Осколки (Джихан Шадоглу)
— Ну, и чего ты этим добился, скажи на милость? — Слушай, сделай одолжение, не говори мне под руку! — Ты же кое-как его слепил, и получилось, будто голову ему свернул на сторону, будет теперь калека увечный, прости меня Аллах! — Раз ты такая умная, то делала бы все сама, а то, понимаешь ли, начала прибедняться: глаза у нее плохо видят… — Да, но даже такими глазами я ясно вижу, что ты творишь какую-то ерунду. И все из-за своего упрямства! — Вот что, мама Айше, еще одно слово, и я потеряю терпение, так и знай! — Ладно, молчу! Но потом, уж будь добр, не забудь извиниться, когда поймешь, что натворил незнамо чего, и я была права, говоря тебе об этом открытым текстом! Упрямо тряхнув головой, Джихан вновь попытался запихнуть на место деталь от пазла, изображавшего львенка Симбу из мультфильма, который семейство Шадоглу, кажется, уже успело выучить наизусть, потому что Умут, посмотрев его один раз, влюбился сразу и навек и по такому случаю уже успел приобщить к прекрасному всех, начиная от Хюмы и Бахар и заканчивая прадедом с прабабкой. Маленький картонный многоугольник никак не желал становиться на место, хотя остальные Джихану с горем пополам удалось приткнуть друг к другу так, чтобы они не разваливались. Правда, львенок отчего-то и впрямь получился каким-то, как справедливо выразилась Айше, «увечным калекой», кривым на один бок, хотя на коробке он изображен, так сказать, во всей красе. Однако же, признавать правоту своей новоявленной мачехи, Джихану, разумеется, не хотелось. Честно говоря, когда Умут звал их «посидеть с ним и поиграть», Джихан с радостью соглашался в том числе и из-за подобных беззлобных перебранок с Азизе, от которых он, к чему лукавить, получал неимоверное удовольствие. Да и она, как Джихан справедливо подозревал, тоже, не говоря уж об Умуте. Вот и сегодня Умут прибежал к ним и посетовал, что папа ему подарил новый пазл, а собрать его никак не получается, потому что старшая сестра Мелек в школе, а родители заняты: Рейян сейчас готовится к экзаменам в университете, вот-вот она должна получить диплом, а Миран, судя по всему, проходит курс наук вместе с ней, дабы поддержать жену и не дать ей, так сказать, опустить руки. — Умут, котеночек мой, — повернувшись к правнуку, который сидел в кресле, радостно болтал ногами и давился от смеха, слушая их перепалку, проговорила тем временем бывшая Азизе Асланбей, а ныне — госпожа Шадоглу, — видишь своего дедушку Джихана? Так вот. Посмотри на него внимательно и никогда не будь таким, как он! — Да-да, и с прабабушки своей тоже примера не бери, хороший мой! — не остался в долгу Джихан. — Джихан, — в комнату заглянула Хандан, — ты случайно не видел… Мама! — обрадовалась она, увидев Айше. — Как хорошо, что вы здесь, там вас папа искал! Говорит, не может найти выглаженные рубашки, а ему через полчаса надо выезжать. — Ой, — подскочил Джихан, — договор с инвестором! Совсем из головы вылетело. — Вообще, всеми делами по большей части занимался обычно Миран, но сейчас он слишком занят, а упускать выгодный контракт отец никоим образом не хотел, поэтому еще загодя предупредил, что сделает все сам, разумеется, при помощи Джихана. — Хандан, — позвал он жену, — а где мой костюм? Ну, тот, новый… — В шкафу, где же ему быть, — отозвалась Хандан, — я еще вчера его вычистила. И галстук отгладила. — Бабушка, — Умут, спрыгнув с кресла, подбежал к Айше и дернул ее за рукав, — а как же пазл-то, вы же не собрали… — Потерпи, мой птенчик, — она ласково погладила правнука по голове, — сейчас мне нужно идти к твоему дедушке, а то он торопится. А попозже мы непременно твой пазл соберем. Где он, наш почтенный глава семейства, который не может самостоятельно рубашку найти? — повернулась она к Хандан. — Сказал, что у себя будет вас ждать, — развела руками Хандан. — Хуже малого дитя! — проворчала Айше. — Между прочим, вот Миран у меня с пяти лет знал, где лежат его вещи! Джихан проводил ее глазами и усмехнулся: кажется, отец специально разыгрывает этакого рассеянного и беспомощного в быту человека, чтобы жена не отлучалась надолго. Во всяком случае, раньше он не припоминал за ним подобного. Тем временем Умут, вздохнув, сообщил, что пойдет, пожалуй, поищет Бахар и Хюму, чтобы поиграть с ними в новый конструктор, который прислал Хюме дядюшка Азат, раз уж с пазлом вышла заминка. Пожалуй, как никому другому, Джихану было прекрасно известно, что иной раз в большой семье у родителей бывают так называемые любимчики, которых они по тем или иным причинам выделяют среди остальных своих детей. Теперь же он убедился, что возможна, так сказать, и обратная ситуация: иногда дети тоже выбирают себе «фаворитов» среди всех своих многочисленных родственников. Вот и у четырехлетнего Умута Шадоглу в семье было два безоговорочных любимца, которых он, после отца и матери, обожал сильнее прочих — это дедушка Джихан и бабушка. Так он, вслед за своим отцом, звал Айше ханым, остальные же для него были — бабушка Хандан и бабушка Зехра. Если же Умут говорит просто «бабушка» и «дедушка», то каждый понимает: он имеет в виду Насуха и Айше ханым. Сам Джихан также безумно любил своего внучатого племянника и всячески баловал его, несмотря на то, что Миран с Рейян нет-нет, да выговаривали ему, мол, не стоит слишком уж потакать мальчику во всем. На это он всегда отвечал, что по-иному поступить просто не может, особенно когда Умут смотрит ему в глаза, лукаво улыбаясь. Айше ханым при этом всегда подчеркивает, что Умут — копия своего батюшки, дескать, Миран в его годы был точно таким же, и потому она также не может ни в чем отказать своему правнуку. — Бабушка, — усмехнулся при этих словах Миран, — но ты же всегда нас с Генюль, скажем, и Фыратом отчитывала, когда мы вели себя не очень-то хорошо и случалось нам по-всякому набедокурить. — Ну, разумеется, — согласилась Айше ханым, — если вы совсем от рук отбивались, то надо же было хоть как-то вас в узде удержать. Но ведь Умут у нас всегда послушен и почтителен, разве не так? — Ой, знаешь, бабушка, — рассмеялся Миран, — я вот слышал, что внуков любят пуще детей, а уж что тогда говорить о правнуках! — Вот когда ты своих правнуков на руки возьмешь, — усмехнулся на это отец, который до этого молча слушал разговор, — тогда и поговорим. Переодевшись, Джихан поспешил во двор, где его уже ждал отец, разумеется, не один, а в компании своей супруги. Она заботливо застегнула ему пиджак, после чего погладила по щеке, отчего отец довольно улыбнулся, шепнул ей что-то на ухо, а затем приобнял за талию, привлек к себе и прижался губами сначала к ее щеке, а затем к губам. — Ах, какие нежности! — хмыкнул Джихан, неслышно подкравшись сзади. Он прекрасно знал, что сейчас они оба отпрянут друг от друга, а после Айше ханым, смущаясь (это, кстати, делает ее удивительно трогательной) скажет, что «Насуху стоит поторопиться, чтобы не опоздать». На Джихана же она посмотрит одновременно с немым укором, но и с этаким затаенным ехидством, мол, вот, когда мы опять будем собирать для Умута очередной пазл или конструктор, или рассказывать ему сказки и смотреть мультфильмы, я тебе это припомню. Вообще (сейчас уже даже кто-то стыдно было об этом вспоминать), когда-то он усиленно старался делать вид, что не замечает, как начинают блестеть глаза отца, когда Азизе рядом. Отец стал гораздо мягче и спокойнее после того, как сошелся с ней, сейчас это очевидно всем вокруг. А тогда Джихана это несказанно злило и раздражало, как и то, что остальные члены семьи начали потихоньку избавляться от переполнявшей их прежде злобы и ненависти. Если бы Джихану в тот момент кто-нибудь сказал, что он не просто помирится с Азизе Асланбей, но и подружится с ней, станет считать ее близким человеком и называть матерью, он рассмеялся бы тому человеку в лицо. Злость, раздражение, ненависть, — долгое время он жил ими, и они будто сжигали его душу изнутри, из-за чего он и наделал так много ошибок, за которые теперь ему не расплатиться до конца дней. И потому так просто было найти «виноватого», убедить себя, что именно Азизе и Миран в ответе за все его беды. Он пытался убедить в этом отца и брата, дал себе клятву, что заставит Мирана и его бабку заплатить за все, и из кожи лез, чтобы осуществить задуманное. А потом… брат умирал у него на глазах, но Джихан ничего не мог сделать, не мог помочь ему и спасти. Более того, именно он был виноват в том, что случилось, ведь Хазар из-за него оказался в том трижды проклятом лесу. И его уже не волновало, что все подумают, будто он убил своего брата, хотя это и причинчло ему боль. Ведь если бы была возможность, он предпочел бы сам умереть вместо брата, но ему никто не верил. Джихан думал, что это — его кара за все прошлые ошибки и потому готов был смиренно принять все, что ему уготовано. Позже, когда выяснилось, что истинной виновницей смерти брата была Фюсун Асланбей, а сверх того именно она приказала похитить маленького Умута, Джихан поклялся покойному Хазару и самому себе, что спасет внука и разделается с Фюсун. Сам. Ну, а после… Что будет после — ему плевать. Он бы действительно пошел разбираться с Фюсун Асланбей в одиночку, но тут вдруг перед глазами вновь встала та ужасная сцена: они с Хазаром кричат друг на друга, брат убеждает его уйти немедленно с того жуткого места, Джихан кричит, что брат предал его, раз верит своему так называемому сыну и Азизе и выгораживает их. И тут раздался выстрел. Хазар недоуменно взглянул на Джихана и прошептал: «Нет… нет, ничего, Джихан… спаси!..» После этого он упал на землю, а Джихана будто парализовало. Он стоял на коленях подле лежащего на земле Хазара и будто издалека наблюдал, как невесть откуда взявшаяся Азизе рыдала, покрывая поцелуями лицо его брата, и кричала так, что, должно быть, весь Мидьят слышал: «Нет, сынок, родной мой, не надо, слышишь, не умирай, Хазар, прошу тебя!» Уже из последних сил Хазар, чуть приподнявшись, прошептал, глядя ей в глаза: «Мои дети… Я доверяю их тебе… мама!» Дальше начался еще более ужасный кошмар, потому что вдалеке опять раздались выстрелы, и Джихан услышал вдруг голос своей дочери. Только это могло заставить его подняться и броситься напролом через чащу. Потерять еще и Ярен — он не мог этого допустить. Брат простит, думал Джихан, кроме того, Азизе же осталась там, с ним, она его ни за что не бросит… Ярен он нашел на пустынной поляне, она сидела, привалившись спиной к старой сосне, обхватив себя руками за плечи. — Дочка, доченька моя! — со слезами на глазах воскликнул Джихан. — Папочка, мне так страшно! — всхлипнула она, обняв его за шею. — Пойдем домой, прошу, я очень боюсь! Они меня привезли сюда, заставили кричать, а потом стали стрелять в воздух. — Кто?.. — начал было Джихан, но тут вдруг раздались громкие голоса, на поляне появились полицейские, которые велели ему «поднять руки вверх и не сопротивляться». Вдалеке зазвучали сирены и шум мотора… Джихан кричал, что там, на соседней поляне остался его брат, он серьезно ранен (Джихан не хотел верить, что тот мертв), но его никто не слушал. Уже в участке, когда его привели на допрос, он узнал, что тело его брата действительно обнаружили на той самой поляне, а рядом с ним находилась, так же раненая, Азизе Асланбей, и она была без сознания. Уже в машине скорой помощи она пришла в себя и сообщила, что в ее сына стрелял Джихан Шадоглу. Самое ужасное, что в первый миг Джихан и сам поверил, будто случайно мог выстрелить, но потом, прокручивая в уме все произошедшее, Джихан вспомнил, что, кажется, не снимал свой пистолет с предохранителя. Выстрел же раздался откуда-то сзади, и получается, что Хазара убили в спину! Узнав, кто на самом деле стоял за убийством брата, Джихан вознамерился расправиться с Фюсун Асланбей, и он уже готов был пойти и убить ее голыми руками, но тут вдруг вспомнил последние слова брата, и тот, полный ужаса и боли крик Азизе, когда он умер у нее на руках. Она должна знать, решил Джихан, в конце концов, Хазар был ее сыном, и как бы там ни было, это и ее месть тоже. Кроме того, ум, как говорят, хорошо, а два лучше. — Почему я должна тебе верить? — спросила Азизе, когда Джихан рассказал ей обо всем. — Мне нет нужды что-то вам доказывать, — отозвался Джихан. — Скоро прибудут результаты экспертизы, и там ясно будет написано, что брата убили выстрелом в спину! Да и этот шакал Эркан во всем признался. — Значит, — медленно проговорила Азизе, — это она убила моего сына… Ты ничего не будешь делать, — взглянув ему в глаза, прибавила она, — я сама справлюсь. — Мы сделаем это вместе, — упрямо стоял на своем Джихан. — Или я все устрою сам. Вы пострадали не одна. — Что думаешь делать? — быстро спросила она, и Джихан обрадовался. В конце концов в одном Азизе Асланбей нельзя было отказать: если уж она бралась за дело, то можно быть уверенным, что пойдет до конца. И потом, когда Фюсун чуть было их не переиграла, потому что сумела собрать гораздо больше людей, и, злорадно радуясь, велела своим подручным убить Джихана с Азизе, он не испугался. Он чувствовал лишь злость и досаду: неужели же нет справедливости на свете, и Фюсун Асланбей одержит над ними верх? К счастью, Миран успел тогда вовремя, и все закончилось хорошо… Правда, испытания их на этом так и не закончились. Собственно, главная боль Джихана по-прежнему с ним, и он изо дня в день учится жить с ней. Вот уже пятый год пошел…***
С самого раннего детства Джихан твердо выучил: отца лучше не тревожить почем зря. Рано утром он собирается на фабрику, у него много важных дел, ему нужно сосредоточиться, и если ему помешать, он будет недоволен. Вечером же он возвращается уставшим, и ему нужен отдых, поэтому опять же лишний раз его беспокоить нельзя. Так, во всяком случае, объяснял Джихану старший брат. Сам же Хазар всегда находил время для младшего брата, играл с ним, читал ему книжки, собрал конструктор, вырезал из дерева игрушки. Иногда Джихан начинал капризничать, мол, игрушка ему не нравится, брат сделал ее кое-как, а новая книжка вовсе не интересная. Ему хотелось, чтобы брат устыдился, мол, вот кое-как отнесся к своим обязанностям, а на самом деле ему на Джихана наплевать. Но Хазар виновато улыбался и обещал, что в следующий раз принесет ему самую интересную книжку с картинками. Обещание свое он выполнял, и Джихану делалось стыдно. Он любил брата, но иногда досада брала верх над братской любовью. На подобные демарши Джихан решался в тех случаях, когда видел, как отец обнимал Хазара и гладил его по голове. Что бы брат ни сделал, что бы ни сказал, пусть речь шла даже о принесенной из школы отличной отметке, отец ласково обнимал его за плечи и говорил, что неимоверно гордится своим наследником. — Ты просто молодец, сынок! — говорил отец, и у Джихана темнело в глазах. Ему неимоверно хотелось, чтобы отец точно так же обнял и его. Чтобы сказал ему те же самые слова. Увы, все, что доставалось Джихану — это крики, бесконечные упреки, что он лентяй, оболтус, не желающий учиться и становиться приличным человеком, а то и оплеухи. Если Джихан срывался и грубил отцу в ответ, тот не сдерживался и Джихан получал пощечины и подзатыльники. Несколько раз отец порол его, приговаривая, что выбьет из него дурь, потому что не может понять, за какие такие грехи Аллах послал ему «такого неуправляемого и своевольного нахала вместо приличного и послушного ребенка». Самое интересное, что на брата Джихан не обижался, в отличие от отца. Ему казалось, что виноват во всем именно отец: он просто не умеет любить и проявлять заботу, как видимо, пошел в этом в дедушку Азата. Так, во всяком случае, Джихану говорила бабушка Гюль. Она, кстати сказать, всегда была на стороне младшего внука, баловала его, и если видела, что отец его ругает, всегда заступалась. А вот с Хазаром она, напротив, была строга и частенько отчитывала за то, что он «ведет себя не так, как подобает наследнику благородной фамилии». Чаще всего это случалось, когда Хазар помогал своим одноклассникам. К примеру, однажды он отдал свою новую школьную форму одному мальчику, у которого умерла мать, осталось еще четыре брата, и его отцу не на что было купить ему одежду. Хазар заявил тогда, что ему еще старая впору, а его другу Эмину новая гораздо нужнее. — Еще бы к нам в дом притащил эту рвань, — презрительно процедила сквозь зубы бабушка. — Ты бы, невестка, — повернулась она к матери, — лучше следила за Хазаром, с кем он общается. И постаралась оградить его от всякого отребья. Впрочем… разумеется, удивляться не приходится, в кого он таким уродился! — Мама Гюль! — вспыхнула мать. — Я вас умоляю! Да, конечно, я поговорю с Хазаром. — Нечего тут говорить, — отрезал отец. — Он поступил правильно! Хоть один из моих детей знает, что нужно думать не только о себе. Да, — в упор взглянул он сначала на бабушку, а потом на мать, — я прекрасно знаю, в кого именно он уродился. И он мог бы гордиться этим! На другой день отец с матерью сильно поругались. Они вообще часто ссорились, но тут кричали друг на друга так, что Джихану хотелось убежать к себе в комнату и спрятаться под кровать. Но он точно прирос к полу и так и стоял напротив родительской спальни, потому что вспомнил вдруг рассказ одного из своих школьных приятелей, как его отец побил мать и старшую сестру за то, что они не приготовили вовремя ужин. С того дня Джихан старался быть поблизости, если его родители ссорились, чтобы, если вдруг что, защитить маму. — Ты совсем с ума сошел, Насух! — кричала мама. — Следи за своими словами, или ты хочешь, чтобы все узнали?.. — Я сказал то, что думал, — не остался в долгу отец, — и не обязан перед тобой отчитываться. Если захочу, то он все узнает о своей матери. Я давно уже должен был это сделать! — Не смей! Если ты проговоришься, Насух… — То что? — закричал что было силы отец. — Что ты мне сделаешь? Да ты посмотри на себя! — Разумеется, опять я во всем виновата! — всхлипнула мать. — Ты только и думаешь о ней, наверное, ты ее представляешь даже тогда, когда мы с тобой вдвоем! — Мне противно тебя слушать! — А ты постарайся! — Замолчи немедленно, или я проучу тебя! Учти, Назлы: я не шучу! Тогда, конечно же, Джихан мало что понял, кроме того, что мать с отцом что-то не поделили, и отец, как всегда в плохом настроении. Это теперь Джихан прекрасно понимает, что отец тогда никак не мог смириться с тем, что женщина, которую он по-настоящему любил, погибла. Так, во всяком случае, он считал, и потому был вынужден жениться на другой, но так и не смог ее полюбить. Когда матери не стало, Джихан почувствовал себя так, будто время остановилось, вокруг него одна сплошная беспросветная ночь. Мама была человеком, который освещал его жизнь, рядом с ней он чувствовал себя удивительно спокойно, а теперь он не знал, как жить дальше, кто подскажет ему, как поступить в сложной ситуации, утешит его, когда станет грустно; кто, кроме мамы, сможет обнять и прижать его к себе, поцеловать в щеку и от этого сразу улетучатся разом все горести и невзгоды. За год до мамы умерла бабушка, и теперь получилось, что у Джихана не осталось ни одного любящего и понимающего человека. Ну, кроме брата, разумеется. Но даже Хазар был не способен заменить маму… А вот отец, казалось, даже не огорчился. Он выдержал траур, как и полагается, а потом сразу же велел сделать ремонт в маминой комнате, выбросил все ее вещи, поснимал со стен все фотографии, на которых они вместе, после чего распорядился сделать в маминой спальне рабочий кабинет для Хазара. Дескать, вот, скоро он выучится, станет работать на семейном предприятии, и ему нужен свой кабинет. — Это же мамина комната! — попробовал возразить Джихан. — И что теперь? — недовольно поморщился отец. — Может быть, мне музей там устроить? Жизнь идет своим чередом, сынок, — вздохнул он. Джихан хотел было возразить, что комнату бабушки отец запер и запретил туда заходить, но махнул рукой и промолчал. Ведь с этим… чурбаном бесполезно разговаривать! Он и на могиле-то у мамы был всего пару раз: через несколько дней после похорон, и ровно через год. Джихан несколько раз просил отца свозить его туда, но тот лишь отмахивался, на помощь приходил (уже в который раз) Хазар. Тогда-то он понял, что отец никогда мать не любил, и сколько бы брат не убеждал его в обратном, он не верил. — Я не маленький, — убеждал он брата, — и я все вижу! После того, как брат ушел в армию, Джихан решил, что из кожи вон вылезет, но докажет отцу, что и он чего-то стоит. Он рьяно взялся за дело, помогал отцу на фабрике, ездил в имение, дабы проследить, как идет сбор урожая, и как организуются поставки оливок на перерабатывающие предприятия. Отец, как ни странно, стал все чаще хвалить его, повторяя, что, кажется, Джихан взялся наконец за ум, и его так и распирало от гордости. Именно тогда он встретил Хандан. Однажды отец взял его с собой на деловой прием, дабы договориться с нужными, как он выражался, людьми об оборудовании для новой фабрики по производству оливкового масла, которую он вознамерился построить. Правда, Мустафа Ага отговорил отца от этакого «убыточного» предприятия, сказав, что для этого ему потребуется довольно-таки большой кредит, а рисковать состоянием — это верх глупости. Кроме того, строительный бизнес, как он выразился, крепко держит в своих руках семья Асланбей, а конкурентов они ой, как не любят. — Так я некоторым образом знаком с этим семейством, — обрадовался отец. — То есть, мой покойный отец знавал когда-то Хамита Асланбея, и… — О, друг мой, — усмехнулся Мустафа Ага, — это было слишком давно. Нынче там всем распоряжаются сын почтенного Хамита Аги и его жена, а с теми, кто им поперек дороги становится, они расправляются безо всякой жалости. Притом, стоит заметить, еще неизвестно, кто из них более, так скажем, бескомпромиссен: сам Нихат Асланбей или его супруга. — Рехнуться можно! — фыркнул отец. — Чтобы баба лезла в мужские дела! Этот Асланбей, видимо, совсем без ума, раз столько воли дает своей жене. И куда только мир катится!.. — Ну, — развел руками Мустафа Ага, — насколько я могу судить, она в этом деле разбирается получше иных мужчин. Мне как-то довелось с ними встретиться и… — Да и шайтан с ними в таком случае! — махнул рукой отец. — Раз вы меня отговариваете от этого предприятия, то, пожалуй, я прислушаюсь к совету. — И это правильно, Насух Ага. Идемте, я лучше познакомлю вас со своей дочерью. Хандан показалась Джихану невероятной красавицей: она была стройной, грациозной с выразительными глазами и роскошными темно-русыми локонами. Джихан смотрел на нее, затаив дыхание и открыв рот от удивления. Потом он заявил отцу, что другой жены ему не надо, и чем быстрее они сыграют свадьбу, тем лучше. Правда, Мустафа Ага поначалу несколько холодно отнесся к предложению отца поженить детей, говорил, мол, Хандан еще слишком юна и неопытна, но потом, обдумав все хорошенько, вспомнил, что и сам он едва справил восемнадцатилетие, когда женился, и дал свое согласие. Женой Хандан оказалась замечательной, и первые несколько лет они с Джиханом все никак не могли насытиться своей страстью. Когда родился Азат, отца будто подменили, он будто на крыльях летал от радости, что у него появился внук и наследник! Джихан также был рад: наконец-то он сумел угодить отцу, а кроме того, его сын — старший наследник, и теперь этого уже не изменить. Вскоре пришел из армии Хазар, и… все вернулось на круги своя. Джихан вновь почувствовал себя на вторых ролях, как и прежде. Старший брат занял в семейном предприятии свое прежнее место: правой руки и доверенного лица отца, а Джихан оказался, можно сказать, у него на побегушках. Его это неимоверно бесило, потому что пока Хазара тут не было, он прекрасно со всем справлялся! Но отец заявил, что ему не пять лет, видите ли, и у него не конфету отбирают. А потом случилась та жуткая история, когда Хазар бросился спасать свою бывшую невесту, которая его же и облапошила, ушла к другому, и чуть было не погиб. Кроме того, весь город начал говорить, будто Хазар и есть главный виновник трагедии, будто это он застрелил Мехмета Асланбея и Дильшах. Честно говоря, Джихану было наплевать на Асланбеев, но отец и брат сильно переживали, что на их честном и добром имени лежит теперь «черное пятно клеветы». Каким-то образом отцу удалось выжить Асланбеев из Мидьята и наконец-то наступил мир и покой… Правда, старая обида нет-нет да поднимала голову в душе Джихана, потому что отец снова стал относится к нему как прежде — к бестолковому младшему сыну, которому следует поучиться у идеального во всех отношениях Хазара. Даром, что сам Хазар несколько разочаровал своего отца, женившись на Зехре — женщине не слишком-то благородного происхождения, да к тому же, как говаривали почтенные кумушки Мидьята, «с прошлым». Хандан стала злиться, сделалась какой-то дерганной и постоянно твердила, что ни за что не уступит «какой-то там» свое место старшей невестки. — Да никто у тебя ничего не отнимает! — раздражался Джихан. — Угомонись, Хандан! — И это все, чего от тебя можно добиться вместо утешения, Джихан! — недовольно поджимала губы жена. Джихан вздыхал, а после обнимал ее и шептал, что не даст в обиду «свою любимую кисоньку». Хандан смеялась, обнимала его за шею и начинала страстно целовать, так что он с трудом сдерживался, чтобы не закрыться с ней в спальне или еще в каком укромном уголке. Останавливало лишь то, что если бы кто-нибудь, особенно отец, увидели, то не оберешься косых взглядов и нравоучений, мол, «среди бела дня подобное позволяют себе лишь потерявшие совесть бесстыдники». Джихана иногда так и подмывало спросить у батюшки, неужели он с матерью уединялся исключительно в ночные, так сказать, часы. Да еще поди и свет гасил, хоть глаз коли, и все происходило наощупь. Но, разумеется, так ничего и не сказал, потому что, чего доброго, отец и поколотил бы за такие разговоры. И все же время шло своим чередом, выросли дети, жизнь как-то наладилась, вошла в колею, и вдруг все в очередной раз полетело кувырком. Та давняя, казалось, давным-давно похороненная история с убийством Мехмета, вновь ворвалась в их жизнь, а месть, злость, ненависть надолго сделались их спутниками. Когда выяснилось, что Миран — родной сын Хазара и Дильшах, брат признал его, а тот, в свою очередь, принял свое родство с семьей Шадоглу, все, начиная с отца, точно сбесились. Джихана же разрывало от злобы и досады, что отец и брат стали носиться с Мираном, точно с писаной торбой, и забыли про Азата — истинного наследника Шадоглу. Он проклинал Мирана на чем свет стоит, в упор не желая замечать, что уже и Рейян с ним давно помирилась, и отец с братом считают его внуком и сыном, да и сам он, если подумать, не такой уж плохой парень… Нет, обида и досада на отца и брата, которая и без того мучила Джихана всю жизнь, вновь не давала ему покоя. А тут еще выяснилось, что Азизе Асланбей — никто иная, как любовь всей жизни отца, которую он считал погибшей и оплакивал. Здесь уже Джихан даже и слов не находил, кроме того, что отец сошел с ума, раз решил вновь сойтись с этой женщиной, несмотря на то, что долгие годы считал ее своим врагом, а она только тем и занята была, что подстраивала им всякие гадости. Мало того, она оказалась родной матерью Хазара. В свое время бабушка, воспользовавшись тем, что в поместье случился пожар, и Азизе, точнее, тогда еще Айше, сильно пострадала и была чуть ли не при смерти, забрала недавно родившегося ребенка и сказала той, что малыш умер, а отец якобы давно уже разлюбил ее и женился на другой. Поправившись, Азизе уехала из поместья и поклялась отомстить вероломному неверному возлюбленному. Отец же думал, что она умерла и всю жизнь не мог смириться с потерей. Джихан, узнав обо всем, злился на отца, говорил, что тот всю жизнь обманывал его мать, которая от него доброго слова не слышала. Этого, твердил он, ни отцу, ни Азизе никогда не простит. Хазар поначалу тоже возмущался, кричал, что никогда и ни за что не признает Азизе Асланбей своей матерью, но потом… Да, верно говорят, гнев не самый лучший советчик, и Хазар очевидно понял это и несколько смягчился по отношению к своей родной матери. Джихан счел это тогда чуть ли не предательством, и в очередной раз обвинил во всем Азизе и Мирана, мол, они задурили всем головы. Он и сам не заметил, как эта ненависть сожгла его буквально дотла, а после разметала в пух и прах его собственную семью. Сначала ушел Азат, не вынеся груза старых семейных обид, склок и ругани, он просто уехал вместе с Генюль Асланбей, которую полюбил, и на которой женился, решив построить вместе с ней новую жизнь. А потом Ярен… Ярен — это главная боль Джихана, и он прекрасно знает, что эта рана никогда не заживет. Он слишком поздно понял, что многое упустил в воспитании дочери. — Мы так ошиблись! — сказал он Хандан в день суда. — Но теперь ничего нельзя исправить! — всхлипнула она. Если бы можно было все вернуть, Джихан вел бы себя иначе. И прежде всего, он не отмахивался бы от проблем дочери, не дал бы ей наделать столько ошибок. И самое главное — не отпустил бы ее в трижды проклятый дом Асланбеев. Может быть, тогда она не убила бы, пусть и случайно, по неосторожности, своего мужа. Да и вообще, с замужеством ведь тоже можно было не торопиться, пусть бы Ярен сама выбрала себе спутника, слушая свое сердце, как это сделали когда-то сам Джихан, его старший брат, Рейян, Азат… Когда Ярен зачитали приговор и осудили на восемнадцать лет, Джихан увидел ее глаза и подумал, что его инфаркт хватит на месте. Как можно, думал он, оставить здесь, в тюрьме, свою маленькую девочку, которую они с Хандан купали в старой ванночке Азата, пускали с ней кораблики из мыльниц, а она, весело лупила ладошками по воде и заливалась счастливым смехом. Кого он вел в первый раз в школу, и она изо всех сил храбрилась, но при этом крепко вцепилась в его руку, будто он, ее милый папочка, был единственным спасением. Когда… когда, — спрашивал себя Джихан, — он забыл обо всем этом, почему думал о чем угодно, но только не о том, чтобы сохранить свою семью. А теперь от такого огромного прежде счастья осталась груда осколков, точно от глиняного кувшина, разбившегося о мраморные плиты двора особняка Шадоглу. После оглашения приговора с Ярен случился нервный срыв, и ее отвезли не в тюрьму, а в больницу, правда, закрытого, тюремного типа. Она довольно долго проходила там лечение, а потом адвокату удалось добиться смягчения приговора, и ее отправили не в закрытую женскую тюрьму, как предполагалось ранее, а позволили отбывать заключение по упрощенному режиму, разрешив свидания с родственниками, и теперь они с Хандан ездят к дочери каждый месяц. Новый адвокат, которого помог отыскать Миран, недавно встречался сначала с Ярен, а потом с Джиханом его женой. Он сказал, что изучил все материалы и думает добиться пересмотра дела. Может быть, у Ярен таким образом появится возможность в скором времени выйти на свободу и начать новую жизнь. Как говорят отец и мачеха, остается теперь только молиться изо всех сил: пусть так и будет. Как ни странно, но именно в Азизе, женщине, с которой он некогда враждовал не на жизнь, а на смерть, Джихан видит и чувствует неизменную поддержку и участие, начиная с того самого дня, когда он привез ее в особняк Шадоглу. Если она замечала, что он тоскует по своей дочери и сожалеет о той участи, которая ее постигла, то всякий раз повторяла ему, что надо надеется на лучшее, тем более, сейчас и впрямь появилась надежда. — Ты же сам мне тогда сказал, что нужно смотреть вперед, да и сама я давно уж о том знаю: нужно верить в то, что солнце однажды выйдет из-за туч. Посмотри на нас, сынок, разве мы тому не лучшее доказательство? — Ты права! — неизменно отзывался Джихан.***
После небольшой размолвки с отцом и Мираном Азизе уехала, решив, что «прошлые грехи ей уже никогда не простят», и она должна сама себя наказать одиночеством и затворничеством. Тут как раз случилась история с Ярен — все, как говорят, одно к одному. На отца было больно смотреть: он целыми днями сидел где-нибудь в укромном уголке, вздыхал, перечитывая последнее письмо Азизе и чуть не плакал. — Да как ты не поймешь, сынок, — услышал один раз Джихан разговор отца с Мираном. Они сидели в малой гостиной, а он шел к себе и тут услышал голоса. — Не вернется она больше! Будто ты не знаешь, как она горда и упряма, и если уж что в голову вбила себе… Обидел я ее, вот и ушла. Решила, что не смогу я ее… как раньше… принять. А мне без нее жизни нет, вот и весь сказ! — Дед, ну не надо так! — вздохнул Миран. — Ты ее оплакиваешь, будто она… не дай Аллах! Найдем мы ее, вот увидишь, я тебе слово даю! Кроме того, мне, знаешь ли, тоже неспокойно. Мало ли, что может случиться, все-таки ей уже немало лет, а тут еще все случившееся. — Именно, — вздохнул отец, — об этом я и толкую. Вдруг с ней плохо, она больна, а я ничего не знаю и не могу помочь! Джихан тоже вздохнул и потихоньку отошел от двери, чтобы его не заметили. На другой день Джихан отправился к Эсме, ведь кому как не ей знать, куда могла скрыться Азизе Асланбей, — подумал он и не ошибся. «Мы можем научиться прощать обиды и слушать друг друга», — сказал он Азизе, когда нашел ее в одной и отдаленных горных деревень. Она то ли сняла, то ли купила там небольшой домик, решив, видимо, до конца дней обосноваться в той дыре. — Я вообще больше уже ничего не хочу! — сказала она ему. — Умереть хочу, и только. — А как же отец? — тихо спросил Джихан. — Вас же связывают такие чувства, он давно уже не помнит зла, что принесла Азизе Асланбей, говорит только, что жить не может без своей любимой Айше. А Миран, Рейян, Умут, Гюль ханым и Бахар?.. Ведь брат вверил их тебе! Я же своими ушами слышал, как он сказал: «Мама, доверяю тебе своих детей!» Он говорил, глядя ей в глаза, которые наполнялись слезами, и сам чуть не плакал, потому что вспоминал ту ужасную ночь, когда умер Хазар, и тот день, когда Фюсун хотела убить их. Она смеялась им в лицо, говоря, что они оба «сейчас сдохнут, не отомстив за сына и брата». Потом Фюсун пошла к своей машине, распорядившись застрелить Джихана и сжечь Азизе живьем. — Ты еще ответишь за все, слышишь, Фюсун Асланбей? — кричал он вслед той женщине. — С тебя непременно спросится за кровь моего брата. Он отчаянно вырывался из рук державших его людей Фюсун, как вдруг заметил, как еще один ее прихвостень схватил Азизе за локоть и намеревался потащить за собой. Азизе попыталась было оттолкнуть мерзавца, но тот, выругавшись сквозь зубы, схватил ее за запястье, позвав на помощь еще одного своего сообщника. — Не трогайте ее, уроды! — само собой вырвалось у Джихана. Если он сейчас вырвется, думал он, то и Азизе здесь не оставит, раз уж они пришли сюда вместе, вместе и уйдут. Чтобы в конце концов заставить все же Фюсун за все ответить. К счастью, тогда Миран успел вовремя и вызвал полицию. Ну, а позже Фюсун все ж таки получила по заслугам. И пусть теперь доживает свой век полным инвалидом, может быть, хотя бы на миг задумается о том, что натворила. Отец, да и Рейян с Мираном, надо сказать, тоже были несказанно рады, когда Джихан привез Азизе домой. Вскоре они с отцом сыграли свадьбу, и с того дня, как не уставал повторять отец, они действительно стали одной семьей. Да, конечно, собрать осколки и склеить разбитую чашку тяжело, но попытаться стоило, и в том то, что у них хотя бы отчасти это получилось, есть немалая заслуга Джихана. Он прекрасно знает, что прошлых ошибок не исправить, и остается теперь хотя бы не повторить их в настоящем.***
— Слава Аллаху, что этот длинный и тяжелый день наконец-то закончился! — воскликнул Джихан, переступив порог родного дома. Переговоры наконец-то завершились, хотя и пришлось изрядно повозиться с этим несговорчивым инвестором. — Я бы чаю выпил, — заявил отец. Он, судя по всему, намеревался было по своему обыкновению спросить, где его ненаглядная Айше, но, заглянув в гостиную, улыбнулся, обнаружив свою жену именно там. Айше ханым сидела на диване, а рядом, прижавшись к ней, дремал Умут. — Тшш! — приложила она палец к губам. — Не разбудите! — Устал, бедняжка! — умилился, глядя на правнука отец. — Миран с Рейян согласились, что лучше ему остаться у нас до завтра, пока она не сдаст экзамен. А после ужина они с Бахар пошли играть. Но… — она улыбнулась, — долго не проиграли — поссорились, потому что Умут случайно наступил на ее куклу и сломал ее. Чуть не подрались! Мы с Зехрой их еле растащили. — Ничего, — усмехнулся Джихан, — завтра помирятся. — Вот, помню, мы с братом… — Да, вас с братом надо было часа на два в разные углы поставить, чтобы подумали над своим поведением, — хмыкнул Насух. — Ой, а что уж говорить про Мирана и Генюль, — в тон ему отозвалась Айше ханым, — иной раз я думала, что прибью их обоих, потому как что ни день, то у них были споры и крики на весь дом. Умут тем временем вздохнул во сне и еще теснее прижался к Айше: — Совсем как его отец, — улыбнулась она. — Миран тоже любил засыпать вот так — чтобы я была рядом с ним… — Ладно, мы ж чаю хотели выпить, — отец осторожно, чтобы не разбудить Умута, поцеловал свою жену в щеку. — Идите на кухню, — отозвалась она, — я сейчас, только уложу его. Выпив два стакана чаю, отец разомлел и заявил, что у него «глаза слипаются». Айше ханым отправила его спать, прибавив, что и сама скоро придет, вот только соберет посуду, чтобы не оставлять грязные стаканы и чашки на утро. Джихан же, подумав, налил себе еще чаю. — Мама Айше, — вспомнил он, — а пазл-то вы с Умутом собрали? Она обернулась и, хитро прищурившись, проговорила: — Пазл, мой милый, ждет дедушку Джихана. Без тебя Умут собирать его отказался. Кстати, — вспомнила вдруг она, — сегодня днем звонила Генюль. — Да? — оживился Джихан. — И как они там? Айше подошла к столу и села напротив: — Пообещай, что не проболтаешься! — взглянув ему в глаза, сказала она. — И обрадуешься, как и положено, когда подойдет твоя очередь обо всем узнать. Генюль сказала, что она пока еще даже Азату не сообщила, скажет сегодня-завтра. — О чем? — Ты пока еще не пообещал мне держать язык за зубами! — Началось! Ну, обещаю, давай, говори уже! — Ты скоро станешь дедом, дорогой, у тебя родится внук. Ну, или внучка. Я лично ставлю на внучку! Если будет похожа на Генюль… — Погоди-погоди, ты хочешь сказать, что моя невестка… — Да, — кивнула Айше, — именно это я хочу сказать. Ну, ладно, — она быстро поднялась, — пойду-ка я к твоему отцу, пожалуй, а то как бы не заскучал, что я его «одного бросила» на целых десять минут. Да и время позднее. Но помни: ты обещал, Джихан! — Не переживай, — махнул он рукой, — наш с тобой «союз заговорщиков» крепок, как никогда, мама Айше. Буду радоваться и удивляться, будто впервые услышал! — Спокойной ночи! — кивнула она ему и вышла из кухни. — Спокойной ночи! — проговорил Джихан, глядя ей вслед и счастливо улыбаясь.