Тайна (Махмут)
Сестра ставит перед ним тарелку супа, после чего садится напротив и долго смотрит на него, подперев рукой щеку. — Ты что? — спрашивает он, когда пауза слишком уж затягивается. — Не горячо? — спрашивает она, и Махмут быстро мотает головой: — Очень вкусно, Айдан, спасибо тебе! Она улыбается и встает из-за стола, чтобы подогреть чайник. Махмут отставляет пустую тарелку и откидывается на спинку стула. Сестра говорит, он может жить у нее сколько угодно, но все-таки, думает он, слишком задерживаться не стоит. Наверное, все же стоит позвонить Халиме, она в прошлый раз так и сказала, мол, если надумает вернуться, то пускай позвонит и предупредит. Она будет ждать. Хорошая она женщина, добрая, и сестра твердит, не упусти, не век же одному куковать. Может быть, она права, да только привык уж он к такой жизни. Когда адвокат, поздравив его, объявил, что удалось добиться пересмотра дела и освобождения, Махмут уже знал, что вернуться назад, к прежней жизни не сможет. Не потому, что его не приняли бы, вовсе нет. Миран Ага наоборот говорил, мол, он может остаться на прежнем месте. Да и сама Азизе ханым говорила то же самое. Однако, Махмут сам не захотел возвращаться: — Я вам больше не нужен, ханым, — сказал он. — Теперь есть, кому вас беречь и защищать. А кроме того, ведь главный ваш враг больше никогда вам не навредит. Она улыбнулась: — Да, наверное, ты прав, сынок. И тебе, помимо всего прочего, не помешает устроить свою собственную жизнь. Но если будет очень трудно, то дай знать. И возвращайся. В ответ Махмут поцеловал ей руку, а после на мгновение прижался щекой к ее ладони, думая о том, что, оказывается, начинать новую жизнь не так-то уж и легко. Но по крайней мере, как бы та самая новая жизнь не сложилась, кое-что из прежней он все же никогда не сможет забыть и вычеркнуть. Просто потому, что эта… тайна уже давно с ним. Он привык и смирился с этим (по-иному и не скажешь) наваждением, а избавиться от него означало бы попросту предать самого себя.***
Детство свое Махмут провел на улице, в грязных подворотнях. Домой он даже ночевать не всегда приходил, поскольку в тесной и грязной лачуге, где ютилось его многочисленное семейство, места для ночлега, можно сказать, не было. А кроме того, мать, отец или старшие братья, если и замечали его присутствие, то щедро награждали тумаками, дабы «не путался под ногами». Если в доме не было выпивки, отец принимался скандалить, колотить мать и братьев, и тут лучше всего было скрыться, чтобы не попасть под горячую руку. Впрочем, если отец находил где бы то ни было выпивку, то становилось только хуже. А уж если мать напивалась с ним за компанию, тут действительно следовало бежать со всех ног как можно дальше. Старшая сестра Махмута, Айдан, вышла замуж в шестнадцать лет за человека чуть ли не втрое старше, чтобы уйти из того вертепа навсегда. К одиннадцати годам Махмут, можно сказать, окончательно переселился на улицу. Вместе со своими приятелями, такими же беспризорниками, он забирался в чужие сады, чтобы поживиться фруктами, и в чужие дома, где иной раз можно было разжиться деньгами. Наверное, добром это не кончилось бы, но однажды Махмут попал в жуткий переплет, в результате чего изменилась вся его жизнь. Домой тем вечером он не пошел, потому что к отцу заявились какие-то его приятели, и они наверняка пьянствовали и скандалили бы ночь напролет. Поэтому Махмут решил заночевать в одном из заброшенных домов в старом квартале. Нужно сказать, он неплохо устроился, даже если бы пошел дождь, крыша в том доме не протекала. Он уже задремал, когда на улице вдруг послышались чьи-то громкие голоса. Женщина кричала: «Постой, ты все не так понял! Я скажу тебе всю правду, Мехмет, умоляю, выслушай! Я всегда его любила…» Но тут ее перебил мужской голос, который сказал: «Прекрати, не делай глупостей!» А затем третий голос, тоже мужской, закричал что было сил: «Хватит уже! Заткнитесь оба! Ты… Лживая, наглая тварь! Я и тебя, и твоего любовника… Вы за все ответите!» А потом раздались выстрелы. Махмут, дрожа от страха, пробрался к выходу из заброшенного дома и выглянул на улицу. Прямо напротив, на пустыре стоял незнакомый мужчина, судя по одежде, явно из богачей, а рядом с ним — женщина в бежевом домашнем платье, тоже, судя по всему, не из бедных. Как они сюда попали, — подумал тогда Махмут, — и что забыли в трущобах. Женщина взяла мужчину за руку и сказала, что им нужно срочно уходить. Тут только Махмут заметил, что чуть поодаль на земле лежали еще двое. Очевидно, их убили… И тут вдруг мужчина покачал головой и резко вскинул руку. Следом раздался еще один выстрел, и он упал прямо к ногам женщины, которая минутой ранее пыталась увести его. Она пронзительно закричала, опустилась на колени, принялась звать его, просила открыть глаза, хотя, разумеется, это было уже совершенно бесполезно: — Нет, сыночек, мой Мехмет, нет! Посмотри на меня, открой глаза, очнись, я прошу тебя, очнись, и все будет хорошо! Перепуганный Махмут подошел к ней, потряс ее за плечо и проговорил: — Вы лучше вставайте, а не то… Они и вас убьют. Махмут подумал поначалу, что тех двоих убили на глазах этого самого Мехмета какие-то незнакомые бандиты, благо, их в этом районе было более чем достаточно. А он, испугавшись, что обвинят его, покончил с собой. Всю правду он узнал уже много позже, когда стал жить в доме Асланбеев. — Пусть! — женщина смахнула его руку со своего плеча. — Я хочу умереть вместе со своим сыном. Отпусти меня, кто ты вообще такой?! — Я Махмут, — отозвался он. — Не надо… Вы вставайте! С трудом ему удалось уговорить ее встать, а потом, расспросив, где она живет, он помог ей дойти до ворот роскошного особняка, постучал, после чего посчитал, что лучше всего будет сделать оттуда ноги и побыстрее. Через три дня после случившегося, прямо с утра пораньше у Махмута разболелся вдруг живот. Никогда еще ему не было так плохо, казалось, что все внутренности завязали в тугой узел, а после принялись резать тупым ножом. Махмут попытался было пожаловаться старшему брату, но получил в ответ затрещину, мол, хватит придуриваться, лучше бы пошел да поискал что-нибудь съестного на обед, а то в доме шаром покати. Махмут вышел во двор, уселся прямо на землю, привалился к стене дома и заплакал от боли и обиды. Дальше он помнил, как пытался все же подняться на ноги, но в глазах вдруг потемнело, и в тот самый миг его будто подхватили под руки, подняли и куда-то понесли… Очнулся он в просторной комнате с белыми стенами, на мягкой кровати под белоснежным одеялом и на белоснежной же наволочке. А рядом сидела женщина в черном платке. Махмут сразу же узнал ее: та самая, что была тогда на пустыре, и кого он потом проводил до дома. Он хотел было спросить, что случилось, и как он сюда попал, но глаза слипались, и очень хотелось спать. Женщина тем временем грустно улыбнулась и погладила его по голове. Никто, даже родная мать, прежде не гладил его по голове, и Махмут подумал, что хорошо бы она не уходила, а еще немного посидела рядом. Он просто смотрел на нее, и от этого было как-то удивительно спокойно и легко на душе. Много позже он узнал, что у него случился приступ аппендицита, и ему безумно повезло, что младший сын Азизе ханым, Али бей, приехал к ним домой, дабы разыскать его. Он хотел разузнать, что именно Махмуту известно о произошедшем с его старшим братом, и не видел ли он, того, второго человека, может быть, он намеревался выстрелить в Мехмета первым, или что-то говорил. Махмут рассказал все, что знал, и Али бей сказал, дескать, «отчасти это может помочь». После он заверил Махмута, что в больнице ему помогут, и он пробудет тут столько, сколько нужно. Когда же его выписали из больницы, Махмут отправился не домой, а прямиком в особняк Асланбеев. — Если у хозяев есть хоть какая-то работа, я мог бы… Все, что скажут, то и буду делать, правда! — уверял он высокого мужчину с седыми висками, шофера Али бея, именно с ним он, как выяснилось, приезжал в тот день в дом родителей Махмута. — Может, вы позволите ему остаться, ханым? — сказал он хозяйке. — Глядишь, так и и смена мне подрастет. — Что ж, Ферхат, пусть остается, тем более ведь, насколько понимаю, идти мальчику некуда… — Благодарю, госпожа, Аллах да не оставит вас! — подняв на нее глаза, проговорил Махмут. — Вы не будете жаловаться, вот увидите, я все буду делать, что прикажете! — Вот и замечательно, — кивнула она. Собственно, эти два человека — Азизе ханым и ее шофер и охранник Ферхат — стали для него, и остались таковыми на всю оставшуюся жизнь, самыми главными людьми, которых он безмерно уважал, любил и почитал, будучи благодарным за все, что они для него сделали. Ферхат заменил ему отца, он не только учил Махмута всему, что знал и умел сам, дабы в будущем тот смог занять его место, но и всегда находил время, чтобы выслушать какие бы то ни было жалобы, поддерживал в трудные минуты, не оставлял одного, когда случалось заболеть… С позволения и полного одобрения хозяйки Ферхат устроил Махмута в школу и лично следил, чтобы тот не прогуливал занятия, поскольку, как он неустанно повторял «не след расти глупым и безграмотным невеждой». Мамхмут искренне привязался к своему благодетелю, он безмерно уважал его, звал отцом и не при каждой возможности старался доказать, что никогда не забудет его доброту. Хозяев Махмут поначалу побаивался, тем более, что Ахмет бей, старший сын хозяйки и родной брат погибшего Мехмет бея, частенько бывал не в духе и мог накричать на работников, пару раз даже отвесил Махмуту подзатыльник за не слишком-то сильное рвение и халатное отношение к его приказам. Он велел Махмуту принести его ключи и бумажник, которые забыл в гостиной. Махмут не нашел в гостиной никаких ключей, о чем честно доложил хозяину, за что и получил нагоняй, мол, он либо ослеп, либо того хуже: вор и негодяй. От обиды Махмут чуть не расплакался, но тут его выручила Эсма ханым, она услышала перепалку и тут подошла к хозяину и сказала, мол, это она взяла его вещи и отнесла в кабинет, потому что подумала, он будет их искать. Младший же брат Ахмет бея, Али бей, был полной его противоположностью. Он, напротив, за каждое исполненное поручение благодарил Махмута, а иногда даже вручал, как он выражался, «прибавку к жалованью» — небольшую сумму денег, которую Махмут поначалу бездумно тратил на сладости, а после стал откладывать, как любил выражаться отец Ферхат, на черный день. Молодые хозяйки были под стать своим мужьям, поэтому Султан ханым Махмут, к чему уж тут лукавить, не особо-то жаловал, потому что она казалась ему излишне надменной и высокомерной. Она всякий раз, стоило только увидеть его, презрительно кривилась и говорила, будто бы про себя, но так, чтобы он непременно услышал, что, дескать, у них тут теперь не дом, а благотворительный приют для бездомных, раз «мама Азизе тащит под свой кров всяких голодранцев и всячески привечает их». Махмут обижался и всерьез думал пожаловаться хозяйке: слово в слово выложить, как о ней отзывается ее невестка. Но потом он остывал и думал, что, пожалуй, это было бы некрасиво: он подслушал то, что для его ушей не предназначалось и воспользовался этим, чтобы свести счеты. А кроме того, Султан ханым все ж таки тоже была его хозяйкой, так что он опасался, как бы ему не влетело еще и от нее. Салиха ханым, напротив, была добра к нему и, точно так же, как и ее муж, жалела его, угощала иногда всякими вкусностями, особенно когда он прилежно исполнял ее поручения, например, присмотреть пару минут за спавшей в коляске малышкой Элиф, пока сама Салиха ханым сбегает переодеться и принести запасную соску для дочки, поскольку по рассеянности своей оставила ее в детской. Эсма ханым, служившая в доме Асланбеев экономкой, тоже относилась к нему по-доброму. Всякий раз, когда ей случалось перекинуться парой слов с отцом Ферхатом, она интересовалась, как там, дескать, его воспитанник, частенько угощала его пирожками, которые кухарка готовила для хозяйского стола, и неизменно вздыхала, глядя на него, мол, как жаль несчастного сиротку. Сын Эсмы ханым, Фырат, был очень дружен со старшим внуком хозяйки, Мираном, они были просто не разлей вода, вместе играли, а если затевали какую-нибудь шалость, то после, когда взрослые принимались их отчитывать, каждый брал вину на себя. Иногда Мамхут, пусть и самую малость, но завидовал, что они не примут и его в свою компанию. Можно было, конечно, попросить, но с другой стороны, кто он такой, чтобы на равных держать себя с молодым хозяином. Один раз Миран с Фыратом чуть было не сломали новый велосипед, который Миран, стоит сказать, очень долго выпрашивал у своей бабушки, и в итоге та сделала ему такой подарок в честь того, что он успешно закончил учебный год в школе. Они с Фыратом устроили гонки прямо посреди двора, благо, никого из взрослых, кажется, не было дома, и вдруг кто-то из них не вписался в очередной поворот. Сами «гонщики» не пострадали, чего нельзя сказать о велосипеде. Там всего-то соскочила цепь, но (чего и взять с богатеньких деток!) Миран с Фыратом обреченно встали над поверженным «железным конем» и сокрушенно вздыхали, дескать, теперь им подарков от бабушки не видать еще очень и очень долго. Махмуту надоело смотреть на их страдания, и он попросил позволения помочь, он де знает, что делать и на раз сейчас починит. — Ты правда умеешь? — недоверчиво прищурился Миран. — Вот увидите, Миран бей, как новенький будет! — отозвался Махмут. — Ну, давай, хуже-то не сделаешь уже, — махнул рукой Миран. Через несколько минут радостный Миран, получивший свой велосипед целым, так сказать, и невредимым, на радостях предложил Махмуту прокатиться. — Да ведь, Миран бей, как же я могу? — Перестань глупости болтать! — хлопнул его по плечу Миран. — Бери и не ломайся! — В самом деле, — поддержал приятеля Фырат, — ты же нам помог, так что — это твоя заслуженная награда. А вот когда Махмут честно и откровенно рассказал Азизе ханым, что Миран бей вместе с Генюль ханым сбежали с уроков, на него затаили обиду. Хотя сама Азизе ханым сказала, что именно так Махмут и должен поступать впредь. Ну, а что было делать-то, если так разобраться?.. В тот день кухарка отправила его на базар, чтобы купить зелени для ужина, она, по рассеянности своей забыла это сделать заблаговременно. Махмут быстро исполнил поручение и со всех ног побежал домой. Задержался он ненадолго, всего-то на пару минут, остановился у витрины кафе-мороженого, подумав, как хорошо было бы полакомиться. Но денег с собой не было (хозяйскую сдачу тратить он никогда бы не решился), поэтому оставалось лишь облизываться. Постояв несколько минут и помечтав о том, что в следующий раз он все же сможет купить себе самую большую порцию мороженого, Махмут собрался было уходить, как вдруг заметил на веранде за столиком Миран бея и Генюль ханым, которые болтали о том о сем и весело смеялись. Махмут в общем-то не обратил поначалу на них особого внимания, но когда пришел домой, то оказалось, что Султан ханым вместе с Азизе ханым вне себя от беспокойства, потому что из школы, где учились Миран и Генюль позвонили и сообщили, что те не явились сегодня на занятия. — Мама, — чуть не плача воскликнула Султан ханым, — я даже не знаю, что думать, а вдруг их похитили? Как же теперь быть, если… — Перестань, Султан, — перебила ее Азизе ханым, — не стоит раньше времени паниковать. — Но ведь прежде никогда такого не было! Азизе ханым хотела было что-то ответить своей невестке, но вдруг неожиданно побледнела и опустилась в кресло, прижав ладони к вискам. — Эсма! — крикнула Султан ханым. — Принеси скорее воды, Азизе ханым плохо! — Нет-нет, сейчас пройдет, не беспокойся. Нужно распорядиться отправить людей на поиски. Они ведь могли просто сбежать с уроков, — отозвалась Азизе ханым. Махмут, посчитав, что в такой момент приличия можно и не соблюдать, вошел без стука и без разрешения в комнату и сообщил хозяйке, что только что видел Миран бея в кафе недалеко от рынка. Азизе ханым, которой сразу же стало легче, поблагодарила его, сказав, что он принес замечательные новости, а после сразу же велела Ферхату ехать в то кафе и привезти беглецов домой. — Мало им сейчас не покажется! — заявил Ахмет бей, который как раз вернулся домой и, разумеется, тут же обо всем узнал. — Ахмет, я тебя прошу, только… Ты только не бей ее! — попросила мужа Султан ханым. — Разберемся! — буркнул он. Когда Ферхат привез Мирана и Генюль домой, Ахмет бей, не желая слушать ни причитаний жены, ни оправданий Генюль, строго взглянул на нее, после чего схватил за ухо и заявил, что поговорит с ней серьезно, «как и полагается отцу». Султан ханым побежала за ними, повторяя при этом, чтобы Ахмет бей держал себя в руках. Азизе ханым тем временем повернулась к Мирану, который с виноватым видом переминался с ноги на ногу: — И что все это значит? — спокойно спросила она у него. — Ну, просто… мы… Мы с Генюль хотели… Это вышло случайно! — окончательно смешался он под грозным взглядом Азизе ханым. — Надеюсь, ты понимаешь, Миран, насколько безответственно и легкомысленно поступил?! Я даже не говорю сейчас о том, что и я, и родители Генюль не находили себе места от беспокойства, но ведь с вами и впрямь могло что-нибудь случиться! А между тем, тебе давно уже не пять лет, Миран, и ты должен это понимать! Если бы Махмут вас случайно не заметил, то… — Да ничего бы не случилось, подумаешь, не пошли сегодня в школу, все равно уже каникулы скоро! — буркнул Миран и тут вдруг он, повернувшись, заметил Махмута, который так и стоял в дверях, поскольку хозяйка же ничего не сказала насчет того, может ли он уйти. — А тебе делать больше нечего, только следить за нами, да? Доносчик! — презрительно бросил он Махмуту, метнув на него при этом полный негодования взгляд. — Миран! — тут же осадила его Азизе ханым. — Что это еще такое?! Вместо того, чтобы извиниться ты грубишь да еще пытаешься переложить свою же собственную вину на другого? — Но бабушка! — обиженно взглянул он на нее. — Мне с тобой больше не о чем разговаривать! Немедленно иди к себе и серьезно обдумай свое отвратительное поведение. — Бабушка… — Я все сказала, Миран, до завтрашнего вечера, будь добр, на глаза мне не показывайся! — Прости меня! — тихо проговорил Миран, подняв на нее глаза. Однако же Азизе ханым отвернулась, давая понять, что разговор окончен. — Вам не мешало бы хотя бы раз выпороть его как следует! — заявила Султан ханым, которая, как оказалось, вернулась назад в гостиную и видела и слышала все, что тут происходило. Махмут же поспешил поскорее убраться подальше, дабы и случайно не влетело, как говорится, под горячую руку, поэтому он не уже не расслышал, что ответила Азизе ханым своей невестке.***
Когда погибли Ахмет бей и Али бей, хозяйка была буквально раздавлена страшным горем. Она, разумеется, старалась изо всех сил держаться, как она сама же говорила, чтобы не позволить своей собственной семье окончательно разрушиться. Махмут жалел Азизе ханым, ему хотелось как-нибудь поддержать ее, как это сделала она тогда, очень давно, когда пришла к нему в больницу, и как помогала все эти годы, приняв в своем доме, дав крышу над головой и кусок хлеба. Когда Насух Шадоглу заставил хозяйку оставить свой дом и покинуть Мидьят, Махмут, улучив удобный момент, чтобы кроме него и Азизе ханым поблизости никого не было (она как раз вышла из кухни, где разговаривала о чем-то с Эсмой ханым, и направлялась к себе), без обиняков предложил ей избавиться от этого человека: — Я сам все сделаю, ханым, вы не сомневайтесь! — воскликнул он. — И больше он вас не побеспокоит! В ответ она лишь покачала головой и, грустно улыбнувшись, проговорила: — Я не сомневаюсь в твоей храбрости, Махмут, но никак не могу позволить тебе так рисковать. А кроме того, пока еще не время. — Вы только прикажите, хозяйка! — повторил он. — Когда настанет час, думаю, что и впрямь смогу на тебя положиться, — отозвалась она. Через год после переезда в Карс отец Ферхат оставил дом Асланбеев и уехал в свою родную деревню. У него там осталась старая, больная мать, которую он никак не мог бросить одну. Перед отъездом он позвал Махмута прогуляться, привел его в небольшую чайную, заказал ужин, и когда заказ принесли, объявил ему, что уезжает. — Так ты… оставляешь меня одного, отец? — на душе сделалось тяжело и очень грустно. За столько лет Махмут привык к Ферхату, привязался к нему сильнее, чем к родному отцу. — Ты стал совсем взрослым, сынок, — вздохнул Ферхат. — Я бы, конечно, взял тебя с собой… Впрочем, ты хорошо подумай! Нет, разумеется, в моем доме тебе найдется место, это даже не обсуждается, но я тебя научил всему, что умею сам, и кроме тебя я сейчас никому не могу доверить дом Асланбеев, семью и нашу хозяйку. Тебе, сынок, я доверяю, как самому себе, и потому в твои руки передаю самое дорогое. — Ты же знаешь, отец, чем я обязан госпоже Азизе, поэтому можешь не сомневаться, я тебя не подведу. Но все же… если бы ты мог остаться! — Моя мать во мне очень нуждается, Махмут, да и потом я ведь уже не молод, и сил у меня остается с каждым днем все меньше. А вот ты наоборот — с каждым днем все сильнее становишься, расторопнее. Знаешь ведь, у молодого и глаз зорче, и рука вернее, и силы быстрее восстанавливаются, потому что груз прошлых лет на плечи твои не давит. — Что ж, — развел руками Махмут, — раз ты все решил… А как же Эсма ханым? — выпалил вдруг Махмут. Он давно уже замечал, что всякий раз, когда Эсма встречается с отцом Ферхатом, она приветствует его, опустив при этом глаза, а когда выдается свободная минута, посылает Махмута узнать, не нужно ли что-нибудь его названому отцу. Да и за столом всякий раз подкладывает ему самые вкусные куски, говоря, что порадовать его хоть чем-то, для нее — самое приятное. — А что с ней? — не понял Ферхат. — Ну, — смутился Махмут, — мне казалось, что вы… Словом, она тебе нравится, да и ты ей тоже. Вы оба свободные люди, и уж наверное хозяйка была бы не против, если бы вы сошлись. Ферхат грустно улыбнулся: — Эсма ханым — замечательная женщина, сынок, жаль, что в жизни ей очень не повезло. Она осталась одна с ребенком на руках, и с тех пор, видимо, не доверяет мужчинам. В этом ее можно понять. Но если бы встретился ей человек, который по-настоящему полюбил бы, может быть, она научилась ему доверять. Да только, увы, я на эту роль не гожусь. Потому что для меня она — добрый друг, но и только. — Значит, тебе тоже не повезло, да? — заинтересованно взглянул на него Махмут. В ту пору ему, как и всякому молодому человеку, только-только начавшему взрослеть и мужать, была чрезвычайно интересна эта, пока еще не известная, сторона человеческих взаимоотношений, она манила его, точно самый сладкий запретный плод. Поэтому-то ему было любопытно, что по этому поводу думает его приемный отец и наставник, может ли он, так сказать, поделиться опытом. — Как сказать, — пожал плечами Ферхат. — Ты… был влюблен в другую, да? — на свой страх и риск спросил Махмут и, затаив дыхание, ждал ответа. — Влюблен? — задумчиво проговорил Ферхат. — Пожалуй… Если можно быть влюбленным в солнце, в луну… Любить ее только издалека, просто зная, что она — есть, и второй такой просто не может быть. Смотреть на нее временами, любоваться ею и знать, что большего не было, нет и не будет никогда. — А кто… — начал было Махмут, но тут же осекся, пораженный внезапной догадкой. — Неужели… Отец, ты и правда… в госпожу?.. Ферхат вздохнул: — Я всю жизнь, как мог, скрывал свои чувства, но все равно боялся, что кто-то заметит. Тогда еще был жив ее муж, и если бы он хоть что-то заподозрил, то в лучшем случае прогнал бы меня с работы. Хотя, честно признаться, вряд ли бы я так легко отделался. Но, вот странность, меня ему никогда не приходило в голову подозревать, хотя ко всем остальным он ревновал ее так, что… Словом, она порядком от него натерпелась. Наверное, именно поэтому уже после его смерти даже и не помышляла о том, чтобы вновь выйти замуж. Чтобы вновь не обжечься. — И ты, — шепотом спросил Махмут, — так ничего и не скажешь? Никогда? — Теперь уже слишком поздно, — вздохнул Ферхат. — Я ей всем обязан, сынок, ты об этом знаешь, если бы не она, то моей матери давно не было бы в живых, а моя семья прозябала в нищете. Но дело даже и не в этом! Просто я не тот человек, которого она впустила бы в свою жизнь. И я не знаю, есть ли таковой на свете… Но в любом случае, сынок, запомни: ее жизнь я вверяю тебе, пусть ей никогда и ничего не угрожает, позаботься об этом. — Я обещаю тебе, отец, клянусь! Ведь и я сам обязан нашей хозяйке не меньше. Отец Ферхат уехал через пару дней после этого разговора, Махмут, разумеется, поддерживал с ним отношения, писал и звонил ему, иногда, когда выдавалось свободное время, то навещал его. Когда через семь лет его не стало, он искренне оплакивал его, а после всегда старался помогать его семье. Хозяйка, стоит заметить, тоже не оставляла семью Ферхата своей заботой, и если им требовалась помощь, она никогда не отказывала. Как и Махмуту: когда его старшая сестра, единственная, с кем он поддерживал отношения, овдовела, выяснилось, что муж ее оставил после себя огромные долги. Махмут хотел ей помочь и потому попросил у Азизе ханым жалование за полгода вперед. А когда она узнала, в чем дело, то просто выдала ему нужную сумму, сказав, что он может считать это премиальными за отличную службу. Разумеется, Махмут, помня обещание, данное приемному отцу и самому себе, не бросал и верой и правдой служил семейству Асланбеев и особенно — Азизе ханым. За истекшие годы он не просто стал ее невидимой тенью, готовой в любой момент защитить ее от врагов ценой своей жизни. Помимо этого он сделался поверенным во всех ее тайнах, ему стала известна практически вся ее жизнь, все беды и горести, что довелось испытать, начиная с той самой ночи, когда Мехмет бей покончил с собой, и заканчивая главной ее болью, которую она носила в себе долгие годы. Если бы она позволила, он, как и раньше, готов был лично расправиться со всеми ее врагами, но увы, это, как она подчеркивала, была только ее месть. Ради своей цели она готова была без колебаний расстаться с жизнью, и всерьез намеревалась это сделать после гибели Элиф ханым, любимой своей внучки. Вынудив Мирана совершить покушение на Азата Шадоглу, Азизе ханым посчитала, что Насух и его сыновья, поняв, что за всем стоит именно она, решат поквитаться. Именно в тот момент она хотела открыть Насуху всю правду и умереть, оставив его мучиться до конца дней угрызениями совести за совершенную много лет назад подлость. Махмут был практически единственным, кому досконально были известны все планы хозяйки. Именно в тот момент, когда она отдала ему последние распоряжения касаемо своего завещания и судьбы своих внуков, он не выдержал. Ему невыносимо было сознавать, что она вот так может расстаться с жизнью, что ее не станет, и тогда… Разве можно было представить себе, чтобы все закончилось так… несправедливо? Ведь после всех перенесенных мытарств, разве не заслужила она хоть немного счастья?.. — Не умирайте! — просил ее Махмут со слезами на глазах. — Ведь вы же… Вы мне как родная мать, ханым, вы — моя семья! Он нисколько не лгал, потому что Азизе ханым и впрямь ему была дороже родных отца и матери, по крайней мере, от нее он за всю жизнь не видел ничего, кроме добра… Хвала Аллаху в тот день с ней ничего плохого не случилось, а потом события и вовсе приняли совершенно неожиданный оборот. Сыном Азизе ханым, которого она столько лет считала погибшим и горько оплакивала, оказался Хазар Шадоглу. Получается, все эти долгие годы он был жив, а она ничего о том не подозревала. Узнав правду, хозяйка решила во что бы то ни стало исправить свои ошибки и искупить грехи перед родным сыном и Мираном. Они же злились на нее, не желали слушать никаких оправданий. Она говорила, мол, это правильно и по-иному не может быть, но, вне всяких сомнений, ей было очень больно. Видя, как Азизе ханым убивается по своему сыну, Махмут думал иногда, что если бы он был ее сыном, то никогда не заставил бы ее плакать. Разумеется, сказать ей подобное напрямую он не решился, лишь однажды попытался утешить ее после того, как Хазар бей, узнав правду, заявил, что никогда не признает ее. — Если бы случилось чудо, — печально проговорила Азизе ханым, — и мой сын однажды взял меня за руку и спас мне жизнь. — Аллах видит ваше сердце, ханым, — ответил Махмут, — и Он вам улыбнется! Вот увидите, так и будет. А вслед за этим его вдруг осенила совсем уж дикая и невообразимая мысль. Махмут вспомнил давний свой разговор с отцом Ферхатом и его признание. Теперь он понял Ферхата, когда тот говорил про «любовь издалека», потому что ему самому хотелось не просто утешить и защитить свою хозяйку. Сейчас Махмут ясно осознавал, что готов умереть ради нее, а самое главное — почему он готов это сделать. Поначалу его даже в дрожь бросило от такого открытия. «Ты же говорил, что она тебе как мать, — убеждал Махмут самого себя. — А разве сыну пристало думать подобное о своей матери?!» Но вслед за этим внутренний голос упорно твердил ему: «Но она тебе не мать!» А значит… значит не было ничего недопустимого и предосудительного в его чувствах. Ну, разве только та пропасть, что разделяла и всегда будет разделять их: положение, возраст и тот, разумеется, факт, что сердце ее всегда будет принадлежать другому человеку. Жизнь сына и внука была для Азизе ханым гораздо важнее собственной, и она всякий раз брала с Махмута слово, что он будет защищать их во что бы то ни стало. Махмуту ничего не оставалось делать, кроме как пообещать ей, хотя, если уж говорить честно, для него лично только ее жизнь имела первостепенное значение. Но раз без своих близких Азизе ханым не мыслила своего существования, то… быть, как говорится, посему. После гибели Хазар бея — еще одной страшной, незаживающей раны — Миран остался единственным светом ее глаз, и именно поэтому Махмут, не задумываясь, разрядил свой пистолет в Фюсун Асланбей. Жалел он только об одном — что не представился случай сделать это раньше. Фюсун ведь долго и упорно пыталась разрушить жизнь Азизе ханым и поэтому по ее приказу был убит Хазар бей и чуть было не погиб Миран. Поначалу Махмут даже отказывался от услуг адвоката, которого прислали ему Миран бей и Азизе ханым. Он подумал, что долг свой исполнил до конца, сдержал слово, данное Азизе ханым и самому себе, защитил и ее, и дорогого ей человека. — Вам нет необходимости защищать меня, Миран Ага, — сказал он бывшему уже своему хозяину, когда тот пришел навестить его в полицейском участке. — Хватит глупости болтать! — осадил его, как когда-то давно, Миран. — Ты спас мне жизнь, да и вообще, столько лет был рядом с нами. Бабушка сказала, что мы все сделаем, чтобы ты не остался здесь надолго, тем более из-за той женщины. И я с ней целиком и полностью согласен, знаешь ли. — Передайте ханым, что я… Словом, если бы еще раз такой случай представился, то все бы сделал, чтобы защитить ее и вас. Как я ей и обещал. — Я знаю, — кивнул Миран, — и именно поэтому ты должен, нет, обязан принять нашу помощь. Разбирательство шло несколько месяцев и наконец-таки, не без помощи адвоката, конечно же, Махмута отпустили на все четыре стороны. Фюсун Асланбей к тому времени была уже далеко: она уехала куда-то в Европу вместе с дочерью, а кроме того то ранение не прошло бесследно, и она навсегда останется парализованной. Что ж, если разобраться, она получила по заслугам. Что касается Азизе ханым, то она, после всех треволнений воссоединилась наконец с Насухом Агой, и они даже намеревались сыграть свадьбу на радость всем родственникам. Что ж, выходит, сбылось то, чего Махмут желал своей ханым, значит, пусть она будет счастлива. А ему… ему теперь рядом с ней места нет, потому что отныне с ней будут те, кому она нужна и дорога, и кто ни за что не допустит, чтобы с ней случилась беда. Она пожелала ему устроить свою жизнь, и Махмут от всей души поблагодарил ее, зная, что ни за что не забудет все годы, прожитые подле нее, а равно и ее лица, голоса и того легкого и такого теплого прикосновения ее ладони к своему лбу. С него, наверное, все началось и им же все и закончилось: — Если тебе будет тяжело, сынок, — сказала ему Азизе ханым на прощание, — то только дай знать, — и вслед за этим она протянула руку и погладила его по волосам. Точь-в-точь как тогда, в больнице… — Но я уверена, что у тебя все будет хорошо, — улыбнувшись, прибавила она. — И у вас, ханым, я уверен! — отозвался он. — Я очень этого хочу и буду молиться за вас. Да хранит вас Аллах, ханым!***
Сестра собирает пустые тарелки и снова интересуется, не нужно ли Махмуту еще чего-нибудь. Получив расчет, Махмут приехал к ней, дабы переждать какое-то время, собраться с мыслями и подумать, как теперь устроиться. Махмут частенько ездил навестить родных отца Ферхата, в частности — Халиме, его племянницу. Год назад она овдовела, осталась одна с трехлетним сыном на руках. Махмут помогал Халиме деньгами, покупал подарки для Али, ее маленького сына, пообещал даже, когда придет время, устроить его в лучшую школу. Халиме рассыпалась в благодарностях, крепко сжимала его ладонь и говорила, что никогда не сможет по-настоящему отблагодарить его. Несколько раз они были вместе, и она была, чего там греха таить, во всех отношениях замечательной женщиной, с которой ему было хорошо. Когда они расставались в последний раз, Халиме просила непременно позвонить ей, потому что «она будет очень ждать». А еще она вдруг заговорила о том, что неплохо было им бы жить вместе. И она… даже готова подарить ему дочку. Ну, или сына, там уж как получится, вернее, как Аллах распорядится. Махмут вспоминает слова сестры, которая без конца повторяет, что грех упускать свое счастье, тем более, если оно само идет в руки, не след его упускать. Если подумать, то Халиме и впрямь могла бы стать ему доброй подругой. Да и малышу Али нужен, как ни крути, отец. Махмут мог бы стать для него таковым, как некогда отец Ферхат точно так же стал ему близким и родным человеком. А если у них и впрямь будет дочь, то Махмут точно знает, как ее назвать. Пожелав сестре спокойной ночи, Махмут провожает ее глазами, а после идет к себе, достает телефон, набирает номер Халиме ханым и улыбается, когда после двух долгих гудков в трубке раздается ее голос.