Материнское сердце (Эсма Демиралп)
Эсма помогла Зейнеп повесить белый кружевной полог на детскую кроватку, после чего они отошли на несколько шагов назад, чтобы лучше было видно: хорошо ли получилось. — По-моему, просто загляденье! — улыбнулась Эсма, и Зейнеп уверенно кивнула. — Да, очень красиво! Спасибо, мама! — Не за что, милая, — Эсма ободряюще похлопала ее по руке, — давай, я помогу тебе сесть. Поправив подушку на кресле, она усадила невестку и протянула ей неоконченное вязанье, с которым Зейнеп все никак не могла разделаться. — Осталось совсем уже немного, — задумчиво протянула Зейнеп. — Я и о об этом многострадальном комбинезончике и о самом малыше, конечно же! — прибавила она. — Надо набраться терпения, — коротко вздохнула Эсма. — Иногда мне так хочется, чтобы все уже поскорее закончилось, — призналась вдруг Зейнеп, — а с другой стороны… страшновато! Как-то оно все пройдет? — Все будет хорошо! — Эсма, ласково улыбнувшись, погладила ее по голове. — Ладно, я пойду и посмотрю, что там у нас с ужином, а то ведь Фырат уже скоро должен вернуться. — Он говорил, к ужину успеет, — сказала Зейнеп, — если конечно они с Мираном закончат деловую встречу вовремя. И Джихан бей, как назло, уехал в Стамбул! — пробормотала она себе под нос. Эсма усмехнулась: в самом деле, когда в компании возникают те или иные затруднения, Миран по старой привычке всегда зовет на помощь Фырата, а тот рьяно берется за дело. Правда, сейчас, когда Зейнеп вот-вот должна родить, Миран наоборот выпроваживает его из офиса, дескать, нечего торчать там допоздна, раз дома ждет беременная жена. Но когда случаются какие-то непредвиденные ситуации, тут уж ничего не поделаешь. Вот и теперь: Миран затеял открытие филиала строительной фирмы в Стамбуле, поэтому, собственно, Джихан и уехал (ну, помимо того, что для него это прекрасный повод встретиться и помириться окончательно с Азатом). Насух Ага вместе с Азизе ханым (иногда Эсма нет-нет, да называет ее, так сказать, по-старинке) тоже отправились в небольшое путешествие. «В конце концов должен же быть у них медовый месяц или нет?» — пошутил однажды Миран, проигнорировав укоризненный взгляд своей бабушки. Так или иначе, но Насух Ага с Азизе ханым отбыли на несколько недель в поместье, дабы, как они оба не уставали подчеркивать, отдать необходимые распоряжения и проследить, чтобы в доме заново отделали комнаты, расчистили и благоустроили соответствующим образом сад и тому подобное. Ведь малыш Умут растет, не говоря уже о Бахар, Хюме и Гюль, и детям полезно будет проводить время на природе, так сказать, в тишине и покое. Кроме того, Миран с Рейян готовятся взять на воспитание девочку из детского дома, а ей тем более пребывание в поместье пойдет на пользу. Правда, Миран ехидничал, что «побыть наедине на природе» прежде всего захотелось его бабушке с дедушкой, и, согласитесь, трудно их за это осуждать. Словом, все дела компании Шадоглу оказались сейчас на плечах самого Мирана, и потому ему, как и прежде, так нужна помощь названого брата, как он всегда называл Фырата.***
Когда Фырат был совсем еще малышом, он, бывало, прибегал к Эсме и принимался упрашивать ее поиграть с ним. Она вздыхала, гладила его по голове и принималась объяснять, что занята работой, и потому не следует ей мешать, но как только она освободится, сразу же поиграет с ним во что он только захочет. Чаще всего Фырат грустно кивал и уходил, понуро опустив голову, отчего у Эсмы буквально сердце кровью обливалось. Но иногда он принимался капризничать и плакать, мол, хочет играть сейчас, а раз мама отказывается, то она его совсем не любит, и он по такому случаю на нее обиделся. Эсма, случалось, выходила из себя, ругала сына, ставила его в угол, чтобы не дерзил и с трудом сдерживалась, чтобы не отшлепать его. Один раз Азизе ханым застала подобную сцену, после чего подозвала Фырата усадила на стул в гостиной, наклонилась и, глядя ему в глаза, сказала, что он не должен расстраивать маму, потому что, во-первых, она его очень любит, а во-вторых, пока она занята работой, Фырат может подождать ее и поиграть один. — Так скучно! — вздохнул Фырат. — Если без мамы… — Ну, что поделать, милый, — покачала головой Азизе ханым, — нужно потерпеть. Хочешь, я отдам тебе старые игрушки Али? — Поезд с вагончиками? — глаза Фырата радостно заблестели. — Ну, да, поезд… — Правда, можно, ханым? — поднял на нее глаза Фырат. Тогда он называл ее так же, как обычно звала сама Эсма — «ханым». — Раз я позволила, то — можно, — кивнула Азизе ханым. — Ура! — он так и подпрыгнул от радости. — Мама, мама, — тут же кинулся он к Эсме. — Ханым мне разрешила поиграть в поезд с вагончиками в старой комнате Али бея! — А ты даже не поблагодарил ее! — укорила она сына. — Разве это вежливо, Фырат, дорогой? — Ой! — тут же покраснел он. — Простите, ханым! Спасибо! — Ничего, милый, — улыбнулась Азизе ханым. — Иди теперь. Поиграй! — Благодарю вас, ханым, — глубоко вздохнув, взглянула на нее Эсма. — А то я иногда просто не знаю, что с ним делать! И почему только он меня не слушается?.. — Да потому что мал еще, — пожав плечами, отозвалась Азизе ханым, — ему и вправду скучно, хочется побыть с тобой. Да и вообще, в таком возрасте они все без конца капризничают: то ему игрушку, то мороженого, то брат его толкнул, то «зачем вы купили брату эту машинку, а мне вон ту»… Ты бы видела, что вытворяли в его возрасте Мехмет с Ахметом! Не то что каждый день, они чуть не каждый час затевали спор, а то и драку. Да и Али, уж на что у меня послушным был, но и он, случалось, начинал хулиганить. А уж когда он подрастет немного, будь готова, милая моя, что начнет выделывать и кое-чего похуже. — Я только об одном молюсь, ханым, — тихо проговорила Эсма, — лишь бы он не стал таким же… — Эсма, — в упор посмотрела на нее Азизе ханым, — я ведь тебе уже сколько раз говорила: Фырат на него совершенно не похож! И никогда не будет таким, как он, потому что ты воспитаешь его порядочным человеком. Не надо, не думай больше об этом, — сочувственно улыбнулась она, и Эсма, в который раз, вздохнула с облегчением. Ей, так или иначе, помогали подобные слова утешения, и она была благодарна Азизе ханым. Собственно, если бы не хозяйка, Эсма не сумела бы дать Фырату хорошее образование, и ему осталось бы разве что пойти в шоферы или грузчики. Азизе ханым сначала помогла устроить Фырата в довольно дорогой детский сад, затем он пошел в ту же школу, которую окончили ее сыновья, а позже — внуки. Затем он отучился в колледже на финансиста и наконец сделался поверенным во всех финансовых делах компании семьи Асланбей. Эсма не вправе была ожидать от хозяйки подобной щедрости, но Азизе ханым говорила, что он имеет на все, так сказать, блага полное право, а кроме того, и сама Эсма заслуживает щедрого вознаграждения за долгую и преданную службу, так что если она может устроить жизнь ее сына — это ей только в радость. Разумеется, Фырат, когда чуть подрос, стал понимать, что он все-таки не родня хозяевам, и потому ему следует рассчитывать прежде всего на себя, а не благорасположение хозяйки. — Да понимаю я, мам, — ответил ей один раз Фырат. — Но ты знаешь… — с тоской посмотрел он на нее, — жалко все же, что Миран мне не настоящий брат! — Зато он твой лучший друг, — улыбнулась Эсма, — ты же всегда готов ему помочь, правда? — Конечно! — Значит, вам нужно беречь эту дружбу, и вы всегда будете вместе, правда? Сам Миран, кстати сказать, Фырата от себя не отпускал; они росли вместе, и друг без друга просто не могли. Когда Миран был еще маленьким и не ходил в школу, то с самого утра, проводив Фырата, он, а чуть позже и Генюль, которая также была неотъемлемой частью их компании, начинали скучать и донимать взрослых, когда же они тоже пойдут в школу. Когда Фырат возвращался, в доме, как выражалась Султан ханым, начинался тайфун пополам с цунами. Дети с громкими криками носились по двору, размахивая воображаемыми мечами, играя в пиратов или в ковбоев (в зависимости от того, какой фильм они перед этим видели), качались на качелях и прыгали — кто дальше. Время от времени они ссорились, особенно если мальчишки ненароком ломали игрушки Генюль, или она сама боялась, скажем, лезть с ними на крышу гаража, но уже через полчаса мирились и затевали новую игру. Султан ханым время от времени кривилась, что Азизе ханым позволяет «сыну прислуги» держать себя на равных с ее родными внуками, особенно же с Генюль. Сама хозяйка на это или не обращала внимания, или же ставила, как она говорила, невестку на место. Говорила, мол, она сама прекрасно знает, что делает, а Султан спрашивать вовсе не обязана. Ахмет бей, как ни странно, вставал на сторону матери, точнее, говорил, что Азизе ханым вольна поступать так, как ей нравится, и нечего, дескать, лезть к ней с дурацкими советами. Хотя поначалу (Эсма прекрасно помнила) он и сам был далеко не в восторге, что Азизе ханым приняла в доме Эсму и ее ребенка. Мехмет бей и Али бей напротив были на стороне матери, считая, что она абсолютно права, помогая Эсме… Хорошо хоть они так никогда и не узнали всей правды, иначе Эсма не могла представить, как бы все обернулось.***
Она не понимала, почему весь этот ужас случился именно с ней. В чем она так страшно провинилась, что получила такое наказание… Когда-то давным-давно, когда Эсма была еще совсем юной и наивной, она мечтала о глубокой взаимной любви, мечтала встретить того единственного, которому будет принадлежать телом и душой. Они вместе пойдут по жизни рука об руку, воспитают своих детей, а потом и внуков… Потом она встретила Кемаля, нового шофера, нанявшегося в один прекрасный день в услужение к Асланбеям, и на какой-то миг ей даже показалось, что это именно он, тот, кто ей предназначен свыше. Но к несчастью, их роман оборвался, так не успев начаться, потому что Нихат Асланбей, по глупости приревновав свою жену, выгнал Кемаля с работы, приказав к тому же своим людям избить несчастного ни за что ни про что. После этого Кемаль исчез, словно его и не было, и даже не пытался хоть как-то связаться с Эсмой, а она не хотела ему навязываться. Позже Эсма уже боялась даже и посмотреть в сторону кого-либо из работающих в доме мужчин, поскольку не хотела вновь увлечься, а потом разочароваться. Иногда ей казалось, что Ферхат, личный шофер и телохранитель Нихат бея, пытался оказывать ей знаки внимания, например, помогал донести покупки, справлялся, не нужна ли ей помощь на кухне, не отвезти ли ее на рынок, а то у него как раз выдалось свободное время. Но дальше этого он никогда не заходил, не переступал, так сказать, черту, и Эсма всегда считала его скорее другом и старшим братом, нежели поклонником. А потом случился тот кошмар, который разделил ее жизнь на «до» и «после». Эсма тогда потеряла сон; ночами напролет она стояла на верхней террасе и смотрела вниз. Иногда ей казалось, что это так просто: встать на парапет и сделать шаг. Всего один шаг, и она разобьется о каменные плиты двора точно так же, как и Нихат Асланбей. Возможно, это было бы справедливо, размышляла Эсма, ведь она, как ни крути, убила человека, пусть даже и такого негодяя, как Нихат. Кроме того, это избавило бы ее от ночных кошмаров, и больше они не мучили ее. Она перестала бы видеть во сне его глаза и глумливую ухмылку, когда он швырнул ее на кровать и навис над ней, точно хищник над своей жертвой. Не вспоминала бы, как внутри все сжималось от отвращения, когда его руки бесцеремонно шарили по ее телу. Ее не трясло бы от омерзения, когда она вспоминала ту боль и тот стыд, что что длились, казалось, целую вечность, пока он не отпустил ее наконец и не поднялся. В ушах перестал бы звучать его голос, когда он повторял, что «нечего ломаться», потому что «ей же нравится, его не обманешь» и «еще ни одна не жаловалась, начиная с ее обожаемой хозяйки», но раз так вышло, что «Азизе корчит из себя недотрогу, то Эсма ее заменит, иначе даром ест хлеб в его доме». И еще — забыть бы навсегда, как она, не помня себя, толкнула его, думая только об одном: чтобы он больше никогда к ней не притронулся. Да, казалось, это так просто — всего один шаг, но… тем не менее, ей было очень страшно. — Эсма! — однажды ночью услышала она за спиной голос хозяйки. — Не делай глупостей, не вздумай! — Да, ханым, — зябко поежившись, Эсма отошла от парапета и закусила губу, чтобы не расплакаться, — конечно… Вы не беспокойтесь, — она подняла на нее глаза, — я не смогу. Потому что боюсь! — прошептала она. — Иначе я давно уже сделала бы. — Я тебе уже говорила, — Азизе ханым положила руку ей на плечо, — он не стоил того, чтобы расстаться из-за него с жизнью! Думай лучше о том, что теперь его больше нет. И он уже не сможет никому причинить вреда! Ты знаешь, — вздохнув, прибавила она, — я ведь тоже много об этом думала. О том, чтобы уйти… Еще тогда, давно, когда меня предал тот, кого я любила больше жизни, и когда мой сыночек умер в муках в пламени того проклятого пожара, — ее голос дрогнул. — Или после того, как Нихат избил, унизил меня, растоптал мое достоинство на глазах у всех. Ты же сама тогда все видела и слышала! А кроме того, — она чуть прикрыла глаза, — я… Словом, когда в больнице я пришла в себя, врач сказал, что у меня, оказывается, был ребенок. — Ханым… — ахнула Эсма. — Неужели?.. — Да, — отвернувшись, проговорила она. — Срок был маленький. Получается, это… когда мы в последний раз ездили в Карс. Ведь до того ужасного дня мы с Нихатом довольно долго уже жили спокойно, вот и… Я даже начала думать, вдруг он действительно изменился хоть немного, ну, мало ли, с возрастом стал спокойнее. Но его, как оказалось, никто и ничто не исправит! А о ребенке, честно признаюсь, я, можно сказать, не догадывалась. Странно, правда, после четверых-то детей? Вернее, я заметила, конечно, что… были определенные симптомы, но списала на то, что мне ведь уже даже не тридцать лет. Думала, проверюсь, узнаю наверняка, вдруг все же чудо случится, может… дочка будет. Теперь уже нет! Да и вообще… Я всю жизнь только и делала, что пыталась залечить свои раны, которые получила тогда, при пожаре, и которые мне нанес Насух Шадоглу. А Нихат говорил мне: надо жить, идти дальше. Убеждал, что поможет забыть о прошлом, и мы будем счастливы. Я поверила! Я была ему благодарна. Я обещала быть верной женой, и я была ею! Я родила ему детей, я вела этот дом, как подобает хозяйке, я по-своему любила его! По крайней мере, в те первые годы, когда он еще не показал свою чудовищную натуру во всей красе. Я не знаю, Эсма, что сделала не так, какое на мне проклятье, почему меня не любили? — она быстро смахнула слезы со щек. — Мною ведь только пользовались раз за разом, что один, что второй. Поэтому я тоже хотела, как ты… Да и сейчас иной раз нет-нет да думаю: может быть, взять и закончить все одним махом? А потом я понимаю, что не смогу! Меня здесь многое держит, и прежде всего — мои дети. Потому что они — самое лучшее и самое дорогое, что дала мне жизнь. — По крайней мере вы любили, ханым, вам было больно, но вы были и счастливы! И, вы сами сказали, ваши дети… Они ваш щит и ваш маяк в этой жизни! А у меня ничего не было, нет и уже не будет! — она закрыла лицо руками. — Будет, Эсма, — Азизе ханым погладила ее по плечу, — непременно будет. Когда-нибудь ведь счастье должно улыбнуться! И тебе, и, может быть, мне тоже… Мой папа, да покоится он с миром, всегда говорил, что нужно верить в лучшее, даже когда вокруг тебя кромешная тьма, но после ночи всегда наступает утро. Должно же оно однажды наступить! Ладно, Эсма, — грустно улыбнувшись, прибавила Азизе ханым, — иди спать, уже скоро рассвет. Если тебе трудно уснуть, я велю Фидан приготовить успокаивающий чай. Постарайся все же заснуть, тебе надо больше отдыхать. — Да, конечно, — кивнула Эсма. — Спасибо вам! Поначалу Эсме казалось, будто ей и впрямь день ото дня становится легче, и тот ужас, что она пережила понемногу отступал. Она надеялась в скором времени окончательно похоронить его, оставить в прошлом, но тут жизнь нанесла ей еще один удар. Известие о беременности она восприняла как приговор, и снова и снова ее стали одолевать мысли о смерти… Делать аборт было уже поздно, и Эсма винила себя, что слишком долго отмахивалась от очевидных симптомов, и потому ей придется теперь вынашивать и рожать этого ребенка, которого она не просто не хотела, а ненавидела, потому что он был отродьем того ужасного человека, сотворившего с ней чудовищную гнусность. — Ничего уже не поделаешь, Эсма, — убеждала ее хозяйка, — если ему суждено родиться, то пусть родится! Отдашь на усыновление, и все! — Лучше бы я умерла! — плакала она, но, разумеется, изменить что-либо было попросту невозможно. Эсма даже пыталась избавиться от беременности самостоятельно: купила у старухи-знахарки, которая торговала на рынке травами и амулетами, какой-то отвар, который та продавала из-под полы и обещала «мгновенный эффект». В результате она заработала лишь расстройство желудка и получила нагоняй от хозяйки, мол, всякие шарлатаны могли всучить ей настоящую отраву, так что пусть спасибо скажет, что легко отделалась. Она таскала тяжести, игнорируя любую помощь, пару раз принимала горячую ванну, но отродье Нихата Асланбея оказалось удивительно живучим. Ее выворачивало наизнанку даже от глотка воды, и Эсма, ссылаясь на болезнь, почти перестала есть и пить, надеясь, что может быть, хоть это поможет ей избавиться от ребенка. Кончилось все тем, что хозяйка отвезла ее в клинику в Мардине, где ее обследовали, сделали капельницу и велели лечь на сохранение. — Так будет лучше, — сказала Азизе ханым. Она проводила ее в палату и помогла лечь. — Врачи помогут тебе, доносишь, родишь, а там… — Я даже думать не хочу об этом, ханым! — воскликнула Эсма. — Теперь ничего уже не поделаешь, — вздохнула Азизе ханым. — Надо терпеть. Я же пока займусь поиском приемной семьи для ребенка. — Вы правда найдете? — с надеждой взглянула на нее Эсма. — Конечно! — Что ж, пускай, — кивнула Эсма. — Я даже и смотреть тогда на него не стану. Пусть заберут. И я… может быть, я забуду обо всем. Вы же сами говорите, время поможет справиться с болью. Хотя бы немного… — Да, разве что немного… — задумчиво проговорила Азизе ханым. Лечение пошло ей на пользу, по крайней мере ее перестало безостановочно выворачивать, спали отеки, и она почувствовала прилив сил. Но все равно Эсма чувствовала, что ненавидит все на свете: Нихата Асланбея, пусть он горит в аду, себя, свое изменившееся тело, и то существо, что росло в ней. Когда ребенок толкался, ее передергивало от отвращения, и снова, и снова Эсма вспоминала ту жуткую ночь. Азизе ханым время от времени навещала ее, разговаривала с врачами, а после старалась хоть как-то ее подбодрить. Она увещевала Эсму, что осталось совсем немного, и скоро жизнь войдет в свою привычную колею. Однажды, месяца за три до рождения Фырата, она привезла с собой молодую женщину, которая отрекомендовалась как Ханифе Дербент. Азизе ханым сказала, что она присмотрит за Эсмой, если ей что-то понадобится, то пусть скажет этой самой Ханифе, и та ей во всем поможет. Ханифе ханым оказалась добродушной и очень милой женщиной. Она приносила ей разные вкусности, развлекала всякими веселыми историями и сплетнями о прежних своих хозяевах, у которых работала. — Сами видите, — улыбаясь, говорила Ханифе ханым, — всякое бывало в жизни. Жаль только, что… семьи я не создала, но тут уж ничего не сделаешь. Не повезло! Видимо нам на роду написано несчастливыми быть. Я вот вовсе счастья не нашла, а сестра… — Ваша сестра? — из вежливости спросила Эсма. Ей честно говоря, не были особо интересны злоключения Ханифе ханым. — Да, — вздохнула та, — моя бедная сестра Айше. Сыночек ее погиб! Несчастный случай, пожар… Мальчик в доме остался, и его не спасли, к сожалению. Такой он был… маленький совсем, милый! Она на него надышаться не могла. Как она кричала, когда узнала, что его больше нет! — Ханифе замолчала и быстро вытерла глаза. — Пожар… мальчик… Так ваша сестра Айше — это… Азизе ханым? — Я думала, вы знаете, — пожала плечами Ханифе. — Я знала о ее горе, о том, что у нее были сестры, да… Но я не догадалась, что это вы. Примерно за неделю до родов Азизе ханым приехала навестить ее и сказала, что почти все уладила, и ребенка заберет Ханифе ханым. — Тебе не придется волноваться Эсма, твой ребенок будет в хороших руках. Ханифе о нем позаботится, а я во всем ей помогу. Он не будет нуждаться. — Мне все равно, ханым! — махнула рукой Эсма. — Хоть ей отдайте, хоть в приют, да хоть в канаву! Лишь бы я его никогда не видела! — она вновь расплакалась, не в силах сдержаться. — Ну-ну, Эсма, — Азизе вздохнула и осторожно погладила ее по плечу, — не надо так. Осталось немного, потерпи, и все пройдет! Пройдет… Когда ребенок наконец родился и закричал, Эсма устало прикрыла глаза и отвернулась: слава Аллаху, подумала она, все закончилось! Потом акушерка принесла ей малыша и заявила, что она теперь обязана покормить его, но Эсма лишь покачала головой. Ей не нужен ребенок! Неужели Азизе ханым не предупредила врачей и акушерок, что Эсма не будет воспитывать это отродье! Зачем ей смотреть на него? Чтобы увидеть черты его отца и вновь вспомнить о том, о чем она так усиленно пытается забыть?.. Пусть его уже унесут и не показывают ей никогда! Однако акушерка сказала, что все ж таки покормить ребенка она должна, поскольку так нужно, ведь пока еще мальчик — ее сын. Обреченно вздохнув, Эсма взяла ребенка на руки, следуя всем указаниям акушерки, приложила к груди… Странно, но она не почувствовала отвращения, только любопытство. Малыш поел и уснул на ее руках, а она все продолжала разглядывать его маленькое личико, которое почему-то напомнило ей ее покойную мать, а вовсе не то чудовище… Акушерка поставила детскую кроватку рядом с кроватью Эсмы, и теперь, когда ребенок просыпался и начинал плакать, она почти машинально брала его на руки, укачивала и прикладывала к груди. И впрямь, думала Эсма, разве можно отказывать такому крохе в молоке, в конце концов она — его мать, а он не виноват в том, что родился на этот свет. Однажды утром к ней пришел врач и сказал, что так как чувствует себя Эсма хорошо, ребенок здоров и исправно набирает вес, то ее можно выписывать. А значит, уже сегодня после обеда ей нужно будет подписать все необходимые бумаги. — Какие бумаги? — не поняла Эсма. — Отказ от ребенка, — пожал плечами врач. — Вы же намеревались передать его на усыновление, не так ли, Эсма ханым? — Ах, да! — рассеянно кивнула она. — Верно… Когда врач ушел, малыш вдруг проснулся и расплакался, а у Эсмы неожиданно сжалось сердце. Почему он так горько плачет? — подумалось ей. Неужели чувствует, что она хочет оставить его?.. На глаза навернулись слезы, когда она взяла его на руки: неужели она в последний раз баюкает его и кормит молоком? Неужели теперь какая-то другая женщина будет укладывать его спать, переодевать, купать, кормить, учить ходить, говорить… И именно ту, другую, он назовет матерью, а про Эсму даже не узнает!.. Она всхлипнула, и тут мальчик вдруг схватил ее за палец, сжал свои крохотные пальчики так, будто не хотел отпускать ее, будто просил таким образом не бросать, не отдавать его. Расплакавшись, Эсма впервые поцеловала малыша в лобик, а потом в щечку и зашептала, баюкая его при этом: — Тшш… тихо-тихо, Фырат, не надо, не плачь! Твоя мама с тобой, она тебя никому не отдаст, правда, вот увидишь, мы всегда-всегда будем вместе! Она дала ему имя, поняв при этом окончательно, что отныне она уже не одна, и ее сын теперь станет для нее смыслом жизни. — Простите, ханым, но я не могу… Не могу от него отказаться! — сказала она хозяйке, когда вечером та приехала в очередной раз навестить ее. Врачу она уже успела все объяснить, и он, поздравив ее, ушел, не став задавать лишних вопросов. — Мне так жаль, что я подвела вас и людей, которых вы нашли, но… — Что за глупости! — улыбнулась Азизе ханым. — Это же твой сын, ты — его мать, и только ты вправе принимать решение. — Вы дадите мне время, чтобы я нашла новую работу? — опустив глаза, спросила Эсма. — Ты хочешь уйти, Эсма? Почему? — Просто я подумала, что это будет не совсем удобно: я и мой ребенок в вашем доме. Вы же знаете обо всем. И для вас, наверное, видеть Фырата… Это же очень неприятно! Кроме того, есть еще ваши дети, они ведь тоже — его, Нихат бея! А потом, вы же сказали, что были… Вам наверняка тяжело будет принять его! — у Эсмы окончательно перепутались все мысли, и она, смутившись, замолчала, опустив взгляд. — И опять ты несешь какой-то вздор, Эсма! — воскликнула Азизе ханым. — Я могла бы даже обидеться, но не стану, потому что ты недавно родила, и еще не до конца пришла в себя. В моем доме, запомни, пожалуйста, всегда есть место для тебя и твоего сына. А если ты опасаешься слухов, то мы можем сказать всем сплетникам, что ты усыновила мальчика. А все остальное никого более не касается! Эсма сжала ее руку: — Спасибо вам, ханым, я никогда не забуду того, что вы для меня сделали! — Пустяки! — отмахнулась Азизе ханым. Она хотела было прибавить еще что-то, но тут Фырат опять проснулся и принялся плакать, а Азизе ханым взяла его на руки и принялась баюкать: — Надо же, — улыбнулась она малышу, — просто одно лицо с тобой, Эсма, копия! Маленький… Тихо-тихо, дорогой, не плачь, не надо! Давай-ка, — улыбнулась она малышу, — иди к маме! Я уже и забыла, каково это, — сказала она, передавая Фырата Эсме, — нянчить такую кроху. Когда родился Али, — проговорила она вдруг, — я не могла сама его кормить, у меня не было молока… Пришлось кормить смесью из бутылочки, и я так расстроилась, помню, сижу с ним на руках и плачу. Меня все убеждали, что ничего серьезного, так бывает, а мне казалось, будто я его обидела. Кроме того, боялась, что он может заболеть… Ладно, — спохватилась она, — это я так… Вспомнилось! Они ведь у меня уже совсем взрослые, а кажется, будто я вот так же впервые взяла их на руки. Ну, а теперь остается только внуков ждать, да? — Пусть так и будет, ханым, Аллах да вознаградит вас внуками! — Получится из меня бабушка, как думаешь? — прищурилась она, усмехнувшись при этом. — Я просто уверена! — впервые за все время искренне улыбнулась Эсма.***
Эсма улыбнулась, раскладывая тарелки и салфетки. Что ж, как там ни крути, жизнь прошла, и всякое было на пути. Но несмотря на все сложности и горести, она все же сумела стать счастливой. Теперь у нее есть своя семья: сын, невестка, и совсем скоро родится внук. Фырат один раз признался ей, что всегда хотел иметь свою семью, такую же, как у Мирана, теперь же его мечта сбылась. Иногда Эсме кажется, что все несчастья, что ей довелось пережить уже после того, как Фырат узнал ужасную правду о своем рождении — это была своего рода расплата за то, что она когда-то хотела от него отказаться. Когда он обижался, грубил, не хотел ее видеть, обвинял во лжи, в том, что она покрывала Азизе ханым, Эсма испытывала невероятную боль, но вместе с тем, ей казалось, что сын по-своему тоже прав. Он ведь привык считать ее честной и порядочной женщиной, а вышло, что она во многом солгала ему… Азизе ханым убеждала ее, что это временно, пройдет время, и Фырат поймет, что она всегда хотела ему только лучшего, и все делала для этого. Но Эсме казалось, что хозяйка просто успокаивает ее. Она и сама в ту пору как раз узнала о том, что ее старший сын жив, и что это — Хазар Шадоглу. Она твердо была убеждена, что сможет исправить свои ошибки и заслужить прощение своих сына и внука. — Мы с вами так похожи, — вздохнула Эсма, — наши дети рядом, но они не хотят нас знать! — Но мы все исправим, Эсма, вот увидишь! — убеждала ее Азизе ханым. — И они будут с нами, я знаю. — Вы просто так успокаиваете себя, — покачала головой Эсма, — хотя знаете, что на самом деле уже ничего не исправить. Мы проиграли… навсегда! Эсма вновь, как и тогда, давно, после кошмара, пережитого по вине Асланбея, не видела смысла жить дальше. Она жила ради сына, а теперь он, как ей казалось, никогда не простит ей обмана. Не помня себя от горя, Эсма решилась на отчаянный шаг: выпила целую упаковку снотворного, надеясь разом прекратить свои муки. К счастью, Зейнеп в тот день заглянула к ней и, перепугавшись, вызвала скорую. Фырат же, узнав обо всем, перепугался, плакал у нее на груди и просил не оставлять его. Она нужна своему сыну, улыбаясь сквозь слезы, думала Эсма и нежно погладила своего любимого сына по волосам. Совсем как в детстве, когда он боялся темноты, и она сидела около его кроватки, пока он не заснет… Азизе ханым оказалась права: солнце, образно говоря, и впрямь выглянуло из-за туч, и счастье наконец улыбнулось им. Эсма не могла дождаться появления на свет своего внука, и ей теперь хотелось одного: чтобы сын с невесткой жили счастливо, и никакие беды больше не коснулись их. То же самое касается и самой Азизе ханым, она теперь вместе с Насухом Агой, и оба они, кажется, совершенно счастливы в окружении своих детей, внуков и правнуков. Что ж, после всего пережитого они целиком и полностью заслужили это. — Мама, — Зейнеп заглянула на кухню, — вы здесь? Там Фырат приехал! Я видела в окно, как подъехала его машина. — Вот и замечательно, — улыбнулась Эсма, — я как раз закончила накрывать на стол. — А я наконец связала этот многострадальный комбинезончик! — гордо заявила Зейнеп. — Вот и чудно! — Эсма обняла ее за плечи. — Что ж, пойдем, встретим нашего дорогого хозяина. А то ужин остынет. Зейнеп кивнула и взяла ее под руку.