Молчанка для болтливого короля

      Король Равки жил как на иголках. Такое было всегда, что правда — то правда. Всегда Равка была противоречивой страной, вокруг которой потирали свои руки враги, только подгадывая момент, когда можно напасть. Всегда было противостояние с Фьердой из-за противоречий веры и моральности использования сил гришей, но этот конфликт удалось прекратить в пользу Равки — всего-то надо было найти подходящего принца и принцессу для него. Также на мировой арене всегда была Керчия, которая давала кредиты нестабильной стране, требуя взамен огромные проценты, которая вела собственные политические игры, заключая союзы с врагами Николая. Так еще и Шуханская империя поджимала с боку, нагнетая своими экспериментами и грозными воинами. В общем, жизнь в Равке всегда была неспокойной.       Но только в последнее время он жил с четким ощущением, что что-то упускает. Причем Николай даже знал, что именно он упускает, но никак не мог перестать это упускать. Он упускал момент, правильный и нужный, когда можно было бы сделать предложение Марии. Это стало его идеей-фикс, которая преследовала его, но в то же время совершенно не получалось ее реализовать. Каждый раз был не тем, что-то мешало ему сказать заветные слова, что-то постоянно было не так.       Он просыпался утром, обнимая любимую девушку, начинал было улыбаться, но вспоминал, что должен аккуратно достать кольцо из тумбочки и романтично встать на одно колено, а после хмурился, понимая, что надо бы одеться, подождать, пока девушка проснется окончательно, может быть стоит сбегать за цветами? Или же утром никто не делает предложение, потому что это не слишком-то романтичное время? А когда Мария поворачивалась к нему, сладко целуя в губы, у него разглаживались все задумчивые и хмурые морщинки, а руки уже тянулись к телу девушки, и он забывал обо всем на свете.       Днем он прихорашивался перед зеркалом, проверял по сотне раз коробочку с кольцом в кармане, поправлял парадный мундир, строил рожицы, разминая мимику, а после недовольно вздыхал, прекрасно ощущая, что что-то не так. Выходя из покоев, он искал глазами Марию, желая ее позвать на прогулку к озеру, или в сад, но не находил ее ни в столовой, ни в библиотеке, ни в тронном зале. Девушка оказывалась на каком-нибудь заседании с министрами, где горячо спорила со всеми или холодно отдавала советы, больше похожие на приказы, или же она была в его кабинете, посапывала на отчетах. И Николай каждый раз терялся, не представляя, как подступиться к ней, как сделать предложение.       Под вечер он готовил романтический ужин, зажигал свечи, приносил свежие цветы из оранжереи для нее, был полностью подготовлен, приготовил речь и не убирал с лица улыбку. Но слова никак не выходили из него. Вот вроде бы идеальный момент — просто скажи заветные слова, но он молчал. Что-то сжимало его сердце, не давало сделать этот шаг. Мария же делала вид, что ничего не подозревает, она радовалась каждому такому свиданию, мило кокетничала, старалась занять неловкие паузы какими-то разговорами, и он смотрел на ее попытки, и не понимал, что с ним не так?       Глупо было предполагать, что все из-за его страха отказа — Мария бы не отказала. Она, казалось, уже стала его женой, королевой для подданных, опасным игроком на политической арене для врагов, она стала правительницей Равки, даже не являясь до конца его женой. Просто все вокруг воспринимали ее именно так, и он порой забываясь, чувствовал это всем сердцем, а потом вспоминал, корил себя за промедление и вставал в ступор каждый раз. Про Марию Ивановну говорили восхищенно и с опаской, она вызывала гнев у дворян и старых помещиков, но любовь и уважение у простых крестьян и рабочих, больше конечно же ее любили предприниматели, которые хвалили ее придумки. Гриши воспринимали ее равной себе, просили совета, да и она не брезговала обратиться к ним за помощью. Николай видел, как она консультируется о чем-то с Зоей, просит посоветовать какое-то платье у Жени, переговаривается с близнецами, обсуждая свою безопасность.       Почти каждый считал своим долгом напомнить королю, что пора бы делать предложение, пора бы перестать позорить девушку, указывая на ее шаткое положение при дворе, пора уже узаконить эти отношения и готовиться к появлению наследника. И король готов был утробно рычать на каждого такого гениального советника. Если они такие умные, то пошли бы и сами перевели Марии его несвязное мычание, чтобы она сама достала из его онемевших пальцев кольцо и надела себе на палец, потом бы она сама надела себе на голову корону и все было бы нормально. Для всех, но только не для него.       Чем дольше это затягивалось, тем сложнее ему становилось. И Мария это замечала, она пыталась помочь, старалась его отвлекать от грустных дум о собственном бездействии и слабости. Она нежно целовала его, обнимала и просила рассказать в чем дело. А он хмурился и молчал. Чем дольше он находился с ней рядом, тем сильнее злился на себя и окружающих, тем сильнее понимал свою мелочность, тем сильнее нуждался в ее понимании, но она не понимала. Тянулась к нему, пыталась узнать, но он отворачивался.       Девушка еще попыталась, поспрашивала гришей, попыталась выпытать правду у Толи или Тамары, но и верные телохранители и друзья ничего не знали. Король просто был мрачным, так не подходяще весенним теплым денькам, цветущим цветам, распускающимся почкам на деревьях. Николай понимал, что своим поведением еще выше выстраивает стену между ними, взявшуюся просто из ниоткуда. За это он еще больше себя винил. Что с ним не так? На душе скреблись кошки, и это был даже не демон, желающий вырваться наружу — это было что-то выше низменных желаний демона, выше вековой мощи и тьмы, это было его сердце, которое желало любить, но глупые слова никак не могли вырваться из него.       Он уже перестал создавать моменты, перестал пытаться — все летело в тартарары, и он не понимал, как все исправить. Кольцо в кармане горело, оно давило на него, утягивая вниз, куда-то под землю, где темно и сыро, как в его душе. И Мария чувствовала это остро. Первые недели она старалась быть рядом, не понимая, что все это он ощущает из-за простой невозможности выразить правильно свои чувства к ней. Но после она это поняла, поняла и ушла.       Они перестали видится, вели переписку по реформам, иногда сталкивались на общих собраниях дворян. Она отдалилась от него. В душе больше не скреблись — сердце теперь разрывалось на куски от понимания всего своего положения и состояния. Но он продолжал работать, улыбаться придворным, даже снова попытался с ней наладить общение, но теперь он не понимал ее, взгляд ее был нечитаемым, голубые глаза казались отстраненными. Николай и не знал, что его счастье окажется таким хрупким.       Мария продолжала играть роль консультанта, зарывалась в работу, уезжала на несколько дней в Полвость, чтобы вести дела предприятия, принимала послов из Кеттердама, имея с ними общий язык прибылей и убытков, она выполняла свою часть сделки, ставя его страну на рельсы индустриального государства, и он пытался ей соответствовать. Но не успевал. Снова стал пропадать в Лазлайоне, занимаясь новыми изобретениями, а не текущими проблемами. Зоя его ругала, Леони неодобрительно качала головой, Адрик хмуро замечал, что король должен бы проводить время со своей королевой, Толя уверял, что любая ссора забудется, если прочесть пару романтических стихов.       Да только они ведь не ссорились, просто отдалились друг от друга, просто перестали посещать кровати друг друга, обниматься у камина, дарить друг другу поцелуи, гулять и общаться. Они не ссорились, просто Николай оказался идиотом, который посмел обидеть своим поведением хрупкую Марию, которая сразу же ощетинилась, выставив дистанцию между ними. Просто он оказался слабаком, который не смог сделать предложение любимой девушке, а теперь уже и не был уверен, что она любит его в ответ.

***

      Была середина апреля. Николай проснулся с четким ощущением, что он все просрал. Вторая половина постели была пуста, в покоях было холодно, потому что без нее топить камин было просто ужасно больно, еще и во рту кошки нагадили из-за небольшого похмелья, потому что теперь, чтобы уснуть, ему необходимо было выпить хотя бы полбутылки бренди, иначе он испытывал муки совести и жуткие боли в сердце.       Привычно он принял водные процедуры, приводя себя в порядок. Все знали, что с королем твориться что-то неладное, но все делали вид, что ему удается все держать под контролем. Хотя под контролем давно уже ничего не было, он слишком глубоко погряз в этом дерьме, а тех, кто подавал ему руку, не брезгуя положением короля, он сам отталкивал от себя, уверяя, что справиться сам, только вот он уже тонул, уже захлебывался, и казалось, даже смирился с этим.       Прошел в столовую, замечая пустующее место для Марии. Они иногда здесь встречались, перекидываясь новостями, но в последнее время она приходила после него, либо же намного раньше него, может быть она окончательно перестала надеется на чтобы-то ни было, а может быть она была так занята, загружена работой, в которой он ей не помогал, что не могла даже нормально поспать и поесть. Это тоже съедало Николая, ведь они должны были вместе все это делать, но он пропустил раз, два, и больше не мог вернуться, потому что выглядело бы это просто удручающе.       Завтрак проходил в тишине — никого не было рядом: Мария уже видимо поела или уехала домой, гриши давно уже с ним не принимают пищу, потому что считали, что ему необходимо проводить время наедине со своей девушкой, семьи у него уже давно не было. Он стучал ложкой по тарелке, выгребая кашу, слуги бренчали тарелками, будто у него тут за столом сидят по меньшей мере сотня человек, а не он один. Было тихо, но только не в его голове. Осознание всего било колоколом, и это было не похмелье, это была боль, и еда от этого не лезла в горло.       Вдруг дверь распахнулась и в проеме показалась Женя в своем превосходном красном кафтане, прекрасно уложенные рыжие волосы блестели в лучиках весеннего солнца. Николай улыбнулся ей по привычке, поднимая зачем-то кружку с чаем, как будто говоря тост в ее честь. Сафина нахмурилась, закрывая за собой дверь и строго смотря на слуг, которые сразу же поспешили покинуть общество короля и портнихи.       Женя прошла к свободному стулу, коих было около десяти, все-таки стол в королевской столовой был длинный, предназначенный для званых ужинов с послами, семейных посиделок с детьми, сестрами и братьями. А он был тут один. Отогнав эти мысли, король снова взглянул на давнюю подругу. — Николай, что происходит? — серьезно спросила она. — Я ем, — тупо ответил он, прекрасно понимая, что она имело совершенно другое, но гложущее чувство вины не давало признать свои ошибки вслух и попросить помощи. — Да, ешь, — поджала портниха губы, обиженно, она оглядела пустой стол. — Ешь здесь в одиночестве. — Ну почему же? Сейчас здесь есть еще и ты. — Но нет той, которая должна быть, — сложила красивые ручки на свои колени девушка, разгладив складки красной юбки кафтана. — Что происходит, Николай, между тобой и Марией? — Она занята, и я решил ее не отвлекать… — Она уехала в Полвость полчаса назад, потому что оттуда пришло срочное сообщение о каком-то происшествии, и ничего никому не объяснив, она вскочила на коня и помчалась в путь… — Как? — встрепенулся король. — Что случилось? Она совсем одна?       Николай даже вскочил на ноги, но подскочившая следом Женя грубо его остановила и насильно усадила назад. — С ней поехала Тамара, все-таки при всех сложившихся обстоятельствах путешествовать Марии одной совсем не безопасно… — Каких обстоятельствах? — выдохнул он непонимающе. — Ясно, — сложила в тонкую линию она губы. — Когда вы в последний раз с ней разговаривали? — Какие обстоятельства, Женя? — Нет, Николай, у тебя была возможность все узнать вовремя, а теперь, чтобы не сделать еще хуже — ты расскажешь мне правду, — как-то по-своему зло говорила портниха, при этом тыкая острым пальчиком его в грудь. — Повторяю свой вопрос еще раз: когда вы с ней последний раз говорили? — он замялся, не зная, что и ответить, сердце продолжало сжиматься, а к горлу подходил неприятный ком. — Я ведь могу и применить свои силы, Николай… — Я не помню, — признался он. — Я все потерял, Женя…       Произнеся эти слова вслух, он понял, как ужасно выглядит со стороны. — Что… — Я хотел все исправить, точнее я… — Николай перебил ее, понимая, что выговориться будет полезно. — Я… — он достал коробочку с кольцом из кармана, которую все эти три месяца таскал с собой, сначала для любого удачного момента, потом, как напоминание. — Я хотел сделать предложение, подбирал момент, устраивал свидания, готовился, учил слова, но все постоянно шло не так… Женя, я слабак, который не смог сделать предложение девушке, которую люблю… И из-за этого мне так было плохо, я просто считал себя недостойным ее, понимаешь? — он не ждал, что она кивнет, вообще не ждал чего-либо от нее, просто говорил. — Я убивался, не понимая, что со мной не так, не понимая, как правильно поступить. А ведь она была рядом, все это время поддерживала меня, переживала, а я… Женя, скажи мне, что произошло у нее, что за обстоятельства? Что мне делать, Женя, скажи…       Портниха тяжело вздохнула, постукивая пальчиками по столу. — Ты — идиот, Николай, — вынесла она вердикт. — Я знаю, это я знаю, — горько усмехнулся он. — Всю жизнь строил из себя храбреца, бросался в самую гущу событий, пережил Дарклинга, демона, Каньон, тьму, а это не смог… Ты даже не представляешь, как я себя чувствую… — Не представляю, — кивнула она. — Но зато прекрасно понимаю, что чувствует Мария. Как ей плохо от того, что ты от нее отвернулся, как она страдает, выполняя обещанную работу, как плачет по ночам. Я знаю, Николай. Знаю, потому что все это время старалась за ней присматривать. Мы все старались — Зоя, я, Толя и Тамара, даже Адрик ворчливо, но присматривал за ней. — И я благо… — Заткнись, Николай. — осадила его жестко Женя, в ее глазах мелькнул гнев, который он видел лишь однажды — так когда-то Сокрушенная заявила, что она Сокрушение. — Пока ты тут страдал непонятно по каким причинам, отталкивая тех, кто тебя любит, а Мария тебя любит, любит тебя, идиота, даже сейчас, потому что переживает за тебя, потому что просит нас следить за тобой и твоим здоровьем, потому что ее помощь ты отталкиваешь… Пока ты делал больно себе и всем вокруг, она жила дальше, взваливая на свои плечи невыносимый груз только, чтобы на миг забыть о сердечных болях… — Я хотел сделать ей предложение, Женя! Я хотел и хочу, но не смог, не подобрал слов, не… — Зачем тебе слова, идиот? — стукнула она кулачком по столу, повышая голос. — Зачем тебе слова, если ты хочешь жениться на девушке, для которой слова ничего не значат?       Николай замер, ошеломленный. — Ты не думал, что для нее важны действия? Что она и не ждала от тебя каких-то слов признания или предложения, она ждала простой любви… — Ты… Откуда… — Она сама призналась, когда в очередной раз засыпала у нас в Малом дворце, когда сжавшись в комочек, плакала на диване в гостиной Зои. И ты должен быть ей благодарен, а не нам, потому что именно она удерживала Зою от штурма твоей спальни и взбодрения тебя электрическим разрядом!       Он опустил глаза, потому что не мог смотреть на Женю, не мог видеть в них осуждение и боль. — А знаешь, что еще свалилось на нее? Ну, давай же, Николай, у тебя же всегда было на одно слово ответных десять! — подначивала его портниха. — Говори, Женя, говори… — Ей начали присылать угрозы, снова начал кто-то вредить ее предприятию. Мы уже проверили тех горе-бандитов, но они наоборот оказывали активную помощь, сообщали какие-то сведения, делились наблюдениями, вызывались лично наказать тех, кто посмеет вредить так боготворимой ими Марии Ивановне… — Женя… — он поднял на нее карие глаза, пропитанные слезами и болью. — Я должен ей помочь, должен быть рядом… Но примет ли она мою помощь после всего этого? — Тьфу на вас, — вскочила Сафина на ноги. — Два идиота! Я без понятия, Николай. Твоя королева будет даже поупрямее тебя, так что я не знаю… — Женя… — снова позвал король ее. — Она правда все еще меня любит? — Ты идиот? — выгнула она бровь. — Ах да, точно, идиот! Как я могла забыть?! — Женя… — Любит она тебя, любит. Так любит, что считает, что она тебе мешает, что ты из-за нее стал таким закрытым, что это не из-за того, что ты тут занимаешься какой-то ерундой и страдаешь по мелочам, а потому что она тебя напрягает, или ты устал от нее, — Сафина глубоко вздохнула, успокаиваясь. — Не знала, что ты такой ранимый… — Может быть раньше мне все время везло? — хмыкнул он. — Раньше мне приходилось вечно быть другим, кого-то строить из себя. А с ней я стал собой, мог быть настоящим. И это почему-то мешало мне двигаться дальше, а ведь все вокруг… — Да какое дело королю Равки до мнений всех вокруг?! Ты должен поступать так, как чувствуешь… — Но я хочу сделать ей предложение, хочу назвать своей женой, но что-то во мне… Женя, может быть со мной что-то не так? — Перестань! — отмахнулась она. — С тобой не так только то, что ты держишь все в себе… Хотя твоя Мария тоже крепкий орешек — пришлось ее споить, чтобы она хоть что-то объяснила, а то ходила бледнее смерти… Эх, что же вы с собой делаете? — Я должен быть в Полвости, — настаивал он, понимая, что после обличительного разговора, на котором настояла подруга, можно и по коням, и в путь. — Я сказала Тамаре, чтобы она отправила гонца, если случилось что-то серьезное… — То есть ты предлагаешь мне сидеть тут еще около шести часов и изводиться на пустом месте? — хмурился король. — А до этого ты что делал? — Ел, — угрюмо заметил он, решивший, что должен любой ценой попасть в Полвость. — К королю Равки возвращается сарказм? — Тебе стоит перестать общаться с Зоей, — погрозил он пальцем. — Она плохо на тебя влияет. — Расскажу это Зое, и она точно тебе устроит шоковую терапию. — Кажется, вы угрожаете королю, не боитесь последствий? — Толя тоже на нашей стороне, — пожала она плечами, слегка улыбаясь, а после вздохнула. — Собирайся, герой-любовник. Тут никто не собирается изводиться на пустом месте в переживаниях, мы все поедем в Полвость. И устроим тебе такой разбор полетов, если ты еще раз… — Я понял, Женя. — кивнул Николай. — Вы сговорились против королевской власти… Но если я все-таки буду тупить, то разрешаю немного меня взбодрить молнией. Никогда не пробовал разряд — интересно, как это… — Идиот, — вздохнула Сафина, проходя вместе с королем из столовой. — Бедная Мария, мне ее уже жаль, — качала она головой, но улыбалась. — Пожалела бы лучше меня. Чувствую мне предстоит не один серьезный разговор сегодня… — Правильно чувствуешь, — вышла из соседнего коридора Зоя. — А вот и мой личный дифиблюлятор, — теперь он уже понимал, что необходимо возвращаться в привычное русло, а главное возвращать ту, которая ему так необходима.