Птица (Ханифе)
Оглядев еще раз комнату, она на миг задумалась, не стоит ли все же взять швабру и тряпку и протереть как следует под кроватью, но потом махнула рукой: сойдет и так. В отличие от Хандан, Насух Ага в каждый угол нос совать не станет и уж тем более не полезет под кровать. Да и вообще, усердствовать особо ради него она не будет, еще не хватало. Ханифе еще раз воровато огляделась по сторонам, словно в углу комнаты или же за портьерами мог кто-то притаиться, чтобы следить за ней, затем выглянула за дверь, дабы уж точно убедиться: никто ее не застанет на горячем. После этого она вернулась в комнату, подошла к комоду и открыла самый нижний ящик. Сверху лежали носовые платки и галстуки, под ними — рубашки, причем сложены они были не сказать, чтобы аккуратно, и если хозяин захочет вдруг их надеть, то придется их переглаживать. На самом дне и впрямь обнаружились какие-то бумаги, и Ханифе, обрадованно хмыкнув, достала их и тут же принялась перебирать. «Поищи, — велела ей Азизе, — разумеется, очень аккуратно, чтобы он не догадался. Впрочем, вряд ли он станет что-то важное хранить среди своих личных вещей, но все же… попытайся. Вдруг он по забывчивости и беспечности своей просто сунет важный документ в ящик да и забудет!» Ханифе пообещала, но с другой стороны, если бы она знала, какой именно это документ, она, может быть, скорее нашла бы. Никаких документов Ханифе так и не обнаружила, зато нашла вырванный лист из ежедневника, где был записан адрес и телефон с припиской, что это — координаты какого-то поручителя, который поможет Насуху Аге взять кредит на строительство. А на обратной стороне его собственной рукой было написано, что «следует искать делового партнера». Кто его знает, пожала плечами Ханифе, пригодится это или нет, но на всякий случай она достала из собственного кармана маленькую записную книжку и быстро переписала адрес, телефон и скопировала все приписки Насуха Аги. Если сестре хоть как-то пригодится эта информация, злорадно усмехнулась она, пусть Насух потом последние волосы на голове у себя повыдирает! Думал, избавился от своего заклятого врага, да как бы ни так! И правильно, это ему за все, что он сделал! Ханифе убрала свою записную книжку, а после аккуратно положила бумаги на место, обратно в комод. Хорошо, что семейство Шадоглу разъехалось кто куда: сам Насух отравился вместе с младшим сыном на свою фабрику, там, оказывается, возникли какие-то трудности, которые требовалось срочно уладить, Хазар бей вместе с Зехрой ханым повезли малышку Гюль к врачу (не так давно она где-то умудрилась простудиться и до сих пор все кашляет). Рейян наверняка воспользовалась моментом и улизнула на прогулку верхом. Надо бы не забыть предупредить о том Хазар бея, как только вернется, пусть прикроет свою непутевую доченьку перед отцом, а иначе Рейян опять достанется от деда. Ярен вместе с Хандан ханым отправились по магазинам, а Азат еще не вернулся из Стамбула. Парень доучивается последний год, вот-вот он должен получить диплом, и его отец и дед так и светятся от радости. Чтоб им полопаться совсем! На самом дне ящика, в дальнем углу Ханифе обнаружила старое свадебное фото Насуха Аги и его жены. Аккуратно достав его, Ханифе, которую так и распирало от любопытства, подошла к окну, чтобы на свету получше рассмотреть фотографию. Раньше ей еще не доводилось видеть жену хозяина, почему-то в доме больше не было ее фотографий. Некоторое время Ханифе внимательно разглядывала невысокую, худенькую женщину, одетую в длинное белое платье. Она сжимала в руках небольшой букетик цветов и натянуто улыбалась. Ее темные волосы были аккуратно завиты и перевязаны белой шелковой лентой с приколотым к ней сбоку живым цветком. Сам Насух Ага стоял рядом, держал жену под руку, но смотрел почему-то не на нее, а в сторону. Видимо, это был не самый удачный снимок. Ханифе вспомнила, как на свадьбе сестры нанятый ее мужем фотограф без конца щелкал аппаратом, и фотографий потом получилось много. Из них сестра выбрала самые удачные, а остальные сгинули где-то в семейном, так сказать, архиве. Видимо, у Насуха то же самое случилось: ему не понравилось это фото, вот он и запрятал его подальше. — Дурак! — в сердцах произнесла Ханифе и засунула фотографию обратно в ящик комода. А как еще назвать этого надутого индюка? Дурак и есть. Иначе никогда не променял бы ее сестру на недоразумение с фотографии. В самом-то деле, что он нашел в этой невзрачной серой мышке, ну, разве что она оказалась благородного, чтоб его, происхождения. Но в остальном и в подметки Айше не годилась! Сестра всегда была самой красивой в их семье, а еще — самой умной и сообразительной. Когда папа учил их с братом писать и считать (сама Ханифе этого не помнила, но брат Месут часто о том рассказывал), она всегда все запоминала первой, на лету схватывала, не мог нарадоваться на нее папа. А потом, когда они уже ходили в деревенскую школу, старшая сестра постоянно решала за них с Элиф задачи. Помнится, мать нет-нет да сетовала, дескать, жаль, что заветной мечте отца — дать детям хорошее образование — не суждено сбыться. Ханифе вздохнула: бедная мама уже и не помышляла ни о каком университете для сына, она желала лишь одного — поставить детей на ноги. А еще она повторяла, что хочет видеть их счастливыми. Увы, даже это не сбылось!***
С самого раннего детства Ханифе немного завидовала старшим сестрам. Начать с того, что они были настоящими красавицами: высокие, стройные, с огромными, выразительными глазами, длинными, густыми темно-каштановыми волосами. Айше и вовсе уродилась точной копией матери, а мама, согласно семейным преданиям, своей красотой пленила когда-то сына одного из богатейших помещиков в округе, он официально сватался к ней, готов был жениться, но мама отвергла его и вышла за отца, простого рабочего. Кроме того, старшие сестры были очень дружны между собой, вечно о чем-то шушукались по углам, доверяли друг другу свои секреты, а к Ханифе, так как она была значительно младше, относились как к маленькой и совсем еще несмышленой, поэтому не посвящали ее в свои тайны. А ей так хотелось быть такой же красивой, как они, и держаться с ними на равных! Со временем Ханифе поняла, что ей действительно не досталось ни красоты, ни грации старших сестер, а Элиф, помнится, частенько подшучивала над ней, мол, Ханифе в роддоме подменили, или злая ведьма ее заколдовала, вот и получилась она невзрачной, полненькой простушкой. Случалось, Элиф даже обижала Ханифе, высмеивая полноту и неуклюжесть, чем доводила ее до слез. Мать, помнится, могла вспылить и наказать обеих, чтобы «не доводили ее глупыми спорами», в то время как она падает с ног от усталости, пытаясь прокормить их всех. Брат Месут вторил матери и увещевал сестер заняться делом и прекратить скандалить. И только Айше утешала ее и успокаивала; она убеждала Ханифе, что Элиф не со зла ее обидела, просто неудачно пошутила. Ханифе знала, что Элиф Айше тоже выговаривала, мол, зачем она без конца ссорится с младшей сестрой, так вести себя нельзя. Элиф всякий раз смущалась, краснела и говорила, что обидеть Ханифе вовсе не хотела. Правда, став старше Ханифе, к сожалению, поняла, что, пусть это и жестоко, но все же правда. Ей до старших сестер далеко и придется смириться с этим. Когда погиб отец, Ханифе было всего четыре года, и она запомнила только как мать громко кричала и плакала, что «без ее милого Мехмета жизнь кончена», и они с детьми «пропадут от голода и холода». Они были вынуждены съехать из той квартиры, где жили вместе с отцом, потому что денег в семье осталось очень мало, все сбережения мать потратила на то, чтобы заплатить арендную плату, раздать кое-какие долги и купить детям теплую одежду на зиму. Затем они переехали в более дешевое жилье, вынуждены были ютиться в двух комнатах, а мать пошла работать прачкой, и домой приходила фактически только ночевать. Старший брат Ханифе Месут и сестра Айше бросили школу и стали помогать матери заботиться о младших. Месут уходил с ней в прачечную, где помогал матери сортировать и стирать белье, а Айше хозяйничала по дому и присматривала за младшими сестрами. Когда мать надорвала спину и слегла, Айше вышла на работу вместо нее, но все равно хозяин выгнал мать и даже не заплатил ей причитающееся жалование. Семья опять вынуждена была собрать вещи и уехать из города. Некоторое время они скитались по округе и наконец оказались в поместье Шадоглу, где мать взяли в поденщицы. Мать к тому времени была уже серьезно больна, однако же она ни словом не обмолвилась о том своим детям, потому что не хотела волновать их. Когда она окончательно слегла, Месут бросился к хозяевам, и Азат Ага распорядился пригласить врача. К сожалению, вылечить бедняжку уже не представлялось никакой возможности, она сгорела буквально за полгода. Когда они осиротели, старшие брат и сестра заявили, что не дадут младшим пропасть и позаботятся о них. Айше с Месутом начали работать на виноградниках, а сверх того, Айше еще помогала на кухне. Ханифе, которой к тому моменту уже исполнилось одиннадцать лет, частенько просила сестру взять ее с собой и помогала ей. Элиф же занималась домом и готовила еду. У нее вообще был талант — вкусно готовить, кухарка Шадоглу, тетушка Фатьма, которая по доброте своей жалела их и частенько угощала всякими вкусностями, даже говорила, мол, растет ей достойная смена. А потом Айше без памяти влюбилась в сына хозяев, Насуха Шадоглу, и родила от него ребенка. Брат поначалу ругался с ней, кричал, что этому богатею и маменькиному сынку нужно от глупенькой Айше только одно, но та упрямо твердила, что любит Насуха больше жизни, и он не мыслит своего существования без нее. Насух и впрямь обещал Айше, что они заключат брак сразу же, как только поправится его отец. Она терпеливо ждала, повторяя, что желает лишь одного: видеть своего милого каждый день и знать, что они будут вместе. В один прекрасный день Айше вернулась домой в весьма приподнятом настроении и сообщила брату (они разговаривали на кухне, а Ханифе случайно услышала), что очень скоро Насух заберет ее и сына, они уедут в Урфу, поженятся и будут вместе до конца дней. Брат ответил, что, если это правда, он рад за сестру и племянника, а Айше счастливо рассмеялась и пообещала, что ни за что не бросит Месута и своих любимых сестричек. Когда Айше зашла перед сном пожелать Ханифе спокойной ночи, та спросила, правда ли, что сестра с Насухом Агой уедут, и нельзя ли сделать так, чтобы и Ханифе поехала с ними. — Я не хочу без тебя оставаться, сестра! — вздохнула она. Айше обняла ее и пообещала, что ни за что ее не оставит: — Я же поклялась памятью мамы и папы, Ханифе, — сказала она, — мы всегда будем вместе, не переживай! Я буду с тобой, что бы ни случилось. Ханифе прижалась к ней и почувствовала себя на удивление спокойно и уютно. Это был последний счастливый день, потому что на следующую ночь случился тот ужасный пожар, который разделил их жизнь на две половины: до и после. Айше с Месутом в тот день ушли, как обычно на работу, а Ханифе промаялась целый день одна. Элиф возилась с малышом Хазаром, она играла с ним, пела ему колыбельные, вынесла его ненадолго на улицу, чтобы он, как она любила выражаться, подышал воздухом. В обед Айше забежала ненадолго домой, чтобы покормить ребенка и перепеленать его. Элиф заверила ее, что все в порядке, пусть сестра не переживает… Ханифе сначала с удовольствием помогала Элиф, но когда та оставила ее на некоторое время с малышом, он вдруг проснулся и расплакался. Ханифе попыталась было его успокоить, но он раскричался еще сильнее. — Ну, ты чего? — приговаривала Ханифе, яростно тряся колыбельку. — Не плачь, твоя мама скоро придет. Хватит, Хазар, успокойся! — Ничего тебе нельзя доверить! — раздраженно воскликнула Элиф, вернувшись в комнату. — Дай сюда ребенка! — она взяла мальчика на руки. — Иди лучше погуляй, а я его уложу да и сама пораньше лягу. Устала я сегодня… — Да и пожалуйста! — обиженно надула губы Ханифе. Она была рада уйти из дома (чего потом долго не могла себе простить), а то от детского плача уже голова начала болеть. Ханифе отправилась к тетушке Фатьме, и задержалась у нее до самого вечера. Добрая женщина накормила ее ужином, угостила свежей пахлавой, а потом принялась рассказывать о своем старшем сыне, который уехал на заработки в столицу. Она засиделась у тетушки Фатьмы до темноты, когда вдруг в доме начался ужасный переполох. Внук Фатьмы, Фахри, ворвался на кухню, точно вихрь и закричал, что горит пристройка, а значит, и хозяйский дом вот-вот будет охвачен огнем. Не помня себя, Ханифе бросилась со всех ног бежать. Ей до сих пор иногда снится, как она стоит во дворе и смотрит в окна первого этажа — там ярко пылает и огонь, а она думает только об одном: это же комната Элиф! Она сказала, что ляжет спать. И малыш Хазар, он тоже там, с ней… Еще она запомнила бледного и дрожащего Хакана, приятеля Месута, он так же, как и она, смотрел на бушующий огонь и что-то невнятно бормотал себе под нос. Не выдержав, Ханифе кинулась в дом, но тут же закашлялась, дым разъедал глаза. Испугавшись, Ханифе забилась в угол и сидела там, обхватив голову руками, пока невесть откуда взявшаяся Айше не схватила ее за шиворот и выволокла на улицу. — Ханифе, ты меня слышишь, как ты, сестренка? — тормошила она ее. — Что случилось? Где… где Элиф? Где мой сын?! — Они… я не знаю… Элиф сказала, ляжет спать. Хазар был с ней и… — Сынок! Сынок мой! — пронзительно закричала Айше. — Я должна его найти! Я его спасу! — она кинулась в дом. — Стой, ты что, спятила?! — очнулся молчавший до сих пор Хакан. — Там же сейчас крыша рухнет. — Оставь меня! Там же мой сын и моя сестра! — Айше оттолкнула его и, не слушая больше причитаний, побежала в дом. — Стой, сестра, подожди меня! — крикнул Месут и бросился вслед за ней. Работники бегали взад и вперед с ведрами, пытаясь залить огонь. Кто-то пытался пробиться внутрь, но тут раздался грохот, и крыша действительно рухнула. Ханифе завизжала от ужаса: ни Месут, ни Айше не выбрались. Получается, что вся ее семья погибла?.. Когда на рассвете огонь кое-как удалось все же потушить, во дворе появилась сама хозяйка. Она была бледна, у нее дрожали руки. Гюль ханым без конца повторяла, что «нужно досконально разобраться в том, что случилось, а еще — срочно отыскать тела погибших. Двое пожилых рабочих осмелились войти в почти выгоревший дом, и вскоре они вынесли во двор тела Месута и Айше. Ханифе зажмурилась и зажала рот рукой, чтобы не закричать от ужаса, когда увидела, что стало с братом и сестрой. Тетушка Фатьма заплакала, а Хакан, казалось, вот-вот лишится чувств. — Аллах Всемогущий! — воскликнул он вдруг. — Она… она дышит! Она жива! Ханифе открыла глаза и потрясенно ахнула: Айше и впрямь была еще жива. — Срочно вызывайте сюда врачей! — распорядилась Гюль ханым. — Ее в больницу надо… Может быть, еще можно ее спасти, хотя… вряд ли, конечно. Несколько недель подряд Ханифе дневала и ночевала в больнице подле Айше. Почти все это время она была без сознания. — Может быть, — вздохнула пришедшая ее навестить Гюль ханым, — так для нее будет лучше. Она не узнает, что ее брат, сестра и ребенок погибли. Ханифе всхлипнула и осторожно погладила Айше по руке. Она отлучилась из больницы только на похороны Месута, Элиф и маленького Хазара. Их останки похоронили в общей могиле на деревенском кладбище, и Ханифе, глядя на свежий могильный холмик вспоминала, как маленький племянник уже научился узнавать свою мать и улыбался ей, и как при этом светились глаза Айше, какой красивой она становилась в такие моменты. Лицо, к счастью у сестры почти не пострадало, ожог на щеке, как говорил врач, небольшой, но вот плечи и спина пострадали очень сильно. — Если и выживет, — вздыхал врач, — то избавиться от этих ожогов она вряд ли сможет. — Наплевать на ожоги, — шептала Ханифе, сидя у постели сестры, — ты только очнись, не бросай меня одну, сестра, я прошу тебя, мне так страшно! Однажды утром Ханифе проснулась от того, что Айше сжала ее ладонь, и вслед за этим она услышала слабый голос: — Ханифе… — Айше! — сквозь слезы улыбнулась Ханифе. — Сестра, ты… ты пришла в себя. — Что случилось? — прошептала она. — Пожар… Огонь… Мой сын… Где он? Где мой мальчик, Ханифе? — Он… С ним все хорошо, — соврала она. Врач предупредил ее, что ни в коем случае нельзя будет говорить Айше о том, что случилось. Сначала она должна окрепнуть. Врач не учел, что Айше была удивительно упрямой, каждый раз, когда она приходила в себя, она спрашивала о сыне. В один прекрасный день Ханифе не выдержала и рассказала ей обо всем. Айше рыдала и кричала так, что, должно быть, ее слышала вся больница. Она пыталась встать, твердила, что пешком пойдет обратно в поместье, ее сын не умер, он ждет ее, он плачет, он скучает по матери, он хочет есть… — Сестра, не надо, прошу, — плакала Ханифе, хватая ее за руки, — успокойся! — Оставь, не трогай меня! — отталкивала ее Айше. — Я хочу домой! Мне нужно к сыну! Когда Айше действительно стало лучше, и она пошла на поправку, ее отпустили домой. На смену ее истерикам пришли безразличие и апатия. Ханифе даже боялась, что сестра повредилась рассудком. Целыми днями она сидела у окна, смотрела в одну точку и повторяла, что ей нужно во что бы то ни стало дождаться Насуха. — Он придет за мной, — говорила она. — Я знаю. Он же обещал, Ханифе, вот увидишь, он вернется и заберет нас с собой. Мы уедем далеко-далеко… Собственно, Насух Ага ведь давно уже должен был приехать, как он говорил сестре, его поездка не должна продлиться дольше трех дней, а прошло уже несколько месяцев. Гюль ханым зашла как-то навестить их с Айше (после пожара они вновь перебрались в старый дом для сезонных рабочих) и сказала без обиняков, что Насух уже женат на другой, и у них скоро будет ребенок. Айше, прорыдав всю ночь и переколотив в доме всю оставшуюся посуду, с утра пораньше отправилась на кладбище. Напрасно Ханифе умоляла ее остаться дома, она ведь еще очень слаба, Айше заявила, что должна попрощаться с братом, сестрой, своим малышом, а заодно и с прошлым. Она долго лежала на земле, обнимая могильный камень, плакала, просила своего маленького сына простить ее за то, что «не уберегла», просила брата и сестру «беречь ее несчастного малыша, пока она сама не придет и не воссоединится с ними». Наконец она поклялась, что ни за что не забудет предательства того, кого любила больше жизни, и кто так подло и низко обошелся с ней: — Заставь его гореть так же, как я пылала в пламени, о, Аллах! — воскликнула она. — Айше, сестра, не надо, я прошу тебя, вставай! — в который раз взмолилась Ханифе. В ответ та подняла на нее потемневшие от боли глаза, после чего встала на ноги: — Айше сгорела вместе со своим сыном, Ханифе, ее больше нет, — проговорила она, глядя сестре в глаза, — она умерла. Больше не зови меня этим именем. Никогда! Через неделю они уехали из имения Шадоглу и перебрались в Мидьят. Все деньги, что Айше копила на черный день, а заодно и на свою свадьбу с Насухом Агой, она потратила на то, чтобы снять небольшой дом неподалеку от того самого, где некогда они жили с отцом и матерью. Потом она сменила имя на Азизе, и Ханифе поначалу никак не могла привыкнуть, что нужно звать сестру именем покойной матери. Впрочем, если верить семейным преданиям, то изначально отец хотел назвать старшую дочку в честь жены, но мама настояла на Айше, потому что так звали ее любимую бабушку. Деньги, к несчастью, быстро закончились, а Азизе была еще слишком слаба, чтобы браться за тяжелую работу. Она попыталась было устроиться в пекарню, расположенную на соседней улице, но целую ночь стоять у печи, а потом укладывать хлеб и лепешки на деревянные лотки и таскать их в машину, чтобы шофер отвез в магазин, оказалось ей не под силу. Помимо всего прочего, во время того пожара упавшая балка ударила Азизе по спине, и теперь ее мучили сильные боли. Как предупредил врач, это надолго, если не на всю жизнь. Из пекарни Азизе уволилась, не проработав и двух недель, и тут же начала искать новое место. Выручила их соседка, Эдже ханым: она сказала, что готова свести Азизе со своей кузиной Бегюм, которая служит кухаркой в одном богатом и уважаемом доме. Дескать, хозяевам нужна новая горничная и прачка, чтобы стирала, помогала прибираться в комнатах, да и на кухне кое-какие поручения для нее найдутся. — Я работы не боюсь, тетушка Эдже, — сказала Азизе, — но я же не одна. Как хозяева посмотрят на это? — За этим дело не станет, — отозвалась Эдже, — никто твою сестренку не прогонит, господин Асаланбей — человек строгий, но справедливый. И он уж точно на улицу несчастное дитя не выставит. — Что ж, — улыбнулась Азизе, — раз так, то я готова. Спасибо вам, тетушка Эдже. Двоюродная сестра тетушки Эдже, Бегюм, оказалась такой же приветливой и сердечной женщиной, придя через пару дней навестить свою кузину, она сказала, что хозяин предупрежден, и новую горничную ждут в особняке Асланбеев. На другой же день с утра пораньше Азизе вместе с Ханифе отправились туда.***
Хамит Асланбей, хозяин дома, выглядел старым и изможденным; он сидел в кресле, обложившись подушками, сжимая при этом в руках палку, но, несмотря на это, очень долго расспрашивал сестру о семье, о том, где она раньше работала и какие обязанности исполняла. Ханифе уже начала волноваться, ей было не по себе в этой огромной комнате, набитой дорогой мебелью, коврами, всякими статуэтками и картинами. Наконец господин Хамит еле заметно улыбнулся и сказал, что Азизе может приступить к работе хоть сейчас. Пусть, дескать, идет на кухню и поможет Бегюм с обедом, а после — займется уборкой комнат. — Твоя сестра, — прибавил он, — кивнув на Ханифе, — может тебе помогать, разумеется, но помни, что жить она тут станет исключительно за твой счет. Кормить ее станешь сама — из своего жалованья. — Да, конечно, Хамит Ага, — отозвалась сестра, — и еще раз сердечно благодарю вас за доброту. — Иди, дочка, — вздохнул Хамит Ага, — и я надеюсь, ты и впрямь расторопна и аккуратна, как говорила Эдже. — Папа! — в комнату без стука вошла девушка, чуть постарше Ханифе. Правда, одета она была в дорогое шелковое платье, что разом выдавало в ней хозяйскую дочь. — Я хотела тебе сказать, что уезжаю в поместье Лейлы. Через час. И мне срочно нужны деньги! А это еще что за нищие побирушки? — скривилась она, заметив Азизе и Ханифе. — Если милостыню пришли клянчить, то сразу выгони их вон. — Фюсун! — Хамит Ага, казалось, разом растерял все свое благодушие, и в голосе его зазвенели стальные нотки, отчего Ханифе испуганно поежилась. — Что это за тон? Эта девушка будет у нас работать. И будь добра, веди себя прилично! Ехать к Лейле, разумеется, можешь, при условии, что вернешься, самое позднее, к десяти часам. А что до денег, то уволь, вчера я дал тебе достаточно, на месяц должно хватить. — Месяц? Да мне едва-едва хватило на новые туфли! — возмутилась Фюсун. — И я не могу ехать к Лейле… — Я все сказал, Фюсун! — Папа! — Выйди вон! Разговор окончен! Фюсун поджала губы, тряхнула головой, но больше перечить отцу не решилась и пулей вылетела за дверь. — Прошу извинить, — пожав плечами, повернулся Хамит Ага к Азизе, — моя дочь… Иногда она бывает, так скажем, невоздержанна на язык. Вся в мать пошла! Ладно, ты ступай пока на кухню, Азизе. — Да, конечно. С вашего позволения, Хамит Ага, — склонила голову Азизе. — Идем, Ханифе! — махнула она рукой. Потянулись долгие однообразные дни: сестра работала не покладая рук, а Ханифе по мере сил помогала ей. Все бы ничего, если бы Фюсун ханым не выказывала всякий раз, стоило ей только увидеть их, свое пренебрежение и презрение. Она называла Азизе не иначе как «оборванкой, которую ее отец приютил из милости», а Ханифе и вовсе «наглой нахлебницей». Ханифе расстраивалась, но Азизе уговаривала ее не обращать на наглую девчонку внимания. Она обещала ей, что как только они накопят достаточно денег, то сразу же уедут в другой город, и там заживут по-новому. Однажды Бегюм попросила Азизе принести фасоли из кладовой, а заодно муки и сахару для десерта. Ханифе, как обычно, пошла следом за сестрой, чтобы помочь ей. Азизе достала с верхней полки муку и вдруг вздрогнула, чуть было не уронив пакет и не рассыпав все на пол. — Что с тобой? — кинулась к ней Ханифе, хотя и без того было понятно, что у сестры вновь так некстати разболелась спина. — Сейчас пройдет! — прошептала Азизе. Они вышли из кладовой, и Ханифе предусмотрительно взяла у сестры все необходимые припасы, уверяя, что сама все отнесет. Вряд ли бы она донесла продукты в целости и сохранности, если бы, когда они шли через двор, их не заметил охранник Мерт и не подбежал, еле успев подхватить Ханифе под руку. — Давайте я помогу, — улыбнулся он сестре. — Благодарю, — отозвалась Азизе, кусая губы, чтобы не застонать. С того дня Ханифе стала замечать, что Мерт довольно часто оказывался около сестры, предлагая ей помощь. Правда, Азизе всякий раз отказывалась, уверяя, что справится со всем сама. Однажды, когда Азизе отдыхала после работы на заднем дворе (она давно уже облюбовала там небольшую скамейку с резной спинкой, стоящую как раз около каменной ограды, и они с Ханифе частенько сидели там вечерами), Мерт подошел к ней и пригласил в кино. Дескать, скоро будут показывать какой-то новый, очень интересный фильм, и они могли бы весело провести время. — Я не могу, — покачала головой Азизе. — Извините меня, Мерт. — Да почему? — не понял тот и без всяких церемоний присел рядом. — Ты же не хочешь сгнить тут, на этой чертовой работе? Надо отвлечься! Пошли, — он положил руку ей на колено, — будет весело, обещаю. — Я же сказала, что не могу! — дернула плечом Азизе, после чего стряхнула его руку и резко поднялась на ноги. — У меня слишком много работы. Нам пора, Ханифе! — Ишь ты! — донеслось им вслед. — Тоже мне, недотрога! Потом Ханифе еще несколько раз замечала, как Мерт пытался заговорить с сестрой, пригласить ее в кафе или снова в кино, пару раз он пытался даже приобнять Азизе за плечи, но она всякий раз отстраняла его руку и повторяла, что он зря теряет время. В остальном, казалось, что жизнь понемногу налаживается, однако же, по ночам Ханифе не раз слышала, как сестра плакала в подушку. Иногда ее мучили кошмары, она начинала кричать во сне, и тогда Ханифе бросалась к ней, обнимала, целовала и повторяла, что все уже прошло, и больше никакой огонь не коснется ни тела, ни души ее милой сестренки. Примерно через полгода после того, как Азизе начала работать в доме Асланбеев, хозяин решил отправить свою дочь в закрытый интернат в Стамбуле, дескать, там она получит прекрасное образование, а заодно и воспитанием ее там займутся как следует. Фюсун ханым, узнав про это, сделалась совсем невыносимой. Она без конца скандалила и грубила отцу, а прислуге от нее и вовсе житья не стало, она придиралась ко всем по пустякам и грозилась выгнать всех вон. Один раз она даже ударила Азизе по щеке за то, что та якобы недостаточно хорошо выгладила ее платье и чуть не сожгла его. Не выдержав, Ханифе крикнула, что молодая хозяйка несправедливо обидела ее сестру, потому что та всегда выполняет работу на совесть. Услышав это, Фюсун замахнулась и на Ханифе, но Азизе загородила ее собой и, глядя Фюсун ханым в глаза, спокойно проговорила, что та может бить и кричать на нее сколько угодно, но вот Ханифе пусть не трогает, иначе придется горько пожалеть об этом. В этот момент в комнату как раз вошел Хамит Ага и, узнав в чем дело, отвесил дочери затрещину, заявив, что ему до смерти надоели ее дурацкие выходки. Оставалось лишь считать дни до отъезда этой невыносимой, тщеславной девицы, как называла ее Азизе. За три дня до отъезда Фюсун ханым, хозяин получил письмо из-за границы, прочитав которое, сделался мрачнее тучи: — С одной сладу никакого, еле-еле удается в узде ее держать, — ворчал он, — так теперь еще и этот заявится. И опять только почем зря спустил кучу денег, дармоед! Выяснилось, что письмо это от старшего сына хозяина, и в нем он уведомил отца о том, что окончательно бросает учебу (уже в который раз) и возвращается домой. В день отъезда Фюсун ханым (наконец, радовалась Ханифе, можно вздохнуть свободно) Нихат бей вернулся домой. Хамит Ага распорядился приготовить сыну комнату, и Ханифе лично помогла сестре перестелить постельное белье, потому что у той опять разболелась спина. Молодой хозяин прибыл ближе к обеду, Бегюм как раз заканчивала готовить десерт, ворча при этом, что «спокойным дням пришел конец», потому что хозяйский сынок раньше только тем и занят был, что «трепал нервы собственным родителям, а заодно и прислуге». Однажды (с момента возвращения Нихат бея прошел примерно месяц-другой) Азизе была занята тем, что гладила скатерти, а Ханифе аккуратно складывала их, чтобы потом отнести в буфетную и убрать в шкаф. Она как раз встряхнула белую, накрахмаленную скатерть, как вдруг заметила стоящего в дверях молодого хозяина и испуганно ахнула. Азизе быстро подняла глаза и, заметив Нихат бея, кивнула ему: — Вам что-нибудь угодно? — спросила она. — Нет, — еле заметно усмехнувшись, проговорил он, — просто… залюбовался: так ловко и быстро у вас получается. Да и вообще… — не договорив, он еще раз усмехнулся и вышел. Азизе пожала плечами и продолжила работу. На другой день они с Азизе отдыхали на их любимой скамейке на заднем дворе. День выдался тяжелый, Азизе целый день провела в прачечной, а потом еще мыла полы на кухне. — Вот это да! — Нихат бей появился неожиданно и без лишних предисловий и церемоний плюхнулся на скамейку рядом с Азизе. Ханифе отошла в сторону, но уйти совсем не решилась, вдруг сестре понадобится помощь. — Вы нашли мое тайное место! — Тайное? — заинтересованно взглянула на него Азизе. — Ну да, — кивнул Нихат бей, — я, видите ли, в детстве обожал здесь прятаться. Тут она меня не могла отыскать, — прибавил он еле слышно. — А вы… — взглянул он на Азизе, — почему вы всегда молчите? Она пожала плечами: — Видимо, от природы, — отозвалась она, — родилась такой. — Как жаль! — вздохнул он, но тут Азизе закрыла глаза и не смогла сдержать стон. Ханифе тут же подскочила к ней и взяла за руку: — У нее спина… — объяснила она Нихат бею. — Ей очень больно! — Так разве можно тогда таскать эти тяжеленные корзины с бельем! — воскликнул он. — И вообще, надо к доктору. — Доктор сказал, что ничего нельзя сделать, — ответила Азизе. — Значит, это был придурок конченный, а не врач, — отрезал Нихат бей. — Нужно найти нормального! Он и в самом деле нашел врача и уговорил Азизе показаться ему, хотя она и отказывалась поначалу, говоря, что у нее никогда не хватит денег, чтобы оплатить консультацию. Нихат бей уверял, что сам все оплатит, и взамен ему ничего не надо, а если Азизе ему не верит, пусть у отца спросит, он, дескать, в курсе. После лечения сестре действительно стало значительно легче, а Нихат бея это так воодушевило, что он подарил ей серебряный кулон в виде буквы «А» и попросил принять подарок, ведь он делает его от чистого сердца. Азизе пожала плечами и сказала, что Нихат бей вовсе не должен был так тратиться. — Ты ему нравишься, — сказала ей тем вечером за ужином Ханифе. — Не болтай ерунды! — оборвала ее Азизе. — А кроме того, ты еще слишком мала, Ханифе, чтобы рассуждать о таких вещах. — Да не сердись ты, — мгновенно смутилась Ханифе, — я не хотела тебя обидеть. Тем не менее, Ханифе несколько раз замечала, что когда сестра выходила, по своему обыкновению, отдохнуть на свою скамейку, Нихат бей всякий раз оказывался рядом. Они сидели там и подолгу разговаривали. Ханифе хотела было подслушать, о чем они говорили, но боялась, что ее заметят, и тогда не избежать бы ей хорошей головомойки. Так прошел почти год, и они с сестрой привыкли к своей новой жизни. Хамиту Аге сделалось хуже, он почти целые дни проводил у себя в комнате. Врач однажды сказал Нихат бею, что неплохо бы его отцу лечь в больницу, но Хамит Ага отказался наотрез. Как-то раз Ханифе помогала кухарке чистить овощи на ужин, а Азизе была в прачечной. Ханифе не хотела оставлять сестру одну, но Бегюм настоятельно просила ее помочь, потому что, замешкавшись, не успевала вовремя накрыть стол к ужину, а хозяин этого категорически не любил. Получив от доброй кухарки целую россыпь благодарностей и вкусное миндальное печенье в награду за помощь, Ханифе побежала в прачечную. Во дворе ее вдруг окликнул Нихат бей: — Эй, как там тебя? — Халиме, подойди быстрее! — Ханифе, — поправила она его. — Чего? — Я говорю, меня зовут Ханифе, господин, — отозвалась она. — Да мне плевать! — махнул он рукой. — Иди давай туда, на скамейку. Там твоя сестра… в общем, присмотри за ней, поняла? И никуда оттуда не уходите! Я скоро приду. Азизе действительно сидела на скамейке и горько плакала. Ханифе, перепугавшись, села рядом, долго гладила ее по плечу и без конца спрашивала, что случилось, кто ее обидел. Однако же, сестра ничего не отвечала, лишь всхлипывала и повторяла, что больше она здесь не останется, и завтра же они уедут. — Вот, — чуть запыхавшийся Нихат бей протянул Ханифе спелую сливу, — возьми и поди погуляй куда-нибудь! Ханифе поблагодарила его и быстро подняла взгляд на сестру. Азизе в очередной раз всхлипнула и кивнула ей. Уже несколько лет спустя Ханифе узнала, что в тот день Мерт вновь попытался «поухаживать» за ее сестрой, причем в весьма своеобразной манере: подкараулив ее у дверей прачечной, он схватил ее за руку, обнял и попытался поцеловать. Азизе вырвалась и залепила ему пощечину, пригрозив пожаловаться господам, на что Мерт обозвал ее «хозяйской подстилкой», явно намекая на ставший заметным всем и каждому интерес к ней Нихат бея, и замахнулся в ответ. В эту самую минуту во двор вышел сам Нихат бей вместе со своим шофером Ферхатом. Увидев эту отвратительную сцену, хозяин со всей силы ударил Мерта по лицу, а после приказал Ферхату «добавить этому мерзавцу на орехи» и немедленно выставить его за ворота. А тогда Ханифе съела сливу, прошлась взад и вперед по коридору, заглянула на кухню, а после вновь вернулась на задний двор. Она тайком пробралась к ограде и спряталась за стеной небольшого сарая, где хранилась хозяйственная утварь, думая, что если вдруг понадобится, она тут же придет сестре на помощь. — … а потом мы сбежали с ним с уроков, представляете? — рассказывал Нихат бей. — Искандер всегда был такой тихий и послушный, — хохотнул он, — а я сбил его с пути истинного. — Я один раз тоже подбила брата сбежать с урока. Тоже, знаете ли, горазда была на всякие проделки, и от матери мне всегда за это доставалось. А брат… Мой брат напротив всегда старался быть послушным. — Ну, вот, — обрадованно воскликнул Нихат бей, — вы уже улыбаетесь, Азизе! — Спасибо вам, Нихат бей. Вы… я, правда, очень вам благодарна. И за то, что вы тогда мне помогли, и сегодня… — Глупости, — отозвался он. — Я же столько раз повторял, что мне для вас ничего не жалко. Только бы вы мне позволили быть рядом и восхищаться вами! Ханифе осторожно выглянула из своего укрытия и увидела, как Нихат бей поцеловал сестре руку. — Я уеду, Нихат бей, — сказала тем временем Азизе, — так будет лучше. Больше мне нельзя здесь оставаться. — Почему? — растерянно спросил он. — И куда же вы поедете? — Потому что, — вздохнула Азизе, — теперь всем станет известно, что вы… Как вы ко мне относитесь. Поэтому лучше мне убраться подальше, туда, где меня никто не знает. — И что вы будете там делать, Азизе? — Начну все с самого начала. Снова. — Вы думаете, что там не будет всякого сброда, который захочет воспользоваться вашей наивностью и беспомощностью? А вдруг не найдется никого, кто сможет вас защитить? Вы же погибнете одна! Она не ответила и отвернулась от него, видимо, не желая, чтобы он видел ее слезы. — Останься! — воскликнул вдруг Нихат бей, резко перейдя на «ты» и вновь взяв Азизе за руку. — Прошу, не уезжай, не оставляй меня здесь одного! Я ведь этот дом полюбил и, уходя, хочу возвращаться, потому что теперь здесь есть ты. Ты же… ты такая… Никогда я таких, как ты, не встречал! Ты… не умею я говорить красиво, но ты — настоящая, Азизе, понимаешь? Я хочу быть только с тобой! — Это же невозможно, Нихат бей, — покачав головой, ответила Азизе. — Вы и сами знаете. Поэтому мне лучше уехать. — Ты хочешь всю жизнь стирать и гладить чужое грязное белье? — Значит, такова моя судьба, Нихат бей. — Я где-то вычитал, что каждый сам творит свою судьбу. Глупость, может быть, но в твоем случае это правда. Ты можешь изменить свою судьбу. Вот так только сделай! — он щелкнул пальцами. — Смотри: видишь этот дом? Он будет твой. Твой и мой, понимаешь? Да что там дом, я весь мир тебе под ноги брошу, Азизе, в твоем распоряжении будет сто горничных, если захочешь. Они хоть по десять раз на дню будут гладить для тебя твои вещи. Так, как ты хочешь! А все эти ублюдки, что стоят у ворот, и глаз на тебя поднять не посмеют. Они пыль целовать будут под твоими ногами, только моргни! Я прошу тебя, Азизе, — он сжал ее ладони, а после принялся целовать по очереди каждый палец, — будь со мной. Стань моей женой и хозяйкой. Ты не пожалеешь, я тебе клянусь! — Вам никто не позволит, — тихо проговорила Азизе, явно смущенная его признанием. — Кто мне запретит? — запальчиво воскликнул Нихат бей. — Ваша семья, ваши знакомые… — Моя семья, — перебил он ее, — это я сам. И ты — если согласишься. На остальных мне глубоко наплевать! — Позвольте мне подумать, — взглянув ему в глаза, проговорила она, и Нихат бей кивнул, прижав при этом ее ладонь к своей щеке. Через несколько месяцев сестра вышла замуж за Нихат бея. Она объяснила Ханифе, что Нихат бей прав: нужно жить дальше. И если он готов подарить ей новую жизнь, стоит воспользоваться таким подарком. — Я постараюсь стать ему хорошей женой, Ханифе, — сказала она. — Это мой долг. — А… как же Насух Ага? — тихо спросила Ханифе. — Ты его больше не любишь? Глаза Азизе потемнели: — Я его ненавижу, Ханифе! Прошу тебя, никогда больше не произноси при мне его имени! Будь он проклят! И однажды… однажды он ответит за свою подлость. За все зло, что он нам причинил. Я клянусь тебе памятью моего несчастного маленького Хазара. Не будет этому подонку покоя на этой земле, пока я жива! Приехавшая на каникулы Фюсун ханым устроила Нихату скандал, потому что, видите ли, брат ее спятил, раз решил ввести в дом «какую-то нищенку». Топнув ногой, она заявила, что ни за что не согласится считать Азизе членом семьи, и ноги ее не будет на «этой позорной свадьбе». Нихат бей на это ответил, что он здесь хозяин и будет делать то, что считает нужным, а Фюсун хоть завтра может убираться обратно в Стамбул. Что же до свадьбы, то он ее и не приглашал, ведь она только и знает, что портить ему настроение. Хамит Ага был очень болен и почти не вставал с постели, но он, насколько Ханифе стало известно, согласился с выбором сына и даже благословил его. Нихат бей купил Азизе роскошное свадебное платье, в котором она была еще красивее, чем обычно. Ханифе тоже досталась в подарок обновка — новенькое шелковое платье нежно-розового цвета, которое удивительно шло ей. Свидетелями на свадьбе Азизе и Нихат бея были ближайший сосед Асланбеев — Ибрагим Ага и его жена Мерьем ханым. Их единственный сын Искандер, школьный приятель Нихат бея, также присутствовал и поздравил новобрачных. После свадьбы сестры Ханифе отправилась в пансион в Мардине, куда ее помог устроить Нихат бей. Ей не хотелось уезжать и бросать сестру, но та убедила ее, что так будет лучше, потому что Ханифе необходимо выучиться, чтобы потом устроиться в жизни. Кроме того, подчеркивала Азизе, так хотели их родители. Неожиданно ей понравилось в пансионе, у нее появились подруги, с которыми можно было делиться нехитрыми секретами, да и уроки были в общем-то интересными, даже несмотря на то, что Ханифе не проявляла излишнего усердия. Конечно, она безумно скучала по сестре, часто писала ей письма, а один раз даже попросилась погостить, до того ей хотелось увидеть Азизе, а так как пансион был закрытый, то домой ученицы уезжали обычно на лето, когда начинались самые длинные каникулы. Сестра написала ей, что у нее скоро родится ребенок, поэтому, к сожалению, Ханифе сможет приехать погостить чуть позже, на следующий год. Азизе сдержала обещание, и Ханифе приехала повидаться с ней. Маленькому Мехмету скоро должен был исполниться год, и Ханифе с радостью помогала сестре за ним ухаживать. Азизе была вновь беременна, и ей уже становилось тяжело следить за малышом, поэтому помощь Ханифе оказалась очень кстати. Хамит Ага к тому времени уже умер, поэтому Нихат бей единолично распоряжался в особняке, а Азизе, как его жена, также взяла на себя обязанности хозяйки дома, что накладывало на нее определенные обязательства. Помнится, она обмолвилась Ханифе, что ей приходится, что называется, учиться всему на ходу. — Он так на тебя похож! — улыбнулась Ханифе, наблюдая, как сестра кормит сына пюре из протертых отварных овощей. — Ой, Мехмет, не балуйся! — шутя погрозила она племяннику пальцем, увидев, как он выплюнул пюре и отвернулся от матери, которая протянула ему очередную ложку. — Что ты будешь с ним делать? — вздохнула Азизе, вытирая губы сына салфеткой. — Мехмет, радость моя, ну, еще ложечку! Мальчик покорно проглотил пюре и, радостно улыбаясь, протянул к матери ручонки. — Сыночек мой! — Азизе погладила его по голове и, наклонившись, поцеловала в щечку. — Давай, иди ко мне, мой ненаглядный! — Она взяла мальчика на руки, и он тут же обнял ее за шею и положил головку на ее плечо. — Какой же он славный у тебя! — умилилась Ханифе. — Идем, поможешь мне его уложить, — попросила Азизе. — А то он бывает иной раз такой беспокойный. И что я буду делать, когда их станет двое?.. — Еще сильнее любить их станешь, — улыбнулась Ханифе, поправляя малышу одеяльце, уже после того, как Азизе удалось укачать сынишку, и она осторожно положила его в кроватку. — Знаешь, Ханифе, — взглянула она на нее, — когда он родился, то поначалу я его даже на секунду не могла одного оставить. Иногда даже всю ночь проводила с ним на руках. Мне врач в больнице выговаривал, мол, я же могу уснуть и задушить его во сне. Но ведь я тогда почти совсем не спала, а кроме того, даже если бы он за тремя каменными стенами находился и вздохнул, я бы услышала. И потом уже, дома, кроватку его у нас в спальне, рядом с собой распорядилась поставить. Он просыпался по ночам, и я тут же вставала и брала его на руки. Нихат смеялся поначалу, говорил, мол, я с рук его спущу, наверное, только тогда, когда он женится. А потом рассердился на меня, сказал, что есть детская, ребенок там должен ночевать, да и няньку он ему нанял, не зря же она деньги получает, так что мне нет нужды день и ночь быть с малышом. Ну, если подумать, он прав. Просто я не могла ему сказать… Я боялась, так боялась, Ханифе! Да и сейчас боюсь: вдруг отлучусь ненадолго, а с ним тоже что-нибудь случится, меня не будет рядом, и я не смогу помочь! Если я и его потеряю, Ханифе, я жить не буду! Просто не смогу! — Ох, сестра! — Ханифе сморгнула набежавшие на глаза слезы и обняла Азизе. — Не надо, не думай ты о плохом, ничего с твоим сыном не случится. Вот увидишь, вырастет он у тебя большой и сильный, и ты будешь им гордиться! — Да, ты права, Ханифе, — кивнула Азизе. — Просто… я ведь до сих пор не могу забыть моего первенца, разве это возможно?.. Ладно! — она быстро вытерла глаза. — Расскажи мне лучше о себе, как у тебя дела в колледже? Когда Ханифе окончила наконец колледж, она вернулась в дом Асланбеев, потому что идти ей было попросту некуда. У сестры к тому времени было уже трое сыновей, Мехмет, которого она помнила совсем еще крошкой, стал смышленым и невероятно шкодливым мальчишкой, который, воспользовавшись тем, что мать несколько ослабила контроль за ним и за его братом Ахметом, не преминул этим воспользоваться. Когда Ханифе водила их на прогулку, им без труда удалось выпросить у нее по порции сладкой ваты и по большому стакану лимонада, за что она потом получила от сестры втык, поскольку нечего детям перебивать аппетит перед ужином. Ахмет, к удивлению Ханифе, был совсем не похож на сестру, он был точной копией Нихат бея: у мальчика были такие же, как у отца, черные глаза и черные же, цвета воронова крыла, волосы. И если Мехмет казался непоседливым, то Ахмет дал бы ему сто очков вперед. К примеру, за обедом он без конца тормошил старшего брата, чтобы тот «ел быстрее», и они могли вновь побежать играть во двор. Пару раз он пытался бросить в суп брата хлебную корку, заявив, что это — «самолет потерпел крушение над океаном». Азизе даже прикрикнула на сына, что если он не прекратит сию же минуту баловство, она поставит его в угол до конца дня, пока не приедет с работы отец. Ахмет, насупившись, притих, но тут Мехмет схватил со стола солонку и с криком «подводная лодка открывает огонь» бросил ее прямо в тарелку, которую кухарка как раз поставила перед Ахметом. Тот расплакался, и тут же, недолго думая, схватил ложку и ударил Мехмета по лбу. Азизе, не выдержав, стукнула кулаком по столу, после чего схватила обоих сыновей за шиворот, выволокла из-за стола, взяла за руки и повела наверх, приговаривая, что терпение ее лопнуло, и теперь они до вечера просидят взаперти. — И вот так — по пять раз на дню! — вздохнула Азизе, вернувшись в столовую с малышом Али на руках и усаживая его в высокий детский стульчик. Ханифе убрала посуду, вытерла стол и вновь села на свое место, наблюдая, как Азизе повязывает Али слюнявчик и достает бутылочку с молочной смесью. — Они же маленькие совсем, — покачала головой Ханифе, — не слишком ли ты строга с ними? — Строга? — воскликнула Азизе. — Я, кажется, излишне мягка, и нужно быть построже, иначе они друг друга поубивают, чего доброго. — Зато Али у нас послушный мальчик, да? — Ханифе погладила малыша по голове. — Потому что пока еще слишком мал, чтобы начать безобразничать вместе с братьями, — хмыкнула Азизе. — Нет, он никогда не будет огорчать маму, верно, львеночек? — подмигнула Ханифе племяннику. — Ах, сестра, да он же твоя точная копия! И… — вздохнув, прибавила она, — и брата Месута, да покоится он с миром. Вы же с ним были как близнецы. — Ты права, — кивнула Азизе, — я это сразу заметила, как только на руки его взяла. — Глаза у него твои, в точности! У брата они голубые были. — Как у папы, — задумчиво проговорила Азизе. — И у тебя… — Да… Красавцем вырастет, вот увидишь! Столько девичьих сердец разобьет, ай, не завидую я им, ведь достанется-то в итоге только одной, кого назовет единственной. Послушай, Азизе, — Ханифе наконец решилась заговорить о том, о чем давно уже хотела, да все никак не могла набраться храбрости. — Можно мне, ну… у тебя остаться? Я бы хотела жить здесь, с тобой. Помогала бы тебе с детьми, хозяйство бы вела. Все бы тебе легче было. — Мне тоже было бы спокойнее, Ханифе, я поговорю с мужем, но… Словом, ему не по душе, что его родная сестра живет с нами, поэтому я боюсь… Впрочем, не будем расстраиваться раньше времени. — И думать об этом забудь! — услышала Ханифе вечером сердитый голос Нихат бея. Она шла к себе и поневоле задержалась у приоткрытой двери гостиной, где как раз беседовали сестра и ее муж. — Мало мне одной дармоедки на шее, так еще другую посадить прикажешь? Я же тебе столько раз повторял, Азизе: наша семья — это мы с тобой и наши дети! У нас трое сыновей, и мы должны думать об их благополучии. Незачем тут отираться всяким приживалкам! Вот погоди, спихну с рук эту дуру, мою обожаемую сестрицу, и будем жить спокойно. Что до этой твоей Халиме, то я и так уже помог ей, хватит, моя доброта, знаешь ли, имеет свои пределы. — Хорошо, Нихат, — вздохнула Азизе, — как скажешь. Ты не злись, но просто она ведь моя сестра, я переживаю за нее. Но Ханифе — девушка сообразительная, работящая, она не пропадет, устроится. Может быть, только… если изредка станет навещать меня. — Изредка — пускай уж! — согласился Нихат бей. — Все, довольно об этом! Иди сюда, я так соскучился по тебе за целый день! — Нихат! — ахнула сестра. — Перестань, сюда же… вдруг кто войдет? — И что? — рассмеялся Нихат бей. — Я же свою законную жену целую, а не какую-нибудь там шалаву с улицы. — Нихат… — Но знаешь, думаю, ты, как всегда, права, в спальне нам будет гораздо уютнее. Ханифе, почувствовала, что щекам вдруг стало жарко, и она поспешила удалиться, пока сестра и Нихат бей не застукали ее под дверью. На другой же день она сказала Азизе, что, пожалуй, лучше ей будет уехать. Азизе, судя по всему, поняла, что Ханифе слышала ее разговор с мужем. Вздохнув, она объяснила, что Нихат бей против того, чтобы Ханифе осталась навсегда, но она может целиком и полностью рассчитывать на ее помощь. Ханифе и сама всю ночь глаз не сомкнула, думала, и наконец пришла к выводу, что и вправду не следует ей жить в доме сестры за ее счет. Она не хотела, чтобы ее считали нахлебницей и дармоедкой, в конце концов этот дом принадлежит Нихат бею, и он имеет полное право выбирать, кого хочет здесь видеть, а кого нет. Да и, честно сказать, самого Нихат бея Ханифе несколько побаивалась, он бывал иногда резок и грубоват, никак не мог запомнить ее имя (или попросту не считал это нужным) и смотрел на нее так сурово, что хотелось спрятаться подальше. Она, помнится, даже директора колледжа так не боялась. Заверив сестру, что все с ней будет хорошо и приняв от нее довольно-таки внушительную сумму (Азизе не желала слушать возражений, сказав, что это ее личные сбережения, и она вправе ими распоряжаться как ей вздумается), Ханифе отправилась в Мардин в поисках, если так можно выразиться, лучшей доли.***
Время летело неумолимо быстро, Ханифе сменила несколько мест работы. По большей части она жила по чужим домам, присматривая за детьми и помогая по хозяйству, и ей, честно признаться, это нравилось. Разумеется, Ханифе мечтала, что однажды встретит человека, которого безгранично полюбит, станет ему примерной женой и матерью его детей, как ее сестра. Но отчего-то ей упорно не везло в личной в жизни. Сначала за ней пытался ухаживать бакалейщик из лавки, что находилась по соседству с домом ее первой хозяйки. Правда, он был на семнадцать лет старше Ханифе, а главное — женат. Поэтому она решительным образом отвергла все его притязания. А в доме третьих и последних хозяев ей приглянулся шофер по имени Омер. Он был на пять лет моложе, но кажется, значительно опытнее в сердечных делах. Пару раз он сводил Ханифе в кафе и в парк, несколько раз она позволила ему поцеловать себя, замирая от страха, восторга и трепета, а когда он потребовал большего, то безропотно уступила. Оглядываясь назад, она поняла, что уже тогда отдавала себе отчет: ничем путным все это не закончится, но ее неудержимо манили любовные приключения. Ханифе так хотелось ощутить себя полноценной женщиной, любимой, желанной и красивой, что она ни о чем не думала, отдавшись страсти целиком и полностью. Омер был с ней не слишком-то нежен, и когда все закончилось заявил, что он «ожидал большего», впрочем, надо сделать скидку на то, что она дожила до своих лет нетронутой. Ей сделалось неприятно, можно даже сказать, гадко от таких слов, она ведь надеялась услышать совсем другое. Кроме того, какого-то там неземного наслаждения, что он ей обещал, она тоже не испытала ни разу. Ей было очень неловко и больно, но она постеснялась ему обо всем сказать. Потом они встречались еще пару раз, и Ханифе думала лишь об одном: побыстрее бы все закончилось. Когда в один прекрасный день Ханифе застукала Омера с дочкой кухарки, то испытала облегчение: теперь не нужно было искать повод, чтобы порвать с ним. Жаль, конечно, думала она впоследствии, что не забеременела, так, по крайней мере, у нее появился бы смысл в жизни… Сестре Ханифе, разумеется, ни о чем не стала рассказывать, незачем ей знать о ее злоключениях. Но вот мысль о ребенке прочно засела у нее в голове. Когда Азизе попросила ее поухаживать за Эсмой, пока та лежала в клинике на сохранении, и Ханифе узнала, что та собирается отказаться от ребенка, то решила, что это ее шанс. Она заверила сестру, что нет нужды искать мальчику приемную семью или же приличный приют, Ханифе заберет его себе и сама воспитает. Сестра согласилась, но тут Эсма передумала, заявила, что никому сына не отдаст, и пришлось отступить. Спустя еще несколько лет Ханифе вновь перебралась в Мидьят, ей хотелось быть поближе к сестре. Азизе к тому времени успела овдоветь и сделалась хозяйкой особняка и всего имущества семьи Асланбей. Поговаривали, что Азизе ханым железной рукой управляет семейным предприятием, доставшимся ей от покойного мужа, и тем, кто так или иначе становится у нее на пути, не позавидуешь. Она разительно переменилась, и Ханифе уже не узнавала в ней ту девушку, что так сильно страдала от предательства неверного возлюбленного и горько оплакивала своего несчастного маленького сына. Правда, одно осталось неизменным: ненависть сестры к тому, кто погубил ее молодость и отнял ее счастье, лишь возросла с годами. Она говорила теперь, что дело всей ее жизни — это отмостить Насуху Шадоглу, потому что нельзя оставлять зло безнаказанным. Тем не менее, Ханифе была несказанно рада, что вернулась. Сестра помогла ей выкупить и отремонтировать старый дом, где они жили когда-то, когда только-только перебрались в Мидьят из поместья. Ханифе решила вновь поискать себе какое-нибудь занятие, потому что не хотела жить за счет сестры. И тогда Азизе предложила ей устроиться в дом Шадоглу, чтобы следить за каждым их шагом и докладывать ей обо всем. Она сказала, что «эти негодяи» теперь решили навредить ее любимому сыну Мехмету, а этого никак нельзя допустить. Подумав, Ханифе, пусть и с некоторой опаской, согласилась. Дом Шадоглу оказался почти столь же огромным, как и особняк Асланбеев, и семейство у них (Ханифе, честно признаться, успела об этом позабыть) было шумным, дня не проходило, чтобы хозяин не устраивал разнос своему младшему сыну, прислуге или кому-нибудь из охраны. Насух Ага вечно был не в духе и только и делал, что срывал злость по пустякам. Когда Ханифе удалось подслушать, что он намеревается заключить какой-то важный договор, и якобы та сделка должна была его озолотить, она тут же передала все подробности разговора сестре. Через пару недель Насуха чуть удар не хватил, когда он узнал, что Асланбей ханым переманила на свою сторону его работников и деловых партнеров и оставила его, как он сам же выразился за ужином, практически без штанов. Ханифе лишь злорадно усмехалась про себя: так ему и надо, изменщику, то ли еще будет, дай только срок! Вскоре в доме появилась Хандан ханым, жена Джихан бея, и Ханифе, что называется, объявила ей войну. Эта молоденькая финтифлюшка возомнила себя повелительницей вселенной! Да, конечно, она — молодая хозяйка, жена сына Насуха Аги, но это не значит, что она может командовать Ханифе как хочется. «Ханифе Дербент тоже не так проста!» — повторяла она про себя. Что же до Хазара, старшего сына Насуха Аги, названного так же, как и погибшего маленького племянника Ханифе, то он был тихим и неконфликтным человеком, во всем послушным воле своего отца. Не будь он сыном Насуха, Ханифе его даже пожалела бы и начала испытывать симпатию. Впрочем, в тихом омуте, как оказалось, черти водятся, и именно из-за него погиб Мехмет. Когда Ханифе узнала обо всем, что произошло, она, не помня себя, кинулась к сестре. Ей было наплевать, что кто-нибудь может ее узнать, хотелось увидеть и обнять свою сестру. Экономка Азизе, Эсма, встретила ее, тяжело вздыхая, и провела в дом. Внуки Азизе уже спали, а сыновья отлучились по делам. Сама Азизе была у себя в комнате, она сидела в кресле, перебирая четки, и тихо плакала. Когда Ханифе вошла, она подняла на нее полный боли и тоски взгляд, кивнула и протянула руку. Ханифе бросилась к ней, обняла и расплакалась у нее плече, как когда-то в детстве. Ханифе исправно исполняла все, что велела ей Азизе, докладывая обо всем, что происходило в доме Шадоглу. Со временем она даже по-своему привязалась к детям Хазара и Джихана. Во всяком случае, ни к Азату, ни к Рейян и малышке Гюль она не испытывала неприязни. Да даже Ярен, даром, что дочь Хандан, яблочко от яблоньки, такая же своенравная и заносчивая, как мать, и та была ей симпатична. Она, как могла, старалась утешить девочек, когда те расстраивались и плакали, или ссорились друг с другом. Рейян еще частенько доставалось от деда: Насух Ага был очень строг с ней, случалось, даже бил бедняжку. Ханифе, если становилась свидетельницей подобного, старалась принести Рейян что-нибудь вкусненького и тем самым хоть немного подбодрить. Она знала, что Али, самый младший из ее племянников, вместе с Азизе придумали, как подчистую разорить Насуха Шадоглу. План уже вступил, так сказать, в действие, и подставные деловые партнеры и поручители должны были вот-вот объявится в доме Насуха, но неожиданно братья Асланбеи, Али и Ахмет, погибли в автокатастрофе. Ханифе показалось, что земля ушла из-под ног, когда она обо всем узнала. Что переживала в те дни ее старшая сестра, даже подумать страшно. В довершение всего, Насух каким-то образом узнал о планах Азизе, пришел в ярость и пригрозил ей бесчестием. Это уж совсем неслыханно! — думала Ханифе. Сам же опозорил ее несчастную сестру. В свое время только и делал, что кормил ее обещаниями о свадьбе, и она родила от него, будучи незамужней. Ханифе тогда была еще слишком мала, но все равно помнила, как однажды приятель Месута, Хакан, сказал ему, мол, твоя сестра «спуталась с хозяйским сынком», и теперь этот позор ничем не смоешь. А потом Насух и вовсе бросил Айше одну, умирающую от страшных ожогов. Даже не приехал, чтобы навестить могилу маленького сына. Конечно, раз он незаконнорожденный, то и не нужен! А вот сыну от законной жены, честной и порядочной женщины, он обеспечил блестящее будущее. Лицемер и подонок! И все мужчины таковы, Ханифе успела уже убедиться в этом. Азизе тогда ничего не смогла сделать, чтобы совладать с Насухом, она испугалась прежде всего за репутацию своей семьи и внуков, которых очень сильно любила. Поэтому она уехала в Карс, но Ханифе все равно поддерживала с ней связь, как и прежде сообщала обо всем, что происходит в доме. Азизе присылала ей иногда фотографии внуков, рассказывала о том, как они растут, чем интересуются, и Ханифе мечтала, что однажды она сможет приехать, рассказать всю правду и обнять их, своих милых внучатых племянников. Юного Мирана, вспыльчивого (это ему явно передалось от деда с бабушкой, да и от отца тоже) и импульсивного, но доброго и отзывчивого; Генюль, белокурую красавицу, модницу, веселую и беспечную девушку. И Элиф — темноглазую красавицу, скромную и немного застенчивую, так похожую на свою бабушку и тетушку, в честь которой ее назвали. Кто знает, может быть, этот день уже близок…***
— Так и написано: кредит на строительство? — переспросила Азизе. — Да, сестра, слово в слово! — отозвалась Ханифе, сжимая в кулаке свой телефон. Азизе помолчала и наконец обрадованно воскликнула: — Ханифе, милая, ты себе не представляешь, какую радостную новость ты мне только что сообщила! — Что ты хочешь сказать? — То, что очень скоро Насух начнет платить мне по счетам, Ханифе. Вот посмотришь! Ты только ничему не удивляйся, хорошо? Ну, я хочу сказать, если вдруг увидишь и услышишь в том доме что-то необычное. Поняла? — Поняла, сестра, не волнуйся, я буду осторожной, как и всегда, — заверила ее Ханифе. Когда же в один прекрасный день Хазар и Джихан привели в дом Насуха господина Мирана Аксоя, Ханифе поняла, о чем ей говорила Азизе. Да, в последний раз она его видела на фотографии, что присылала сестра, и ему было в ту пору лет семнадцать. С тех пор он значительно возмужал, отрастил усы и бороду, сменил прическу, но вот то, как он внимательно слушает собеседника, чуть прищурившись и склонив голову набок, — этот жест Ханифе никогда ни с кем не спутает. Сестра точно так же слушает все ее отчеты, да и мама покойная, светлая ей память, делала точно так же. Хазар бей уверял отца, что господин Миран станет их поручителем, и вместе они смогут наладить дело должным образом. — Вы можете не сомневаться, дорогой Насух Ага, — проговорил Миран. Насух самодовольно усмехнулся себе в усы и протянул Мирану руку. «Попался!» — обрадованно потерла руки Ханифе, наблюдая за этой сценой, стоя, как всегда, под дверью. Что ж, теперь, как говорит ее сестра, осталось совсем недолго. Больше Ханифе не придется оставаться в этом доме, где она буквально задыхается, точно птица в клетке. Они наконец-то отомстят Шадоглу, Ханифе вырвется отсюда, расправит крылья и заживет так, как сама захочет, ну а потом… Потом все будет хорошо.