Не поздно (Хазар Шадоглу)
Хазар стоит на пороге детской, внимательно наблюдая за тем, как Азизе укачивает малышку Бахар. Собственно, он хотел было уйти, чтобы не мешать, но тут вдруг совершенно случайно обернулся и замер: неожиданно ему подумалось, что можно было, наверное, вернуться, и побыть какое-то время рядом. Тем временем Гюль оставляет своих кукол, в том числе и ту, что ей привезла сегодня в подарок Азизе, и подходит к ней: — Бахар всегда быстро засыпала, — говорит она, — когда мама была дома. А теперь часто плачет… Ты тоже знаешь волшебные слова, чтобы усыпить ее, как мама, да, бабушка Айше? Хазар усмехается: когда он привел Азизе в детскую и сказал Гюль, что вот, мол, бабушка Айше пришла сегодня проведать вас, дочка долго разглядывала их, переводя настороженный взгляд с одного на другую. Затем, чтобы как-то нарушить слишком уж затянувшееся молчание, Азизе тихо спросила, позволит ли ей дорогая Гюль войти и познакомиться с маленькой Бахар, а заодно и со всеми ее куклами. Гюль, робко улыбнувшись, кивнула, и пока Азизе нянчилась с младшей внучкой, разворачивала подарки и внимательно наблюдала за ней. — Она просто устала и скучает по маме, — отвечает Азизе, — но сейчас, видишь, она уснула, и ей будут снится только хорошие сны. — И я тоже по маме скучаю, — вздыхает Гюль, — и по Рейян. Мы стали с ней так редко проводить время вместе… Азизе осторожно кладет Бахар в кроватку, после чего поворачивается к Гюль, подходит к ней и проводит ладонью по ее волосам: — Скоро они вернутся, милая, вот увидишь. И все будет хорошо! Гюль вздыхает и пожимает плечами; некоторое время она сидит молча на своем любимом пуфике, перебирая при этом оборки на шелковом платье новой куклы. Время от времени она поднимает заинтересованный взгляд на Азизе, но тут же отводит глаза в сторону, стоит только той заметить это. — Ты… не бойся, дорогая моя, — наконец говорит Азизе, поправляя заколку Гюль. Она хочет прибавить еще что-то, но Гюль не дает ей договорить: — А я тебя больше и не боюсь, — с улыбкой заявляет она. — Это я раньше тебя боялась… Немножко. Ну, тогда, когда приходила к Мирану, помнишь? Потому что ты была сердитая… и грустная. Будто тебя кто-то обидел и разозлил. Знаешь, дедушка тоже иногда очень злится на всех и кричит, а потом говорит, что его расстроили дядя Джихан или Ярен. Вот и ты тогда… А сейчас ты просто грустная. Почему, бабушка Айше? У тебя что-то случилось, да? Азизе вздыхает и вновь ласково гладит Гюль по волосам: — Нет, — отвечает она, явно пытаясь справиться с голосом, чтобы не дрожал, — нет, родная моя, ничего не случилось, — она пытается вытереть непрошеные слезы, но Гюль крепко сжимает ее ладонь: — Тогда не плачь, — говорит она, — зачем ты плачешь, бабушка? — Это… от счастья, моя радость, от этого тоже иногда плачут. — Давай я тебе лучше кое-что покажу, бабушка Айше, — оживляется Гюль. — Только нужно подойти вон туда, к окну, пошли! — она тянет Азизе за собой, и та покорно идет за ней. — Там у меня есть тайник, — оборачивается к ней Гюль, — но только ты про это никому не говори, хорошо? Не скажешь? — Не скажу. Обещаю тебе. Хазар осторожно, чтобы его ненароком не обнаружили, прикрывает дверь. Перед его глазами вдруг оживает сцена, что случилась несколько дней назад, когда, выполняя просьбу Рейян, он приехал к Азизе домой. Узнав, что его любимая дочь находится сейчас на грани жизни и смерти, Хазар готов был на все, лишь бы она чувствовала себя спокойной и умиротворенной. А для этого, как она не уставала ему повторять, необходимо, чтобы в семье наступили мир и покой. И пока Хазар не признает, что настала пора попытаться отпустить все прошлые обиды, этого не произойдет.***
Он и сам не знал, чем закончится тот визит. Что он мог сказать Азизе? Что его дочь просила помириться?.. Так разве ж это что-то даст?.. Вслед за этим Хазар вспомнил, как застал на днях отца, когда он разговаривал с Азизе на улице. Отец держал ее за руку, смотрел ей в глаза и уверял, что «скоро они будут жить под одной крышей, и тогда никто не сможет им навредить». Тогда он лишь махнул рукой: отец желает невозможного. Пусть эта женщина дорога ему, думал Хазар, как память о далеком прошлом, но жить все вместе, будто ничего не произошло, они не смогут. Сколько бы отец не старался свести их, Хазар ясно давал ему понять, что ни за что не поменяет своего отношения. Эта женщина некогда разлучила Хазара с возлюбленной и с ребенком, и поэтому он всю жизнь страдал от разбитого сердца. Да и бедняжка Дильшах — стоит только посмотреть, что с ней сталось. Она ведь тоже всю жизнь промучилась в тоске по утраченной любви и по своему сыну. Может быть, отец сумел простить Азизе, что ж — пускай. Но требовать того же от Хазара он не имеет никакого права! То, что Азизе, видите ли, оказалась его родной матерью, ничего не меняет. Потом Хазару вспомнился еще и тот вечер, когда он увидел Мирана, явно чем-то расстроенного и напрочь выбитого из колеи. Хазар разволновался: что же такого страшного могло случиться с его сыном. Было уже очень поздно, но Миран взял машину, отпустил шофера и сам сел за руль. — Куда же ты мчишься, сынок, да еще в таком состоянии? — без конца спрашивал себя Хазар. Недолго думая, он также сел за руль и поехал вслед за Мираном. Когда он увидел, что Миран подъехал к дому Азизе, то пришел в замешательство: — Что ты здесь делаешь? — насторожился он, глядя, как Миран медленно поднялся по ступенькам и постучал в дверь. На какой-то миг ему показалось, что Миран вновь узнал об очередных грязных делишках этой женщины и приехал к ней выяснять отношения. Азизе между тем открыла дверь, вышла на крыльцо и с удивлением посмотрела на Мирана. Хазар видел, как Миран какое-то время так же молча смотрел ей в глаза, а после что-то тихо сказал. Хазар не слышал его слов, а равно и ответа Азизе, но он прекрасно видел, как она протянула руку и осторожно дотронулась до плеча Мирана, который продолжал все так же пристально смотреть на нее. И тут вдруг Азизе заключила Мирана в объятия, а он прижался к ней и положил голову ей на плечо. Они довольно долго стояли так, крепко обнявшись, точно любящие родственники, которые встретились после долгой разлуки. Затем Азизе чуть отстранилась, кивнула, а после вновь обняла Мирана за плечи и повела в дом. Хазар ничего не мог понять: зачем Миран это сделал? Почему он обнимает эту женщину, будто ничего не произошло, и она не причинила ему столько зла. — Мне было важно побыть с той, кому я доверяю с самого детства! — выкрикнул ему в лицо Миран, когда Хазар принялся стыдить его. — И я всегда буду с ней заодно, ясно? Потому что я ее внук, и как бы там ни было, она меня вырастила! А потом Миран признался ему: если Рейян решит родить ребенка, то дни ее фактически сочтены. Можно попытаться найти врача, и Миран не собирался так просто сдаваться, но, так или иначе, жизнь любимой дочери Хазара в серьезной опасности. Хазар обнимал свою любимую дочь, уверял ее, что все обойдется, она родит малыша, и они будут все вместе. Рейян доверчиво прижималась к нему, совсем как в детстве, тихо плакала и соглашалась с ним: да, все будет так, как говорит ее любимый отец. Затем она вновь напомнила ему, что самое ее заветное желание — это примирение ее любимого отца с его родной матерью. Делать нечего: пришлось Хазару пересилить себя и поехать к Азизе. Она сидела напротив Хазара и терпеливо ждала, когда он соберется с мыслями и заговорит с ней. Он же разглядывал расставленные на журнальном столике фотографии: Миран и Рейян счастливо улыбаются прямо в объектив. Это фото было сделано совсем недавно, на их свадьбе… А напротив, на тумбочке Хазар заметил детское фото Мирана, на котором тот стоял посреди двора, крепко прижимая к себе плюшевого львенка. Рядом стояли детские фотографии сыновей Азизе. Его братьев… Неожиданно Хазар подумал, что ему хотелось бы сейчас перенестись на много-много лет тому назад. И чтобы все в их жизни сложилось по-иному. А после перед глазами вновь встала та сцена, свидетелем которой он стал недавно, когда Миран обнимал Азизе, и она что-то прошептала ему на ухо, отчего он лишь стиснул объятия, будто боялся, что она сейчас уйдет и оставит его одного. — Я знаю, что ты пришел сюда только ради Рейян, — проговорила наконец Азизе. — Если хочешь, то мы так и будем сидеть молча. А хочешь — говори. Скажи все, что у тебя на сердце, сынок, но только не грусти, потому что я не вынесу этого. Хазар посмотрел ей в глаза и понял, что сейчас, пожалуй, именно тот самый момент, когда он должен ей сказать то, что должен: — Да, ты права, я пришел ради своей дочери, но теперь… Я думаю, — медленно произнес он, — если сейчас встану, обниму тебя… Скажу, что не мог сказать раньше и услышу то, чего не слышал. Оно… вернется? С моей души осыплется этот пепел, и смогу ли я… назвать тебя матерью? Назовет ли тебя так моя душа? — Ты пытаешься, — отозвалась Азизе, и по щеке ее медленно скатилась слеза, — спасибо твоему сердцу! — Пытаюсь, — кивнул Хазар и вновь посмотрел украдкой на фотографии братьев Асланбеев. — Я попытаюсь простить тебя… Я стану смотреть на тебя не как на Азизе Асланбей, а как на любовь всей жизни моего отца. Как на свою маму Айше… Азизе уже не могла сдержать слез; встав со своего места, она села рядом с Хазаром и нежно провела ладонью по его волосам: — А я верю в чудеса, Хазар, — тихо проговорила она, — и ты верь! Рейян обязательно поправится, и эти черные дни закончатся. Наш Умут появится на свет, и у нас будет свое чудо, вот увидишь! Хазар поднял на нее глаза и, чуть улыбнувшись, вдруг попросил, сам от себя не ожидал, непроизвольно вырвалось: — Расскажи мне обо всем… снова! — О чем? — переспросила Азизе. — Ну, — замялся он, — то, что ты мне тогда рассказывала, когда отец меня к тебе привез, помнишь? Ты говорила про то, как… когда я родился, ты меня… Как нянчила, кормила… Я тогда почти не слушал, так, может, ты мне сейчас расскажешь? — Если ты хочешь, — она взяла его за руку, — то, конечно же, расскажу. Хазар слушал ее, и будто наяву перед ним оживали события тех далеких лет. Он видел большую, дружную семью совсем еще юной Айше Дербент: ее родителей, брата и сестер. Они были счастливы все вместе, поддерживали и заботились друг о друге. А потом счастье неожиданно покинуло их: сначала погиб отец, вскоре умерла мать, и Айше с братом стали заботиться о младших сестренках. И все равно она не унывала, верила в то, что однажды счастье вновь вернется, и они, как и прежде, вновь станут просто радоваться каждому новому дню. — Вскоре я встретила твоего отца, — рассказывала Азизе, — и моя жизнь изменилась — сразу и до конца дней. Тогда был такой солнечный день, я была на кухне, помогала Фатьме ханым, она попросила последить, чтобы хлеб не подгорел. Насух как раз зашел, ему захотелось попить воды, и он… И тут Хазара будто окатили ледяной водой: — На тебе было синее платье, — потрясенно глядя на Азизе проговорил он. — А волосы ты подвязала шелковой лентой. — Маминой. Но… Откуда ты знаешь? — ахнула Азизе. — Отец рассказывал, — еле справившись с голосом, ответил Хазар. — Мне тогда лет тринадцать, кажется, было… Не помню уже, по какому поводу, мы с Джиханом спросили у него, как он познакомился с мамой. И отец рассказал, как он пришел на кухню… «Она достала из печи хлеб и повернулась ко мне», — сказал он. И потом, чуть позже, он снова об этом обмолвился. И про платье… «Твоя мать была в нем такая красивая, просто необыкновенная!» — у него еще слезы на глазах были. Каждый раз, когда заходила об этом речь, он твердил одно: больше жизни любил… мою мать. Аллах, так значит, он не лгал и не лукавил. Он говорил о тебе! Азизе смахнула со щеки слезу и вздохнула: — Вскоре родился ты… А потом — тот пожар. Ну… это ты уже знаешь. Наверное, я не умерла тогда только затем, чтобы сейчас мне открылось: те испытания были мне посланы свыше, дабы я поняла, что нельзя убивать собственное сердце ненавистью и местью. Если бы только понять раньше… — Как можно было так поступить? — покачал головой Хазар. — Это же жестоко! — Когда боль затмевает твой разум, ты не можешь дышать… — Нет, — быстро перебил ее Хазар, — я сейчас не о тебе. Ты думала, что тебя предали и оплакивала сына, полагая, что он сгорел в огне. Потерять ребенка — теперь я, как никогда, понимаю, как это страшно! Я сейчас говорю о бабушке. Как она могла так поступить? Она солгала вам, и ее ложь сломала жизнь тебе, отцу, матери… Назлы. Да и мне тоже. Все наши страдания — из-за ее злобы и каких-то пустых амбиций. Что ее толкнуло на такой чудовищный поступок? Только то, что отец полюбил девушку из бедной семьи… — Твоя бабушка хотела счастья своему сыну и думала, что со мной он никогда не будет счастлив. Иногда мы, желая лучшего нашим близким, очень больно раним их. Потом она рассказывала ему о своих детях, о детстве Мирана, и Хазар невольно улыбался, слушая про забавные проделки непоседливого мальчишки. Ему было жаль, что он ничего этого не видел, но хотя бы так, слушая Азизе, он мог прикоснуться к прошлому. А еще ему вдруг подумалось, что он мог бы сидеть так хоть целый день, и пусть бы она рассказывала о чем-нибудь. Когда Азизе не злится и не кричит, у нее, оказывается, такой приятный голос. Рядом с ней ему вдруг сделалось удивительно спокойно, точно в детстве, когда он устраивался поудобнее в кресле в гостиной и открывал свою любимую книжку, погружаясь в приключения Робинзона Крузо.***
Стоит сказать, если отец и бабушка заставали Хазара за чтением, то принимались ругаться. Дело в том, что зачастую Хазар, увлекшись, забывал обо всем на свете. Он мог забросить уроки, напрочь проигнорировать просьбу младшего брата поиграть с ним или пойти на прогулку. Просьбу отца помочь ему разобрать бумаги на столе у него в кабинете, он тоже пропускал мимо ушей, хотя и обожал, когда отец звал его к себе. Кстати сказать, именно это и злило отца больше всего. Кричать, правда, он никогда не кричал (это на Джихана постоянно повышал голос), но всякий раз смотрел на него укоризненным взглядом и говорил, что очень разочарован. Хазару делалось очень стыдно, наверное, даже если отец отлупил бы его, не было так скверно на душе. А вот мама Назлы всегда была на его стороне. Она даже выгораживала его перед отцом, убеждала, что Хазар — «чувствительный мальчик с живым воображением», поэтому нельзя на него сердиться. На самом же деле иной раз Хазару просто хотелось отвлечься от тягостной атмосферы, что царила дома. Тогда он, возможно, и не отдавал себе в том отчета, но это будто в воздухе витало. Нечто, в чем Хазар уже тогда подспудно отдавал себе отчет: между отцом и матерью отношения явно напряженные, хоть они и стараются не показывать вида. Если же он, бывало, спрашивал маму Назлы, почему отец на нее злится, и отчего они поругались, она отвечала, что ничего серьезного не произошло. Просто отец, дескать, очень сложный человек, да к тому же он сильно устает на работе, у него неприятности, но Хазар, чем старше становился, тем чаще думал, что мать просто пытается так оправдать неуживчивый характер отца. Они ссорились иной раз по десять раз на дню, и поводом могло послужить что угодно, от плохих отметок Джихана до мяса, поданного на ужин, хотя отцу хотелось рыбы. Или наоборот. Начиналось всегда одинаково: отец хмурился, утыкался в газету, и вытянуть из него хоть слово просто-напросто не представлялось возможным. Назлы пыталась изо всех сил привлечь его внимание, рассказывала о каких-то бытовых проблемах, о том, что одна подруга сообщила ей, что у общих знакомых родился ребенок, или что Гюль ханым с утра нездоровилось, а врача она позвать отказалась. Отец молчал, ну, если только изредка кивал головой, не отрываясь от газеты. И тогда Назлы срывалась: — Насух, — восклицала она, — я, что, со стеной разговариваю?! Неужели так трудно уделить мне хотя бы пару минут? — Хватит действовать мне на нервы! — в раздражении отец отшвыривал газету и вставал из-за стола. — Будто мне есть дело до идиотских сплетен, которые ты собираешь от нечего делать. — Да, конечно, — всплеснув руками, кричала Назлы, — тебе есть дело только до одного! До твоей… — Замолчи! — уже не помня себя, кричал отец. — Еще одно слово и я поколочу тебя, Назлы, может быть, тогда ты придешь в себя. — Ты только и можешь, что кричать и угрожать! — ее гнев сменялся слезами. — Тебе на меня плевать, ты даже и не скрываешь, что я тебе противна! Хотя бы ради детей… — Именно! Только ради детей я и терплю твои бесконечные упреки, Назлы! — Ты просто бесчувственный эгоист! — Истеричка! — Чтоб тебе никогда покоя не видать! — Пошла вон! Видеть тебя больше не могу! Хазар, услышав подобное, вздыхал, качал головой, а потом шел по очереди сначала к матери, а затем к отцу. Он, как мог, старался успокоить их и пытался уговорить, чтобы помирились. — Мама, я прошу тебя, не расстраивайся так! — утешал он Назлы. Обычно она убегала к себе в комнату и запиралась изнутри на ключ. Хазару приходилось долго стучать и уговаривать ее, чтобы открыла. Когда она наконец впускала его, у Хазара всякий раз сжималось сердце, потому что глаза у матери были красными от слез. Она обнимала его и, уткнувшись ему в шею, повторяла, что все в порядке, ничего страшного не случилось. — Я вовсе не расстроилась, сынок, что ты, тебе показалось! — Тогда почему ты плачешь? — Я уже не плачу, — она улыбалась ему сквозь слезы, — видишь, глаза у меня сухие! — Мам, — тяжело вздохнув и набравшись смелости, спросил однажды Хазар, — скажи, почему вы вечно ссоритесь? Она долго молчала, а потом вновь обняла его: — Что бы там ни было, сынок, помни одно: я очень люблю тебя и твоего отца! А все остальное — пройдет. Просто Насух… Понимаешь, он непростой человек, иногда ему трудно бывает совладать со своим излишне вспыльчивым нравом. Он не умеет по-другому. Ему не нравится что-то, и он начинает злиться на всех подряд. Его уже не переделать. Остается только смириться. — Не плачь только, мама! — Хазар поцеловал ее в щеку. — Не грусти. — Я до конца дней Аллаха буду благодарить за то, что он послал мне вас, — всхлипнув, проговорила Назлы, — тебя и твоего брата. Вы — самое дорогое, что у меня есть. — Если твоя мать подослала тебя, чтобы ты уговорил меня перед ней извиниться, — хмуро взглянул на Хазара отец, — то она зря теряет время. — Отец, — Хазар взглянул ему прямо в глаза и повторил вопрос, который только что задавал матери, — почему вы постоянно ругаетесь? Она ведь не хотела тебя злить, напротив, старалась подбодрить, думая, что у тебя неприятности, развлечь пыталась всеми этими новостями про соседей. А ты на нее кричишь… Ведь вы же любите друг друга, так почему ссоритесь? — Сынок, — вздохнул отец и похлопал его по плечу, — ты… не думай об этом. Назлы просто… Иногда она не понимает, что я устал и хочу немного отдохнуть, посидеть в тишине, чтобы никто не отвлекал. Вот и нарывается на скандал. — Ей плохо, отец, помирись с ней, прошу! — Ради тебя, дорогой, — грустно улыбнулся отец, — я могу сделать что угодно. — Вот и хорошо, — Хазар улыбнулся ему в ответ. — Мама и сама уже не рада, что сказала что-то не то, и ты вышел из себя. — О, Аллах, — тихо проговорил отец, — это просто невероятно, но ты… ты — истинный сын своей матери, Хазар. Как же ты сейчас похож на нее! «Не кричи, Насух!» — и этих слов всегда было достаточно, чтобы… — Вот видишь, — Хазар обнял отца и, как в раннем детстве, прижался к нему покрепче, — мама тебя все же понимает. И жалеет. — Меня никто так не понимал в этой жизни, как твоя мать, Хазар, — задумчиво проговорил отец, — тут ты абсолютно прав. Подобные разговоры происходили регулярно, и всякий раз отец упоминал о сходстве Хазара с его матерью. И вот теперь, спустя столько лет, он наконец-то понял, что именно отец имел в виду… Джихан тоже частенько становился свидетелем ссор родителей. Он страшно расстраивался и винил во всем отца. — Она постоянно плачет из-за него! — признался он один раз Хазару. Как-то раз Хазар вернулся из колледжа домой и сразу же догадался, что здесь пронеслась очередная буря. — Джихан, не надо, успокойся, может быть, ты просто не так понял? — Я все правильно понял, брат, хватит его защищать! — мгновенно ощетинился Джихан. — Она ему сказала, что устала от его злости, потому что он «и слова доброго ей не говорит», а он и слушать не захотел. Да и меня тоже… чуть не ударил, потому что я за маму хотел вступиться. То есть, он ударил бы, если бы мама не помешала. — Понимаешь, Джихан, — вздохнул Хазар, — иногда взрослые… Ну, они не всегда понимают друг друга. Такова уж жизнь. Даже друзья иногда ругаются. А потом они успокаиваются, и все налаживается. — Я не хочу, чтобы мама плакала из-за него! — упрямо тряхнул головой Джихан. — Если он ей сделает больно, то я… Я не буду его любить, вот! — Все будет хорошо, Джихан, — улыбнулся Хазар, гладя младшего брата по голове. — Пойдем лучше на кухню, у нас там, кажется, мороженое осталось. Тем не менее, отношения между отцом и Джиханом с каждым днем портились все сильнее. Младший брат будто назло провоцировал его: дрался с одноклассниками, грубил своим учителям, залезал вместе с уличными мальчишками в чужие сады и воровал фрукты, один раз вскрыл замок гаража и без спроса взял отцовскую машину, которую тут же умудрился разбить на первом же перекрестке. Хорошо, что сам не пострадал, отделался легким испугом. Отец выходил из себя и безо всякой жалости порол младшего брата, приговаривая, что выбьет из него всю дурь. Пока были живы мама Назлы и бабушка, им удавалось кое-как сглаживать конфликты, да и Хазар, как мог, старался им помочь. А после их смерти Джихан и вовсе с цепи сорвался. Пару раз он возвращался домой под утро в сильном подпитии, а сердобольные и всезнающие соседи, тяжко вздыхая, докладывали Насуху Аге, что, дескать, его младшего сына видели в одном из самых непотребных городских притонов, и не рановато ли Джихану посещать подобные места, ведь ему едва исполнилось шестнадцать лет. Отец в очередной раз отхлестал нерадивого отпрыска по щекам, выпорол его кожаным ремнем, запер в комнате и пригрозил отправить в закрытый интернат, если Джихан не прекратит свои выходки. Угроза подействовала, но Джихан все равно затаил на отца обиду и частенько жаловался Хазару, что очень несчастен, потому что папа совсем его не любит. — Это же неправда, Джихан! — возражал ему Хазар. — Ты специально так говоришь, — стоял на своем Джихан, — чтобы меня утешить. Но я давно уже не малыш! Я все понимаю! — Джихан… В ответ брат вдруг бросился ему на шею: — Знаешь, — прошептал он ему на ухо, — хотя бы ты тогда не бросай меня, брат. Хотя бы ты будь всегда со мной. — Непременно! — Хазар крепко прижал его к себе. — Ведь ты же мой любимый младший братишка, да? — Да! — радостно воскликнул Джихан, еще крепче прижимаясь к нему.***
Тем не менее, приходится признать, что брат, судя по всему, до сих пор не избавился от своих старых обид и по прежнему зол от отца за то, что тот всегда выделял Хазара, а не его. А тут еще и вся правда, что вдруг выплыла наружу, и чуть было не смела их всех, подобно горной лавине, не похоронила под собой. Придется, однако, что-то с этим делать, нужно как-то помочь Джихану избавиться от груза злобы и ненависти. Впрочем… ему самому ведь тоже не мешает сделать то же самое. Хотя, кажется, сегодня он как раз сделал первый шаг к этому. — Сынок, — отец недоуменно смотрит на него, — что это ты стоишь тут под дверью? — Да я просто… — он изо всех сил пытается скрыть смущение, — не хотел мешать Азизе ханым рассказывать девочкам сказки. Чтобы… чтобы она не чувствовала себя так, будто я слежу и не доверяю ей. Отец осторожно заглядывает в комнату, где Гюль что-то увлеченно рассказывает Азизе и показывает ей свои «самые ценные вкладыши» от жевательной резинки и маленькие игрушки из шоколадных яиц, которые прячет в жестяной коробочке из-под чая с изображением райских птиц на крышке. Азизе заинтересованно слушает ее и улыбается. Отец, увидев эту картину, и сам не в силах сдержать улыбки. Он заходит в комнату, громогласно сообщает, что обед уже готов, и Айше, если хочет, может присоединиться. — Да нет, Насух, — качает головой Азизе, — я, наверное, поеду домой. — Нет, бабушка Айше, — протестует Гюль, — не уходи! Я же тебе еще обещала показать котят, помнишь? Они живут на заднем дворе у гаражей. Там есть серенький такой, самый младший, его постоянно обижают старшие братья. И я хотела принести ему молочка, чтобы он порадовался. — Видишь, Айше, — подмигивает ей отец, — как же ты можешь уйти, не проведав младшего отпрыска кошачьего семейства! — Ну, если только ради того, чтобы восстановить справедливость в кошачьем клане, — смеется Азизе, — то тогда уж задержусь! — Здорово! — хлопает в ладоши Гюль. — Вот и славно! — отец обнимает Азизе за плечи. — Идемте же скорее, я велел накрывать на стол как можно скорее. Хазар торопится уйти, чтобы его не застали подслушивающим под дверью. Он выходит на террасу и подставляет лицо прохладному ветру. Зря все же ушел, думает он. Нужно было зайти к ним, напомнить Гюль, чтобы была осторожнее, когда решит пойти гулять на задний двор. А потом попросить Азизе ханым, чтобы, если уж все-таки они туда пойдут, хорошенько присматривала за Гюль. Она бы улыбнулась ему в ответ и кивнула, как тогда, когда он, выслушав ее рассказ, сказал, чтобы она собиралась и ехала с ним, потому что отец, Миран и Рейян ждут ее дома… Да, понимает он вдруг, прошлого уже не изменить и не исправить, остается только принять его таким, какое оно есть и жить дальше, не оглядываясь. Конечно, если бы все сложилось иначе, если бы не та давняя бабушкина ложь, они сейчас были бы очень счастливы. У них была бы самая крепкая и дружная в мире семья. И они с Азизе не враждовали, а любили бы друг друга, как и положено матери и сыну. Но какой смысл теперь сожалеть о том, чего не вернуть и не исправить. Однако же, будущее у них есть! И в их силах сделать так, чтобы оно было счастливым. Может быть, они смогут и в самом деле стать настоящей семьей. Этого хотят Рейян и Миран, хочет отец да и сама Азизе тоже. Она ведь изо всех сил старается изменить свою жизнь и избавиться от той ненависти, что долгие годы сжигала ее душу. Да, Хазар не желал замечать этого, но… это правда, сейчас он, как никогда, ясно видит и понимает это. Да и отец… Он любит Азизе. От этого так легко отмахнуться, но вот он сейчас увидел ее и точно помолодел разом лет на двадцать. Хазар вдруг вспоминает, когда впервые заметил это. В тот самый день, когда Азизе намеревалась уехать из Мидьята навсегда, а Миран не дал ей этого сделать. Тем же вечером отец поехал к ней и вернулся домой только на следующее утро. Хазар как раз вышел на балкон и успел заметить, как отец вошел в особняк. Он никогда прежде не видел его таким… светящимся от счастья. Миран тоже любит свою бабушку, он абсолютно прав, она вырастила и воспитала его, и потому никому не под силу уничтожить ту связь, что есть и всегда будет между ними. Рейян всем своим огромным сердцем поняла и пожалела Азизе, а кроме того, жизнью малыша Умута она, да и вся семья, тоже обязаны именно ей. Хазар улыбается, думая о том, что и в самом деле нужно верить только в хорошее, и все обязательно наладится. Скоро вернется его дочь с маленьким внуком на руках. Они отпразднуют это радостное событие и заживут в мире и покое. И еще он непременно скажет Азизе то, чего она так ждет. Ведь еще не поздно. Да, — думает Хазар, — определенно, еще не поздно. В это самое время от радостных мыслей Хазара отвлекает шум во дворе. Он слышит голос этой, будь она трижды проклята, Фюсун Асланбей, которая требует, чтобы Джихан немедленно вышел к ней. — Что опять ей здесь понадобилось?! — возмущается Хазар и со всех ног спешит во двор. Не хватало еще, чтобы эта невыносимая женщина вновь начала мутить тут воду и пыталась навредить его близким. Он ей не позволит, чего бы ему это ни стоило.