Последний станет первым

Представь миг, когда ты цепенеешь в потерянности, в собственном забытье. Представь чувство, когда сердце разрывает противоречием — единством тяжести и легкости. Представь состояние, когда мир вокруг кажется чуждым и чужеродным. Люди, их голоса и их речи, природа, ее дары и ее наказания, воздух, который ты вдыхаешь и свет, который ты впитываешь — ничего из названного не является твоим. Или, лучше сказать, оно твое, но оно иллюзорно. Ты волен брать все, что пожелаешь и волен жить так, как хочется тебе. Однако, прислушавшись к пожеланиям души, понимаешь, что на ней клеймо пустоты и безразличия. Изредка туго скрученная веревка, стягивающая шею, рвется под острой сталью страсти и удовольствия, но они такие… низкие. Ничтожные по своей сути, по своему происхождению — и все сводящиеся к потребностям физическим или эмоциональным. И становится противно, противно от самой себя. «Как я могу быть такой?», «Неужели, во мне нет большей духовности?», — вопросы нескончаемы и мучительны. Да, их дребезжанье можно заглушить на время, но они никуда не исчезнут. Они будут царапать стенки твоей черепной коробки, соскабливая ее по крупицам. Потом ты смотришь вокруг: на ветхий дом, что уже стал твоим домом, на лесные тропы, вытоптанные тобою, на коридоры колледжа, в котором тебе предстоит отучиться пять лет — смотришь и цепенеешь. Как причудливая вереница картин какого-то не менее чудного художника успела стать рутиной? В какой момент стала ее лирическим героем? Когда была уготована роль, которой беспрекословно следовала? А ведь действительно беспрекословно: знание будущего, одержимость жаждой большего, таинственная магия и ее незамедлительное применение, готовность навредить человеку, ради наслаждения эго. Казалось таким простым — взять и сделать то, что заблагорассудится. Ведь это нужно, это необходимо. Столь желанно мне. Почему же тогда я должна отступиться от голода своего? Мои мысли вызывают отторжение, да? Немудрено. У меня тоже. Говорю это и давлюсь отвращением. С того дня, как меня от скверны очистила Лукреция Роузхартс, я будто бы очнулась ото сна. Долгого, вязкого и беспутного. Будто полог мрака стянут и сброшен с глаз, распахнувшихся и увидевших свет. И теперь я вижу, как безрассудна я была. Если бы я допустила ошибку, то не только бы умерла сама, но и убила бы многих людей — юных, совсем еще зеленых парней, не поживших сполна… Но взамен «пробуждению» явилось ощущение отчужденности. Первое явление было в четверг, когда я помогала Риддлу готовить пирог и переписывать законы Червовой Королевы. Второе явление было в пятницу, когда я посетила устроенное в мою честь торжество. В каждой из этих ситуаций я была там, где прежде не то, что не была, а даже помыслить об этом не могла. И в каждой из этих ситуаций я была в центре внимания. Стоит ли говорить, что только сейчас я вспомнила о том, что люди передо мной не люди, а персонажи из игры? Признаю, это действительно странно. Обычно, все происходит наоборот: человек попадает в другой мир, понимает, что он выдуманный и потому относится ко всему, как к затянувшемуся сновидению. Я же, очнувшись в гробу и побывав на церемонии вступления, воспринимала происходящее, как реальность… неподдельную реальность. Но что, если я заблуждалась? И мне не нужно было позволять себе так легко свыкаться с пребыванием в магической академии, сражениями со сверхъестественными созданиями и общением с придуманными героями? Что, если этот мир действительно иллюзия, которая однажды рассыпется? Сон в летнюю ночь прервется, исторгнет меня из своих недр и выплюнет в холодную и ненавистную жизнь. Вновь я окажусь одна… Безумнее то, что я перестаю видеть грань между правдой и ложью, моим миром и чужим. Ее нет. Думать о том, что пространство, в котором я нахожусь, эфемерно, так же безумно, как думать о том, что оно непреходяще. А думая о том, что оно ложно, я думаю, что истинен мой мир. Но, сомневаясь в том, что вижу в данную минуту, как я могу не сомневаться в том, что видела дни и годы назад? Что отличает бред от ясности? Что отличает сумасшествие от озарения? Что отличает свет от тени? И эта затяжка, глубокая и горькая, и этот терпкий запах табака — тоже очередной мираж? *** Сплошь чудаковатость и мрачность. Студенты-повстречавшиеся — раненые душевно и начиненные природным сумасшествием и, сколь не странно, задорностью, даже, решилась бы сказать, жизнерадостностью. Впрочем, и в привычном, том мире людские судьбы и характеры были также тяжелы. Вот только последним удавалось скрывать это намного лучше, чем первым. К чему это я? Видимо к тому, что меня разморил запах жженых вересковых трав и плавящегося медового воска. Вкус у Кроули недурен, дурна лишь его беспечность. Знаете, когда меня вызвали «на ковер» к директору, чтобы объясниться насчет инцидента с оверблотом Риддла, я ожидала от нашего дражайшего, пусть и своевольного, Дира нотаций о моей глупой самонадеянности или предостережений о том, что отныне я «на учете», как потенциально ебну… точнее, нестабильный психически индивид. По просьбе Дира, я рассказала ему о том, что произошло: от момента столкновения с почерневшим магом до пребывания в его подсознании. Признаюсь, я сама увлеклась воспоминаниями о пережитом, потому не сразу заметила то, что Кроули давно перестал меня слушать и начал что-то бубнить себе под нос. — Так. Получается при помощи поглощения можно насильно установить энергетический канал и использовать его, чтобы вторгнуться в чужое сознание… — что-то чиркая в записной книжке, обернутой черной кожей, мужчина ушел в глубокие раздумья. — Самое главное — сознания-то сплелись! Какой интересный сюжетный поворот… А может сделать так…? Одну минуту. Одну минуточку… Что, собственно говоря, значит «сюжетный поворот»? Дядя, пожалуйста, скажи, что ты не играешь в демиурга местного разлива. Время течет неспешной, неповоротливой рекой, ограждая уютный директорский кабинет от остального мира. Молчащая уже некоторое время, я выжидающе смотрю на Дира круглыми глазами. Однако, мои немые претензии и просьбы обратить внимание на мою персону отметаются, как отметают назойливых мух — уже привычных и безразличных. Видит Великая Семерка, я сама тактичность, какую еще нужно поискать! Творцов я уважаю, пусть и сама бесталанна, а потому могу потерпеть их «тараканов». Раз уж выпала возможность, осмотрюсь получше. С прошлого раза мало что изменилось, хотя, я уверена, Кроули бы сказал, что многое. С одной стороны, на столе была такая же громадная куча барахла. С другой стороны, эта куча барахла пополнилась чем-то новым, а что-то старое исчезло. Вот, веток, увиденных мною ранее, теперь не было. Зато была стройная, незатейливая ваза, изнутри которой выглядывали игольчатые макушки сосновых ветвей. Да — голые ветки сменились «одетыми». Но, прошу заметить, изменение это было приятным. Теперь хотя бы рабочее место Дира не было похожим на птичье гнездо… ну, или почти. Побрякушки все разные: белые, синие, красные — в общем, на любой вкус. Вот только привлекли меня не они, а несколько книжек на краю стола. Тома старые, потрепанные и с осыпавшейся «коркой». С трудом, но можно прочитать выцветшие строки: «Записки странника. Телепортация: иные миры» и «Параллельные реальности и наши двойники». Бесспорно, это вызывает удивление, оттого, что Дир действительно пытался отыскать способ вернуть нас с Раей домой. Правда смущают меня эти «двойники», нагоняют жути. Вспоминаются теории о том, что существует бессчетный сонм альтернативных миров, разнящихся формами и ролями, но имеющих общее — человеческие души. По сути ты можешь проживать жизнь обычного офисного клерка, но в другой реальности быть повстанцем в древнем княжестве, борющимся против тирании и узурпаторства трона… Да много, что может быть. И, честно, это пугает. Никогда мне не нравилась эта теория. Возможно, во мне говорил эгоизм и себялюбие, но мне было трудно принять то, что где-то там существует кто-то, вроде меня — я, но не я. Ведь кажется, что ты уникальность, этакая неповторимая снежинка, а получается… получается грустно. Если так подумать, то человеческое общество устроено крайне лицемерно и двулико. Сначала тебя убеждают, что ты Божье Дитя и Венец Творения, а потом все кому не лень с особым упоением обмакивают тебя в твою собственную ничтожность. Воспитание детей тоже забавно: взращивают в любви, кормят внутреннюю веру в добро и справедливость, в сказки и в магию, опосля же разбивают юношеские трепетные сердца вдребезги. «Верь в лучшее!», «Найди смысл жизни», «Увидь красоту мира», — подбивают, а потом выдают: «Какой же ты ребенок! Когда повзрослеешь?», «Не хочешь вести обычную жизнь? Что значит «обычную»? Так живут все! Это — норма!», «Почему тебя заботят выдуманные бредни, когда в мире происходят более весомые и значимые события?». Раньше мне было мучительно, сейчас — смешно. Смешно оттого, что в конечном итоге мои бредни оказались действительностью — я попала в другой мир, наполненный магией и сверхъестественными существами, мир, где чествуют злодеев из позабытых историй братьев Гримм. Правда, кто знает, может я ловлю какой-нибудь приход и мне это все снится? Гадать и задаваться вопросами можно бесконечно и, думаю, если я продолжу делать это дальше, то сойду с ума. Потому, договоримся, что мир вокруг меня реальный и живой. Примем условность за непреложность. Теперь-то я понимаю, насколько я сильно вписываюсь в местный контингент: странная чудачка, верящая в силу стихий, предсказание звезд и высший разум. Хоть где-то я буду как родная — вот и облегченье! — Кхм, — прокашливаюсь, решая разорвать густое затишье. Мне в общем-то нравится сидеть и вдыхать древесно-мшистый аромат горько-сладковатых трав и думать о всяком абстрактном. Да и кампания Кроули меня не смущает: занимается человек своим делом и занимается, никому не мешает. Однако, хотелось бы поставить точку в вопросе, по которому меня вызвали. — Прошу прощения, но не могли бы вы рассказать, что думаете о произошедшем? — глаза как были устремлены на бумагу, так и остались там. Лишь слабым кивком удостоил меня мужчина, после чего вернулся к рукописи. Дорогой, что это такое вообще? Я что просто так пришла сюда? Посидеть — штаны протереть? Понятно, мое время не ценится. Понял, принял, но не усвоил. Да хоть бы чаем угостил! Бессовестный. — Дир Кроули, — обращаюсь к нему я, повышая голос, чрез который проскальзывает раздражение. Терпение понемногу разменивается на недовольство. — Что значит ваше «сюжетный поворот»? — тон немного резок и манерен, зато помог прояснить сознание собеседника. Поднявши свою темную главу и найдя меня взглядом, мужчина проморгался и сделался осознанным. — О, извиняюсь, я немного увлекся, — неловко он косится на наброски, но быстро возвращается ко мне. — Так что ты говорила? — спрашивает он, по-деловому складывая руки в замок. Вздыхая, я повторяю: — Что значит «сюжетный поворот»? О каких событиях вы говорили? — вторя Кроули, я тоже присматриваюсь к блокноту. Но недолго удалось мне всматриваться в эту «красоту», порожденную вдохновенным потоком — когтистая лапа легла на записи и мягко, но нескрываемо-спешно отодвинула их в сторону. — Ох, — желтые огни глаз мечутся за суетными мыслями, — ничего такого, не бери в голову. Это для моей книги, — отвечает неохотно, но с интересом, будто ожидая, как я отреагирую на это. — Вы пишите книгу? — раз уж зашел разговор, то почему бы не продолжить? Такая возможность — узнать одного из самых загадочных персонажей игры поближе. — Да. В качестве хобби, — интересно, какое произведение должно быть основано на моем опыте с оверблотом Риддла? — Но, что мы все обо мне! — резко изменившись в настрое, он вплеснул руками и улыбнулся. — Давайте о вас — определились ли вы уже с выбором клуба? Между прочим, это обязанность каждого студента, позволяющая воспитать в нем разностороннюю личность! Ничего нового. Вновь добровольно-принудительные мероприятия и активности. Плавали — знаем. Но на этот раз я все же не откажусь от вступления в клуб. — Я думала об этом. Правда, я не знакома со всем перечнем клубов и рассматривала только те, о которых слышала. — И что же Вы решили? — спрашивает Кроули, чуть наклоняя голову вбок. — Мне бы хотелось попробовать себя в верховой езде, — на лице Дира проявляется довольная ухмылка, которая, кажется, означает, что он прекрасно понял мои причины вступить именно в этот кружок. — Что ж, это отличный выбор! Риддл Роузхартс является его организатором. Вы с ним уже успели познакомиться и довольно тесно пообщается, — ох, посмотрите на него, как подбирает слова, шельмец! — Думаю, вы найдете друг с другом общий язык. — Да, — коротко соглашаюсь я, давя улыбку, чтобы поддержать это состояние «Я знаю, что ты знаешь, что я знаю». — Могли бы Вы также мне рассказать о других клубах? — делаю паузу. — Можно же выбрать больше одного кружка? — Конечно-конечно! Количество неограниченно, главное, чтобы дополнительные занятия не помешали твоей учебе, — директор открывает один за другим шкафчики ящика, пытаясь найти нужные документы. Вскорости он предоставляет мне отчет о ходе дел каждой секции, прося не обращать внимание на все, кроме названий и сферы деятельности клубов. Долго мы не сидели над этой проблемой. Благодаря разъяснениям Дира и собственным соображениям, я выделила три клуба: первый — клуб верховой езды, нужен для присмотра за Риддлом; второй — клуб легкой музыки, нужен для халявного прослушивания музыки за неимением телефона и ноутбука; третий — оккультный клуб, нужен для души. Расценив, что это единственно верная комбинация, которая сможет принести мне спокойствие и удовлетворение, я взяла контакты организаторов двух оставшихся клубов. И, если организатором клуба легкой музыки был Лилия, с которым мы были знакомы, пусть и поверхностно, то организатор оккультного клуба был мне неизвестен. «Евпейф Мантис», — имя говорило ровным счетом ничего. Это одновременно и интриговало, и волновало. К концу нашей встречи от Кроули я все же услышала пару напутственных слов. — Далия, могу я тебя попросить об одолжении? — посерьезнев, вопросил Кроули. Подобравшись, я навострила слух. — Можешь присмотреть за студентами? — встретившись с моим недоуменным взглядом, Дир пояснил. — Помнишь, ты спрашивала меня о том, насколько часто происходит очернение в стенах нашего учреждения? — киваю. — За год бывает один-два человека, редко — три-четыре. Мы с педагогическим составом не можем уследить за всеми учениками, к тому же они сами не всегда стремятся пойти с нами «на контакт». Потому, — он поднял задумчивый взор на меня, — учитывая то, что отныне ты студентка колледжа, а также являешься их ровесницей, я прошу тебя присмотреть за ними, — высказав это, директор замолчал, что-то обдумывая. Пару раз он порывался что-то сказать, но сразу же обрывал себя. Было ли это подозрительно? Было. Было ли у меня нехорошее предчувствие? Тоже было. — Что… — начинаю я. — Вы подразумеваете под «присмотреть за ними»? — кажется, я знаю ответ. Это так, оказывается, я была права. От Кроули я слышу подтверждение своих догадок: — Если, — тяжело и обреченно вздыхает, — кто-нибудь из студентов будет близок к почернению, то помоги ему. Хорошо? О, нет! Конечно я не прошу тебя о том, чтобы ты пользовалась «поглощением»! Тебе лишь нужно предотвращать усугубление ситуации до того, как повторится то, что случилось с Риддлом. Понимаешь? — вполне понимаю. Перевод такой: ты, как бы, не пользуйся силушкой понапрасну, но пользуйся, если подвернется случай. По факту в любом случае придется ей пользоваться. Эх, а я ведь хотела завязать со своей «работой». Хотя… получается, что из психолога-провокатора я теперь буду надсмотрщиком-надзирателем? Повышение, однако. — То есть, вы хотите сказать, — проговариваю, — что я должна отслеживать предпосылки к почернению и уведомлять об этом вас или кого-нибудь из преподавателей и пока вы не придете самолично разобраться с ситуацией, мне поручено сдерживать проблемного ученика? — взгляд невольно мажет по рукам, на которых виднеются тонкие светлые полосы, оставленные шипами роз. — Да, ты поняла все правильно. Но, пожалуйста, не принимай мою просьбу за приказ, — смягченный голос, сквозящий, удивительно, беспокойством. Отрываясь от разглядывания порезов, я обращаюсь к Диру. — Ты тоже мой студент, потому твоя безопасность важна для меня. Когда почувствуешь опасность — не пытайся с ней справится самостоятельно. Хорошо? — и вновь хмурится, чтобы показаться «серьезным взрослым». Мило. Я думала над произошедшим. Думала каждый день, после того, как пришла в себя. Мною двигало неистовое желание занять какое-то место в этом мире, стать значимой, стать важной. Однако, так ли это важно? Разве не могу я остаться на вторых ролях, разве не могу быть менее заметной? Да, колледж отнюдь не радушный и гостеприимный, но он и не настолько враждебен, чтобы выгрызать себе место «под солнцем», срывая покровы кожи в кровь. Уже долгое время я воспринимала жизнь, как долгий и мучительный процесс борьбы, думала, что одна ошибка может лишить всего, думала, что стоит отойти от намеченного социумом пути и оно выбросить тебя на обочину, потому что системе не нужен поломанный механизм. Возможно, я заблуждалась? Возможно, я могу быть счастлива, живя так, как сама того хочу? Может быть, чтобы мне стало хорошо, не нужно стараться следовать правилам «игры»? Вокруг меня есть хорошие люди, я получила возможность обучаться в одном из самых престижных учреждений, к тому же изучать я буду магию. А сколько еще неизведанного таит в себе волшебный мир… Разве не этого я хотела? Разве этого недостаточно? — Хорошо, — решено. Я не буду лезть на рожон. Обещаю, — и скреплено печатью. В этот раз я доверюсь судьбе, доверюсь себе. *** Завидую я людям, живущим в общаге: встал, зубы почистил, прошел к телепортационному зеркалу и вот ты уже в здании колледжа. Нам же троим приходится топать полчаса сначала по одной лестнице, потом по другой. И это при том, что идем мы быстро. В общем, житуха такая себе. Стала она еще хуже, когда я увидела выделенные на сегодняшнюю трапезу средства. По прошествие полторы недели наш бюджет резко сократился, благодаря ремонту гостиной и тратам на бытовую утварь. Кроме того, ванную комнату также коснулись изменения. Пусть мы и не обновили ее полностью, но сделали все необходимое для того, чтобы нахождение в ней было комфортным. И да, как оказалось, у нас нет водопровода. Нету ни электричества, ни водопровода, ни отопления — занавес, как говорится. Благо, что крыс и тараканов нет. Иначе я бы точно напросилась пожить в Хартстамбул. Кстати о последователях Красной Королевы… состоялся один не очень приятный и странный разговор на днях. Если быть точнее, он состоялся тогда, когда мы с Риддлом готовили пирог ко Дню Нерождения. К нам на кухню зашел Кейтер, который не преминул узнать чем же мы вдвоем там занимаемся. Узнал — хорошо, иди дальше. Но нет, это же Даймонд. Побеседовал о том, о сем, рассказал, как обстоят дела в общежитии, какие толки ходят среди студентов. Все было дельно и мне было даже интересно. Вот только чуть позже он посоветовал Риддлу убрать с общей кухни пирог, потому что кто-нибудь из недовольных студентов может его испортить. Вроде бы тоже верный совет? Лучше перебдеть, чем недобдеть. Роузхартс ушел, оставив меня наедине с Кейтером, который тут же переключился на меня. Мы снова обсудили то, что происходит в общежитии, поделились друг с другом прогнозами о будущем. « — Благодаря тебе мы пришли к дуумвирату, — парень стоял вполоборота ко мне, чуть прислонившись спиной к столу, на который опирался согнутыми в локтях руками. — Каждая из сторон разделившегося общежития осталась довольной: согласные следуют за Риддлом, а несогласные за Артуром. Отвлечение внимания — неплохой ход, — усмехнулся. — Мне интересно, насколько сильно ты повлияешь на Хартслабьюл, как глубоко ты внедришься в наши порядки? — Кейтер повернулся лицом ко мне, показывая все ту же дежурную улыбку. Но кого может спутать подобная фальшь? Его глаза — покрытые инеем кипарисы — полны холода.», — замечание, словно было призвано обличить меня в постыдной уловке, злом умысле. Тогда я и правда почувствовала себя виноватой, хоть и знала, что не делаю ничего предосудительного. « — Не знаю о чем ты говоришь, — за напускной расслабленностью и равнодушием едва проглядывалось раздражение. — Я просто их приятельница. Их двое, а для третьего места нет, — пожимаю плечами и склоняю голову набок. В моих словах не было лжи, потому что единственное, что я сделала — помогла Риддлу пережить оверблот. Сейчас же я не собираюсь оставлять его одного. Однако, они оба — и Риддл, и Артур — самостоятельные взрослые люди, которые сами принимают решения и воплощают их в жизнь. Я могла их только подтолкнуть к определенным идеям, но никак не навязать их.», — в ответ Кейтер лишь рассмеялся. « — Там, где двое, всегда есть третий — шут, который правит бал, — сказал рыжеволосый, улыбаясь одними губами. Мне же захотелось припомнить ему, что и до меня он был тем «третьим» меж Риддла и Трея.», — чего же он добивался — хороший вопрос. Неважно каковы его намерения, признаюсь, меня он беспокоит. Потому я украдкой высматриваю его фигуру среди мелких и больших сборищ студентов. Не хотелось бы, чтобы он к нам присоединился. Что-что, а поесть я хочу в спокойной обстановке. — М-да, — раздалось слева. — Это и едой не назовешь! — кот, нахмурившись и насупившись, смотрел на комковатую овсянку. Да. И нас постигла участь поедания постных каш. — Ну уж извини, — недовольно проговорила Рая, — мы должны экономить, чтобы не остаться без денег, — сохранять радушие становилось труднее, оттого, что ей и самой была неприятна эта ситуация. Она была обязательней нас всех вместе взятых. Потому, в то время, как я рисовала сетку на застывшей корке овсянки, а Гримм испепелял ее взглядом, Раиса молча зачерпнула одну ложку и, положив в рот, прожевала массу, почти не кривясь. Надо бы и мне начать. От пропущенного завтрака мало что изменится: обед и ужин будут не лучше. Но, несмотря на осознания этого, единственное, что получалось сделать у меня: чертить крестики и нолики в пустых полях сетки. Однако, было и то, что смогло меня обрадовать: разлитый в воздухе аромат кофе, который с каждой секундой ощущался явственнее. Примечательно то, что в столовой кофе не наливали — только какао или горячий шоколад. Потому тот факт, что я сейчас могу вдыхать сей божественный аромат, означает, что кто-то недавно побывал в Мостро Лаундж. — Доброе утро всем, — догадка была верна: несколько октавинелльцев явились к нам прямиком из морского ресторанчика. — Доброе, — поздоровались мы с Раей. Сегодня Бил и Эмиль были одни, что, впрочем, не было странно, учитывая, что Джордж и Томас из другого общежития. — О! Снова вы, — сказал воодушевлено, но с напускной ленцой и равнодушием. Сдается мне, что Гримм ощущает себя звездой этого колледжа. Ведет себя немного отстранено и заносчиво при том, что очень взволнован тем, кто и в какой мере проявляет к нему внимание. Очаровашка же, согласитесь? — А Джордж и Томас сегодня не с вами? — спросила Рая, с радостью переключаясь с невкусной еды на беседу, обещающую скрасить сухость и серость первого учебного дня. Забавно конечно, первый учебный день, но чувствуется, будто уже сотый. И нет того энтузиазма, который возникает обыкновенно, когда начинаешь новое дело или когда вливаешься в новое общество. Но, думаю, в этом есть смысл, я ведь уже не раз бывала в здании колледжа, не раз беседовала с директором, мне даже удалось осмотреть несколько кабинетов и коридоров во время прогулок с Артуром. Кроме того, с многими из студентов я тоже общалась. И, о, удивительно, это был не бедственный дуэт и не знакомые с общежития Морской Ведьмы. Могу понять почему моя персона вызвала большой интерес у местной фауны, однако, не могу сказать, что мне приятен такой интерес. Да, поначалу это и правда неплохо, даже льстит, но выслушивание одних и тех же вопросов о моем прибывании в Ночном Вороне надоедает. К тому же, некоторые личности очень раздражающие, назойливые и грубые. Но что было ожидать от мужского колледжа? Здесь в любом случае должны были найтись любители покис-кисать и опустить сальные комплименты. Было бы страннее, если бы я их не обнаружила. — Они со своими одногруппниками, — ответил Эмиль, стреляя глазами в диасомнийскую часть столовой. — У них какой проект намечается или что-то вроде этого. Насколько помню — по истории магии, — был порыв сказать о чрезмерной загруженности в начале учебного года, как никак сейчас вторая декада сентября, однако, я тут же одернула себя, вспомнив, что студенты-то со второго курса, а не первого, потому «активный старт» вполне допустим. — О, понятно, — протянула Раиса. — Фм, — фыркнул Гримм, посмотрев в дальний угол, пестревший черным и зеленым. — Как вообще получилось так, что они заняли себе отдельное место? Будто для них и было создано, — проворчал кот. — Ха, — усмехнулся оборотень. — Это вполне объяснимо. Все остерегаются студентов из Диасомнии, потому сами отгораживаются от них, отсаживаясь как можно дальше. — Значит, — проблеск задумчивости отразился в голубых глазах, — это не они такие крутые и сами выбрали себе место, а их не принимают? — Можно и так сказать. Интересная точка зрения. Смотря прохождение глав, я видела кусочки картины, но не ее целиком. Потому постепенно у меня накапливались вопросы, на которые, увы, приходилось отвечать самой. На самом деле, мы видели очень мало взаимодействий между другими — не главными героями — диасомнийцами и членами иных общежитий. Как они относятся к друг другу? Неужели, как и сказал Эмиль, подавляющая часть избегает общения с факультетом Ведьмы Шипов? Это звучит не так невероятно, учитывая отзывы Кейтера о Диасомнии, как об общежитии, полном таинственных знаменитостей. И если развивать эту мысль… Что если они действительно знамениты и одарены? Имею ввиду, не просто талантливые новички, а во многом уже опытные маги? Да, не все из них фейри, однако то, сколько их на этом факультете, заставляет думать о том, что это пристанище для фейри, не для людей и, уж тем более, не для зверолюдей. Тогда другое предположение… сколько ученикам-фейри лет? Вряд ли найдутся ровесники Лилии, но вот ровесники Маллеуса возможно. Понятно для чего здесь Дракония тусуется, а вот для чего остальные? Может быть для завязывания связей? И… — Далия, ты еще с нами? — бодро и громко, так что уши неприязненно режет, вопрошает Эмиль. — Ах, да… Я просто задумалась, — положив руки на стол и чуть нависнув над ним, я придвинулась к собеседникам, показывая, что я — вся внимание. — Так о чем вы? — Мы обсуждали то, сколько денег уходит на питание. Это же просто кошмар! Вопиющий кошмар! — оборотень всплеснул руками и театрально махнул головой, отчего его кудрявые волосы всколыхнулись синими язычками пламени. — Учитывая то, сколько ты тратишь на Мостро Лаундж, не мудрено, что у тебя в карманах пусто, — с мягкой, но укоризненной улыбкой выступил Бил. Услышав слова друга, Эмиль медленно развернулся к нему и состроил такую гримасу, выпучив глаза и вскинув брови, что любой мимо проходящий мог бы подумать, что Бил оскорбил его честь самым недостойным образом. — Это, — он сделал паузу, переходя на низкий тембр, — святое! — воскликнул он, вскидывая подбородок наверх. — Вот ты слышал их музыку? — он подобрался ближе к Билу. Последний кивнул. — Слышал, — озвучивает парень, распаляясь сильнее. — А блюда их ел? — и снова кивок. — Ел. И как после этого ты можешь мне говорить о том, чтобы я прекратил ходить туда?! Вот как? Как я жить-то без них буду? Среди опостылевшей серости будней, это единственное, что радует меня! — о боги, вот это актер. Киньте в него уже Оскар, пожалуйста. — И вы, — он разворачивается к нам с Раей и Гриммом, — обязательно должны сходить туда! Говорю вам — не пожалеете точно, — он широко скалится, обнажая острые клыки. — Цены, конечно, кусачие, но сходить два раза в месяц вполне можете себе позволить на стипендию, — в горящих серых глазах пылает увлеченность, но никак не осознание того, что мы не можем позволить потратить всю стипендию на развлечения — еще до конца дом не отремонтирован. Скоро холода… — Мы бы с радостью, — начинает Рая, — но мы сильно ограничены в средствах. Много расходов на ремонт Ветхого общежития, закупку учебных принадлежностей и одежды… Мы же ведь оказались здесь случайно, поэтому никаких вещей с собой нет, — тяжело выдохнула и таким же тяжелым взглядом уперлась в остатки овсянки, образовавшие собой смеющуюся рожицу. «Все в мире делится на садистов и мазохистов», — ну, тогда овсянка точно садистка. Напоминание о нашем бедственном положении заставило Эмиля смутится, а Била устало посмотреть на приятеля. Однако затем он сделался отстраненным на несколько секунд, после чего обратился к нам и сказал: — Почему бы вам тогда не устроится на работу? — мы с Раей переглянулись в удивлении. Она — от новой полезной информации, я — от того, что «гора», к которой я так не хотела идти, походу все же идет к Магомету, то есть ко мне. Вторя моим думам, он продолжил: — Насколько я знаю, в Мостро Лаундж всегда требуются «рабочие руки», так что вы вполне можете попытаться устроиться туда. Дружище, ты, конечно, прав в том, что «Мостро Лаунджу» всегда требуются рабочие, вот только, ты не учитываешь то, что «им» требуются слуги-рабы, а не свободные труженики. К тому же, с «морской мафией» иметь дело — себе дороже. Это касается не только возможных лазеек в контрактах, но и их хищных натур. Потому — нет. Однозначно нет. Никакой работы в Мостро Лаундже! — Отличная идея! — огорошил меня оживленный голос Раисы. Теперь уже была моя очередь одевать маску охреневания, которую недавно показывал нам Эмиль. Дорогая моя, эта плохая идея. Это очень плохая идея! Но как мне это ей объяснить? Просто сказать о том, что братья Лич и Ашенгротто — опасные ребята, от которых нужно держатся, как можно дальше? А доказательства какие? Моя чуйка, взявшаяся из ниоткуда? — Работать — не, — открестился Гримм. — Господину не престало горбатиться за копейки, — зловещие искры в глазах выдавали злокозненные мысли. — Мои подчиненные! Вы пойдете работать в Мостро Лаундж на благо меня… то есть, нас! — объявил кот. Ага, разбежался. Помогать по-нормальному не можешь, значит будешь по-другому. Например, можно состричь шерсть и… — Тебя и так никто не заставляет, — ухмыльнувшись, сказал Эмиль. — Не думаю, что кто-то возьмет на работу демона, — подперев рукой голову, он чуть наклонился набок, наблюдая за Гриммом. — Ха! — обижено фыркнул Гримм. — Господин Гримм и сам не пойдет работать в это болотце! — сложил лапы на груди. — Болотце говоришь… — А как выглядит этот ресторан? — интересуется девушка. — О, не слушай этого чертенка! — с новым запалом Эмиль готовится к воспеванию очередной оды. — Мостро Лаундж — очень красивое и уютное место. Выполнено в сине-фиолетовой гамме под цвет морской флоры. Да, и там есть живописный вид на океан — через стекло «в пол»! Коралловые рифы, водоросли и мелкие рыбы! Это просто неописуемо — вам нужно увидеть это в живую! Будь я бизнесменом, то определенно хотела бы иметь такого поклонника, как Эмиль — столько рекламы и вся бесплатна! Вот только меня это мало прельщает… — Ну так что, — оборотень хитро щурит глаза, — я вас убедил? — А нет никаких альтернатив? — не хочется остужать пыл парня, но мне действительно необходимо это узнать. Как я и ожидала, на мой вопрос Эмиль нахмурился, дрогнули собачьи уши. Эх, расстраиваю такого милого щеночка. Даже как-то совестно. — Хм, — он призадумался. — Мостро Лаундж — уникальное заведение, единственное в своем роде… Я слышал, что в некоторых клубах бывает ищут помощников, которым платят за их труд. Но все же это подработка, к тому же непостоянная. Плата мизерная. Так что… — Постой, — Бил останавливает друга, — есть еще магазин Сэма, — они смотрят друг на друга и обоих озаряет сделанное открытие. — Не знаю, требуются ли Сэму работники, но можно попробовать уговорить его, — он переводит взор на нас. — У-у! Тот жуткий магазин со странным хозяином? Нет уж, — вставил «веское» Гримм. Не понимаю, что там «жуткого», очень даже интригующая и завораживающая коллекция всякой магической всячины. Самое то для исследования магии! Определенно стоит напроситься к Сэму в помощники. Вот только мое мнение сестра по несчастью не разделяет: — Но до него идти даже дольше, чем до колледжа… — тихо проговаривает Рая, понурив голову. — Каждый день после учебы ходить отсюда до лавки Сэма, а потом в наше общежитие — не вариант. Это отнимет слишком много сил, — поднимает взгляд и смотрит на меня, — мы и так с тобой после того, как приходим домой, никакие. Если к этому добавится еще два часа ходьбы и полная рабочая смена, то мы просто не выдержим. Раздражает. В груди — морось и холод. Она права. От этого еще хуже. Но я не могу согласиться на работу в Мостро Лаундже. Видимо, нам придется разойтись по разным дорогам… — Кстати, смена в Мостро Лаундже начинается в пять вечера, а заканчивается в двенадцать, — разъясняет Бил. — Это тоже не очень удобно для вас. До осеннего равноденствия может еще будет светло и спокойно, но потом придется возвращаться в Ветхое общежитие в полной темноте. Теперь Рая становится раздосадованной. — Да, это так… Может удастся договориться на неполную смену. Скажем, с пяти до девяти? Или придумать что-то другое? — настроена решительно, тут и гадать нечего. — Главное — попытаться. В остальном — будет, что будет, — поддержал девушку Эмиль. — Хорошо, я попытаюсь, — Рая воспрянула духом, лучезарно улыбнувшись. — Рая, — осторожно, но твердо обращаю на себя внимание девушки, — я все же попрошусь на работу к Сэму, — карие глаза становятся темнее, а их движение — острее. Столько немого недопонимания и растерянности, что они кажутся мне клинками, бьющими меня по больному. «Нам нужно держаться вместе», — я сама так говорила. Сейчас же противоречу собственным словам… Более того, готова оставить ее наедине с теми хищниками и, возможно, другими, еще неизвестными мне, опасностями. Но я действительно не могу… — Но почему? — вопрошает девушка. Облизнув пересохшие губы, я говорю: — Я… У меня фобия воды, — вопрос, которым расписаны лица присутствующих, хорошо читается. Возможно, они ожидали чего-то более значительного, однако для меня мой страх губителен. — Фобия всего, что связанного с водой: рек, озер, океанов. Я не могу заходить в воду больше, чем по пояс. Когда оказываюсь под водой с головой у меня начинается паника, удушье… сердце бешено бьется, — говорю и говорю, будто желаю оправдаться за слабость. — Океанариумы переношу, может, еще хуже: рвота подступает к горлу, воздуха не хватает, в глазах темнеет… Потому, — поднимаю опущенный взгляд на парней, а затем перевожу его на Раю, — я не могу с тобой пойти. Почему рассказ об этом ощущается настолько болезненным? Будто я исповедуюсь в грехах… — Ох, я понимаю тебя, Далия, — девушка сжимает мою руку. — Не нужно заставлять себя. Я не хочу, чтобы тебе стало плохо. — Спасибо, — благодарю и сама не знаю за что. Казалось бы, такая обыденная вещь, как понимание и сочувствие, не должна вызывать желание распасться в сонме благодарностей, но я все равно не могу принимать это, как должное. Чувствую, будто мне делают одолжение. — Ладно, — голос делаю живее, мысли гоню далеко, — давайте не будем об этом, — поворачиваюсь к молчавшим Билу и Эмилю. — Меня вот что интересует, — увлекаю чужое и собственное сознание, — что вы знаете о «Белой Королеве»? Уловка срабатывает и все мигом переключается на более злободневную тему. — Эм, — немного теряется, — а что ты хочешь узнать? — Объясните хотя бы, что за шумиха вокруг происходит? Уже как несколько дней слышу шепотки от групп студентов о «Белой Королеве». Что это означает? — О, так тебе никто не показал видео? — конечно, показали, вот только тебе это знать необязательно. — Что за видео? — задаю встречный вопрос. — Сейчас покажу… Отыскивая в кармане пиджака телефон, Эмиль принимается искать то злополучное видео, благодаря которому я получила прозвище «Белая Королева». Что это было за видео? А все просто. Как оказалось, вся «внутренняя кухня» Хартстамбула была показана на всеобщее обозрение намного раньше, чем я предполагала — а предполагала я, что это произошло уже после оверблота Риддла. Но нет, кто-то из скопища трусливых студентов-подхалимов записал на камеру то, как староста выгоняет с Дня Нерождения дурачка Эйса, принесшего каштановый пирог на торжество, а потому испортившего его. Вероятно, оператор планировал ограничиться позором одного Трапполы, однако, тут влезла я со своей «справедливостью» и устроила всем «шоу». Да, весь мой провокационный спич видели все студенты Ночного Ворона. Они писали самые разные комментарии, но по какой-то причине большинству из них приглянулась идея окрестить меня «Белой Королевой» из-за моего сотрудничества с Артуром и противостояния с Риддлом. Еще «забавнее» то, что поединок между старостой и бывшим старостой тоже был заснят! Благо, само почернение Роузхартса осталось «за кадром», но и того, что было снято, было достаточно, чтобы опорочить репутацию Риддла. — Капец, — озвучила пришедшее на ум. — Да расслабься! — залихватски усмехнулся оборотень. — Зато ты теперь знаменитость! Герой, борющийся за справедливость и свободу студентов Хартслабьюла! — Эмиль провел рукой наискосок, устремляя ту вдаль. — Девушка в мужском колледже, студент без общежития, «Повелительница призраков», да к тому же «Белая Королева» — известность в кубе! Потрясающе! — восхитился парень, не скрывая толику насмешки и ехидства. Да, просто «потрясающе»! — Я уже говорила, как вас всех «люблю»? *** Сказал бы мне кто «В Ночном Вороне есть психолог!» — в жизни бы не поверила. Однако, к моему удивлению, он действительно был. К тому же являл собой не неуловимый призрак, который нельзя было ни застать на рабочем месте, ни выловить в коридорах, а вполне себе обычного, самого что ни на есть ординарного — если можно вообще употребить подобное слово к обитателям сего колледжа — человека, которого я нашла достаточно быстро и легко: столкнувшись с ним у двери кабинета. В глубине замка на лестничном переплете виднелся смутный силуэт студента, который, когда я была еще вдалеке от заветной аудитории, вышел из нее же и игриво-припеваючи легкой походкой устремился по своим делам. Это, уже смазанное золотистое пятно, вызвало небольшое раздражение. Полагаю потому, что внешне «оно» было похоже на моего хорошего знакомого — Феста. Следом за маленьким фэйри показалась фигура взрослого мужчины, что был, как говорят, в расцвете сил своих: стан крепкий и прямой, плотно облегаемый красным вельветом жилетом, лицо же моложавое с едва виднеющимися морщинами, что скапливались преимущественно в межбровье, по которому, впрочем, было видно, что расслабляется он редко, проседи в черных вихрастых волосах и в помине не было. Красивый мужчина, жаль, что любоваться сей красотой мне долго не дали. Скорая реакция спасла меня от того, чтобы не врезаться в него, но, увы, она не уберегла от злого и нервного взгляда психолога. Но стоило ему внимательнее приглядеться к моему образу и рассмотреть его, черты смягчились, а глаза налились заинтересованностью и удивлением. — Вы ко мне? — должно быть знает, кто я — не может не знать. — Да, меня направил к Вам директор Кроули, — разъясняю, поглядывая на не до конца закрытую дверь. — А, что ж… — раздумывает, а затем предлагает: — Я вынужден сейчас отлучиться, но скоро приду обратно. Можете подождать в кабинете, мой помощник поможет Вам расслабиться и настроиться на беседу. После короткого кивка и «хорошо», он уходит, оставляя меня одну. Осторожно открыв и закрыв за собой дверь, я поворачиваюсь передом к комнате и отыскиваю среди книжных стеллажей и заваленного стопками бумаг и тетрадей стола того самого помощника, напоминающего больше ученика, нежели часть преподавательского состава. Услышав меня, юноша высовывает голову из-за книжных баррикад и приветливо-добродушно улыбается мне. Откатываясь на кресле назад, он встает и подходит ко мне. — Добрый день! Присаживайтесь где Вам удобно, — он проводит рукой, очерчивая комнату, — можно здесь, или на диване, тут есть мягкая обивка. Только недавно заказали, кстати, — следуя его совету, я усаживаюсь на диван, чьи объятия укутывают меня теплом и уютом. И пока я нежусь в комфорте, расположившись на диване, парень лишь сильнее оживляется, мчась к шкафчикам. — Хотите чаю? Есть ромашковый, с бузиной, со смородиной… есть просто черный чай, — с блеском в очах он смотрит на меня. — Да, давайте. Можно с бузиной? — такой подход я одобряю. Кое-кому — надеюсь, один «пернатый» друг чихнул, почуяв мой подкол — стоило бы поучится. — Конечно, — отвечает светловолосый парнишка, доставая металлическую коробку, сдобренную ярким цветом и приправленную выпуклыми цветочными узорами. — Меня, кстати, зовут Блез Смит. Учусь на третьем курсе на факультете Октавинелль, — опять Октавинелль? Почему же мне на них так везет? — Я — Далия, — фамилию решаю опустить. — Учусь… ну, ты, наверное, слышал, да? — ловкие движения рук: чайная затравка рассыпается в чайник, заливается кипятком и закрывается сверху крышкой. Блез поворачивается ко мне и понятливо кивает. — Слышал. Трудно представить человека, который бы не знал про девушек в юношеском колледже, — парень сцепляет в замок руки и рассматривает их, держа опущенными. — К тому же, — добавляет он, оставаясь все таким же равнодушно-расположенным, — после случая со старостой Хартслабьюла ты приобрела значительную известность. В чем-чем, а в этом я не сомневаюсь. Предчувствую, скоро меня нарекут святым-спасителем за мои заслуги перед оскверненными и отверженными душами. Учитывая просьбу Дира, сталкиваться так или иначе со «страдальцами» и «мучениками» мне придется не раз. Может запросить повышенную стипендию? Считаю, пользу обществу я приношу не малую… Да, пожалуй нужно было поставить ребром этот вопрос с Кроули. — Слушай, а как в целом у вас, имею ввиду твое, — незаметно перешла на «ты», что собеседник легко поддержал, — общежитие, относятся к произошедшему? — разведать обстановку всегда полезно. Сверяясь со временем на настенных часах, Смит вновь следует взглядом ко мне. — Как? — отводит глаза в сторону. — С интересом. Думаю, точнее не скажешь, — затем устремляет их на меня. — Октавинелльцы всегда ищут выгоду: новую информацию, инфоповод, слухи, сплетни, байки, мифы или легенды. Они по своей натуре любопытны, но кроме того — стремятся к реализации полученных знаний. А ты, твоя приятельница и фамильяр стали отличной переменной, из которой можно извлечь выгоду, — говорит прямо с примесью простоты и наивности, но с очевидным пониманием темы. — Вот так, — ни капли не удивлена. — Насколько помню, ты учишься на третьем курсе вместе со старостой Октавинелля и его заместителями? Много разного слышала о них. Как ты говоришь, «всегда ищут выгоду» — это про них, судя по всему. Не знаешь, что они думают об этом? Какие у них возможности «извлечь выгоду»? — несмотря на сильный напор и неприкрытый интерес, исходящие от меня, Блез не раздражается и не замыкается в себе, а, наоборот, слушает внимательно и участливо. — Просто хочу знать, чего ожидать от них. Грозит ли мне что-то… — Да-да, — часто кивает, — вполне ожидаемо. Ты хорошо адаптируешься, быстро подметила, кто в колледже «хищник», — и делится с охотой соображениями. — Что, насчет их планов… — потирает подбородок, проверяя время уже во второй раз. — Точно сказать не могу. Прочитать их — сложно, подслушать — еще сложнее. Потому остается строить догадки. Если хочешь знать, что я думаю… Особых причин присматриваться к тебе нету, однако, — делает акцент, — твоя особенность в том, что ты — диковинка. Твоя главная ценность — в имидже. Если Ашенгротто понадобится добиться чего-то путем привлечения или отвлечения внимания или же путем использования репутации, то ты можешь быть задействована, — удостоверившись в том, что заварка выдержана в достаточной мере, Смит, вытащив чашки, разлили по ним бузиновый чай. Поставив одну из них на блюдце, он вручил ее мне. В нос тотчас ударил пряный аромат, средь которого прослеживались сладость и кислинка. — Туманно представляю себе, — парень продолжил рассуждение, — для каких авантюр может потребоваться твое участие, но отрицать подобную вероятность нельзя. Отпив травяного отвара, я откинулась на спинку дивана и вгляделась в открытое окно — там виднелись уже желтеющие и багровеющие листья, что танцевали на ветру под убаюкивающую мелодию, знаменующую неумолимое приближение госпожи Смерти. Ярчайшее искусство природы — лебединая песнь. Завораживающе, не правда ли? — Походу, — беззлобно посмеиваюсь, — на меня уже со второго глотка подействовал этот чай, — самовнушение или же незамедлительное проявление — неважно, но голова стала тяжелеть, а мысли течь медленнее и размереннее. — Наверное, ты очень восприимчива, — вторя мне, Блез улыбается. — Я бы посоветовал тебе, если будешь заваривать отвары сама или же пробовать их где-то еще, быть аккуратной. Тоже касается запахов… магии внушения, — заключил парень. Неприятно это признавать, но да, я всегда была довольна ведома порывам и эмоциям, меня было легко увлечь и заинтересовать. А вспомнить сколько раз меня обманывали ушлые продавцы, втирающиеся в доверие с помощью разговоров о моем характере и проблемах… Идеальная жертва сектантов, что сказать. С возрастом я научилась с холодом принимать излишнюю «приторность» торгашей, однако иногда все же случаются моменты, когда хочется поверить чьему-то опыту и довериться. Потому Блез прав. Прав как никогда, потому что в Ночном Вороне быть наивным лопухом нельзя совершенно. — Хорошо. Спасибо за совет. А можешь еще порекомендовать литературу на эту тему? — поставив блюдце на подлокотник, я подобралась. — Не знаю, когда мы будем изучать это в рамках программы, а научиться самозащите хочется как можно скорее. — Конечно, — отвечает Блез. — Без проблем. Возможно, даже тут что-нибудь найду, — поставив кружку на столик, он побрел к книжным стеллажам. В поисках прошло еще несколько взмахов минутной стрелки, стопка рекомендованных книг пополнялась. Решив не отказываться от такой любезности, я продолжала стоически молчать. Дверь заскрипела, отчего Блез и я отвлеклись в ожидании входящего — им оказался наш несравненный психолог. Натуральный психолог на весь колледж такой один. И холостой… ой, а это уже из другой оперы. Заметно посвежевший мужчина прошествовал к креслу напротив и сел, оперившись о подлокотник одними локтями. Левая нога оказалась закинута на другую, а руки — поверх них. Внимательно осмотрев Смита, а затем меня, он сказал: — Давайте начнем со знакомства. Меня зовут Джеймс Берч и я — психолог колледжа Ночного Ворона. Словно обухом пораженная, я вгрызлась сознанием в отдельные образы и слова, чтобы осознать одну ясную и столь же немыслимую вещь — передо мной сидит Капитан Крюк, а рядом — мистер Сми. Да, психолог в Ночном Вороне был под стать сему импозантному и эксцентричному месту. У осинки, все же, апельсинки не родятся…