Reparo

Когда Финн училась на третьем курсе, все вокруг были слишком одержимы поисками сбежавших маньяков. Позже, как выяснилось, столь пристальное внимание к одному беглому преступнику было совершенно неуместно… В любом случае ей особого дела до Сириуса Блэка (тогда) не было; период, когда она вырывала из школьных альбомов страницы с его фотками и собирала газеты, в котором писали о его преступлениях (и печатали изображения разной степени давности), начался чуть позже. На третьем курсе все говорили, что ему нужен Поттер, так что Финн (в тот период ещё доверяющая тому, что говорят мудрые взрослые маги) за собственную жизнь и за жизнь своих близких не опасалась. Однако в факультетской гостиной тогда стало совсем невыносимо: из-за сбежавшего Блэка, приходившегося близким родственником абсолютному большинству учащихся на Слизерине, в домах её однокурсников закономерно участились обыски, с обысками — закономерно участились находки чего-то запрещённого, с обысками и находками чего-то запрещённого — закономерно ухудшалось настроение её со-факультетников. Слизеринцы были совершенно невыносимы, когда у них было плохое настроение. В их мировосприятии, если плохо было им, то также плохо должно было быть всем окружающим. Финн эту черту характера более чем разделяла, однако это не значило, что её устраивала участь жертвы дурного настроения собственного факультета: у её маглорождённого статуса было не так много преимуществ, чтобы упускать такое очевидное, как отсутствие претензий со стороны власть имущих, когда дело касалось сбежавших массовых убийц. Витающие над замком дементоры, одним своим присутствием понижающие и без того вечно находящуюся в районе нуля температуру подземелий и умение радоваться жизни их обитателей, беззаботности и лёгкости мироощущению не придавали. Слушать упаднические разговоры, становиться мишенью для сомнительного остроумия «змей» и впитывать крайне депрессивные настроения факультета Фрейзер не собиралась — ей вполне хватало собственных. Выходить из замка тогда администрацией школы настоятельно не рекомендовалось. Впрочем, устраивать расовые притеснения администрацией тоже не рекомендовалось, но кого когда это останавливало?.. Финн же хотелось подышать свежим, чистым воздухом, в котором не витали нотки разложения из крыла с зельеварческими лабораториями, и насладиться тишиной. После её тогда ещё неумелых попыток чуть растормошить их змеино-осиное гнездо посевом небольших семян раздора между Паркинсон и Булстроуд, от которых она не получила ничего, кроме ещё большего раздражения однокурсников и нотации Снейпа про то, что слизеринцы не доводят слизеринцев (наглое враньё), Фрейзер в этой самой тишине нуждалась. В итоге Финн наткнулась на него: на Сириуса Блэка. Тогда она, впрочем, не знала, кто скрывается в облике огромного чёрного пса, наглым образом стащившего у неё припасённый с обеда сандвич — Фрейзер тогда собиралась почитать дополнительные материалы к Трансфигурации в романтичной близи Чёрного озера. Родители всегда запрещали ей заводить собаку, потому что у папы была аллергия на животную шерсть (после определённого этапа жизни в присутствии Финн он часто шевелил носом, словно пытаясь не чихнуть). Но Фрейзер всегда хотела. И поскольку в мире магии она стала воспринимать любые удачные стечения обстоятельств в качестве судьбы, а любые неудачные — в качестве злого рока (а ещё начала собирать и верить в разного рода суеверия), то неизвестно откуда взявшаяся собака мгновенно была записана в питомцы Финн, посланные свыше. Она даже начала планировать, какими словами она будет упрашивать папу разрешить его оставить; через какое-то время она начала искать зелье от аллергии; ещё через какое-то — методы воздействия на сознание маглов. В её оправдание — Финн очень хотела собаку. Надо признать, третий курс был испытанием. Финн от себя сама не ожидала такой чёрной меланхолии и свалившегося на неё почти декадентского мировоззрения, но заставить себя перестать хандрить было выше её сил. Кажется, тогда её голову разрывало от количества самых разных и тупых мыслей. Отсутствие у себя особых талантов; неспособность найти нормальных друзей, а не сомнительных приятелей, спешащих её растоптать при первой же возможности; разладившиеся отношения с семьёй, которую она тогда, к собственному стыду, начала стыдиться по-настоящему и пыталась избегать; дебилистическое, ничем не подкреплённое убеждение о том, что она родителям не родная (а, разумеется, наследница какого-нибудь древнего, забытого рода, вроде самих Слизеринов, которую похитили от нормальных, любящих родителей и отдали двум глупым, ничего не понимающим маглам); абсолютная уверенность в том, что её любили меньше, чем Гека (что, разумеется, подкрепляло мысль о том, что она приёмная, даром, что фотки из маминого детства и собственного периодически путались в альбомах); давящее осознание собственного довольно шаткого положения и в магическом мире, и на факультете; постоянная тревога от того, что изобретённая ещё на первом курсе и скормленная факультету легенда о матери-волшебнице из древнего мексиканского магического рода вот-вот рассыплется под тяжестью несостыковок и фактов; начавшие посещать голову мысли о том, что она понятия не имеет, что делать в будущем; вылезшие непонятно откуда комплексы из-за не слишком типичной для Британии внешности, которая раньше её вполне устраивала… Фрейзер до сих пор не знала, было ли то состояние затяжной хандры и ненависти в первую очередь к себе всё-таки спровоцировано дементорами, или же это просто был дурацкий переходный период. Учитывая, как она тогда общалась с мамой и остальной семьёй (даже с бабушкой Хуаниттой) на каникулах, скорее всё-таки второе… В итоге это привело к тому, что весь третий курс Финн жаловалась на свою невероятно сложную и тяжёлую жизнь беглому, несправедливо обвинённому преступнику. Потому что Финн тогда нравилось драматизировать, а одинокое созерцание глади Чёрного озера в компании грустного чёрного волкодава и иногда всплывающего на поверхность гигантского кальмара в её голове выглядело очень драматично. Фрейзер даже было интересно, Сириус Блэк терпел её присутствие из-за того, что она приносила ему поесть, или же за двенадцать лет в Азкабане он настолько соскучился по человеческому общению, что ему и нытьё тринадцатилетней девочки-подростка сходило за коммуникацию?.. Лично она бы тринадцатилетнюю себя сама бы в озеро с большим удовольствием спихнула. И треснула бы чем-то тяжёлым по голове, чтобы мозги на место встали. Поттер про Блэка потом говорить отказывался, хотя Финн пару раз, в очень редкие спокойные вечера в палатке, пыталась завести диалог в эту сторону и узнать, вспоминал ли он про неё хоть иногда. Тем не менее, помимо невероятно интеллектуальных бесед, наполненных глупыми, гипертрофированными и нерациональными жалобами на непростую подростковую жизнь, Финн из этого сомнительного одностороннего знакомства кое-что вынесла. Пёс, которому она даже дала кличку «Баскервиль», был анимагом. Это вскрылось, когда она по сложившейся традиции пришла на их место на берег озёра, а застала сцену того, как ни разу даже не клацнувший рядом с ней зубами Баскервиль утаскивал в туннель под Гремучей ивой вопящего на всю округу Уизела. Было два варианта развития событий: либо Фрейзер бежала за преподавателями, чтобы троицу наконец-то поймали на горячем и справедливо наказали, либо она отправлялась вслед за ними и разбиралась в ситуации самостоятельно, а не по обрывкам бродящих по школе слухов, как это бывало обычно. Видимо, Финн переоценивала свою слизеринскую любовь к собственной шкуре и благоразумную осторожность. Она полезла вслед за скрывшимися после действительно впечатляющего полёта на ветвях долбанутого дерева Поттером и Грейнжер. Финн тогда очень увесисто огрело несколькими ветками по спине, отчего там до сих пор белело несколько толстых борозд, но вслед за гриффиндорской троицей она тогда проскочила. Свои действия она мотивировать слабо могла; ей просто показалось хорошей идеей проследить за Поттером и компанией, лезущих в очередные приключения, а потом как-нибудь использовать собранные сведения, чтобы скормить тому же Малфою. Отношения с гриффиндорцами у неё, надо сказать, тогда были крайне натянутыми. Грейнжер и её два защитника ещё не умели воспринимать оскорбление «грязнокровка» без попыток вмазать оскорбителю по носу. А Финн чересчур сильно и усердно пыталась показать всем вокруг, насколько у них нет повода сомневаться в её исключительно магическом происхождении, иногда по уровню невыносимости превосходя даже Малфоя. Настолько сильно, что периодически сама начинала в это верить. Это сильно затрудняло коммуникацию. Хотя забавно, что к самим Поттеру, Грейнжер и Уизелу у неё особых претензий не было. Они её в какой-то мере всегда интересовали, немного забавляли, чуточку раздражали, иногда вызывали чувство, наиболее близкое к зависти. Но особого неприятия она к ним не испытывала. Вполне возможно, что своими выходками к некотором проценте случаев она даже пыталась привлечь к себе их внимание. Это было достаточно жалко, так что в эту сторону Финн предпочитала не думать. В один из меланхолично-тоскливых вечеров в палатке Грейнжер даже спрашивала, почему Фрейзер к ним так цеплялась. У Финн тогда действительно была возможность поговорить об этом прямо, признаться, что всегда хотела стать частью подобной компании, где не было нужно следить за каждым словом и не возникало ощущения, словно тебе в любой момент могло прилететь заклинанием в спину, проговорить всё в первую очередь для самой себя… У Фрейзер тогда родилось странное чувство, словно от её слов в их отношениях с гриффиндорцами что-то навсегда бы очень сильно поменялось, так что в итоге она это проглотила и не дала развитию ни словам, ни мысли. Отшутилась, что на Слизерине это обязательное условие поступления. Кажется, её ответ тогда Грейнжер разочаровал, хотя для вида та хмыкнула. Финн понятия не имела, почему. В её мире было не принято откровенничать и давать копаться в собственном нутре каждому встречному; она сама туда предпочитала не лезть. Грейнжер (как и Поттер с Уизелом), очевидно, жили в каком-то другом мире. В Визжащей Хижине, куда привёл тайный лаз, видеть её никто был не рад. Хотя Блэк, кажется, скорее от того, что она в это влезла, а не из-за недовольства ею как личностью. — О, малышка, тебе бы вообще уползти к своим змеёнышам, пока что-то не случилось, а?.. — кинул он ей тогда хрипло, но с чуть насмешливой ухмылкой, и это было самое милое обращение гриффиндорца к ней и её факультету за всю её жизнь. У тринадцатилетней Финн тогда ёкнуло сердечко. Это была её самая чистая и искренняя влюблённость. Опять же, она была очень склонной к излишней драме и поискам красивых книжных и кинематографичных аналогов в этом возрасте: образ Блэка в её голове очень прочно сросся с образом графа Монте-Кристо. Мятежные романтические герои, восстающие против системы, всегда были её слабостью… Предрекаемое Блэком «что-то» случилось с появлением Снейпа. — Фрейзер! Вы тут какого Мордреда делаете?! — её он в такой чудесной компании встретить явно не ожидал. Вылилось это в то, что на будущий год её отлучили от своеобразного понятия Снейпа о заботе о собственном факультете, а также обрушили на её голову тысячу и один двусмысленный комментарий о «странном желании скрасить досуг беглому преступнику, откуда оно пошло, мисс Фрейзер?» Вообще, отношения с деканом у Финн всегда складывались интересные. У него к ней не было претензий как к представителю факультета, на котором предполагалось учиться хитрым и умеющим в обман, но были — как к представителю рода человеческого. Почему-то в её моральные качества у Снейпа ещё с первого курса возникла какая-то необоснованная вера. И обнаружить её в центре закрученной вокруг Поттера катастрофы он оказался не готов. По итогу того хаоса, в который внезапно для себя Финн была вовлечена, она оказалась в Больничном крыле, в первый раз за всю свою жизнь. А ещё поняла, насколько это круто, — быть анимагом. И что это возможно осуществить, будучи студенткой Хогвартса. Трансфигурация долгое время была её любимым предметом из всего курса. Финн слишком нравилась концепция того, чтобы менять саму суть объекта исключительно по своему желанию. И поэтому ей было легко обосновать свой интерес МакГонагалл, напроситься к ней на дополнительные и выпросить допуск в Запретную Секцию для создания теоретического проекта по анимагии. Сомнительной научной ценности статья «Корреляция между размерами анимагической формы человека и длительностью его жизненного цикла» в итоге даже вышла в местной подшивке научных изысканий студентов Хогвартса. Фрейзер не то чтобы углублялась в это, но статистику подобрала и даже грамотно, в научном стиле оформила, чтобы МакГонагалл ничего не заподозрила. Ей-то нужны были только сведения по технологии становления анимагом… У неё тогда даже промелькнула мысль написать Блэку и попросить прислать схему превращения. Мысль эта сопровождалась мечтами о завязавшейся переписке, внезапно вспыхнувшей взаимности, тюремной романтике с кульминацией в виде появления Блэка, замаскированного, но совершенно узнаваемого, на сбежавшем тогда гиппогрифе. К счастью, ванильные грёзы четырнадцатилетнего подростка ей не помешали осуществить задуманное без навлечения на себя самого большого позора в своей жизни. Все этапы анимагии она в итоге постигала самостоятельно. А теперь маленькая и пушистая белка-летяга сидела на плече у старосты Гриффиндора и Лучшей Ученицы, Лили Эванс.

*

Изначально Финн не собиралась так заморачиваться. Она спокойно проникла в замок в образе белки, спокойно и незаметно для всех присутствующих в замке добралась до Комнаты-по-требованию, удостоверившись, что никого в коридорах нет, превратилась в саму себя и проникла в «Место, где всё спрятано» точно так же, как это делал Поттер. Её тогда, правда, оставили стоять на стрёме, и это закончилось оглушающим от Малфоя. И истерикой Уизела, с высказанными претензиями по поводу того, что она совершенно бесполезна. И с невысказанными, но отчётливо читаемыми подозрениями в том, что они с Малфоем вообще сговорились и что она его туда и привела. В любом случае, теперь куда идти и что делать, Фрейзер знала. Однако спустя сутки блуждания по лабиринтам забытых, сломанных и заброшенных вещей, тонны вдыхаемой пыли и почти свалившейся ей на голову горы каких-то древних, как сам замок, книг Финн пришло в голову, что у Поттера всё-таки был свой способ обнаружения этих штук. Потому что ему понадобилось совсем немного времени, а её, кажется, сам замок начал водить кругами. Во всяком случае мимо перекошенного платяного шкафа с висящей на отваливающейся дверце тёмно-зелёной мантией, которую она, кстати, прибрала к рукам после недолгих раздумий, Фрейзер проходила раза три как минимум. Быстро забрать самый доступный и хреново спрятанный осколок не получилось. Финн это несколько разочаровало и заставило снова задуматься, а так ли оно ей надо. Без студентов замок напоминал заброшенную декорацию к фильму про Дракулу. Мрачные тени Финн откровенно пугали и заставляли вздрагивать, хотя после шести лет в одном пространстве с Кровавым Бароном её мало чем можно было пронять. Нервозность прогрессировала и от того, что её в полностью опустевшем на лето замке было гораздо легче заметить. Один раз Финн почти попалась на глаза стремительно промчавшейся с ворохом летящих за ней пергаментов МакГонагалл — заметно помолодевшей, и выглядящей даже моложе матери Фрейзер. К счастью, МакГонагалл шуршание за доспехом рыцаря приняла за очередную крысу. — Совсем миссис Норрис обленилась, — удручённо пробормотала тогда себе под нос декан Гриффиндора и не стала разбираться дальше, умчавшись по своим деканским и заместительским делам. В общем, Финн считала, что ей повезло. И решила, что будет спокойней, когда студенты вернутся в замок. А чтобы легализоваться в своём праве в замке присутствовать одновременно со студентами, решила воспользоваться уже проверенной схемой одного своего печально известного коллеги-анимага и приехать в школу в качестве зверушки одного из учеников. Гриффиндорцы её бы точно осудили. Эта мысль заставляла Финн довольно ухмыляться от пришедшей в голову идеи. Диагон-аллея семидесятых отличалась от той удручающей картины, какую она из себя представляла спустя двадцать лет во время господства Лорда. Хотя военные настроения всё равно витали в воздухе и страх людей отчётливо ощущался. Это проявлялось в том, как идущие по своим делам маги внезапно останавливались и опасливо озирались по сторонам; как они постоянно держались за палочки, спрятанные в карманах мантий; с каким нежеланием они заходили в места, откуда нельзя было аппартировать, случись что. Финн это не нравилось, но это всё равно было лучше, чем та пост-апокалиптическая реальность из книжки-антиутопии, к которой за последний год привыкла она. То, что она к этому привыкла и радовалась даже такой иллюзии безопасности, в которой пребывала теперь, вводило Фрейзер в состояние лёгкой удручённости. Смотреть на присутствие красок и жизни на главной магической улице Лондона было здорово и умиротворяюще. Хотя отсутствие некоторых магазинов и присутствие тех, которых она не помнила, её несколько смущало. Магазин «Вредилок Уизли» лично ей очень нравился. Финн, когда она появилась там впервые, сначала хотели сделать наценку из-за того, что она была слизеринкой; зато потом один из братьев Уизела вспомнил про историю с Амбридж, клубком ниток и котятами, и ей сделали пожизненную однопроцентную скидку под громкие вопли Уизела о том, что какого Мордреда и вообще, они же братья… Это было очень мило. И в какой-то момент продукция оттуда спасла ей жизнь. Сейчас перуанский порошок очень пригодился бы… Финн планировала просто выбрать первую попавшуюся хаффлпаффку, поскольку они обычно были добры, достаточно наивны, чтобы не подозревать животных в скрытых умыслах, и жили близко к кухне, но в итоге она обнаружила себя, следящей за — предположительно — будущей матерью Поттера. Они совершенно случайно столкнулись во «Флориш и Блоттс», где Финн, прищурив глаза, выискивала более-менее адекватных студентов, к которым потом в образе белки сможет подобраться. — …меня успокаивать! Я просто не верю! Как его могли сделать Лучшим Учеником?! — рыжая девушка появилась между стеллажами с продвинутой Трансфигурацией. Финн, привлечённая крайне экспрессивной жестикуляцией и яркой внешностью, присмотрелась. — Я понимаю, что он хорошо учится и что у него лучшие оценки на курсе, хотя я совершенно не понимаю, как он это делает, но всё равно! Это же Поттер! А должность Лучшего Ученика подразумевает не только успеваемость, но и наличие хотя бы минимального представления об ответственности!.. Идущая рядом коротко-стриженная брюнетка над этой возмущённой тирадой только посмеивалась. — Лили, ты говоришь про Поттера без перерыва уже десять минут с того момента, как мы столкнулись с ним на другом конце улицы. Не хочу нарваться на какое-нибудь мерзкое проклятье, учитывая, что ты единственная из нас двоих уже совершеннолетняя, но ты уверена, что он ни капли тебя не волнует?.. Фрейзер заинтересованно прислушалась, впиваясь в парочку внимательным взглядом. Она не была уверена, какими конкретно были отношения родителей Поттера, но как-то он обмолвился, что они, судя по всему, весьма напоминали отношения Уизела и Грейнжер. Финн тогда вскинула брови и уточнила, значит ли это, что они не подходили друг другу на чисто физическом уровне?.. После этого её окатили водой, а потом заботливо высушили. Эти благородные гриффиндорцы… Пока она никакой великой любви не видела. Поттер бы расстроился, вероятно. — Он волнует меня, как Хагрида — нашествие плотоядной саранчи на его тыквенные грядки, — припечатала мама Поттера. — Бессмысленное и губительное. Фрейзер зажевала часть щеки, чтобы сдержать улыбку после этого ответа. Надо было перестать пялиться, но у Финн не было возможности, учитывая, что она, кажется, видела мать своего… Поттера. Очевидно, её внимание не осталось незамеченным. Темноволосая девушка, вызывающая смутные ассоциации с кем-то, кого Финн точно знала, но не очень близко, чуть склонила голову к плечу, впиваясь в неё подозрительным долгим взглядом. Финн ничего не оставалось, кроме как вопрошающе вскинуть бровь в стиле собственного недавно почившего, а теперь — ещё учащегося в школе декана. Эта мысль внезапно прострелила голову. Господи, какой кошмар. Она увидит Снейпа во время его учёбы в Хогвартсе. Если бы ей удалось вернуться в своё время со сделанными колдографиями, она бы озолотилась. Если Снейп опять подастся в учителя Зельеварения, то надо будет убедиться, что у местной Финн будет компромат на него с его детско-подростковыми фотками. Тогда даже если проблема расизма чистокровных засранцев никак не решится, здешняя Финн всё равно появится в Хогвартсе как королева и будет вершить судьбы. Или, по крайней мере, сможет загнать фотки тем же близнецам Уизли — они её после этого канонизируют. Кажется ещё немного, и у Финн на лице выступит крайне злодейская ухмылка. И вполне возможно, она по-злодейски засмеётся. — Прости, мы знакомы? — подружка матери Поттера прервала коварный ход мыслей Фрейзер, очевидно сообразив, что переиграть её в гляделки не выйдет. — Уверена, что нет, — но возможно Финн знала детей этой девушки. — Какие-то проблемы? — Эм… Нет, — смутилась мать Поттера. Видимо то, что Фрейзер не спешила каяться из-за очевидно подслушанного (ага, учитывая, что они обсуждали отца Поттера так громко, что будет странно, если он сам это не услышал, то термин «подслушанный» сюда никак не подходил) разговора, заставила чувствовать себя неловко саму девушку. — Ты из Хогвартса? Не думаю, что раньше видела тебя… — Потому что ты меня раньше не видела, — отрезала Финн, задумываясь. — Внезапный вопрос: как ты относишься к белкам? — К каким белкам? — мать Поттера опешила. Финн иронично хмыкнула. Её ситуация начинала веселить всё больше. Эта девушка реагировала совершенно так же, как Поттер, когда случайно врезавшаяся в него во время похода за покупками перед первым курсом Финн спросила, что он думает по поводу совиного помёта. Фрейзер тогда решала, нужна ли ей личная сова в услужение или уборка за ней была слишком серьёзным минусом для заведения живности. Особенно ценно было то, что тогда она на него наткнулась в этом же самом магазине, что и сейчас, хоть и около кассы. — А что, если я назову тебе конкретный вид белок, твой ответ изменится? — съязвила Фрейзер, вырываясь из потока воспоминаний. Мать Поттера нахмурилась совершенно также, как и Поттер, когда Финн бесила его своим неумением отвечать без сарказма. Даже морщинка на лбу образовывала такую же борозду. Ауч. Кто пнул её под рёбра?.. Mierda, настроение резко испортилось. Возможно ещё немного, и Финн прослезится. Плакать она, конечно, не будет, но слезу пустит. — Нормально я отношусь к белкам, — раздражённо высказалась девушка, поджимая губы. Видимо подумала, что над ней издеваются. Хотя когда Финн действительно начинала над кем-то издеваться, сомнений обычно ни у кого не возникало. — Элис, идём. И они с невозмутимым видом удалились дальше, в этот раз то ли накинув на себя заглушающее их речь заклинание, то ли просто понизив голос. Финн пожала плечами, сбрасывая неуместные, ненужные и несвоевременные эмоции. Ну нормально, значит нормально. К белкам относилась Эванс прекрасно (Фрейзер узнала её фамилию после того, как парень почти полностью идентичный её Поттеру, только с квадратными очками, более высоким ростом и более широкими плечами, окликнул девушку через весь переулок и предложил сходить с ним к Фортескью; Эванс отказалась). Из-за угла Финн с помощью магии аккуратно стащила с руки девушки болтающийся на тонком запястье металлический обруч браслета. Тот с тихим звоном упал на брусчатку. Уже в виде белки Фрейзер его подхватила и, догнав ничего не заметившую девушку, в зубах вернула ей пропажу. Реакция на собственное беличье обличие была очень похожа у всех встречаемых Финн на жизненном пути девушек. Даже у Грейнжер. И у сестры Уизела. И у француженки-вейлы. И у Лавгуд. Умиление и моментально возникающее желание потискать — ровно до того момента, пока люди не узнавали, кто скрывался за пушистой шкуркой и огромными глазами-бусинками (хотя Лавгуд было плевать; этим она Фрейзер и была терпима). Конечно, Финн не очень нравилось, что у неё на холке от поглаживаний скоро явно собиралась образоваться проплешина, но зато она могла наблюдать за матерью Поттера из первого ряда. Не то чтобы это было важно; но возможность видеть знакомые черты вселяла почти спокойствие и немного усмиряла разыгравшуюся с момента перемещения тревожность и ощущение собственной оторванности от мира и общей чужеродности. Побочным эффектом было то, что периодически Фрейзер чувствовала болезненные уколы сожаления, но это просто надо было игнорировать. С момента перемещения Финн ещё не успела достаточно обесцветить собственные воспоминания о Поттере и обо всём, что с ним связано. — Лили, ты уверена, что хочешь её оставить? — неизвестная подруга Эванс, тем временем, по поводу нового питомца Эванс была настроена скептически, выбиваясь из общего потока любящих маленьких пушистых животных девушек. — Меня немного смущает, что ты нашла её спустя полчаса после того, как мы встретили ту странную девушку в книжном. Это совпадение выглядит… Не знаю, подозрительно. Девушки сидели у Фортескью, и Эванс кормила Финн мороженным со вкусом фисташек и с ореховой посыпкой — матерью Поттера была святая женщина. Фрейзер, естественно, не отказывалась. С деньгами у неё была напряжёнка, а мороженное было вкусным. Пока она обходилась чьей-то найденной заначкой из «Комнаты, где всё спрятано», но не сказать, чтобы там было много. Студенты определённо не были самой состоятельной прослойкой населения Магической Британии и их сбережения едва ли могли спасти от финансового кризиса. — Возможно, это была провидица. Помнишь старосту Рейвенкло? Она тоже постоянно бросается странными фразами, которые обретают смысл только спустя время. Вроде того случая, на четвёртом курсе: «Тебе строит внимательней смотреть, куда уходит д-ы-ы-ы-ым,» — Эванс изобразила затянутый дымкой таинственности голос, чуть подкатив в пародии на транс ярко-зелёные (как у Поттера) глаза. — Она же была права в итоге — если бы мы прислушались, то МакГонагалл не спалила бы нас за курением в туалете Плаксы Миртл. Интересно, а Поттер был в курсе столь волнующих подробностей из жизни собственной матери? Наверняка ему бы было любопытно об этом послушать. Возможно то, что его мама нарушала школьные правила в том же самом туалете, в котором он занимался тем же самым (с небольшой разницей в степени нарушения) на втором курсе, его бы повеселило. Фрейзер даже спустя столько лет была в восторге от той истории с оборотным зельем. В отличие от Малфоя, для оставшейся в замке на Рождество из-за подхватившего воспаление лёгких отца Финн афера гриффиндорцев не осталась тайной. Удирающие Поттер с Уизелом врезались в неё как раз в момент, когда сквозь лоснящиеся от сала и жира лица Крэбба и Гойла прорезались худые поттероские скулы и рыжие уизливские веснушки. В замен того, чтобы сохранить произошедшее в тайне, Фрейзер тогда потребовала всё оставшееся зелье, что ей с невероятной лёгкостью отдали, приведя в их «тайную лабораторию» в тот же вечер. Ох, а как она тогда хохотала с вида Грейнжер… Финн икала до самого отбоя, снова и снова срываясь в истерическое хихиканье, чем вызывала недоумённые взгляды однокурсников. И спустя года припоминать гриффиндорке это фиаско всё равно было весело. Ну вот, а теперь ей самой снова стало грустно. Надо было заняться вытаскиванием этих воспоминаний как можно скорее. — Всё равно, это странно. Она выглядела нашей ровесницей, если не младше, а в школе я её не видела… — пожала плечами подруга Эванс, а потом как-то знакомо закусила губу в явном смущении, видимо кого-то заметив. — Смотри, Фрэнк идёт… К их столику подошёл невысокий коренастый парень, наверно, чуть старше двух девушек. Финн пригляделась, выглядывая из-за пиалы с мороженым Эванс. Весь его немного обтекаемый и мягкий вид кого-то очень сильно Фрейзер напоминал. Потом парень очень знакомо улыбнулся, и то неё дошло: Лонгботтом. Видимо, отец того неловкого и неуклюжего гриффиндорца. Её мысль получила подтверждение сразу после того, как приглашённый присоединиться Фрэнк попытался придвинуть себе стул, и, в неудачной попытке сесть, промахнулся мимо. Он начал падать и попытался ухватиться за что-то, чтобы вернуть себе равновесие, схватился за скатерть на столике, стащил скатерть вниз и с грохотом перевернул всё на пол, приковывая к ним внимание всего кафе и вызывая небольшой хаос за их столиком. Эванс и её подруга подскочили, принимаясь суетиться и приводить окружающую местность в порядок. Финн, во время этого циркового представления ловко спикировавшая со стола на свободный стул с сумками Эванс и её подруги прежде, чем её задело волной гриффиндорской неудачливости, сморщила нос. Она была уверена, что Лонгботтом из её времени — это уникальный образец и что такого больше не найти. Однако фамильные черты проступали слишком явно: у мальчика просто не было шансов против генетики. Однако расклад получался интересный. Финн ехала в Хогвартс в компании будущих родителей её однокурсников. С одной стороны, это было даже забавно; с другой — на её месте должен был быть тот же самый Поттер. Это же его миссия — спасение мира. И вряд ли бы он отказался от возможности лично познакомиться с собственными родителями. А выходило, что с ними, пусть и в одностороннем порядке, знакомилась Фрейзер. Иногда она думала, что окружающие зря обижались на неё за её неуместную, пропитанную чёрным юмором ироничность: у жизни манера подтрунивать над людьми явно была гораздо более жестокой.