Любовь ꟷ это начало конца.

Сидя около журнального столика и читая новую книгу, Тилль внимательно вникал в строки произведения. Отпив согревающий терпкий кофе из керамической чашки, он перелистнул шероховатую страницу. В это время рядом с ним находился еще один человек – Кристоф. Засыпая на ходу, он писал импровизационные моменты для барабанов на белом листке бумаги, периодически что-то стирая. Приятный комфорт и молчаливая идиллия царила в их комнате, заполонив весь воздух. Так сразу и не скажешь, что творилось на улице: шумные автомобили, как обычно, стояли в пробках и бибикали на все мрачные улицы, а громкие люди, которые топали прямо под окном, кричали что-то, будто не в себе. Это только жутко раздражало и нифига, блин, не расслабляло. Вдруг в их номер неуверенно постучались. Услышав одобрительный выкрик от вокалиста. В эту же секунду на пороге возник Лоренц. Он смущенно поправил свою толстую оправу указательным кривым пальцем и вошел в тихую комнатку. – Тилль, мне нужно с тобой поговорить. Для меня это очень важно, поэтому… Можно мы выйдем. – Акцентируя на уединение, клавишник прошел чуть вперед. Его длинные волосы поблескивали при тусклом свете, словно он помыл их совсем недавно. Он как-то застенчиво потоптался на месте, ожидая ответ. – Вы можете здесь поговорить, а уйду. – Показав на первый взгляд лучезарную улыбку, Шнайдер немедленно удалился из номера. Весь этот мягкий и вежливый характер испарился, как только тот переступил порог. На самом деле он был далеко не спокоен и не вежлив, черт возьми. Предательски болело в груди, а в теле полыхал страшный огонь от ненависти к этому очкастому. Не выдержав, Кристоф тут же стал подслушивать разговор за дверью. – Знаешь, я не думаю, что это какая-то проблема между нами. – Неожиданный уверенный тон ответил Тиллю. Неужели это был клавишник? Да нет, быть такого не может. Он не способен так разговаривать. – Знаю. И поэтому принимаю твои слова, дорогой. – Бархатный голос вокалиста расплылся по всему внутреннему миру барабанщика с головы до пят. «Дорогой?! Какой еще нахрен дорогой?» – Прислонившись плотнее к деревянной двери и прислушиваясь все внимательней, подумал Кристоф. На секунду все затихло. Это насторожило подслушивателя. «Неужели они там целуются?» – Мысль пролетела, как револьверная пуля прямо в ноющее от боли сердце. Погружаясь глубже в свои переживания, Шнайдер не заметил, как дверь отворилась. Оба музыканта чуть не столкнулись носами, прежде чем Кристоф смог отойти. – Ой, извини, я случайно. – Живо подняв нелепые пострадавшие очки и подав их в длинные руки Лоренца, как-то криво улыбнулся кудрявый музыкант. Высокий клавишник на него неодобряюще покосился, показывая недовольство полном размере, и надел уже покоцанную оправу. – Ничего страшного. Починю. – Пробормотал еще более хмурый Кристиан от того, что его любимые очки искривились, и поспешил удалиться. Видя, как Флаке уходит все дальше по узкому коридору отеля, предположительно к себе в номер, Дум зашел в комнату и закрыл после себя невзрачную дверь. – О чем беседовали? –  Внутреннее спокойствие было, мягко говоря, на исходе. Здравый рассудок покидал барабанщика все быстрее и быстрее. Но чтобы совсем не сойти сума от нарастающего бешеного гнева на Тилля и, конечно же, на самого себя, он считал в уме до ста и отчаянно умолял всех и вся, чтобы не сорваться на самого дорого ему человека. Так Кристоф успокаивался, когда все доходило до полного пиздеца. – Да так. Ни о чем. – Непонятно суетясь, Линдеманн пытался что-то найти. Но на самом деле, ему к черту не сдалось что-либо искать. Он просто не хотел начинать этот непростой разговор именно со Шнайдером, ведь он уже давно догадывался до того, о чем сам приятель никогда бы не рассказал. – Не ври мне давай. Ты же знаешь, что врать у тебя фигово получается. Так что говори. – Подходя и задерживая ярую агрессию, произнеся с наигранным самообладанием, Кристоф ожидающе приподнял бровь. Он хотел услышать наконец эти поганые слова от друга. – Хорошо. Кристиан приходил сообщить о том, что я ему давно симпатизирую, и я ответил взаимностью. Проще говоря, мы с этой ночи встречаемся. Доволен? – Горестно посмотрев на Дума, вокалист тут же перевел взор на его кисть, которая сжималась в кулаке. – Ладно. Я понял тебя. – В глубине души словно что-то оборвалось. Тяжело выдыхая обжигающий воздух, что опалял сухие тонкие губы, барабанщик нервно облизал их и устремил свой взгляд вверх, к потолку. Скрывая соленые слезы, он сделал глубоких вдох и собрался с духом. Он хотел что-то еще добавить, но мгновенно осекся. – Крис, ты же понимаешь… – Сокращая расстояние между ними двоими, Тилль внимательно и огорченно посматривал на друга. Он не хотел ссорится с ним и молился всем Всевышним ангелам, чтобы приятель не психанул в сию секунду и не ушел в непонятном направлении прочь. – Нет, я не понимаю! – Рвано выдохнув и истерично скривив улыбку, выкрикнул Шнайдер. – Я не понимаю. – Чуть приходя в себя, горько повторил он. В горле образовался густой ком, было невыносимое желание кричать во весь голос так, чтобы все связки неистово хрипели. На душе было погано, омерзительно, отвратно. Липкая горечь текла и разливалась во всем теле. Не выдержав, Кристоф развернулся, быстро открыл дверь и стремительно направился из номера. Линдеманн даже не пытался хоть как-то остановить мужчину, понимая, что это крайне бесполезно. Он просто стоял около застеленной кровати и прожигал эту чертову дверь испепеляющим взглядом, не вправе сделать хоть малейший шаг. Вновь проходясь взглядом по поднадоевшим узорам на древесине, вокалист присел на постель и закрыл грубоватое лицо большими ладонями. Он не понимал, что делать с этой проблемой. Хотелось все исправить, побежать за Шнайдером. Но с другой стороны, что Тилль ему скажет? «Извини что я такой подонок и наплевал на твои чувства?» или может «Где ты был раньше со своей любовью?» Как же поистине сложно все это осознавать. Но Линдеманн не шестнадцатилетняя девчонка, которая будет ждать Дума, как из армии. У него тоже есть чувства, следовательно, какого хуя он должен их держать в себе и не проявлять их по отношению к другим людям? Если уж Кристоф такой собственник, то можно было уже давно сказать об этом и признаться в своих чертовых чувствах. Но вокалист все-таки понимал, что через это необходимо было пройти. Через эту ноющую боль правды, он добился умиротворения и считался морально свободным. У него больше нет в голове этих настойчивых стопов, которые терзали его днями и ночами. Выбравшись из всех этих недопониманий, Тилль наконец-то обрел какую-то радость. Но все-таки какой ценой? Разбив чье-то вдребезги израненное сердце, он не сможет быть полностью счастлив. Этот мерзкий осадок останется с ними навсегда до скончания дней. И Линдеманн будет себя ненавидеть за это. Жестоко ненавидеть. Как после этого смотреть в глаза другу? А другу ли? После всего, что только что произошло, вряд ли они смогут и дальше хорошо общаться. Угрызение совести Тилля вечно будет пробираться через каждую частичку его души, смотря в глаза Думу... Они запутались во всех нитках и выстроенных с этого дня стенах, которые, словно лабиринт, устремлялись все глубже и глубже в чертоги их разума. – Да как же все сложно! – Нервозно запуская подрагивающие пальцы себе в смолянистые волосы, хныкнул огорченно вокалист и откинулся широкой спиной на кровать. Он пытался проиграть у себя в мозгу всевозможные исходы этого разговора, но все тщетно, ведь каждый вывод сходился на одном. Барабанщик не прощал это Тиллю и все равно уходил. Не заметив, Линдеманн отключился, погружаясь в прекрасный мир Морфея.

***

Воспоминания.

– Хватит! Ты сам знал, что это будет одноразовая связь! – Ища свою затерявшуюся футболку, вокалист метался из одной части квартиры в другую. Делав все возможное, чтобы не смотреть ему в глаза и как-либо контактировать физически. – Что значит одноразовая? – Пьянющий в хлам Гирдхер пытался хоть как-то поймать Тилля за сильную руку, но его тут же отталкивали. – Ты обещал, что будешь со мной до конца! – Выкрикивая эти отчаянные слова, он все же сумел вцепиться в запястье мертвой хваткой и швырнуть любовника на скрипучий диван. – Что ты делаешь?! – Глаза у музыканта полезли на лоб от всевозможного напора. Его прижали всем телом к кожаной поверхности, не давая никак пошевелится. – Не подумай, что я какой-то сумасшедший, но ты будешь моим и только моим. – Насильственно накрыв рот ладонью, доктор стал грубо пробираться под кофту. Брюнет хотел попытаться взяться за кисть, что уже мерзотно, бесцеремонно хозяйничала и с неистовой болью оттягивала волосы на груди. – Прекрати! Хватит! – Громко бурча во влажную от возбуждения ладонь, Тилль ворочился на диване и старался освободиться из лап этого омерзительного человека. Но, к сожалению, бесполезно. Сжимая различные места мертвой хваткой, врач мерзопакостно и лихорадочно начал стягивать синие джинсы со своей жертвы. К горлу подступил приступ отвратной рвоты. Голова раскалывалась, а бурлящая кровь в набат отдавала в виски. Внезапно адреналин ударил в мозг. Взяв себя в руки, Линдеманн с неистовой силой укусил руку хирурга, попутно освобождая свои. Оглушающая пощечина прилетела Гирду почти в висок. Звон хлопка раздался по всей квартире. Мгновенно отключившись, голова доктора упала на широкое плечо любовника. Отходя от случившегося, вокалист, к большому счастью, выбрался из-под лежащей на нем туши и еле как слез с темного дивана. Сердце все еще отбивало сногсшибательную польку, а на языке стоял привкус тошноты. Невообразимый страх поселился внутри музыканта. Просидев в одном положении на полу и смотрев в одну точку еще несколько секунд, Тилль нашел в себе силы подняться, забрать свои уже собранные вещи и выйти из квартиры, закрывая после себя металлическую входную дверь.

***

– Хватит! Ты сам знал, что это будет одноразовая связь! – Ища свою затерявшуюся футболку, вокалист метался из одной части квартиры в другую. Делав все возможное, чтобы не смотреть ему в глаза и как-либо контактировать физически. – Что значит одноразовая? – Пьянющий в хлам Гирдхер пытался хоть как-то поймать Тилля за сильную руку, но его тут же отталкивали. – Ты обещал, что будешь со мной до конца! – Выкрикивая эти отчаянные слова, он все же сумел вцепиться в запястье мертвой хваткой и швырнуть любовника на скрипучий диван. – Что ты делаешь?! – Глаза у музыканта полезли на лоб от всевозможного напора. Его прижали всем телом к кожаной поверхности, не давая никак пошевелится. – Не подумай, что я какой-то сумасшедший, но ты будешь моим и только моим. – Насильственно накрыв рот ладонью, доктор стал грубо пробираться под кофту. Брюнет хотел попытаться взяться за кисть, что уже мерзотно, бесцеремонно хозяйничала и с неистовой болью оттягивала волосы на груди. – Прекрати! Хватит! – Громко бурча во влажную от возбуждения ладонь, Тилль ворочился на диване и старался освободиться из лап этого омерзительного человека. Но, к сожалению, бесполезно. Сжимая различные места мертвой хваткой, врач мерзопакостно и лихорадочно начал стягивать синие джинсы со своей жертвы. К горлу подступил приступ отвратной рвоты. Голова раскалывалась, а бурлящая кровь в набат отдавала в виски. Внезапно адреналин ударил в мозг. Взяв себя в руки, Линдеманн с неистовой силой укусил руку хирурга, попутно освобождая свои. Оглушающая пощечина прилетела Гирду почти в висок. Звон хлопка раздался по всей квартире. Мгновенно отключившись, голова доктора упала на широкое плечо любовника. Отходя от случившегося, вокалист, к большому счастью, выбрался из-под лежащей на нем туши и еле как слез с темного дивана. Сердце все еще отбивало сногсшибательную польку, а на языке стоял привкус тошноты. Невообразимый страх поселился внутри музыканта. Просидев в одном положении на полу и смотрев в одну точку еще несколько секунд, Тилль нашел в себе силы подняться, забрать свои уже собранные вещи и выйти из квартиры, закрывая после себя металлическую входную дверь.

***

Зазвонил противный рингтон у телефона, что лежал на неприметной тумбочке около музыканта. Сонно разлепляя заспанные глаза и недовольно рыча, Линдеманн немного поглазел в стенку и ответил на звонок. Там светился номер Пауля. – Да? – Привет. – По ту сторону послышался энергичный и веселый голос друга. – Я хотел поинтересоваться, у нас сегодня есть какие-нибудь записи или можно спокойно ехать обратно в отель? – Спросил тот. – Сегодня нет. Так что отдыхай. – Потирая переносицу, баритоном ответил Тилль и протяжно зевнул. – О, супер. Мне как раз надо сообщить кое, о чем. Это касается меня и Рихи. – Ощущалось, как собеседник широко и лучезарно улыбался. Ему натерпелось побыстрее все обсудить с приятелем. – Хорошо. А ты сейчас где? – Перевернувшись на спину и приподнявшись, брюнет лениво потянулся. – В данный момент уже еду в такси. Ришу забрали на процедуру пораньше, а меня выгнали. – Хихикая, выдал Ландерс. Безмятежно повернувшись, и посмотрев на время, которое показывал будильник – 7:10. Музыкант устремил взор на закрытое безвкусной шторой окно. На миг его что-то смутило, но он сам не понимал, что именно. – Да, что-то рановато. – Тон изменился, стал более черствым. Не слыша, о чем там болтает Хайко, вокалист принялся внимательно осматривать номер. И наконец, до него дошло, что не так. Он лежал на подушке укутанным в одеяло. Кто-то перетащил его на это место и закрыл окно шторой, чтобы пылающие лучи солнца не смогли разбудить его. Из глубоких домыслов его выдернул обеспокоенный голос ритм-гитариста. – Все хорошо? – А? Да. Я просто не проснулся еще. – На одно мгновение музыкант помедлил. – Ладно, жду тебя. – После этих слов, Линдеманн повесил трубку и принялся дальше размышлять над этой ситуацией. «Неужели Шнайдер перетащил меня сюда?» – Пронеслось в голове. Увидев, что рядом с ним отсутствует подушка барабанщика, его догадки укреплялись и сходились на этой версии. «Надо поговорить с ним» – Подумал он и окончательно встал с еще теплой постели и направился ванную.

***

Откровенно пялясь в покрашенный потолок и просверливая огроменную, внушающих размеров дыру своим проницательным взглядом, Рихард лежал на койке в своей палате после долгой процедуры. Он думал, когда все окончательно пошло по пизде и когда успел вляпаться в новую хрень по самые гланды. Ведь проблемы с ногой в целом никогда не беспокоили лид-гитариста. Это обычно доставало его лучшего друга – Тилля, который в свою очередь имел проблемы с коленями в прошлом. Всегда скакав по сцене как конь, он и предположить не мог, что обернется все так плачевно. Надо было заканчивать с пагубным образом жизни. Но, как обычно, Круспе никого не хотел слушать. Его раздутое эго убеждало, что ничего с ним не будет и что все остальные редкие сволочи, которые просто не понимают его. Какой же все-таки идиотизм слушать и повиноваться своему внутреннему я, вместо того, чтобы пройти нормальный курс лечения. Если бы он смог намного раньше услышать группу, то этого бы не было. А теперь хромая, Цвен наверняка останется калекой до конца своей никчемной жизни. Даже если им удастся вылечить ногу, музыкант не сможет жить на сцене, как раньше. Ненависть и омерзительность к себе поглощала Рихарда. Он не знал, как его за такой большой промежуток времени смогли простить. Что бы там ни было, с какими бы трудностями они ни встретились благодаря гитаристу, они его очень сильно любят и дорожат им. Такое осмысление предавало неистовую силу, и было уже не так страшно. Понимая, что рядом с ним есть самая большая поддержка и, конечно же, его возлюбленный – Пауль. Рядом с ним он знал, что справится с любыми преградами. Неожиданный стук в белую дверь прервал размышления Круспе. – Заходите! – После его слов в палату зашел доктор Гирдхер. – Привет. Ну как колено? – Проходя и садясь около музыканта, врач доброжелательно улыбнулся. – Ноет, но терпимо. – Полусидя-полулежа, Рихард улыбнулся в ответ, показав передние зубы. – На такой случай я как раз тебе принес обезболивающее. Сейчас вколю, и все пройдет. – Гирд приблизился к оголенной ноге гитариста и достал из своего кармана шприц с каким-то содержимым, которое ну никак не внушало доверия. – Стой. Боль и вправду не сильная, я могу и потерпеть. – Останавливая и берясь за холодную кисть хирурга, как-то встревожено сообщил ему Цвен, но тот все-таки освободил руку из хватки Круспе под предлогом, что это необходимо. – Вот так. – Вводя больнющий раствор в колено, Гирд мягким взглядом посматривал на пациента. После положил уже использованный шприц себе в карман и направился к двери. Одним движением он закрыл их в этой палате. Теперь они находились в закрытом пространстве, которое никто не мог открыть. – Что ты делаешь? – Заметив это действие, Круспе тут же нахмурился, а тон стал жестким и суровым. – А на что это может быть похоже? – Спокойно подойдя к лид-гитаристу, Гирдхер нежно провел влажными пальцами по горячей щеке. Отдернув его мерзкую руку, Рихард хотел вмазать этому ублюдку, но не смог. Его руку намертво впечатали в стену. – Ну-ну, ты чего? Я хочу помочь нам с тобой. – Усевшись поудобнее на бедрах музыканта. – Такой упрямый, а со своим новоиспечённым любовником так себя не вел. Чем же я хуже? – Не ослабляя хватку, второй свободной рукой доктор забрался под одеяло, чтобы нащупать резинку больничных штанов. – Ты, омерзительный упырь! Не трогай меня! – Крича до самого хрипа, воскликнул Круспе, пытаясь освободить руку, но она как будто не слушалась его указов. Все тело перестало как-либо функционировать. – Что ты сделал со мной?! – Накатившая паника и страх, поселившийся голове, разрастался с каждой секундой. Чувство безысходности усугубляло и так мерзопакостную ситуацию, которую он не мог контролировать. – Не переживай, ты даже ничего не почувствуешь. Я сделаю все быстро, и никто никогда не узнает о том, что было в этой комнате. – Мгновенно поджимая под себя брюнета за бедра, врач нащупал резинку и резким движением стянул штаны. – Пожалуйста. – Умоляющим шепотом Цвен просил остановиться, но его отказывались слушать. Закрывая отчаянно глаза, он все же принял свою участь. Двигаться он все равно не мог, а орать и звать на помощь было слишком бесполезно, никто не услышит. Находясь, словно в паутине огромного паука, он просто спокойно лежал полумертвым, ожидая всего. – Да… Ты получишь удовольствие, не переживай. – Стянув обеими мокрыми от невыносимого возбуждения руками нижнее белье, Гирд, восхищаясь и застывая, взглянул на его оголённую плоть. – Какой же ты красивый. – Расстегивая свои темные брюки, он принялся растягивать лид-гитариста. Все внутри сжалось. Каждый новый палец входил очень туго и причинял неимоверную боль. Зажмурившись, у Цвена покатились по горящим щекам соленые слезы. Они медленно падали на подушку и оставляли мокрые следы. Вдруг Круспе вспомнил о Ландарсе. Его касания, крепкие объятия, жаркие поцелуи... Хотелось кричать на всю больницу, но музыкант попросту не мог этого сделать. Силы покидали его и превращали в гигантскую амёбу, фарфоровую куклу, что раскалывается на кусочки. Тошнотворный, приторный запах спермы ударил в нос, вызывая рвоту. Сдерживаясь из последних сил, он терпел все, что над ним вытворял хирург. Внизу живота все адски болело. Кровать с каждым новым более сильным и грубым толчком начинала скрипеть и шататься все сильнее. Отключаясь и уходя в себя, Рихард до последнего держал перед собой образ того самого Ландерса, который лучезарно улыбался и заразительно хохотал с его тупых шуток.

***

– Представляешь? – Сидя в уютном кресле и попивая горькое пиво, Хайко широко улыбался во все тридцать два зуба и глядел на вокалиста, который в свою очередь округлил свои светлого оттенка глаза и приподнял густые брови. – Быстро вы, конечно, помирились. – Отпивая холодный терпкий напиток и прибывая в большом шоке, Линдеманн приземлился рядом с другом на еще одно комфортное креслецо, держа в другой руке тонкую сигарету. – Да еще и кровать не сломали, молодцы. – После этих слов его легонько стукнули в накаченное плечо и серьезным взглядом осудили с ног до головы. Смеясь в полный голос и уворачиваясь от нового удара, старший чуть не разлил пиво. Грозно матюкнувшись и неодобрительно посмотрев на младшего, он поставил металлическую банку на журнальный столик, смягчил взгляд и продолжил улыбаться, как ни в чем небывало. – А у тебя дела с Кристофом? Я видел, как он на тебя смотрит. – Пододвигаясь ближе Тиллю, ритм-гитарист хитро глядел на него в ожидании ответа. – Ой.. Что со Шнайдером. – Тут же помедлив, музыкант чуть сжался и грустно посмотрел на приятеля. Увидев хмурое выражения лица, Пауль мгновенно напрягся. Он понял, что затронул то, что не стоило. Это было чем-то интимным и больным для вокалиста. Гитарист уже пожалел о содеянном и хотел измениться, но его осекли. – Мы с ним поругались из-за Флаке. Он приходил ко мне с признанием, а Кристоф это услышал и завелся. В итоге он ушел. – Стыдливо свесив свинцовую голову, Линдеманн поник. – Я не смог за ним побежать, потому что испугался. – Тяжело выдыхая добавил он и затушил сигарету об пепельницу. Просидев несколько секунд в таком подавленном состоянии, в мысли Тилля пришел кое-какой странный вопрос, не относящийся к ситуации с барабанщиком. Он сразу же оживился и внимательно глянул на Ландерса, который в это время грустно посматривал на него самого, не зная, как поддержать. – Слушай, а когда Риху забрали на процедуру. В больнице был персонал помимо Гирдхера? – Нет, время было очень ранее. – Выпрямляясь в спине и встревоженно смотря на старшего, ответил Пауль. – То есть ты хочешь сказать, что когда ты ушел Гирд и Цвен остались наедине? – Ещё больше убеждаясь в своих опасениях, вокалист приподнял бровь и с большей серьезностью переспросил ритм-гитариста. – Ну да. – Хайко не понимал к чему клонит друг. Ему было странно видеть его таким напрягшим. Что такового могло случиться? – Блядь! – Тилль тут же резко встал с кресла, направляясь с немыслимой скоростью к шкафу, переодеться.