трагедия, достойная трех увесистых томов. Роузхартс уверен, что Кроули в который раз затеял новое развлечение, наплевав на все правила и законы. «Почему вокруг меня одни слепцы?», — вопрошает сам себя староста, не видя собственной слепоты. — Да, — посмеивается в ответ Трей. — Это правда загадка. — На это полугодие, — резко сменив тему, начинает Риддл, — он запланировал в два раза больше мероприятий, чем на прошлый год. Не знаю, что его сподвигло на это, но он собрался возродить старые традиции, начав справлять языческие праздники, — пламень свеч, словно почуяв родственный дух, загорелся ярче, создавая чернеющие тени на лице парня. — Уже сейчас нужно начинать готовиться к Мабону… Он будет сразу же после соревнования по магифиту… Через три дня. Кроули хочет закатить банкет для всех общежитий, потому придется постараться, чтобы успеть выполнить все планы. — Это и правда… неожиданно. Хотя, вспоминая некоторые моменты, думаю, в Кроули можно было заметить склонность к этому, — спокойный и низкий голос Трея убаюкивает Риддла. Просто держать глаза открытыми становится непосильной задачей. Но все что делает Риддл — хмурится и ведет головой, пытаясь отогнать дремоту. — Так о чем ты хотел поговорить? — спрашивает юноша, решая, что все же не следует затягивать разговор. Завтра его ждет ответственный день — День Нерождения. Более того, сначала нужно будет посетить все занятия и только потом заняться приготовлениями к торжеству, чтобы начать в сиесту. Нужно выспаться хотя бы сегодня. Однако, Трей не спешит вслед за другом, а лишь мнется, не в силах найти правильные слова. — Что тебя так сильно волнует? — повторяет уже обеспокоенно. В самом деле, что же произошло, раз перманентно спокойный и уверенный в себе Трей так тушуется? — Мне поступило много жалоб от студентов, — префект напрягся, предчувствуя дальнейшие слова. — Они все недовольны тем, что получают наказания за малейшие проступки. Ты, — он замялся, заглядывая в серые глаза Риддла, — не думаешь, что обезглавливание излишне? — а те опасно сверкают из-под спущенных век. — «Излишне»? «Малейшие»? Трей, закон есть закон. Те, кто его нарушают должны быть наказаны, — чеканит староста, сжимая свободной рукой подлокотник. — Я всего лишь выполняю свою работу. Они же — отбились от рук. Если даже директор в этом колледже позволяет студентам чрезмерные вольности, то кому-то необходимо заняться перевоспитанием. Почему Трей задает ему подобные вопросы? Он ведь и сам должен все понимать. Без сильного лидера толпа бессильна. Она инертна, безыдейна, податлива и боязлива. Кто-то должен взять на себя роль «пастуха», чтобы «стадо» не заблудилось. И этим кто-то является Риддл. Но по какой-то причине Роузхартс не видит согласия в друге. Трей молчит, не оспаривает, но и не поддерживает. «Что заставило его измениться?», — думает парень, смотря на сникшего Кловера. «Он всегда был на моей стороне. Мы вместе шли к цели — месту префекта и его заместителя. Мы оба хотели изменить структуру и правила Хартслабьюла. Оба… Так почему же сейчас он колеблется?», — на мгновение Риддлу показалось, что фигура Трея меркнет, превращаясь в легкий туман, который бесследно испаряется, оставляя его в одиночестве. Сморгнув наваждение и увидев, что это лишь помутнение рассудка, он все равно не мог отделаться от ощущения, что между ним и Треем появилась глубокая пропасть. И ни один из них не может ее пересечь. Терять кого-то слишком больно. Слишком больно, когда в тебе разочаровываются, тебя отвергают, а потом просто уходят, будто и не было никаких отношений, будто и не было ничего… «Нет, подобного не произойдет», — убеждает себя Роузхартс, в глубине души подрагивая. «Да, подобного не произойдет. Ведь я все делаю правильно. Как и всегда. Да, мама?» *** Я стояла, не двигаясь и ничего не говоря, ошеломленная собственной догадкой, родившейся после того, как Эйс и Дьюс переступили порог Ветхого общежития. Да это же Траляля и Труляля! Сразу вспомнились их образы в фильме «Алиса в стране чудес» от Тима Бертона: маленькие, толстенькие, с круглыми большими лицами, на которых глаза, нос и губы были помещены в самую середину — словно творог в ватрушке. — А-ха-ха, — неуместный смех мечется по комнате, в то время как ребята замолкают в недоумении смотря на меня. — Далия, с тобой все в порядке? — даже Гримм глядит на меня с опаской, наверняка думая: «Вот больная!» Но что мне до этого? Гляжу на Э-Дьюса и снова захожусь смехом, сгибаясь пополам. — Д-да, со мной все хорошо. Просто вспомнила один анекдот, — оправдываюсь я. — О! Расскажи! — расслабляется кот, подходя ближе. — Увы, но нет. Мой юмор… слишком специфичен для этого мира, — восстанавливая дыхание, я разгибаюсь, после чего мой взгляд падает на несколько пакетов, что держат парни. Интересно, что же они принесли? — Давайте посмотрим, что вы нам принесли, — говорит Рая, будто озвучивая мои мысли, и принимает из чужих рук пакет, заглядывая внутрь. Она подходит к столу, мы следом. Вместо покоцанного и поломанного деревянного стола на его месте стоит новенький белый. За прошедшее воскресенье я, Рая, Гримм и Дьюс с Эйсом провели генеральную уборку в прихожей и гостиной. Вынесли вещи, просушили их, очистили от плесени и пыли пол и потолок, на стены поклеили сливового цвета обои. Правда, что делать с подгнивающими и скрипящими досками не придумали. По-хорошему, их бы заменить полностью, но наших сбережений не хватит. Однако, нашим спасением стали ковры. Тоже фиолетовый между прочим — как говорится «fashion is my profession». Да, многие могут сказать, что мы переборщили с фиолетовым, но у нас есть хорошее оправдание — мы чтим традиции! От Кроули мы узнали, что когда Ветхое общежитие еще функционировало — а это было лет так пятьдесят назад — то его цветом-символом был пурпурный. Поэтому мы с Раей и Гриммом сошлись на том, что будем придерживаться этой цветовой гаммы. Отремонтирована была лишь гостиная, даже не первый этаж, а предстояло поработать еще и над вторым! Не представляю сколько времени уйдет на это. Дир, конечно, дал нам недельку свободную перед началом занятий, но разве ж нам ее хватит? Учитывая завтрашние события… К слову о них. Каштановый пирог был испечен, как поведала мне Раиса. Никто не вспомнил, что это нарушает закон Червонной Королевы. И слава Богам. Если бы и эта деталь была искажена, я бы ушла в запой. Кофейный, конечно. А что до Артура… Эх, ну как можно было расплакаться при нем — незнакомом человеке? Позорище. Я отвернулась от других, как будто именно они были свидетелями моих недавних слез и могли припомнить мне этот случай. Я действительно перестаралась. Точнее, слишком расчувствовалась. Не стоило так раскрываться перед ним. Но как я могу себя винить? Я вообще-то уже говорила, что у меня психика-то не стабильная. Учитывая здешний контингент, я буду как рыба в воде. — Так, — девушка начала доставать из пакетов содержимое, выкладывая его на стол. — Пять порций?.. — она оборачивается на несчастливый дуэт. — Собы с говядиной, — подсказывает Эйс. — Собы с говядиной, — повторяет Рая. — Дальше… Яблочный пирог… О, — протягивает она. — Чайник. — Дорогие мои, — обращаюсь я к парням, — вы зачем притащили это сюда? Не поняв меня, они вытянулись в лицах. — Как зачем? А чай как ты будешь разогревать? — кипятится Эйс. — На огне, — уверенно отвечаю я, так и не придумав, как на практике реализовать свою задумку. — И как ты себе это представляешь? — вскинул бровь рыжик. — А как ты себе представляешь использование электрического чайника без электричества? — парирую я, стуча пальцами по виску. — А-а-а! Блин. Точно, — протягивает тот. Дошло. Осенило наконец! — Надо головой думать, — начинайте уже. — Ну-ну, Далия, не будь так строга. Они, наверняка, просто забыли, — вступается за мальчиков Рая, выложившая все из пакетов и принявшаяся их складывать. — Мы ведь целый день работали над пирогом. — Ладно. Извиняюсь, — бросаю небрежно в их сторону. Да, я понимаю, что иногда бываю слишком резка, но и они часто творят какую-то дичь… — Тогда как нам разогреть чай? — спрашивает Дьюс, потирая подбородок. О, лучше бы ты не спрашивал. — У меня есть идея, — начинаю я, ухмыляясь. — Как насчет котелка? — стреляю глазами в парня. — О! — сразу вспыхивает догадка. Конечно, твоя ведь тема. — Хорошо, — он принимается за волшебство, прикрывая очи. — Только котелок с ножками! — спешу добавить я. Надо же будет ставить его на горящие поленья. — Понял, — кивает в ответ. Секунды идут, все в ожидании. Вскорости мерцает вспышка подле нас. Неприятное предчувствие проходит по телу. Я, надеюсь, он не воспринял мои слова про «ножки» буквально? Нет! Я не хочу этого видеть! К моему счастью, исчезающее белое сияние являет нам обычный черный котел с длинными ножками — проблем с установкой его на огонь не возникнет, к тому же поленья-то не совсем поленья, а так — деревяшки, оставшиеся после расхламления дома. — Ого, Дьюс, ты молодец, — искренне хвалю его. Честно, ожидала худшего. Теперь стыдно за то, что так низко оценивала его способности. — Да ничего такого, — он неловко отводит взгляд в сторону. Право, ну что за милашка. — Пф. И что тут такого? Только свои котелки и умеет призывать, — вскинулся Эйс, чья физиономия перешла из состояния «нормальное лицо» в «криминальная рожа». Дьюс тут же хотел съязвить, но я была быстрее: — Ветродуям слово не давали. Ой, прости, ты же сейчас даже и ветерок не призовешь, — в деланном беспокойстве я приложила ладонь к лицу. — Ха-ха-ха, — надрывался от смеха Гримм, распластавшись на диване из черного флока. — А-а-а, — рычит рыжий. — Как можно быть такой жестокой? — возмущенно смотрит на меня. — Кто знает, спроси у моей матери, — непреднамеренно изо рта вылетает фраза. И я пожимаю плечами под недоумевающие взгляды. Ну, проговорилась, бывает. — Просто забейте, — так всем будет легче. Ребята исполняют мою просьбу. Мы кипятим воду, достаем из термобоксов лапшу и пробуем ее на вкус. — Ах! Какой потрясающий вкус сладко-кислого соуса. Блаженство вкуса! — Гримм осыпает комплиментами стряпню из Мостро Лаундж. — Это и правда очень вкусно, — поддакивает Рая. Соглашусь, соус действительно прекрасен, но вот эти грибы… — Фу, — насупливаюсь я. — Что такое? — спрашивает Дьюс. — Грибы. Маленькие скользкие грибы, — с отвращением я вылавливаю все грибы, находящиеся в моем ланчбоксе и отодвигаю их на самый край. — Зато они богаты белком, — Рая пытается убедить меня, что не все так плохо. Но, к ее неудаче, мне абсолютно все равно на бжу, калории и полезность или вредность продуктов. Ем все, что хочу. — Все равно гадость, — ворчу я. — О, даже слышать не хочу об этом! — возмущается Эйс. — Я между прочим вложил в это свои кровные, — обижено заявляет парень. — Ну, тогда сам и ешь эти грибы. — И съем! — Тогда, bon appétit, — подсовываю ему их в термобокс. Гляжу — реакция спокойная. Ну и прекрасно. — Что ты сказала? — спрашивает он совсем не то, что я ожидаю услышать. — Фраза такая есть, на французском, означает «приятного аппетита». Дружно кивают мне Биба с Бобой, притворяясь, что понимают, что такое «французский». У них-то такого языка нет. Точнее есть, но под другим названием, полагаю. Рук же его использует. Так мы и покушали, болтая о том, о сем. Спросила у них, как прошло приготовление пирога, узнала, что ровным счетом ничего не изменилось. Трей отправил их собирать каштаны. Бегая по лесу, ко насобирали целую кучу. После же этого, они очищали их вручную. " — Посмотри на мои лапы!», — Гримм показывал, как колючки от каштанов впились в его нежную кожу. «Я пытался их выдернуть, но все равно остались мелкие. Теперь все болит!» «Зато покушаешь завтра вкусный пирог», — отвечала я ему, стараясь подбодрить, хоть и прекрасно понимала, что никакого «завтра» и «пирог» вместе не случится. Когда блюда были съедены, чай выпит, пирог опробован, а ланчбоксы отправлены по пакетам, мы зажгли несколько свечей и расставили их по углам стола. — Что ж, — начинаю я, — доставай карты, Эйс. Будем коротать эту ночь за игрой. Рубиновые глаза округляются, а брови сводятся к переносице. — Откуда ты знаешь, что я взял с собой карты? — спрашивает он. — Просто знаю. Можешь считать меня провидицей, — усмехаясь, склоняю голову на бок. — Ты и правда видишь будущее? — Дьюс доверчив, как и всегда. — Может да, а может нет, — туманно отвечаю я. — У меня хорошая интуиция, — нахожу баланс между правдой и ложью. — Может ты еще и на картах умеешь гадать? — подает голос Рая, видимо, настроившаяся на бесплатный сеанс у таролога. — Увы, чего не умею, того не умею. — Ну ладно. Тогда сыграем в «Дурака»? — предлагает девушка. — Что за «Дурак»? — спрашивает Дьюс. Походу о такой игре они ничего не слышали. Мы с Раей переглядываемся и сходимся на том, что нужно научить наших товарищей этой чудесной игре. Пусть не только мы с их культурой знакомимся, но и они с нашей. — Все поняли? Значит начинаем, — звучит голос Раи, как свисток тренера для бегунов на кроссе. Единомоментно повернутые рубашкой вверх карты переворачиваются в руках у каждого игрока, кроме Гримма. Он играет вместе с Раей. — О, Рая, знала бы ты какую потрясающую карту мне дала! Показать? — предлагаю я, смотря на пиково-трефовую сходку у себя в руках. Тем временем, под колодой красуется Дама Червей. Ох, битва за Червонную Королеву. Символично, не правда ли? — У меня не лучше, уж поверь, — отвечает она мне с улыбкой. — Что-то не вижу по тебе этого, — недоверчивым тоном произношу я. И мы играем первую партию, в которой победителем выходит Рая с Гриммом. Последний от радости аж танцует. — А-ха-ха! Ну вы и простофили! Но оно и понятно — никто не может победить великого господина Гримма! — встав в позу Статуи Свободы, орет на весь дом, кот. — Эй! Вы играли вместе с Раей! — опровергает гениальность демона Дьюс. — Да он вообще ничего не делал! — вторит ему Эйс. — Чего? Вы где были? Я всю игру подсказывал моему слуге, как обыграть вас! — заявил Гримм. — Да-да, конечно. — Знаете что? — возбужденно спросила девушка. — Давайте сыграем в «Правду или Действие», но с изменениями, — видя наше замешательство, она продолжила. — Сейчас объясню. Каждый, кто остался в дураках, будет правдиво отвечать на один вопрос победителя. Так будет интереснее. К тому же, мы сможем лучше узнать друг друга, — она улыбнулась шире. — Неплохая идея. — Ну не знаю, мы только научились играть. У вас, — парень указал на меня с Раей, — заметное преимущество. — Ха! Ты что струсил? — залихватски поддевает того Эйс. — Игра-то легкая. С первого раза не разобраться — нужно быть балбесом. Скрестив ноги по-турецки, рыжик сидел рядом с Дьюсом, что, как мне сейчас кажется было ошибкой, таких, как они нужно держать на расстоянии двух метров, иначе вцепятся друг другу в глотки. — О чем ты? Конечно нет. Играем! — повернувшись к нам, наисерьезнейшим голосом сказал Дьюс. — Играем, так играем. Ох, и знал бы он, что продует, наверное, не поддался бы на провокацию Эйса. Теперь сидит и пялится на своих козырного короля и двух красноликих дам, с которыми он остался в «дураках». Пал под натиском одного козырного туза и мелкой шелупони. Действительно, подобного добьется не каждый! — Что ж, голубчик, — с лукавством на лице я потираю руки. — Будешь отвечать на мой вопрос. Во второй партии я стала победителем, что было как нельзя кстати для меня. Нужно было подтянуть «тылы». Имею ввиду, нужно воссоздать те события, которые по моей вине не произошли. Например то, что Рая, Гримм и Эйс не узнали о прошлом Дьюса. Благо, я могу вытянуть из него эту информацию, благодаря его странному, как сказала Рая, поведению в столице Королевства Роз. — А можно мне задать вопрос? — просит Гримм, делая жалостливые глазки. — Нет уж. Жди, когда Рая выиграет. Так, — под моим взглядом Дьюс нервничает, но не показывает этого. Наоборот, собирается и сосредотачивается. — Ха-ха, Дьюс, расслабься, ты не экзамен сдаешь, а всего лишь играешь. — К играм тоже нужно подходить ответственно… — А! Звучишь, как староста. Фе, — Эйс скривился. — Молчал бы. — Внимание, — призываю к тишине, — мой вопрос такой «Что тебя связывает с группой парней, которых ты и ребята встретили при походе в город? — выпаливаю я слишком резко и заинтересованно, чем мне бы того хотелось. Дьюс же вздрагивает и водит взглядом по комнате, желая найти хоть какой-то путь к отступлению. Видя его, сжавшегося под моим напором, мне стало совестно. Я, словно змея, запугивающая беззащитного кролика. Угрожающая его проглотить. Но это сделать надо. Потому и делаю. Прости, парень. — Они — мои бывшие приятели, — выдавливает он, сглатывая слюну. Нет, этого мало. — И-и? — тяну я, вопросительно приподнимая брови и наклоняясь к нему. — Так он ведь уже сказал… — подает голос Гримм, которого тут же одергивает Рая. Ей тоже интересно что же за история скрывается в прошлом Дьюса. С мольбой в лазурных глазах он смотрит на меня, прося, как у вопрошающего, пощады. Отрицательно киваю головой в знак отказа. Давай, признавайся, мы тебя не осудим. — Мы с ними были… Уличными друзьями? — уклончиво пытается ответить Дьюс. — Как это? — вопрошает Гримм. — Ну… это… — Он подразумевает уличную шайку, — осклабился Эйс. — Я прав? — обратился к Дьюсу. Закусывая губу, тот выдыхает: — Да. — О! Не ожидал, что окажусь прав. Не верю, что такой лопух, как ты был хулиганом. — Что ты делал? — осторожно поинтересовалась Рая. Шел уже второй вопрос, но я не собиралась прерывать сие действие. Нужно довести начатое до конца. Подняв дрожащий взгляд на брюнетку, он не решался рассказать правду, ведь правда была в самом деле горькой. К памяти всех тех, кто и забыл тот факт, что у Дьюса темное прошлое. Удивительно, как по-разному воспринимается реальность и фантазия. — Сначала мы не делали ничего предосудительного, — поспешил заверить Дьюс, но ключевым словом было «сначала». — Дрались с другими бандами, разрисовывали граффити стены домов… — Что-то еще? — ну не смотри ты на него так осуждающе, Рая. — Да, — тяжело вздыхает юноша. — Вскоре мы начали заигрываться: задирать одноклассников, курить и пить, угонять машины и байки… Воу-воу, полегче. Даже для меня было неожиданностью последнее. Мы все молчали, не зная какую реакцию уместно будет выдать на рассказанное. Инициативу пришлось взять мне: — Что случилось после? Сейчас же ты перестал этим заниматься? — Да, — кивает мне Дьюс, — перестал. Вот только слишком поздно, — ведя губу вверх, он криво обнажает зубы в болезненно-странном полу-оскале. — Однажды, за угоном нас поймала полиция. Челюсть стремительно летит вниз, а сердце замирает. — Вас арестовали? — Задержали, да. Но нам повезло… или же мне. Некоторых, самых старших, приговорили к нескольким годам принудительной работы. Мне и моей семье выписали штраф. Но… — он вздохнул в который раз, собираясь с силами. — Не это было самым страшным. Когда ма… мама узнала, что меня задержали в участке за угон машины, у нее случился сердечный приступ. Отца не было рядом, он был в командировке. Скорую вызвал участковый, который разговаривал с ней по телефону. Приехали оперативно, маме помогли. Она сейчас жива, все хорошо, но последствия все равно остались. После этого случая я решил завязать с хулиганством, оборвал все связи с бывшими товарищами, — это слово он выплюнул, как будто они были горькой отравой, что щипала язык. — Я пообещал матери, что стану лучше, что исправлюсь, что не повторю ошибки… И я держу обещание. И всегда знающая, что сказать Рая, и вечно беснующийся Гримм, и колкий Эйс и я, спровоцировавшая этот разговор и не ожидавшая того, что услышала, не знали, как поддержать парня и нужно ли это делать. Сидели в тишине, в молчании, пока Рая тихо не поднялась с дивана и не подошла к Дьюсу, также тихо обняв его. Я же отвела взгляд в сторону. *** Когда жизнь подкидывает тебе лимоны… тухлые и забродившие… тем не менее, тебе все равно следует сделать из них лимонад. А потом, уж изволь, выпить сей напиток до последней капли. Думаешь, что все знаешь. Думаешь, что все произойдет, как ты задумал. Но это — блажь человеческого неведения. Пора бы уже научится не поддаваться ей. Пора бы, но вместо этого я отчаянно надеюсь на благословение удачи. С каждым шагом, мы приближаемся к месту проведения торжества. С каждым шагом холодеют руки и грудь. Из легких выбивается воздух. Нервная дрожь струится по телу. А мозг играет со мной в игры: смешивая волнение с предвкушением, вручает мне это противоречие, как боевые латы, в которых я утопаю в надежде выстоять в предстоящем сражении. Но о чем это я? Еще рано… Близится лишь начало, задел противостояния. Борьба за место главы общежития будет немногим позже. Кейтер Даймонд, наш сопровождающий, доводит нас до сада, уставленного многочисленными столами, заправленными белоснежными скатертями с разбросанными тут и там розовыми лозами. Усаживая нас за свободный стол у окраины, он направляется к Трею, не забыв пожелать нам удачи напоследок. — Волнуешься? — спрашиваю я у Эйса, поправляя короткую юбку, созданную в стиле праздничной формы Хартстамбула, что наколдовал наш модник Кейтер. Черт бы побрал этого МагиКамщика! Он еще и фото наделал в свой блог! Надо будет натравить на него Феста и Аддиса, чтоб неповадно было. — Конечно, — резко отвечает рыжий. — Меня угнетает эта атмосфера, — окидывает взглядом разодетых в красное и белое студентов, чинно сидящих на местах, дожидаясь своего префекта. — Слишком вылизано. Слишком приторно, — проскрипел зубами парень. — Понимаю, — пытаюсь изобразить улыбку, но выходит лишь слабое подобие. Почему-то, когда вижу, как другим людям плохо, сама перестаю страдать. Сразу же проявляется какой-то оптимизм и бесстрашие. Как в тот раз, когда я выводила одноклассницу из утонувшей во тьме пещеры. Я сама всегда боялась темноты, но когда нам случилось с Катей заблудиться, то страх отступил, оставляя после себя какое-то странное легкое чувство… Я никогда не считала себя альтруисткой, никогда не хотела помогать людям. Все во мне: от плоти до крови — было пропитано эгоизмом и эгоцентризмом. Зная это, я никак не могла понять откуда во мне рождаются подобные ощущения. Что является их источником? Разве в моей душе есть место геройству? — Всем приготовиться! Староста идет! — крикнул кто-то, подготавливая публику. Ученики вытянулись по струнке и нацепили дежурный оскал, готовясь приветствовать Риддла. И вот он — выходит из зеленеющего лабиринта, одетый в парадный костюм, такой нелепый и громоздкий по сравнению с его хрупким телом, и надменными холодными глазами оглядывает толпу. Сигнал подан, царь пред их очами и звучит хор многоголосый: — Наш Лидер! — скрипит. — Красный правитель! — скрипит. — Прибыл староста Риддл! — притворство на зубах невыносимо. — Да здравствует староста Риддл! — слева, справа, спереди кричат юноши, чуть ли не брызжа слюной в тщедушной угодливости. А Он лишь флегматично осматривает кусты окрашенных цветов, приговаривая: — Хм. Красные розы в саду, белые скатерти на столах. Безупречный «День Нерождения», — выносит вердикт Роузхартс. Ты еще ничего не видел, дружок. — Надеюсь в чайнике спит Соня-мышь? — действительно ли она там? Неужели они засунули живую мышь в чайник? Или эта фигура речи? — Разумеется, — как всегда при Трее его мягкость. — Также подготовлен джем, которым можно испачкать нос. — Отлично. Префект прошествовал к главному столу, где стоял его «трон». Он сел, а за ним сели и остальные доныне стоявшие, отдававшие честь. На каждом столе, как по команде, начали разливать чай по кружкам. У нас сею роль взял на себя Дьюс. — Прежде, чем мы перейдем к чемпионату по крикету, хочу предложить тост. Всем раздали чашки? — он осмотрел присутствующих, взглядом мазнув по нашей кампании. — Итак. За день, в который никто не родился, День Нерождения! — он возвел руку к небу. — Так выпьем же! Ну ты вообще молодец, Риддл, какую речь выдал! Как сказанул красиво, вай! Не зря поднял бокал! Толпа разрывалась звонким: «Пей до дна». А я лишь легонько пригубила чай. — Эйс, думаю, подходящий момент, чтобы принести извинения старосте, — шепотом обратилась к парню Рая. — Давай, я в тебя верю, — я сжала кулак в знак поддержки. — Поехали, — вдох-выдох и пошел. Голос елейный, приятное выражение лица — знает, как подстроиться. — Извините, староста. Риддл беспристрастно поднял взгляд на Эйса. Во всем его существе читалось равнодушие, но глаза говорили: «Заинтересуй меня». — А ты… — скрещивает руки на груди, приподнимая подборок, стараясь возвыситься над собеседником. — Пироговый вор с первого курса. — Эм-м, — мямлит парень, по-свойски ероша рыжую копну непослушных волос. — Я как раз хотел извиниться за то, что съел пирог. И я испек новый, — поспешил заверить он старосту. — Хм? Так уже намного лучше, — одобряет префект. — С чем же пирог? — Рад, что вы спросили, — аж светится от счастья! — Каштановый пирог с наисвежайшими каштанами! Для Эйса — всплеск восторга, для Риддла — пощечина. — Каштановый?! Поверить не могу! — вскидывается Роузхартс, меняясь в лице. — Что? — Эйс отступает назад, инстинктивно закрываясь рукой. — Приказ, — выдавливает каждое слово, — Червонной Королевы, — усиливает, — номер пятьсот шестьдесят два. «На чаепитие в «День Нерождения» запрещается приносить каштановый пирог». — Что происходит? — послышались взволнованные шепотки. — Кто-нибудь слышал про этот закон? — Шутишь?!. — Черт возьми, он опять взорвется! — интересно достигали ли ушей Риддла эти интересные возгласы? — Ты испортил идеальный «День Нерождения»! — староста выбрасывает руку в сторону, будто отдавая приказ об обезглавливании Эйса. — Сколько же этих законов?! — ужасается Гримм. — Их всего восемьсот десять, — чудом услышав нас, он озвучивает полное число. — И я помню каждый. Для старосты это естественно. Верные друзья Риддла стоят поодаль, переговариваясь о том, как все «неудачно» и «не к месту» сложилось. Но собираются ли они что-то делать с возникшей проблемой? Конечно нет! — Как староста общежития Хартслабьюл, основанного на строгости Червонной Королевы, я не могу закрыть глаза на такое серьезное нарушение. Немедленно избавьтесь от пирога! И выпроводите их за пределы общежития! — отдает команды своим «цепным псам», испепеляя нас взглядом. Чаша терпения лопнула. Время подошло. Мое любимое время — время капать ядом на окружающих. — Погодите-ка! Не бывает таких абсурдных правил! — рыжий упирается, не желая сдаваться под гнетом общего безумия. — Вот именно! Если избавляетесь от торта, то дайте его господину Гримму! — справедливо замечает кот. Но этот даже пирог не может позволить отдать в чужие руки. Нет! Нужно обязательно избавиться от него! Хотя, какая к черту разница, кто и как унесет пирог за пределы общежития? — Староста! Прошу прощения, — Трей подлетает к Риддлу, безуспешно пытаясь переключить его внимание на себя. — Это я посоветовал им сделать каштановый пирог. Пытается договориться с Роузхартсом по-хорошему, вымолить у того прощение, хочет добиться понимания. Но, милый, разве ты не понял, что твоя игра в заботу и поддержку не работает? — Да, да, — поддакивает Кейтер. — Мы совсем забыли, что есть такое правило, — и сам же роет себе могилу. — Проблема не в том, что его сделали, — спокойно объясняет он, но вдруг резко переходит на крик. — Проблема в том, что его принесли сюда сегодня! Именно сюда и сейчас! — уже не контролирует себя, закипая от злости. — Ха, ты еще топни ножкой о землю для пущего эффекта, — я встаю со стула и направляюсь к Эйсу, пристраиваясь рядом с ним. — Что, лишнее слово сказали и ты уже впадаешь в истерику? Какое ты вообще имеешь право управлять общежитием, будучи настолько эмоционально-неустойчивым? — говорю, насмехаясь, настолько громко, насколько позволяют голосовые связки. — Что ты… только что сказала? — не веря услышанному, он цепенеет. Смотрит прямо на меня не в силах понять, кто перед ним. Шумиха стихла, толпа замолкла — вся внимание. — С-стоп, — заикаясь, подает голос Кейтер. — Нельзя так говорить, — он судорожно машет мне руками, будто это должно меня остановить. — А еще, — он берет себя в руки, начиная плести вязкие словесные нити, что призваны спрятать нерадивых студентов от «царского» гнева. — Риддл, эти ребятки поступили к нам только пару дней назад. Не будь так стр… — Закрой рот! — грубо бросаю я ему в лицо. Нет времени на нежности. — Что значит «нельзя так говорить», а? Ты кто такой, чтобы указывать мне, что делать? Или думаешь, раз у вас главенствует правило держать рты на замке перед старостой, не высказывая собственного недовольства, то и я буду так поступать? Совсем рехнулся? — внутри меня металась такая же злоба, жгучая и зудящая, что сносить ее в себе, не падая до криков благим матом, было физически невыносимо. Эта псина не только ничего не делает с самоуправством Риддла, но он еще и потакает ему, закрывая рты всем, кто идет против. Извиняется и просит за «провинившихся», заставляя испытывать настоящие вину и стыд. Но единственный, кто не прав здесь — это он и староста. — Что же за жалкое сборище вы здесь устроили? Заткнулись и просто смотрите, как самодурствует Роузхартс! Ах, ну да, ну да, мы же боимся показать наши истинные лица, — складывая руки по бокам, я оглядываю толпу. — Очень прискорбно видеть подобное раболепство. Чем больше вижу их охреневающие физиономии, тем сильнее вхожу в кураж. — Предупреждаю, — обращается ко мне Риддл, — если ты не прекратишь свое неподобающе поведение, то мне придется применить серьезные меры наказания, — запугивает. Ох, боюсь — боюсь! — Она права! — выступает вперед Эйс. — Вы — кучка дрожащих от страха слабаков. Видите, что за дичь здесь творится, но все равно бездействуете! — теперь мы стоим с парнем бок о бок, будто добровольцы, вышедшие от имени народа… ха, да от его имени. И ведь правда, многие недовольны текущим положением, но вся грязная работа свалилась на нас. В лучших традициях человеческого общества. — Хм. Это правда? — спрашивает Риддл у… у этого стада, полагаю? Ну, поспрашивай, может и удастся добиться чего-то кроме «му» в ответ. — Р-разумется нет, староста! — ой, задребезжали как голосочки, крысоньки повылазили из своих норок. — Все должно быть так, как вы решите! — поддакивают с разных сторон. Вот свиньи. — Неужели?! — доносится до меня удивление Гримма. — Тц, — цокает языком Эйс. — Вы еще дождетесь у меня. Мерзавцы, — к сожалению, не дождались, насколько я помню канон. — Я стал старостой на первом курсе, — сквозь сжатые зубы, говорит Риддл. — За это время ни один ученик не был исключен или оставлен на второй год. Из всех общежитий этим может похвастаться только наше! В нашем общежитии самые лучшие оценки и наибольшая сила! — распираемый возмущением, он говорит все громче и громче, переходя на крик. — Поэтому мои решения самые правильные! Если не перечить и слушаться меня, ошибиться невозможно! — в порыве он прижимает руку к груди. — Быть не может!.. — слабый голос Дьюса. Быстрым шагом я дохожу до стола, что разделяет нас со старостой, и с глухим стуком падаю на его поверхность руками. Риддл дергается, но не отшатывается. — А с чего ты решил, что ошибаться — плохо? — вклиниваюсь в тираду «Красной Королевы». Перехватывая контроль, нужно использовать пойманное время на максимум, выдавая все, что можешь. Это я и делаю. — С чего ты решил, что кому-то нужна твоя сила? Оценки, дисциплина, мощь? Да кому они нужны! Вы живете словно в армии, готовясь не к жизни, а к войне! Ты говоришь, что знаешь, что правильно, а что нет. Так почему же ты не видишь тогда, что твое «воспитание» не работает? А? — срываюсь на рычание я. — Что они без тебя? Цельные, сильные и уверенные в себе личности? Не смеши меня! Ты воспитал кучку жалких лицемеров, что крысят за твоей спиной! — он морщится от моих слов, но все равно слушает. Оглядывается недовольно по сторонам, будто выискивая подтверждение сказанному. — Да, посмотри на них! Посмотри на их лица, запомни их и знай, что они, да, вот эти, на которых ты сейчас смотришь — улыбаются тебе в лицо, но стоит тебе скрыться за поворотом, как обсуждают твое безумство! — его глаза снова метнулись к моим. Напряжен, как рука человека, держащего ствол пистолета — желает стрелять, но что-то его сдерживает. Внутри — буря. Противоречивые чувства разрывают его. Он знает, что я права. Да, слушай, внимай мне, пока баррикады твоего сознания разбиваются об осознание того, к чему привела тебя твоя покорность желаниям. — Ты перешла грань, — говоря тихо, сбиваясь до шепота, он цедит каждый слог. — Вы все перешли грань! — вскрикивает Риддл, сжимая руки в кулаки. — Раз вы не подчиняетесь, я всех лишу головы! — и устремляет взгляд на меня. — Все, давайте-ка, — подает омерзительно слащавый голос Кейтер. — Скажите: «Да, староста!», — хочу заехать ему по роже. — Не стану, — Дьюс. — Я не буду выполнять требования эгоцентричного деспота! — Эйс. — Действуй, — я. Последний взгляд. Летят головы. — Голову с плеч! — безобразно исказились черты лица, некогда юного и невинного, а сейчас состарившегося в одно мгновенье. Готовясь к удару, я закрываю глаза. Меня не страшит обезглавливание. Прожила восемнадцать лет без магии — проживу еще. Но ошейник не захлопывается на моей шее, как я того ожидала. В замешательстве я замираю. — Довольно! — слышу знакомый голос, пробирающий мурашками по коже. Перед широко распахнутыми очами предстает тот, кого я так сильно хотела увидеть здесь. Артур. Белый Король.