Ложь во спасение (Назлы Шадоглу)
— Спокойной ночи! — Насух натянул одеяло чуть ли не до ушей, отвернулся и уже через десять минут спокойно заснул. Назлы же лежала на спине, не шевелясь, и слушала его мерное дыхание. Сон не шел, она не знала, сможет ли отныне спать спокойно… Ей вдруг отчаянно захотелось придвинуться к мужу, нежно поцеловать его в щеку, прошептать ему на ухо, как сильно она его любит. Но она давно уже не позволяла себе этого, потому что боялась. Боялась, что будет то же, что случилось однажды, когда она проделала подобное. После того, как муж крепко уснул, она прижалась к его боку, обняла его, и Насух вдруг глубоко вздохнул, улыбнулся, а потом… с губ его сорвалось чужое имя. Назлы почувствовала себя так, будто ей в сердце вонзили дюжину кинжалов. Так проговариваются неверные любовники, но у них с Насухом другая ситуация. Она, та, другая женщина, мертва, на земле давным-давно уже и праха-то ее не осталось, но в памяти Насуха она все еще жива, раз ее имя не сходит у него с уст. Если бы соперница была живой, из плоти и крови, Назлы, конечно, достало бы сил бороться с ней, и она наверняка победила бы. Никому и никогда не отдала бы своего мужа, с которым ее сам Аллах связал. Но как бороться с призраком? Ей прекрасно известно, что Насух до сих пор хранит у себя ее фото, каждый год, в день ее гибели он запирается у себя в кабинете и горе тому, кто нарушит его уединение. Однажды Назлы спросила, что было у той женщины, чего нет у нее, раз Насух до сих пор не забыл ее. Он разозлился, накричал на нее, словом, как обычно…***
Назлы знала семейство Шадоглу с детства, они владели соседним поместьем. Вернее, имение Шадоглу по сравнению с домом ее покойного отца представлялось огромным, просто необъятным. В раннем детстве она встречалась иногда с сыном Азата Аги по дороге в школу, и он неизменно подшучивал над ней и ее подругами. Потом они выросли, он уехал учиться в Стамбул, а Назлы после смерти отца воспитывалась в доме тетки, его родной сестры. В один прекрасный день тетка задумала продать старый дом брата, и они вновь приехали туда, где прошло детство Назлы. Дом и небольшой кусок земли купила у тетки Гюль ханым, мать Насуха. А через три дня после заключения сделки она пришла к Назлы и сделала ей предложение. Назлы должна была выйти замуж за ее сына. — Тебе ведь все равно деваться некуда, Назлы, — сказала Гюль ханым, — тетка твоя рано или поздно все равно должна будет озаботиться поиском жениха. А ты… думаю, ты подходишь Насуху, как никто: ты из хорошей семьи, тиха, как я успела заметить, послушна… Словом, все при тебе. — Вы… вы мне делаете честь, Гюль ханым, но как же Насух?.. — Насух согласится, это я беру на себя. Но есть еще кое-что. Видишь ли, — она в упор взглянула на нее, — у Насуха есть ребенок. Это была… так скажем, мимолетная связь, глупая интрижка с его стороны. Она же была не слишком-то умной и разборчивой в связях, излишне ветреной девицей, пустила в ход все свои чары, вот мой наивный сын и не устоял. В результате на свет появился мой внук. И ему нужна мать! — Но где же, в таком случае, та женщина? Почему Насух не может быть с ней? — Во-первых, извини за выражение, нищая и бесстыжая голодранка не могла быть парой моему сыну. А во-вторых, она умерла. Ее больше нет. — Бедный малыш! — вздохнула Назлы. — Остался без мамы… Ей стало жаль несчастного ребенка, ведь она сама также рано осталась без матери. — Так ты согласна? — спросила Гюль ханым. Перед глазами Назлы возникло добродушное, улыбающееся лицо Насуха, и она кивнула. — Вот и славно! — удовлетворенно кивнула Гюль ханым. Позже Назлы поняла, что Гюль ханым сказала ей тогда далеко не все. Самое главное же заключалось в том, что то была никакая не «мимолетная интрижка», Насух был не на шутку влюблен в ту женщину. Очевидно, и она тоже его любила, они, насколько Назлы смогла понять из обрывков разговоров, даже собирались пожениться. Хазар оказался очаровательным малышом, и Назлы искренне к нему привязалась. Даже когда родился Джихан, она никогда не позволяла себе разделять сыновей. Чего не скажешь о Насухе. К старшему сыну он всегда относился с нежностью, никогда не кричал на него, не ругал за шалости. Правда, Хазар рос тихим и послушным ребенком, тогда как Джихан вечно устраивал какие-нибудь каверзы. Когда ему было лет десять, он буквально бредил футболом, и когда старший брат подарил ему мяч, целыми днями только и делал, что гонял его по двору. Хазар тоже увлекся игрой, и они «тренировали фирменный удар по воротам», как повторял Джихан. Когда шел дождь они забивали голы в гостиной, и кончилось все, разумеется, тем, что расколотили любимую фарфоровую вазу Гюль ханым и выбили оконное стекло. Сама Гюль ханым, стоит сказать, лишь рассмеялась и ласково потрепала Джихана по голове, сказав, что не иначе, как вырастет чемпион. А вот Насух пришел в ярость и строго наказал Джихана: выпорол его и запер на целый день в кладовой. — Папа, ну зачем ты? — увещевал его Хазар. — Джихан ни при чем, это я ему позволил… Нужно было играть во дворе. — Нет, — отрезал Насух, — просто нужно думать головой и следить за тем, что ты делаешь! Ты вот почему-то не засветил этим дурацким мячом в окно! — Тогда уж и меня накажи, папа! — взглянул ему в глаза Хазар. — Хватит глупостей! — строго взглянул на него Насух. — Посидит там и подумает о своем поведении. Иногда Назлы пыталась поговорить с Джиханом, убедить его вести себя спокойно и не выводить отца из терпения. Джихан же лишь обиженно смотрел на нее и говорил, что он и так «не делает ничего плохого, просто отцу ничего и никогда не нравится». Назлы убеждала Хазара повлиять на отца, потому что к нему он прислушался бы, но тот лишь руками разводил. — Я уж и так стараюсь их с Джиханом примирить, мама, — убеждал он ее, — но отец… Они оба слишком вспыльчивые с братом, отсюда все беды. — Хорошо, что у меня есть ты, сынок! — ласково взглянула на него Назлы. Гюль ханым тоже вступалась за младшего внука и частенько покрывала его проделки перед отцом. Она вообще души в Джихане не чаяла, и все самые лучшие игрушки, самые вкусные сладости, — все доставалось Джихану. Насух ворчал, мол, мать «мальчишку только портит». Она же отвечала, что «раз уж сына не испортила, то внука не обидит». Джихан тоже очень любил Гюль ханым и всегда шел к ней, если ему нужно было поведать кому-то о своих горестях или поделиться радостями. Когда Джихану исполнилось восемь, Гюль ханым тяжело заболела и попала в больницу. С ней случился удар, она много дней провела в больнице. Насух был сам не свой, он каждый день навещал мать и подолгу проводил с ней. Потом ее выписали, но от прежней деятельной и строгой Гюль ханым и следа уже не осталось. Она с трудом передвигалась, опираясь на палку, да и говорила с трудом. Назлы ухаживала за ней, хотя временами во взгляде свекрови читалась отчего-то неприкрытая неприязнь. Очевидно, она не могла смириться с тем, что сделалась такой беспомощной. Через год ей стало хуже, случился еще один удар, она вновь попала в больницу, и больше уже не вышла оттуда…***
Назлы сидела подле постели свекрови и смотрела нее, вспоминая при этом, как однажды, когда они с Насухом только-только вернулись из Стамбула вместе с маленьким Хазаром, Гюль ханым устроила ей допрос, почему, дескать, ее сын и Назлы живут в разных комнатах. А что Назлы могла ей ответить? Что она ничего так не желает, чтобы стать Насуху настоящей женой, но он пренебрегает ею, потому что до сих пор страдает по погибшей возлюбленной. Видимо, свекровь с Насухом поговорила, потому что уже на другую ночь он пришел к ней. Вот только… Назлы, увы, не стала от этого счастливее. — Это была не мимолетная связь, Гюль ханым, — прошептала Назлы, наклонившись к спящей свекрови. — Он действительно любил ее. — На…сух! — еле слышно прошелестела Гюль ханым и открыла глаза. — Насух… где?.. — Он придет вечером, мама, — отозвалась Назлы, но Гюль ханым, кажется, не поняла ее. Насух вот уже третий день пропадал на работе, у него как раз должны были состояться очень важные деловые переговоры, и потому он не мог часто навещать мать. Вчера Хазар, который приезжал к бабушке, также обмолвился, мол, она зовет Насуха. Муж пообещал, что завтра уже точно придет к матери и проведет у нее целый день. — Прости, Насух… — продолжала лихорадочно шептать Гюль ханым, — за то… Айше… она… тогда… Айше… спасли ее. Я… виновата. Прости! — из последних сил выдохнула она и закрыла глаза. Назлы же почувствовала, что земля медленно уходит у нее из-под ног. Она наклонилась, потрясла свекровь за плечо, пытаясь дозваться ее и узнать, что она только что сказала. Но к несчастью, Гюль ханым уже не услышала ее.***
Ей до сих пор не давала покоя мысль: правду ли сказала свекровь, или это просто предсмертный бред больной? Да и сама Назлы — правильно ли она поняла? Да что же тут непонятного-то: Айше спасли. Выходит… она, та, другая, истинная, любовь всей жизни Насуха, жива? Но почему же тогда она не пришла к нему, не потребовала ответа, почему он оставил ее и забрал сына. Или же она, как и Насух, считает его мертвым. Но как могла Гюль ханым так поступить со своим сыном, обречь его на страдания, это же жестоко! А может быть, Айше все же умерла, только позже, получила серьезные травмы, поначалу была надежда, а потом она все же скончалась. Гюль ханым просто не захотела расстраивать и обнадеживать сына. Но что если она все-таки жива? И где же она тогда?.. Что же делать, как поступить, стоит ли Насуху знать об этом? Если он узнает, тут же бросится искать ее. Землю перевернет, но найдет, из преисподней достанет, сомневаться не приходится. А что же тогда будет с Назлы и ее детьми? Хазар… Нет, Хазар не должен узнать правду, потому что он — ее сын. Она вырастила и воспитала его, как же можно, чтобы он стал звать матерью другую. Да и потом, у нее ведь тоже могут быть другие дети и другой муж. Нет, если все, что сказала Гюль ханым, правда, и если правда эта всплывет, то это разрушит не одну жизнь. Пусть сейчас у Назлы с мужем не все гладко, но если он узнает правду, будет еще хуже. Нельзя, ни в коем случае нельзя этого допустить! Не отдаст она Насуха той женщине, ни за что не отдаст, пускай та и дальше остается мертвой. Насух давно уж ее оплакал, и сердце его не так пылает от боли… Пусть уж все остается как есть, — решила Назлы. В конце концов, возможно, это и впрямь был бред, Гюль ханым тяжело больна и сама не знает, что говорит. Насух не узнает об этом, незачем ему лишний раз расстраиваться. Лишь бы только свекровь вновь не начала «бредить» в присутствии Насуха. Впрочем, врач сказал, что она вряд ли уже придет в себя… — Да поможет мне Аллах, — прошептала Назлы. — И да простит Он меня за эту ложь. Но она — во благо! Это все ради моей семьи и моих детей. Вздохнув, она перевернулась на другой бок и закрыла глаза.