Damnosa quid non imminuit dies?¹

      Часы показывают 8 часов утра. Почти все ещё спят, даже не думая о последствиях их весёлого вечера. Почти все, за исключением Гамильтона. Он всегда был исключением из правил. Томас с ужасом отмечал, что некоторые привычки финансиста умилительны. Например, когда тот понимал, что идёт не в том направлении, поднимал палец, указывал в нужную сторону, разворачивался и с гордым видом шёл по делам. И что шутки у него вполне смешные. И что с ним приятно разговаривать, не только спорить. Томас с ужасом отмечал, что финансист и сам умилителен. Впрочем, в доме не спали некоторые слуги. Разумеется, господин тоже не спал. Однако его цели были чуть важнее, чем хождение по Монтичелло. Александр наблюдал за Джефферсоном из окна. Тот спокойным и размеренным шагом вышел за пределы сада, и, пройдя немного, остановился у двух надгробных камней. Оставив цветы на одной из них и бутылку вина на другой, он выдохнул, оглядел могилы на наличие повреждений и быстро скрылся. Ему здесь не по себе.

***

— Не спишь? — виргинец поднялся по лестнице, останавливаясь по правую руку от Гамильтона. Они вдвоем стояли перед большим семейным портретом. — Как видишь. Твоя семья? — не поворачивая головы и стараясь не выдать интереса, кариб хмыкнул. — Это я, это – мой отец, это – матушка, если ты ещё не догадался. — Знаешь, тебе с кудрями лучше. — О, поверь, нет. Я отлично выглядел с прямыми волосами, потом они начали пушиться. Теперь.. теперь вот это. Но спасибо, сочту за комплимент. — Я видел, что ты ходил к могилам. Давно? — брюнет сжал руку в кулак, чтобы унять отвратительно-склизкое беспокойство. — Отца не стало, когда мне было 14, матери – мне практически исполнилось 34. К чему вопрос? — Извини. Такое, кажется, неприлично спрашивать. — Сам Александр Гамильтон передо мной извинился? — криво ухмыльнувшись, Томас смерил его ехидным взглядом. За это министр хорошо так ткнул его в ушиб. — Не заставляй меня снова в тебе разочаровываться, Джефферсон, ты можешь быть терпимым, пока не начинаешь вести себя, как идиот. — Так... — секретарь облизнулся, пытаясь сменить тему — Как тебе в Монтичелло? — Весьма красиво. Слышал, ты строил, можешь не выпендриваться. — Да, верно, моя работа. Когда отца не стало, принадлежащие ему земли разделили меж мной и Рэндольфом. Мерзкий тип, не будем о нём... — фыркнув, Джефферсон изгнал из сознания образ отцовского любимчика. — Как Элайза? — Всё хорошо. По крайней мере, мне так кажется... — Что-то не так? — Её беспокоит, что я много работаю, много спорю с тобой и мало сплю. — В чём-то она права. Ты действительно много работаешь. Думаю, ты был одной из причин, по которой Вашингтон назначил отпуск. — Признаёшь моё превосходство? — мурлыкнул финансист, уперев руку в бок. — Не дождешься. Не порть момент, Гамильтон. — Алекс. — Что? — Давай просто "Алекс". — Отлично. Тогда давай просто "Томас". Далее стояли молча. Томас поджёг свечи у личных портретов родителей, когда убедился, что кариб ушёл окончательно. Девять утра. Скоро все проснутся. Чтож, значит, пора идти досыпать.