Накануне мы проиграли

      Сначала Диму вырвал из сна будильник Антона. Он стоически продолжал лежать с закрытыми глазами, пока Антон прорвался сквозь гравитацию постели, осторожно, чтобы не будить, перелез через Димино тело, в какой-то момент потеряв равновесие и с размаху приземлившись ему куда-то на жопно-ножную область, потом тихонечко слез с кровати, запнулся о собственную ногу и врезался в стену, кряхтя и шёпотом спрашивая самого себя, зачем же он вчера так накидался.       Во второй раз Дима проснулся около девяти часов. Сквозь узкую щель между рамой и заслоном темноту спальни резал беспощадно-жёлтый луч солнца, заставляя недовольно морщиться.       В трейлере было пусто. На столе в кухне-прихожей – ждал завтрак.       Дима быстро умылся и заново вскипятил чайник. За чашкой дешёвого чая из местного магазинчика он заказал экспресс-доставку линз для очков. Раз Арс в костёле омаживает объективы, Дима к нему прибьётся с аналогичным занятием. Почему бы и нет? Эта работа интеллектуальных усилий не требует. Будут сидеть вдвоём у источника, слово за слово, завяжется разговор. Ну, как «завяжется»... Дима поспособствует.       Нагретый солнцем Массив ударил в нос опьяняющим, вульгарно-летним запахом раскалённого асфальта. Дима даже успел его забыть: в городе давно перешли на более современные покрытия.       Дима вдохнул полной грудью, вцепившись взглядом сразу во всё, что открывалось обзору, впуская в себя и бетонное марево, и запах реки, приносимый каким-то особенным, фамильярным ветром, который, словно пёс без привязи, бродил по Массиву там, где ему вздумается, и разнопёрое щебетание птиц, в условиях конкуренции за эфир почти срывавшееся на крик, и нагретый металл дяди Серёжиного трейлера, и потихоньку начинавшую созревать зелень полей, местами огороженных обрывками изгороди, и Рогадек, ласково поглядывавший с другого конца деревни. Всё, что Дима видел, слышал и чувствовал вокруг себя, – вот это всё и было домом, по которому он, как оказалось, ужасно скучал. Кто знает, может, не такие светлые чувства овладели бы им этим утром, если бы дядя Серёжа не подкинул вчера ночью секретное задание, но сейчас – рандом всемогущий, да какая служба в городах? Разве может быть на свете место лучше Массива?       Дима вслух усмехнулся мысли, что дядя Серёжа, если смотреть взглядом обывателя, занял его, как мелкого пацана, каким-то дурацким делом типа «стереги, пожалуйста, забор!» – а Дима, как тот самый мелкий пацан, сразу вовлёкся и расстраиваться перестал.       Но у военных всё по-другому. Действительно важные занятия чаще всего со стороны выглядят именно как что-то бессмысленное.       Спустя минут пятнадцать пешей ходьбы среди полей по асфальтированной дороге начинался отшиб деревни. На отшибе ютился облицованный пластиком одноэтажный дом. Пластик когда-то был зелёным. Дима на минуту остановился. В груди клубился своеобразный коктейль из грусти, ностальгии и облегчения.       Именно сюда он пришёл, когда ему было девять, горя искренним желанием обуздать свою магию. Ведь где-то же она была? Где-то же вертелась эта профурсетка – хотя тогда, наверное, Дима ещё и слова такого не знал. Тем не менее, силу свою он представлял этакой непокорной лошадкой, которая всё скакала где-то вокруг и никак не хотела подойти, и вот на неё-то и нужно было сначала накинуть узду, а потом вскочить и направить вперёд, в красивое закатное солнце.       Дима скользнул рассеянным взглядом по пустому дворику, где раньше всегда бегали дети, даже органики, по замершим и уже давно заржавевшим качелям переговоров, на которые раньше было не попасть, по опущенным до упора внешним заслонам окон. Он видел это место одновременно сейчас и тогда.       – Группа, – гордо поприветствовал Диму и ещё двух соседских детей Александр Борисович. – Приветствую вас в стенах единственного в своём роде Альма Матер технической магии: айти-клубе!       Дети перекинулись странными взглядами: единственным в своём роде айти-клуб был, разве что, в Массиве.       За окном растерянно каркнула ворона.       Дима поправил очки и прилежно посмотрел на учителя.       Носок ботинка царапнул асфальт мелким камешком со злобным безразличием. Это место определённо заслуживало быть заброшенным.       Дима нехотя опомнился и заставил себя пойти дальше. Мышцы лица начали расслабляться, только когда он миновал гараж по правой стороне дороги. Не важно, было и было: у всех в жизни бывают периоды, когда всё не очень. Перед глазами всё ещё мелькали, как назойливые мухи, программы, которыми пользовались задолго до Великого открытия: таблицы exel, пустые страницы word, квадратики цветов paint. Пытаясь избавиться от этих видений, Дима внимательнее всмотрелся во всё приближавшиеся виды сердца Массива.       Улица Прямая даже на момент зарождения деревни не оправдывала своё название, поскольку уже тогда была лучом с исходной точкой у подножия Рогадека. А уж когда Массив начали расширять, она и вовсе загнулась вправо (или влево, смотря, в какую сторону идти), чтобы вместить по своим бокам здание новой почты, домик охотников и прочее, и прочее. Захваченный воспоминаниями Дима опомнился только тогда, когда уже почти миновал перекрёсток с Песчаной, а впереди замаячила зелень, украшавшая деревянные косые решётки веранды «Бабы розы». Зелень, которую горячо любили все массивчане, потому что «ну красиво!» и обожал особой, тайной теплотой Дима. Потому что у него с этой зеленью и ещё одним человеком были дорогие сердцу секреты.       Оксана.       Диму одновременно окатила теплота и кольнуло чувство вины. Ноги запоздало свернули с Прямой налево и зашагали по Песчаной, в обход. Рука сама собой потянулась к затылку.       Тут, стоило признать, он поступил, как мудила. И видеть его, скорее всего, не хотят.       Горноскрёбы не были для Димы чем-то необычным после жизни в столице. Но Рогадек был исключением, ведь в детстве самой высокой точкой, с которой Диме удавалось посмотреть на собственную деревню, была крыша школы – уборщик периодически забывал её запереть. А сейчас лифт плавно поднимал его над плоско раскинувшимися домиками и полями, над Камышовкой и лесом, и в этом виде было нечто великолепное. Ощущение простора, воздуха, свободы и красоты. Вдалеке, ближе к станции виднелся окружённый подсолнухами трейлер дяди Серёжи. Разок Дима даже случайно зацепился взглядом за готические верхушки костёла, разумеется, сразу сжав губы в нитку и уставившись в кнопочную панель.       Панорамное окно Диминой спальни тоже выходило на Массив, а вот кухня смотрела обычным половинчатым окошком в горы. Дима спустил рюкзак на пол и с наслаждением закрыл глаза: квартира была идеальной.       Совсем небольшая: спальня, ванная комната и кухня. Светлая. Единственная на этаже (в конце концов, неравномерное образование жилых пространств в горной породе было, скорее, плюсом, чем минусом). И оснащённая по последнему слову техники. Димины пальцы лежали на приборной панели, и жилище с преданной жадностью считывало своего владельца, подстраиваясь под него и стремясь стать настолько удобным, насколько это возможно.       Вот он – настоящий симбиоз. Дима чувствовал, как незримыми нитями сплетаются алгоритмы, запоминая Димин пульс и подстраивая идеальную температуру воды и воздуха, создавая идеальную для Диминых лёгких влажность, устанавливая время, когда должен быть сварен утренний кофе и когда – разогрет ужин.       Удивительное дело: Дима, наконец-то, в полной мере чувствовал, что в Массиве он на своём месте. Раньше он что-то такое ощущал только в трейлере Матвиенко. Взгляд скользнул по сверкающей белой точке в подсолнуховом море и снова невольно устремился в сердце деревни, туда, где неизменно красовалась зеленью и деревом «Баба Роза». Дима вздохнул.       Телефон тихо мурлыкнул уведомлением: «Ваш заказ собран и будет доставлен в ближайшее время». Дима включил геолокацию и вышел из квартиры.       У подножия Рогадека было, как всегда, шумно. Это с ближайшего плато падал небольшой водопад с красивым названием Электра. Как Электра спустя метров двадцать превращалась в обычную Камышовку – было загадкой из разряда философских. Дима невесело взглянул на здание больницы: Антон ещё на смене. Сейчас, покинув своё идеальное жилище, он словно жёстко приземлился. Вспомнился отъезд из Массива, когда Дима, можно сказать, сжёг за собой мосты, и теперь практически никто его здесь не ждал – Антон вот только, ну и, можно сказать, дядя Серёжа.       Сильнее всего манила, разумеется, Прямая улица. Но путь туда Дима закрыл себе сам.       Он вздохнул.       – Поз! – со стороны жилого сектора раздался радостный крик, от которого на душе в момент потеплело.       Дима обернулся и, даже не всматриваясь выкрикнул в ответ:       – Кос!       И вот они уже смеялись и обнимались. Близкий друг. Второй по близости после Антона, а до того, как Матвиенко приехали в деревню, – был первым.       – Вернулся! – Ромка радовался, как ребёнок. – А я думал, ты навсегда.       – Да, я и сам так думал, – ответил Дима, ловя дежавю от вчерашнего точно такого же диалога с Антоном.       – Ну что ты, как ты? Рассказывай? Чего приехал? Ты где сейчас? – вопросы посыпались, как из мешка. – Пошли в «Бабу Розу», что ль, посидим, поговорим, а?       – Не, – тут же сбавил энтузиазм Дима. – В «Бабу Розу» пока не пойду, сам понимаешь.       Кос сочувственно скривил брови:       – Оксанка?       – Ну.       Кос цокнул:       – Блин, ну ты, конечно, кидалово. Ну, пошли, что ли сюда хотя бы?       Он обречённо махнул рукой в сторону стилизованного под рыцарскую таверну бара «Лэндлорд».       – Пойдём, – так же обречённо вздохнул Дима.       Бар «Лэндлорд» держал племянник администрации Костик. В жизни Костик и всеми нелюбимый, но неизменно радушно встречаемый Виктор Сильвесторович делали вид, что абсолютно никак друг с другом не связаны. Но от людей такие вещи не скроешь, особенно если эти люди живут в деревне, где из развлечений только два бара и сплетни. «Лэндлордом» место называлось в честь легендарного рыцаря, вытащившего меч из камня. Вообще, Дима пару раз пытался объяснить, что его звали Ланселот (а Арс так вообще уверял, что Артур), но Костик лучше знал и никого слушать не собирался. А потому часть деревни (откровенно меньшая её часть регулярно коротала вечера в баре с названием, которое переводилось как «Арендодатель»).       – Ну чего ты, как ты? Рассказывай, блин, путешественник! – дружески насел Кос, когда перед ними поставили по мутноватому бокалу пива.       Дима впервые за семь лет (и второй раз за всю жизнь) вдохнул кисловатый запах напитка и сделал глоток.       Как он скучал по этому вкусу.       Как он ждал этого момента.       …И это было совершенно не то.       Дурацкий запах, дурацкий вкус, грязная посуда. Нет, пиво не с Прямой улицы нужно было запретить на законодательном уровне.       А может, он просто слишком романтизировал старые воспоминания?       Диме семнадцать. Они с Оксаной сидят на крыльце «Бабы Розы». Веранда затенена декоративными решётками из скрещенных по диагонали деревянных реечек. На них с внешней и внутренней стороны навешаны горшки с щедрой живой зеленью. Где-то – декоративка, где-то – специи.       Перед баром останавливается дяди Серёжин пикап: тётя Ира просила съездить с ней в город за покупками.       – О, мам, это чё такое? – Оксана оживляется при виде кучи пакетов и коробок, которые тащат эти двое.       Тётя Ира через коробку как-то дотягивается взглядом до пакета, на который с таким интересом смотрит Оксана.       – Да занавески купила новые, – пыхтит она так, как больше никто не умеет: одновременно по-деловому и не парясь особо.       – Я заберу, – строго сообщает Оксана.       Тётя Ира не то усмехается, не то отфыркивается от пчелы:       – Куда заберёшь? Это в зал, мил-моя, там всё по счёту.       С этими словами она – а за ней и дядя Серёжа – исчезает в баре со всеми этими баулами. Дима почему-то уверен, что, если Оксана сказала, что заберёт занавески, она заберёт. Зачем бы они ей ни были нужны.       С Оксаной они все эти годы учились в одном классе. Почему Диму шарахнуло любовью только сейчас, он и сам не в курсе. Как-то до этого весело было и с Антоном. А тут – предварительный тест по адгебре И Оксана в чёрной юбке в складку, под которой внезапно оказалось удобно прятать закреплённый на ноге телефон. И учитель, который почти сразу же этот телефон заметил, и, несмотря на то, что Оксана всерьёз пообещала засудить его за домогательства, всё-таки этот телефон отобрал. И Дима, который, по счастливому стечению обстоятельств, оказался на одном с Оксаной варианте и помог ей с задачами…       И вот теперь они сидят на крыльце её бара (тёти Ириного, но какая разница, и потом, Оксана нередко выходит на подмогу в вечерние смены). И на Оксане всё та же юбка. А Дима в шортах, и погода приятная: если верить синоптикам, двадцать два – двадцать четыре, местами до двадцати пяти, влажность воздуха – тридцать процентов, ветер западный… Но Диме жарко! Слишком даже: он чувствует, как неприятно липко под футболкой. А Оксана болтает с ним – ну, видимо, тоже из спонтанно возникшего интереса, раз уж они оставались друг для друга хоть сколько-нибудь, но тёмными лошадками: знали все факты биографии, но лично толком не общались. И это, видимо, пошло только на пользу, потому что они не успели друг друга достать.       Оксана спрашивает Диму про Джема, про Антона с дядей Серёжей и про их ночёвки в трейлере. И Дима рассказывает, не будь дураком, – о нет, это не то растерянное состояние из любовных романов, когда герой настолько влюблён, что, пока девушка там что-то болтает, тупит и отвечает невпопад. Ага, щас! Дима не настолько придурок, чтобы прошляпить, возможно, единственную возможность ей понравиться.       Оксана, вспомнив историю про Эдварда-сантехника и пинту светлого, окидывает придирчивым взглядом зелень на деревянных решётках веранды и, продолжая рассказывать, встаёт, берёт лейку и зачерпывает воды из бочки. Дима, вроде, и пялиться уж слишком в открытую не считает классной идеей, но и отворачиваться, когда надо внимательно слушать и по возможности участвовать в разговоре, тоже, вроде, не очень. Он следит за Оксаной снизу вверх, стараясь смотреть выше плеч. Но периферийное зрение всё равно цепляет её ноги и юбку и то, как подол иногда треплет наглый ветерок.       Больше всего его трогает та часть истории, в которой Оксана тянется лейкой к самым высоким горшкам. Кажется, именно тогда Эдька собрался рассчитываться и обнаружил, что посеял кошелёк… Или был кошелёк… Или рассчитывался кто-то другой…       Когда Оксана заканчивает и снова садится рядом, Дима сидит, наклонившись вперёд и опираясь локтями на колени, чтобы скрыть слишком явную реакцию тела.       – Блин, прикол… – кивает он, пытаясь как-нибудь резюмировать её историю.       В этот момент о Димину ногу трётся чёрно-белый котёнок, отвлекая от неловкого молчания и от напряжения.       – О, это Тельма, – знакомит Оксана. – У тёти Наташи Булочка окотилась недавно, и мы вот взяли себе, – тут она меняет голос на умилённо-ворчливый, – эту мелкую иждивенку! Да?! Тебя спрашиваю, козявка наглая!       Мелкая иждивенка поднимает на Диму нежно-сонный взгляд и мявкает. Дима ласково почёсывает кончиками пальцев между котячьими ушами. Тельма тут же признаёт в нём мать и начинает ещё усерднее тереться о ноги, наступая невесомыми лапками на носок кроссовка.       Дима благодарит рандом за такую удачную возможность отвлечься и мысленно, и тактильно, поднимает котёнка с земли и бережно устраивает на ладони. Котёнок благодарит судьбу за возможность понежиться на ручках и тут же начинает топтаться по гладкой грубой коже, урчанием провоцируя Диму разбудить внутреннюю поглаживательную шлюху и вспомнить все ласки, на какие только способен. Ожидания не обманываются: шёрстку нежно перебирают не изящные, но весьма проворные пальцы, легко надавливая подушечками между ушей и зализывая глаза почти на лоб. Тельма, вообще-то, уже не совсем котёнок: чувство собственного достоинства для неё не пустой звук. Но Дима делает так хорошо… И почти не перегибает палку с фамильярностями… Так что… Ему простительно… В этот раз…       Димин большой палец кажется особенно вкусным, и пару раз Тельма вместо усыпляющего бдительность лизь делает грозный кусь. Палец не прокусывается, но Тельме нравится. От подушечки к кутикуле тянется всё ещё немного воспалённый шрам от гвоздя. Тельмины куси агрессивны и на шраме весьма ощутимы, но Дима их переносит стоически, топя котёнка в нежных прикосновениях и вынуждая, в конце концов, умиротворённо устроиться подбородком на пальцах. Громкость урчания возводится в бесконечную степень.       Глянув мельком на Оксану, Дима осознаёт, что Тельма – киска, которая идеально подчиняется законам физики. Как энергия не может просто исчезнуть, не преобразовавшись во что-нибудь другое, так и Димино несвоевременное возбуждение никуда не делось, а просто немного переместилось. Дима утопив подушечки пальцев в котячьей шерсти, успокоился, зато теперь Оксана залипает на его руки самым что ни на есть благоприятным для него образом.       – Ты её прямо… – на Оксану тоже напала та самая заторможенность, которую Дима прекрасно понимает, – в летаргию вогнал…       Оксана переводит взгляд на Димины губы.       Дима пропускает удар в груди.       Оксана ждёт.       Он должен её поцеловать.       Ещё один удар.       Оксана – крутой маг-органик. А органики, говорят, обалденно целуются…       Вот только Дима-то техник…       И не целовался ещё ни разу.       Но упустить этот момент нельзя… Ага… Щас… Дима не настолько придурок… Чтобы прошляпить, возможно… Единственную… Возможность…       – Серьёзно? – Кос сморщился так, будто порезался бумагой. – С Арсом работать будешь?       Вот такой реакцией на этого придурка Дима был доволен. Но всё же поинтересовался:       – А чего ты так про него?       У Коса-то с Арсом, вроде, никаких тёрок не было.       Кос недовольно почесал затылок:       – Да… Ну, знаешь… – вздохнул. – Не, вообще, так-то парень он нормальный. Ну… – усмехнулся, вспоминая что-то, – от кончины меня спас.       И, хотя Кос смеялся, Дима чувствовал, что в целом он не шутит.       – В смысле? – зацепился он за эту мысль.       Если Косу в какой-то момент было плохо, лучше они про это поговорят, чем про Арса. Это прям поважнее будет.       Кос отчего-то смутился.       – Ну… Да толком… Ну, просто нехорошо было. Где-то спустя год после твоего отъезда, – Кос, очень глубоко вздохнул. – Я ж грустил, когда ты уехал, – колупнул ногтём картонную подставку под пиво. – Всё было не так без тебя.       Диму тихонько лизнула совесть. Нет, он, конечно, Коса от души любил, но последние-то годы проводил с ним время по остаточному принципу: если с Антоном не получалось. А Кос – ну вот кто ж его знает? Обижался за это? Да, может, и обижался, но, как каждый раз подтверждалось, Диме в его сердце место всегда находилось. Даже сейчас вот встретились семь лет спустя – а по ощущениям как будто вчера после алгебры разошлись.       – Да и с Маринкой потом расстались, – взгляд у Коса стал грустно-задумчивым.       Дима сочувственно опустил глаза.       – В общем, тошно мне было от одиночества. Кожу на себе рвать хотелось. Вот так взять и ногтями грудь разодрать, – внутри у Коса словно разгорелась ненависть к тому периоду. Он покраснел, глаза заблестели. Но после продолжительной паузы всё это поутихло. – Ну вот, а потом я на Арса наткнулся, и он как-то почувствовал, что мне дерьмово.       Дима вопросительно вскинул бровь.       – Да чёрт его знает, не спрашивай, – отмахнулся Кос. – Короче, мы с ним пару слов туда-сюда, таво-етава… А он ещё смотрит так пронзительно… Глазами своими… Ну, в общем вот. Так он меня и исцелил.       Дима вскинул бровь ещё вопросительнее.       – Не знаю, Поз, – Кос отмахнулся даже несколько раздражённо. – Но мне тогда полегчало. Объяснить тебе не могу, как полегчало.       Оставалось только с пониманием кивнуть. Дима задумчиво гладил запотевший бокал, закручивая подушечкой указательного пальца нехитрый узор и проходясь ногтём под цветным логотипом пивоваренной компании.       – Я тоже скучал, Ромка, – наконец, произнёс он негромко.       Кос задумчиво следил за Диминым пальцем:       – Да я знаю…       – Ты прости, что я тогда так сорвался – ни привета, ни ответа… Я, ну, сам знаешь…       – Да я помню: у тебя родители… – отозвался Кос и неловко осёкся. – И Джем… – попытался поправить ситуацию, но получилось только ещё более неловко.       – Ну да, – просто ответил Дима.       И воцарившееся следом молчание всё будто расставило на свои места. Они по-прежнему были друзьями. Кос не обижался – никогда не обижался. Дима – ну, Диме со своими тараканами ещё жить, а между ним и Косом – между ними всё хорошо и всё как-нибудь будет.       На пол рядом с их столиком бухнули явно аккуратнее, чем хотелось бы, курьерскую сумку, и взмокший парень протянул Диме квитанцию:       – Позов Дмитрий Темурович? С вас две тысячи триста плюс оплата доставки.       Дима поставил свою подпись и забрал небольшую, но увесистую коробку с линзами, надеясь, что малый в кепке ими хотя бы не жонглировал.       – Кос, ты извини, мне сейчас идти уже надо.       – Да понял, – Кос кивнул, – всё пучком. Ты это, – он вдруг улыбнулся тепло-тепло, – заходи в гости. Мы ж сейчас с Анжелкой живём.       – Да ладно, – Дима аж подприсел, – с Зябликовой? Хорош!       Дима от души пожал Косу руку. Встречаться с самой красивой девочкой в классе (пусть уже и класс-то семь лет назад как выпустился) – это не шубу в трусы заправлять.       – Ну, она ещё пока Зябликова, конечно, но ненадолго, – гордо ответил Кос.       – Хорош! – снова обалдел Дима. – Когда свадьба?       – Следующей весной думали. В мае, наверное. В общем, приходи. Посидим, молодость вспомним, все дела.       – Замётано, – Дима поудобнее перехватил коробку. – Только сначала вы ко мне. Я ж теперь в Рогадеке живу.       – Хорош, – в свою очередь подприсел Кос.       – Приходите, отдохнём. Я и Антона позвать обещал.       – Замётано!

***

      От костёла, как и всегда, веяло сырой прохладой и тишиной. Дима смотрел на массивную ручку двери главного входа и испытывал дурацкое, невероятно раздражающее дежавю. Но нужно было собраться, потому что личное осталось в прошлом, а это – это было Диминой работой.       Он потянул на себя, и дверь скрипом возвестила о его приходе. И костёл затянул в неприятное прошлое, в которое затягиваться не хотелось.       В глубине костёла всё так же мягко мерцал голубым источник технической магии. Вот только за эти годы (сколько прошло? Да почти пятнадцать лет же) он из скромного ручейка превратился в небольшое болото, подтопившее и первые ряды скамеек, и часть кафедры. И Арс всё так же сидел, уставившись в эту ядовитую голубизну. Только и он из мальчика превратился во взрослого мужика. И всё это выглядело, как гнойный прыщ, который Дима, вроде, не трогал, но он сам разросся до размеров второй башки. И прикасаться было неприятно, и смотреть – отвратительно.       Пока Дима шагал между рядами скамеек, Арс никак не реагировал. И только когда Дима поставил у источника свою коробку (вышло почти так же небрежно, как у курьера), взглянул на него. Сначала вполоборота, а потом – прямо, обжигая в высшей степени насмешливой, саркастичной улыбкой:       – Я так понимаю, история повторяется?