Моя доченька (Хасан)
… Если бы я был уверен в том, что она хочет быть матерью, то, не задумываясь, отвез бы тебя к ней. Но в этой женщине нет ни капли любви, ни милосердия. Фюсун Асланбей однажды отказалась от тебя, предпочла власть и деньги, а тот, кто отрекся однажды, сделает это и впредь. Всегда помни об этом, милая моя доченька, чтобы не огорчаться. Люблю тебя! Твой отец Хасан. Он еще раз перечитал написанное несколько недель назад письмо, после чего убрал обратно в конверт и положил его в ящик стола. Неожиданно боль, которая донимала его с самого раннего утра, усилилась, превратилась из ноющей, но тем не менее терпимой в резкую, охватившую, казалось, разом все тело. Хасан стиснул зубы, дрожащей рукой достал из кармана блистер с таблетками, взял сразу две и встал, чтобы налить себе воды. Вскоре ему стало легче, и он вздохнул… Врачи говорят, дальше будет только хуже, но он готов ко всему. Да и вообще, разве может стать хуже, чем уже есть? — Хасан, сынок, — в кабинет заглянула Нергиз ханым, — я закончила с ужином, убрала все в холодильник. Гюнеш я тоже покормила и уложила, она уснула, ангелочек наш! — Спасибо, Нергиз ханым, — отозвался Хасан, — без вас мы бы просто пропали! — Что с тобой? — встревоженно вглядываясь в его лицо, спросила тем временем Нергиз. — Плохо, да? — Все в порядке, не тревожьтесь! — Ну, тогда я, пожалуй, пойду, а то скоро муж должен вернуться. Если тебе что-то понадобится, сразу позвони! — Благодарю, Наргиз ханым! — еще раз улыбнулся он. Проводив сердобольную соседку, которая вот уже который месяц подряд приходит помогать ухаживать за ребенком, прибирается у него в квартире и готовит еду, Хасан вернулся обратно в гостиную. Раньше со всеми делами управлялась приходящая домработница, но с недавних пор ему пришлось отказаться от ее услуг. На содержание ребенка уходит много средств, да еще и лечение обходится недешево. Правда, от лечения Хасан тоже, можно сказать, отказался, потому что больше не видел смысла… Гюнеш спала в своей кроватке, и Хасан, присев рядом, улыбнулся, глядя на такое безмятежное личико дочери. Это ужасно несправедливо, в который раз подумал он, что ему не суждено увидеть, как она вырастет, станет красивой девушкой, выучится, влюбится… Дочь не будет, прибегая из школы домой, бросаться к нему на шею, говоря, что соскучилась, не расскажет ему про мальчика, который ей понравился, Хасан не станет утешать ее, когда она с тем мальчиком поссорится. Да чего уж там, — горько усмехнулся про себя Хасан, — услышать бы как Гюнеш называет его папой, и тогда можно умереть спокойно. Однако, учитывая прогнозы докторов, вряд ли ему суждено дожить до этого счастья. Звонок в дверь заставил его вздрогнуть от неожиданности, и Хасан поспешил открыть, а то, чего доброго, нежданный визитер разбудил бы Гюнеш. «И кто бы это мог быть?» — пробормотал Хасан. Вряд ли вернулась Нергиз ханым, у нее есть собственный ключ, и она уж точно не стала бы звонить, зная, что Гюнеш спит. Хасан открыл дверь и в изумлении уставился на женщину, стоящую на пороге. Честно признаться, когда он позвонил ей и попросил о встрече, то не надеялся, что она придет к нему сама. Да и вообще, на тот звонок его толкнуло отчаяние, ему необходимо было найти хоть кого-нибудь, кому он мог доверить судьбу дочери, пусть и знал, что рассчитывать особо не на что. — Ханым?.. Это вы? — более глупого вопроса, конечно, задать не мог. Бывшая его хозяйка еле заметно усмехнулась, кивнула и проговорила, глядя ему прямо в глаза: — Здравствуй, Хасан! Признаюсь, меня несколько озадачила твоя просьба, но раз ты хотел меня увидеть… — Проходите, Азизе ханым, — опомнился Хасан, пропуская ее в прихожую, — прошу вас! Она изменилась, отметил Хасан, проводив гостью в комнату и усадив в кресло, стала гладко зачесывать волосы, собрав их в пучок, и, кажется, немного постарела. Впрочем, может быть, дело в том, что он просто давно ее не видел. В конце концов он тоже не помолодел, особенно же учитывая его нынешнее состояние. — Вас, наверное, интересует, зачем я позвал вас, ханым? — снова спросил он. — Хотя… прошу простить, нужно было сразу спросить: вы, может быть, хотите чего-нибудь? Воды, кофе?.. — Благодарю, — улыбнулась Азизе ханым, стянув перчатки и убрав их в сумку. — Но мне и впрямь хотелось бы поскорее перейти к делу. Если речь пойдет о Фюсун, то, прости уж, Хасан, мне нечем тебя утешить. Она вышла замуж, насколько мне известно, и уехала в Стамбул. Надеюсь, навсегда. — Об этом мне известно, ханым, — вздохнул Хасан. — Я… Мне многое хотелось бы вам объяснить, но прежде прошу вас, пойдемте со мной! Пожав плечами, Азизе ханым поднялась и проследовала за ним в комнату, где спала Гюнеш. Хасан, приложив палец к губам, осторожно приподнял полог детской кроватки и поманил Азизе ханым, которая все еще стояла на пороге. — Аллах всемогущий! — прошептала она, подойдя ближе. — Хасан, я правильно понимаю, что это — твоя дочь? Хасан молча кивнул. — Твоя и… ее? — продолжила свой допрос Азизе ханым. — Фюсун? Он снова вздохнул, собираясь ответить, но тут вдруг малютка Гюнеш проснулась и громко расплакалась. Прежде, чем Хасан успел опомниться, Азизе ханым взяла Гюнеш на руки и принялась укачивать: — Тшш, тихо-тихо, маленькая, — ласково приговаривала она, — ну, что ты, не надо плакать! Смотри, папа здесь, рядом с тобой, все хорошо, успокойся! Хасан улыбнулся, вспомнив вдруг, как однажды, когда он только-только начал работать в доме Асланбеев, младший сын хозяев, Али (ему тогда лет одиннадцать, что ли, было), залез на крышу сарая и спрыгнул оттуда на землю. Кто-то из старших братьев, кажется, это был Ахмет бей, взял его, что называется, «на слабо», дескать, ему такое не под силу. Разумеется, Али бей не смог показать себя пред братом «слабаком и мямлей», он прыгнул, но неудачно приземлился, больно ударился и вывихнул ногу. Хасан вместе с личным шофером и телохранителем хозяина, Ферхатом, пытались помочь ему подняться, но мальчишка лишь плакал, что ему очень больно, и у него сильно кружится голова. Хозяйка примчалась во двор, велела Ферхату срочно готовить машину, чтобы отвезти Али к врачу, после чего повернулась к побледневшему Ахмет бею, который стоял поодаль и повторял только, что он «не нарочно», и бросила ему, что «после с ним серьезно поговорит». Потом она обняла младшего сына, погладила его по голове и что-то зашептала ему на ухо. Ферхат отвез их в больницу и вернулся один, чтобы предупредить хозяина: его младшему сыну придется провести там ночь, поскольку им нужно обследовать его и исключить сотрясение мозга, а Азизе ханым решила не оставлять его одного. Нихат бей проворчал, конечно, что жена «делает из мухи слона», мол, ничего страшного с младшим не произошло, но Хасан заметил, что и он был сильно обеспокоен. А затем он позвал к себе Ахмет бея и долго ему что-то втолковывал на повышенных тонах. Да и вообще, хозяйка, насколько Хасан успел понять, всегда уделяла своим сыновьям время, особенно же, если они нуждались в ее заботе, поддержке и совете. — Ну, вот, она заснула, — сказала Азизе ханым, бережно укладывая Гюнеш обратно в кроватку. — Теперь вы сами все видели, ханым, — проговорил Хасан, когда они вернулись в гостиную, — я позвал вас ради нее, ради моей Гюнеш. Я прошу вас, Азизе ханым, помочь мне. Нет, я не собрался узнавать, где теперь Фюсун, и что с ней. Она сама выбрала свой путь, и, к сожалению, мне и дочери в ее новой жизни нет и не было места. Тут дело в другом. Умоляю вас… Мне просто не к кому больше обратиться. — Что ж, если ты расскажешь, в чем дело, я, возможно, смогу как-то помочь, — Азизе ханым вновь устроилась в кресле и приготовилась слушать.***
Поначалу Хасану показалось, будто Нихат бей не хотел брать его на работу. Он довольно долго и весьма пристально разглядывал его, Хасан даже занервничал, все ли с ним в порядке, не испачкал ли он где-нибудь ненароком новый костюм, не посадил ли пятно на свежевыглаженную рубашку. Затем Нихат бей поинтересовался, сколько ему лет, пробормотал, что, пожалуй, слишком молод, но с другой стороны, главное ведь опыт. Наконец он взял у Хасана документы, внимательно все изучил и заявил, что возьмет его на работу, а там — видно будет. Тем более, что постоянно быть при хозяине Хасану не придется, лишь изредка выполнять кое-какие поручения, ну, скажем, съездить вместе с кухаркой на базар за продуктами или отвезти младшего сына в колледж, а потом привезти его обратно домой. Заодно и проверить, не прогуливает ли «этот поганец» занятия, и не зря ли Нихат бей платит бешеные деньги за его обучение. А то жена, видите ли, «ему уже всю плешь проела», что младшенький «начал от рук отбиваться», а ему, дескать, «и дела нет». Жалование хозяин положил хорошее, так что Хасан с радостью принял все условия и приступил к делу. Он поступил под начало Ферхата, и тот быстро ввел его в курс дела. Неделю кряду Хасан возил Али бея на занятия, забирал его, хотя тот и упрашивал не приезжать за ним, мол, сам прекрасно доберется. Хасан на это заявил, мол, таково распоряжение его родителей. Один раз хозяйка попросила отвезти ее в колледж сына, якобы ей нужно было обсудить с директором дела попечительского совета. Когда они вернулись домой, Хасана подозвал Ильхан, один из охранников, который служил в доме Асланбеев уже лет пять, и с которым у Хасана успели сложиться приятельские отношения. — Ты поосторожней, — усмехнувшись, проговорил Ильхан после того, как Хасан поприветствовал его. — О чем ты? — не понял он. — Если ты хозяйку куда везти собрался, пусть и по ее просьбе, то сначала предупреди Нихат бея, — объяснил Ильхан. — Так я предупредил, а он рукой только махнул, сказал, и без меня все знает. — Ну, тогда тебе повезло, — хмыкнул Ильхан. — Но на всякий случай учти: лучше даже и не смотри лишний раз в сторону Азизе ханым. Особенно в присутствии хозяина. — Почему это? — Если хочешь задержаться на работе, не вылететь отсюда, как пробка из бутылки, и получить хорошего пинка напоследок. — За что? — Ты тупой или прикидываешься? — обозлился Ильхан. — Из-за Нихат бея, разумеется. Да он же просто тронутый! — понизив голос, прошептал он. — У него ум за разум заходит, если на хозяйку кто посмотрит ненароком, как ему кажется, слишком пристально, или руку ей подаст, когда она из машины выходит. Пятерых на моей памяти так выгнал, а беднягу Кемаля, работал тут у нас один года три-четыре назад, до полусмерти приказал измолотить. Да и… — Ильхан огляделся по сторонам, дабы убедиться, что никто их не подслушивает, и продолжил совсем уж еле слышным шепотом, — самой хозяйке тоже от него крепко досталось. Так-то! Хасан пожал плечами и решил, что, во-первых, не след ему вмешиваться в хозяйские дела, а во-вторых, все, что от него требуют он так или иначе должен исполнять безукоризненно. Как-то раз он был в гараже один, хозяев дома не было, кажется, Ферхат в тот день повез их на какую-то там деловую встречу, а дети, воспользовавшись моментом, поспешили вырваться из-под родительской опеки и отпросились в гости к своим школьным приятелям. Хасан протирал лобовое стекло новенькой хозяйской машины, как вдруг услышал за спиной шаги, а вслед за этим незнакомый женский голос насмешливо и несколько надменно произнес: — Эй, как тебя там? Давай-ка, нечего копаться, отвези меня в центр. Обернувшись, Хасан увидел молодую женщину в модных, дорогих джинсах и коротенькой футболке, обтягивающей ее соблазнительные формы. Темно-карие глаза смотрели на него со смесью любопытства и, как ему показалось, презрения: — Ты откуда такой вообще, что-то я тебя не припомню? — усмехнулась она, подойдя ближе. — Я Хасан, ханым, — отозвался он, догадавшись, что это, скорее всего, сестра хозяина, которая буквально вчера вернулась из Стамбула, где заканчивала учебу. — Да мне без разницы, — хмыкнула она, — Хасан ты или кто, заводи давай и поехали. — Но Нихат бей… — Чихать я хотела на Нихата, ясно? — подбоченилась она, и Хасан, сам не зная, почему, невольно ею залюбовался. Когда она сердится, подумалось ему, то становится еще красивее. — Поехали, я сказала! — Как скажете, ханым! — вздохнул Хасан. Фюсун ханым уселась на переднее сиденье, рядом с Хасаном, заявив, что «ей тут удобнее», достала сигареты и щелкнула зажигалкой. — Ты давно здесь? — спросила она, стоило только выехать за ворота. — Несколько месяцев уже, ханым, — отозвался он, выезжая на шоссе. — Нихат тебя взял, чтобы ты был на побегушках у его отро… детишек? — Ну, в общем… да, — кивнул Хасан, не сводя взгляд с дороги. — Ясно, — хмыкнула Фюсун, — эта стерва все-таки его уломала! Видите ли, ее драгоценных деточек некому вовремя привезти с занятий. Деточки скоро женятся уже, а она вокруг них прыгает, как дура, — зло прибавила Фюсун. — Да и Нихат хорош, такой же, как она, иначе не шел бы у нее на поводу, как теленок на веревочке. Идиот! Хасан закашлялся, не зная, что ответить, впрочем, ему, кажется, и не пристало влезать в хозяйский разговор. — А ты всегда такой молчаливый? — лукаво стрельнув глазами в его сторону, спросила вдруг Фюсун. — Да, — тут же ответил он, почувствовав, что его натурально в жар бросило, — то есть… Я просто не хотел показаться невоспитанным. — Брось, — она похлопала его по плечу, — если я сама решила поболтать с тобой, то к черту всякие фамильярности. — Как скажете, ханым! — улыбнулся Хасан. В тот день он привез ее в центр и высадил (по ее приказу, разумеется) у дверей дорогого пятизвездочного отеля. Через день Фюсун ханым приказала отвезти ее за город, в поместье, где жила одна из ее школьных подруг. Всю дорогу она сетовала, что ей ужасно не хочется тащиться в такую даль, но раз уж она обещала своей давней знакомой… — У нее, видишь ли, годовщина свадьбы, — невесело усмехнулась Фюсун ханым. — Пять лет вместе прожили. — Даст Аллах им долгих лет! — отозвался Хасан. — Между прочим, у ее супруга (и как она с ним живет, я ума не приложу, он же страшен, как смертный грех, да еще зануда ужасный) есть двоюродный братец. Ничего себе мужчина… Был. Ну, то есть, он и сейчас есть… Тоже женился недавно, дочка родилась у него. Проклятье! — Фюсун с силой ударила кулаком по кожаной обивке автомобильного кресла. — Что случилось, ханым? — переполошился Хасан. — Вам нехорошо? Она молча посмотрела на него, затем достала очередную сигарету, закурила и наконец проговорила, выпустив дым ему в лицо: — Нехорошо мне, милый мой, с того самого дня, как умерла мама. Потому что она одна меня понимала. У нее тогда язва открылась… А ни отец, ни брат с ней не поехали, просто сдали ее врачам, мол, забирайте и лечите, как хотите. Никогда им не прощу! Меня не было, я как раз уехала в детский лагерь… Мне и было-то тогда всего двенадцать лет. Потом они меня сдали в закрытый пансион, дескать, там «из меня сделают воспитанную и скромную девушку». Просто вышвырнули, как щенка, а тем временем прибрали к руками мои деньги! Мама все мне оставила, понимаешь? Все, что сейчас находится во владении Асланбеев — мое по праву! Так хотела мама! Но я была несовершеннолетней, и отец распоряжался всем за меня, вот и подстроил, что я получу все только после того, как выйду замуж. Но потом он тоже тяжело заболел, сердце там у него, почки и черт знает что еще. И тут уж мой братец подсуетился, так что теперь я без его ведома и шагу не могу ступить. Урод! Сам женился на нищей побирушке, осыпал ее золотом, отдал ей мой дом, между прочим, а надо мной лишь издевается. Сватает каких-то старых ублюдков! А, ладно! — она тряхнула головой и быстро вытерла глаза. — Хватит об этом. Лучше забудь все, что я тут тебе наговорила, понял? — Понял, ханым, — вздохнув, отозвался Хасан. В тот момент Хасану стало жаль ее. Она показалась ему очень одинокой и несчастной, потому что в семье ее не понимали и не принимали. Нихат бей нередко грубил ей, называл распутницей и грозился поколотить, если «не прекратит его позорить». Странно, думал Хасан, раз Нихат бей — старший брат Фюсун ханым, то он обязан нести за нее ответственность, почему он не познакомит ее с действительно достойным человеком, не выделит ей причитающееся приданое, неужели он не желает своей сестре счастья? Азизе ханым тоже недолюбливала свою золовку, и на каждое замечание Фюсун ханым отвечала, что «разберется без посторонней помощи». Даже дети, и те ее сторонились, будто она была им чужой, а не приходилась родной теткой. В один прекрасный день Фюсун ханым приказала отвезти ее в загородный дом, небольшое поместье, которое Нихат бей все собирался продать, как убыточное, но все никак не мог найти покупателя. Сам Нихат бей в тот день как раз уехал с Азизе ханым в Карс. Они решили провести несколько дней в особняке, который хозяин подарил в свое время жене. Незадолго до этого, стоит сказать, они повздорили, кто уж их там разберет, из-за чего, и кажется, Нихат бей даже ударил жену. По крайней мере, так шепталась приходящая прислуга, Хасан лично слышал. Два дня хозяин ходил чернее тучи, хозяйка демонстративно отворачивалась от него, стоило ему взглянуть на нее, разговаривала же она с ним только при детях во время обеда и ужина, очевидно, чтобы они ни о чем не догадались. На третий или на четвертый день Ферхат обмолвился, что с утра пораньше отвез хозяина в ювелирную лавку, где тот пробыл чуть ли не целый час. Вечером же, когда Хасан привез Али бея из колледжа, и вышел ненадолго во двор передохнуть, то заметил, как хозяин с хозяйкой сидели на верхней террасе, он обнимал ее за плечи, что-то шептал на ухо, перебирал ее волосы и время от времени целовал в щеку. Через три дня Нихат бей с женой уехали, а Фюсун ханым тут же позвала Хасана и заявила, что раз такое дело, она тоже не намерена сидеть в четырех стенах. Хасан зашел в дом, чтобы доложить, что машина готова, и услышал, как Фюсун ханым на повышенных тонах говорила с кем-то по телефону. Она крикнула, что «раз дело приняло такой оборот, то и ей все надоело», затем она послала своего собеседника в черту и со злостью швырнула трубку. — Сукин сын! — выругалась она. — Можешь отдыхать, — бросила она Хасану. — Теперь мне это поместье и задаром… Хотя, — тут же передумала она, — нет уж! Не буду портить себе выходной, когда еще случай такой представится. Поехали! Когда они прибыли в поместье, Фюсун ханым не отпустила его, а приказала идти вместе с ней в дом. Они вошли в просторную гостиную, и Фюсун жестом указала ему на кресло, а сама подошла к бару и налила два бокала бренди. — Давай на брудершафт, как говорят в Европе, — протянув ему бокал, сказала она. — Да я же за рулем, ханым, — отозвался Хасан. — Я тебя сегодня не отпущу, тут останешься, — глядя ему прямо в глаза проговорила Фюсун. — Не ломайся же, ну! — раздраженно тряхнув головой, прибавила она. — Я угощаю. — Ваше здоровье, ханым! — улыбнулся он. — Вот и молодец, — еле заметно усмехнулась Фюсун, после чего отставила свой бокал и положила руки ему на плечи. — Наверху, — прошептала она ему на ухо, — есть очень удобная комната. — Вот как? — осмелев, он обнял ее за талию и прижал к себе. Она же в ответ вновь усмехнулась и сама, первая, потянулась за поцелуем… Да, это было форменным безумием, но Хасан не мог и не хотел ему противиться. Поначалу он был буквально околдован Фюсун. Она казалась ему совершенно невероятным, прекрасным созданием, непохожим ни на кого. В самом деле, Фюсун разительно отличалась от всех знакомых Хасану женщин. Она могла позволить себе жить так, как ей хочется, не оглядываясь на то, что о ней могут подумать ее брат и все остальные жители города, которые, мягко говоря, явно не одобряли столь «вольные нравы». Но вместе с тем Хасану казалось, что Фюсун ханым нуждается в защите, потому что в глубине души она нежная и ранимая натура. Просто она сама себя убедила в том, что должна быть сильной, дабы никто не причинил ей боль, как это делал всю жизнь ее брат. Она рассказала ему однажды, как в детстве Нихат без конца издевался над ней. Скажем, если она собиралась поиграть в тишине со своими куклами, то старший брат являлся к ней в комнату, всячески высмеивал, а после ломал игрушки просто так, ради забавы. Отец же и мать очень редко заступались за дочь, потому что Нихат — сын и наследник, поэтому его они баловали, а Фюсун лишь третировали. Это уж потом Хасан понял, что она, мягко говоря, приукрашивала действительность… Ну, а в тот момент он отчаянно жалел Фюсун и осуждал Нихат бея, а заодно и Азизе ханым, потому что она тоже, вслед за мужем, относилась к Фюсун слишком предвзято. Фюсун уверяла его, что безумно влюблена, говорила, что никогда прежде не испытывала подобного ни с одним мужчиной. Хасан один раз робко заикнулся, мол, а сколько их у нее было, но Фюсун на это громко расхохоталась, ласково щелкнула его по носу, а после заявила, что Хасан, «если много будет знать, то скоро состарится». А еще: ему нет нужды ревновать, ведь «рядом с ним все остальные перестали существовать». Примерно через неделю после начала их романа Нихат бей вызвал его к себе и заявил, что Хасан теперь поступает в распоряжение его сестры. — Мехмет с Ахметом через три месяца уезжают на учебу, — сказал он, — поэтому их прежний шофер станет возить Али. Ко всему прочему, он еще и более опытный. Жена тоже согласилась… В общем, будешь теперь личным шофером этой шл… то есть, я хотел сказать Фюсун ханым. Заодно приглядывать за ней станешь, и если она задумает что-нибудь выкинуть, сразу мне сообщишь, понял? — Все понял, хозяин! — ответил Хасан. — Вот же сволочь! — воскликнула Фюсун, когда он рассказал ей о разговоре с Нихатом. — Ладно уж, — махнула она рукой, — пусть думает, что умнее всех, а мы с тобой его обведем вокруг пальца, правда? — Все будет как ты скажешь, — улыбнулся Хасан, обнимая ее. Фюсун подарила ему квартиру, где они могли, как она же сама выражалась, «устроить любовное гнездышко», чтобы при этом никто ни о чем не узнал. Когда она хотела увидеться с ним, то Хасан брал выходной, ссылаясь на болезнь сестры (на самом деле она жила в другом городе, и они с Хасаном не общались уже много лет), или же сам сказывался нездоровым. Он тут же направлялся в ту самую «квартиру для свиданий», через несколько часов туда приезжала Фюсун, и они оставались вдвоем. Соседи, разумеется, с подачи Фюсун, думали, будто они муж и жена, которые совсем недавно переехали в Мидьят, и по долгу службы вынуждены часто уезжать в командировки. Однажды Хасан предложил Фюсун и в самом деле пожениться, но она, к сожалению, подняла его на смех. — Да что в этом такого? — не понял Хасан. — Мы любим друг друга, и я все сделаю, чтобы ты была счастлива. — Хватит молоть вздор, дорогой, — Фюсун шлепнула его чуть пониже спины, — я не пойду за тебя замуж. Да и вообще… не хочу даже слышать об этой чепухе! — Да почему? — воскликнул Хасан. — По кочану! — обозлилась она. — Я отчитываться, что ли, должна? — высокомерно взглянула она на него. — Не хочу и все! Кроме того, если я выйду за тебя, мой братец наверняка отберет у меня все, что мне причитается. Я не получу ни лиры из того, что принадлежит мне, я уж его знаю, с него станется отдать все своей безродной оборванке! Нет уж, я ни за что не допущу этого. Ну и вообще, — она обняла Хасана и крепко прижалась к нему, — нам и так хорошо. Не дуйся же, котик! — подмигнула она ему. Хасан вздохнул, решив при этом не отступать, рано или поздно, думал он, Фюсун поймет, что кроме их любви, нет и не может быть в жизни ничего важнее. Увы, он жестоко ошибся, и та небольшая размолвка была лишь первым звоночком. Очень скоро с Хасана стали потихоньку, что называется, спадать розовые очки, и он постепенно знакомился с истинной натурой своей возлюбленной. Начать с того, что она без конца твердила о том, как она ненавидит своего брата, а еще больше — его жену. Она твердила, что та обманом «влезла в семью», охмурив «идиота Нихата». — Соблазнила его, мерзкая потаскуха, — ругалась Фюсун, — а теперь строит из себя порядочную! — Наверное, они полюбили друг друга, — робко заметил Хасан. — Не смеши меня! — фыркнула Фюсун. — Полюбила она, как же! Живо смекнула, что этот кретин поможет ей вылезти из грязи и приложила для этого все усилия. Впрочем, этому дураку много и не надо! Затем эта дрянь быстренько нарожала ему целый выводок, чтобы уж точно привязать к себе. А я ведь ему говорила тогда, чтобы не делал глупостей; если уж хотел с ней переспать, то кто бы ему запретил, а эту… и спрашивать не надо было. Тем более, что подобное он не раз проделывал, я точно знаю! Ну, подарил бы ей потом пару побрякушек, да и хватит с нее. А уж если вдруг обрюхатил ненароком, то дал бы денег, забрал ребенка и сплавил ее подальше. — Как ты можешь, Фюсун?! — оторопел Хасан. — Допустим, ты жену брата не любишь, но как тебе в голову вообще пришло подобное: отобрать ребенка у матери! — Ой, не начинай! — скривилась Фюсун. — «Мать», «ребенок», «отобрать» — поумерь, будь добр, ненужный пафос. Эта… крольчиха, если бы захотела, еще себе нарожала. Хоть дюжину! Но от равного себе! — Значит, — прищурился Хасан, — ты от меня ребенка рожать не захочешь, да, Фюсун? — Что за чушь? Речь вообще не о тебе! — Но я тоже тебе «не ровня», — горько усмехнулся он, — выходит, ты просто спишь со мной, а выйти замуж считаешь ниже своего достоинства. Брезгуешь мной, да? — Все! — рявкнула она. — Даже слушать не желаю этот бред! Она ушла, хлопнув дверью, но уже на другой день вернулась, и они помирились, забыв на время обо всех спорах. Но с того раза подобные сцены случались между ними довольно часто. Хасан всерьез задумывался о том, любит ли она его по-настоящему, или он для нее был и остается лишь очередным приключением. Вслед за этим приходили и другие мысли: хоть кого-нибудь на этом свете Фюсун любила, или же она попросту не умеет, не знает, что это такое. Он убеждал себя, что это все оттого, что Фюсун в детстве недополучила любви и ласки от родителей, и рано или поздно ему удастся ее излечить от старых травм. Но увы, дальше становилось только хуже: Фюсун думала и говорила лишь о деньгах, которые «у нее отобрали», а когда ей это надоедало, начинала старую песню о ненависти к брату и его семье. Чем дальше, тем больше Хасана раздражала эта ее извечная ненависть, а уж когда Фюсун откровенно радовалась, рассказывая, как ее брат бьет свою жену (как она выражалась, «пусть эта проходимка получает то, что заслужила»), он испытывал натуральное отвращение. Он изо всех сил пытался отвлечь ее, убеждал забыть о своей семье, где она так и не обрела счастья. Вдвоем они могли бы попытаться построить новую жизнь лишь дня них одних. Но Фюсун его поднимала на смех и называла глупцом. «Я не позволю брату отобрать у меня состояние матери!» — как заклинание твердила она, и у Хасана руки опускались. Два с лишним года продолжалась их с Фюсун связь, и Хасан, честно признаться, начал уже тяготиться этими отношениями. Он понял, что зашел в тупик: женщина, которой он восхищался, по сути ни во что его не ставит, и никогда не согласится принадлежать лишь ему. Иногда она даже делала туманные намеки, будто у нее одновременно с Хасаном был кто-то еще, и он терялся: неужели она говорит всерьез. А потом случилось то, что должно было случиться рано или поздно. Однажды Фюсун повезла Хасана ужинать в ресторан, потому что на квартире у него в тот день они встретиться не могли, поскольку Нихат бей был дома, а значит, непременно закатил бы скандал, почему де сестра не ночует дома. Ужин прошел замечательно, они насладились изысканным меню, немного потанцевали, и Фюсун пообещала, что на днях непременно «сплавит братца и его ведьму подальше из дома», и тогда они смогут уединиться и насладиться уже друг другом. Они как раз направлялись домой и вдруг в дверях столкнулись с одним из знакомых и деловых партнеров Нихат бея. Хасан сразу узнал его: один раз, когда Ферхат отлучался, чтобы навестить больную мать, он лично возил хозяина с супругой на встречу с этим самым человеком, так как они должны были заключить договор на строительство какой-то там фабрики. Фюсун быстро кивнула ему и потянула Хасана за собой, торопясь как можно скорее покинуть ресторан. На другой день в особняке Асланбеев разразился скандал. — Немедленно собирай свои пожитки и выметайся отсюда! — закричал на Хасана Нихат бей, стоило ему только увидеть своего шофера. — Ты здесь больше не работаешь, негодяй! — Хватит на него орать! — осадила брата Фюсун. В ответ Нихат бей ударил сестру по щеке и схватил за волосы: — А ну, заткнись, шлюха! — рявкнул он. — Я тебя проучу, мерзавка, будешь знать, как меня позорить! Я тебя придушу своими руками, а потом дойдет очередь и до твоего хахаля! — Нихат, довольно! — попыталась успокоить мужа Азизе ханым, но он грубо отпихнул ее ее, прикрикнув, чтобы не лезла не в свое дело. — Уйди отсюда! — велел он жене. — Иначе и ты сейчас схлопочешь по первое число! После этого он вновь схватил Фюсун за шиворот и замахнулся на нее. — Не смейте ее трогать! — крикнул Хасан, удержав его руку, за что тут же получил сильный удар в лицо. — Я из тебя сейчас дух вышибу, нахал! — взревел Нихат. Фюсун тем временем, придя в себя, попыталась оттолкнуть брата от Хасана, но тот вдруг сам отшатнулся от них, потом отступил на шаг назад, сердито сплюнул и почти спокойно проговорил, обращаясь к Хасану: — Дважды повторять не стану: чтобы уже сегодня и духу твоего здесь не было, если не хочешь, чтобы я пристрелил тебя, как собаку. А ты, — повернулся он к сестре, — марш к себе и сиди там! И только посмей мне еще хотя бы рот раскрыть, мол, ты «сама знаешь, как жить», потому что отныне ты будешь делать то, что я тебе велю, иначе… Я не шучу, Фюсун, ты меня знаешь, я тебя в порошок сотру! Не допущу, чтобы из-за одной бесстыжей шалавы и ее прихвостня пострадала репутация моей семьи и особенно — моих сыновей. — Я не собираюсь… — начала было Фюсун, но Нихат перебил ее: — Сказал же: пошла вон! Не желаю больше с тобой разговаривать! И видеть тебя не хочу! Через неделю Фюсун приехала к Хасану на квартиру и заявила, мол, все остается по-прежнему, а на Нихата не стоит обращать внимания. — Он еще пожалеет о том, что снова поднял на меня руку и унизил да еще при этой своей… — Забудь ты о них! — вновь принялся убеждать ее Хасан. — Уходи из того дома, давай жить вместе, поженимся… — И на что мы будем жить? — с издевкой спросила она. — На твое жалованье? Которого ты, кстати сказать, лишился. — Я же не без рук, найду новую работу. — Да твоего жалования не хватит даже на пуговицу от моего жакета, — рассмеялась она. — Нет уж, милый, я не оставлю этому паразиту свои деньги, пусть не мечтает. В ответ Хасан лишь сокрушенно вздохнул. Они по-прежнему встречались, правда, гораздо реже, чем раньше. И всякий раз Фюсун начинала с того, что жаловалась ему на брата, осыпала его проклятьями и уверяла, что рано или поздно найдет способ отобрать у него состояние Асланбеев, потому что «только она имеет полное право им распоряжаться». Хасан смертельно устал от такой жизни и иногда думал даже, что, возможно, им следовало расстаться. В один прекрасный день Фюсун приехала к нему в весьма приподнятом настроении и сообщила, что, судя по всему, «их мытарствам скоро придет конец». — Что ты имеешь в виду? — спросил он. — Я нашла выход! — улыбнулась она и чмокнула его в щеку. — Какой? — В общем, — пустилась в объяснения Фюсун, — я тебе рассказывала, что дома сейчас творится не пойми что. Этот идиот, мой братец, вдрызг разругался со своей мегерой, поколотил ее так, что она вынуждена была лечиться в больнице (жаль, не прибил, всем стало бы легче). Раньше после подобного он начинал прыгать перед ней на задних лапах, а эта лицемерка его якобы прощала. Но сейчас, не знаю уж, какая муха ее укусила, только она его больше слушать не хочет, подарки его не принимает, к себе не подпускает, и мой брат поэтому окончательно сбрендил. Прежде он редко позволял себе напиваться до скотского состояния, теперь же взял в привычку, да еще и по притонам повадился таскаться… Словом, просто ужас! Ну да и пусть его! Я приняла решение: выйду замуж за его делового партнера и избавлюсь наконец от Нихата. — Что ты сказала? — поднял на нее глаза Хасан. — Ты стал плохо слышать? — начала заводиться Фюсун. — Я выйду замуж за Орхана Бакырджиоглу. Из всех женихов, что сватал мне братец, этот — самая удачная кандидатура. Он не слишком стар, далеко не урод, а кроме того, сказочно богат. — Что ж, — вздохнул Хасан, — понятно… — Ничего тебе не понятно! — рассмеялась Фюсун и бросилась ему на шею. — Я все продумала! Поживу с этим идиотом пару лет, может, если повезет, рожу ему наследника, а потом — разведусь. И получу наконец все деньги, что оставила мне мать, да сверх того еще и половину состояния муженька. Ты только представь себе, как мы тогда заживем! Только ты и я! — И ради каких-то денег ты готова… продать себя? — Хасан оттолкнул ее, он уже попросту не мог скрывать своего отвращения. — Ты чего, белены объелся? — недоуменно моргнула Фюсун. — Я тебе говорю о том, что очень скоро мы сможем быть счастливы… — Ты никогда не будешь счастлива, — выкрикнул Хасан, — по крайней мере до тех пор, пока не избавишься от этой своей злобы, мелочности и жадности! Я тебе тысячу раз предлагал стать моей женой, но ты отказывалась, потому что у меня, видите ли, нет миллионного состояния. Но зато к первому встречному ты готова в постель прыгнуть, лишь бы платил хорошо, да? Может быть, Нихат бей был прав, когда называл тебя… Хлесткая и довольно-таки увесистая пощечина прервала его гневную тираду: — Ты окончательно свихнулся! — скривилась Фюсун. — Думай, что ты несешь вообще! — Я давно уже все обдумал, Фюсун, — отозвался Хасан, потирая щеку. — Словом, я даю тебе последний шанс: выбирай. Или ты остаешься со мной, и мы, как я тебе много раз предлагал, начинаем новую жизнь без твоей семьи и, будь оно трижды неладно, состояния Асланбеев, либо ты уходишь к своему жениху-миллионеру и навсегда забываешь обо мне и обо всем, что было. — Ты серьезно? — обиженно поджав губы, проговорила она. — Ты… Какой-то жалкий… И ты решил меня бросить? — Это ты решила все за нас обоих, Фюсун, — покачал головой Хасан. — Ты сказала, что выходишь замуж. Что ж, твоя воля! Но вот я не желаю, ты слышишь, не желаю быть твоим запасным аэродромом и… мальчиком для утех, к которому ты прибегаешь тогда, когда «у тебя есть настроение». — Ты еще горько об этом пожалеешь, Хасан! — процедила она сквозь зубы. — Ты на коленях ко мне приползешь, но учти, Фюсун Асланбей никогда не прощает тех, кто нанес ей оскорбление! Не дав ему опомниться, она развернулась и пулей вылетела из квартиры, с силой долбанув дверью о косяк. С того дня Хасан больше с ней встречался. Он не знал, вышла ли она замуж, да и не хотел знать, честно говоря. Он переселился в свою старую квартиру, потому что не желал иметь ничего общего с Фюсун, нашел новую работу: стал шофером в хлебопекарне, расположенной как раз напротив его дома. Платили ему, разумеется, немного, но на жизнь, как говорится, хватало. Правда, его вдруг начало подводить здоровье, но он списывал боль в желудке на неправильное питание и лишь отмахивался от сердобольной соседки, Нергиз ханым, которая без конца советовала ему обратиться к врачу. Примерно через год после разрыва с Фюсун она вдруг не просто дала о себе знать, а пришла к нему сама. Хасан буквально оторопел, когда, услышав звонок в дверь, открыл и увидел ее на пороге. — Ты?.. — удивился он и пропустил ее в прихожую. Фюсун пришла не одна. Она протянула ему кружевной сверток и ухмыльнулась: — На. Держи. — Что это? — широко распахнув глаза, Хасан смотрел на маленькое детское личико и не мог прийти в себя от изумления. — Твоя дочь, — ответила Фюсун. — Родила ее две недели тому назад. Шофер сейчас поднимется, принесет тебе смеси там, ее одежду и все остальное. — Ты… ты останешься со мной? — улыбнулся он, стараясь взять малышку поудобнее, но так, чтобы не разбудить ее. — Нет. Она останется с тобой. Во всяком случае, пока я не придумаю, как взять ее к себе, чтобы мой будущий муж ни о чем не догадался. — Ты спятила? — воскликнул он. — Это же твой ребенок! — И твой тоже! Это ты не подумал о последствиях в последний раз, когда мы были вместе. Вот теперь и расхлебывай! Будешь за ней присматривать, а когда придет время, я ее заберу. — Я буду ее воспитывать, потому что я ее отец, — кивнул Хасан. — А вот ты ее больше не увидишь, понятно? Потому что ты — чудовище, а не мать. И такая мать моей дочери не нужна! — Это мы еще посмотрим! — усмехнулась она. — Да! Чуть не забыла: ее зовут Гюнеш. И только попробуй зарегистрировать ее под другим именем! С этими словами Фюсун ушла, на сей раз уже навсегда. Хасан же остался один и принялся по мере сил воспитывать свою дочку.***
— Девочка будто осветила мою жизнь, ханым, — рассказывал Хасан своей бывшей хозяйке. — Ради нее я готов был горы свернуть! Да что я вам говорю, вы же и без меня знаете, каково это: понимать, что твои дети — твое самое ценное сокровище. — Ты прав, — кивнула Азизе ханым. — Вы всегда это понимали, ханым, я же видел, как вы относились к своим детям. Поэтому я и решил обратиться к вам. Потому что Фюсун… Для нее бедняжка Гюнеш была лишь препятствием к браку с тем богачом. — Что я могу сделать? — спросила Азизе ханым. Хасан вздохнул: он мечтал, что до конца дней своих будет теперь наслаждаться счастьем рядом с дочерью. Он бы стал ей самым лучшим отцом, но к несчастью, жизнь распорядилась иначе. Когда однажды ночью его скрутило от боли так, что он не мог разогнуться, пришлось вызвать скорую помощь, и конечно же, попросить милейшую Нергиз ханым присмотреть за Гюнеш. В больнице провели обследование и вердикт (хотя вернее будет сказать «приговор») был точно ушат холодной воды на голову. — Мне осталось жить совсем недолго, ханым, — продолжил Хасан свой рассказ. — Врачи говорят, самое большое — год. Да и то, если буду продолжать лечение, но… у меня, если честно, нет больше сил. — Если я могу чем-нибудь тебе помочь, — сочувственно взглянула на него Азизе ханым, — то скажи. Может быть, нужно обратиться к другим врачам, и, я не знаю, операция там… терапия. — Нет, — он отрицательно помотал головой, — нет, ханым, благодарю вас, но уже слишком поздно. Они сказали, что если бы я пришел хотя бы год тому назад, тогда, возможно, был бы смысл говорить хоть о каком-то шансе. А сейчас уже ничего нельзя сделать, там… метастазы, ну и… сами понимаете. Но кое в чем вы действительно можете мне помочь. Прошу меня простить, я на минуту! Хасан встал, быстро сходил к себе в кабинет и принес письмо: — Вот, — он протянул его Азизе ханым, — это для Гюнеш. Я написал ей обо всем, что случилось. И я прошу вас отдать это письмо ей, когда меня не станет, и когда она подрастет. Может быть, тогда она поймет, что я никогда бы ее не бросил, если бы не моя болезнь. — Разумеется, поймет, Хасан, я уверена, — положив руку ему на плечо, проговорила Азизе ханым. — О большем я вас просить не смею, ханым, — вздохнул Хасан, — но все же… Если вы когда-нибудь найдете свободную минуту, то справьтесь в приюте (адрес я вам также напишу) о моей дочери, чтобы она ни в чем не нуждалась. — Не волнуйся, — кивнула она, — моя племянница нуждаться не будет, я даю тебе слово. И можешь быть уверен: слово свое я держу! Жаль, — помолчав, прибавила она, — что Фюсун не оценила тебя. Ты любил ее, а для женщины это огромное счастье — знать и чувствовать, что тебя любят… — Благодарю вас, Азизе ханым! — грустно улыбнувшись, он поцеловал ей руку. — Я знал, что не ошибусь, прося вас о помощи. Вы всегда были другой, не такой, как они: Нихат бей и… мать моей дочери. — Будь спокоен, — повторила Азизе ханым, — о девочке я позабочусь. — Ну вот, доченька моя, — ласково проговорил Хасан, качая кроватку Гюнеш, уже после того, как Азизе ханым ушла, — теперь я могу быть спокоен за тебя. Знаешь, ведь ты — самое лучшее, что у меня есть, самое ценное, что я мог бы получить от жизни. Я бы очень хотел увидеть, как ты вырастешь, станешь взрослой, красивой и очень доброй… Я все сделал бы для этого, поверь. Но… не суждено! Мне придется наблюдать за тобой с Небес и, знаешь, я ведь все равно тебя не оставлю. Никогда! Я буду рядом, доченька, стану помогать тебе, буду твоим ангелом-хранителем, хорошая ты моя! А когда ты вырастешь, то узнаешь обо всем и поймешь, что твой отец поступил правильно, по-иному он попросту не мог. Тогда ты вспомнишь обо мне и улыбнешься, а я… Я улыбнусь тебе в ответ.