Накануне мы проиграли

      Как-то в первый год службы в войсках техническкого назначения Диму и ещё пару ребят вызвал старший офицер. Дело было не то чтобы почётное, но вот важное и безотлагательное – точно: в центральном крыле сломался туалет, нужно было убрать там, чтобы мог прийти сантехник. Ну, надо так надо. Без излишнего энтузиазма молодые солдаты отправились сначала в хозяйственный блок за тряпками и вёдрами, затем – в указанный пункт назначения. Прибыв на место, под нецензурную брань товарищей Дима понял следующее: старший офицер не склонен к красочным описаниям. Потому что зрелище, которое открылось их взгляду весьма с натяжкой можно было описать ёмкой фразой «сломался туалет». Повсюду была… назовём это «вода». Вода и всё, что попадает в унитаз. Пол был залит почти по щиколотку, кое-где испачкались стены и умывальники, под батареей дрейфовала сбившаяся в пёстрый остров и уже совсем жидкая туалетная бумага. Время на уборку – неограниченно: пока не станет чисто. И их трое – с обычными вёдрами и тряпками.       Как ни странно, похожее чувство Дима испытал, прибыв в участок. Матвей Валерьевич, видимо, тоже предпочитал обходиться лаконичными формулировками, потому что, по Диминому мнению, то, что он увидел, больше походило не на «самоубийство» (произносить на девяносто процентов будничным голосом, на десять – озабоченным), а на «пиздец» (по возможности орать). Камера Кирилла, находившаяся прямо в кабинете участкового, была забрызгана кровью так, будто приходил священник и вместо святой воды макал веник в красную жижу: окроплены были и стены, и потолок, и деревянная кушетка. Пол был залит почти целиком, кроме задних углов. Кровь из камеры текла в кабинет, насквозь пропитав уголок ковра: толстые ворсинки покрывали поверхность лужи, как кашистый весенний снег, а часть с залысиной полностью скрылась под кровью.       Кирилл улыбался, привалившись к тюремной решётке. Он стоял на коленях, как религиозный фанатик. Подобострастный оскал уже подстёк вниз, обезображенный прикосновением смерти. Полуприкрытые глаза, всё ещё дикие, но теперь уже слегка уставшие глядели примерно туда, где в двери кабинета находилась замочная скважина. Руки, опираясь на железные прутья, расслабленно свисали ладонями вниз, как у Божьего сына с христианских икон. Из локтевого сгиба левой руки торчала, кажется, трубочка от чупа-чупса, из которой вытекали уже последние капли крови.       Футболка была разорвана на груди как попало, где получилось. Из-под мокрых, скатавшихся клочков виднелась расцарапанная кожа. Кое-где между рёбрами дорожки уходили совсем вглубь, обнажая неприятные глазу участки чего-то, что, скорее всего, было глубинными слоями кожи и верхним слоем мышечной ткани. Под левой грудью пальцы вонзались особенно глубоко, и Дима только спустя несколько секунд осознал, что пытается разглядеть, не виднеется ли сквозь переплетения красных нитей сердечная мышца.       Отвёл взгляд. Не хватало и в самом деле случайно увидеть какое-нибудь последнее предсмертное сокращение вот так, сквозь плоть.       «Вот тело моё и кровь моя», – в памяти не пойми откуда всплыли слова из Священного писания.       Очевидно, Кирилл сначала расцарапал себе грудь, а потом довершил дело валявшейся где-нибудь в углу трубочкой: на животе и резинке штанов засохли небольшие кровавые подтёки, а вот раны между рёбрами выглядели уже полностью обескровленными.       Матвей Валерьевич неловко кашлянул:       – Ознакомился?       Дима кивнул:       – Ознакомился. Медика будете вызывать?       Матвей Валерьевич вздохнул:       – По протоколу надо бы. А по факту что тут искать-то…       – Думаете, очередной приход? – Дима скептически вздёрнул бровь.       – М-м, да нет, – Матвей Валерьевич нахмурился. – Я его обыскал при задержании. Всё, что было, изъял. Не приход. Скорее, просто тронулся головой наш пацан.       Дима задумчиво задержался взглядом на Кирилле и легко согласился с тем, что ещё совсем недавно собирался принципиально оспаривать, доказывая обратное:       – Может…       Возможно, его голос звучал слишком безразлично: Матвей Валерьевич смутился, но после небольшой заминки предложил:       – Ладно, слушай, может, снаружи договорим? Первичный протокол я уже составил.       На крыльце участковый хлопнул себя по карманам:       – Дим, у тебя сигареты не будет?       – Берите, – Дима раскрыл пачку, и они оба закурили.       Летняя ночь не успокаивала. Голоса сверчков, ветерок, тревожно копошащийся в траве – всё это как будто пульсировало мыслью: время идёт. Время идёт, а у них там остывает труп. Или, если быть точным, у Димы остывает. Матвей Валерьевич действовал по протоколу, а вот Дима прямо сейчас даже смутное своё отношение к стороне закона не чувствовал. Кирилла хотелось глупо, по обывательски расчленить и куда-нибудь запрятать в надежде, что никто больше его не увидит.       – Как-то всё-таки странно, – задумчиво произнёс Матвей Валерьевич.       У Димы по спине пробежался нехороший холодок:       – Что?       Матвей Валерьевич почесал за ухом:       – Не знаю… Самоубийство-то оно да… Ну, вроде. Но такое странное… Почему… Почему так странно? Если решил порезать вены, тогда зачем столько царапин на груди?       Дима впился ногтём указательного пальца в подушечку большого и небрежно пожал плечами:       – Сами же сказали: что-то с головой... Может, хотел до смерти исцарапаться, но не получилось…       Матвей Валерьевич выпустил дым тонкой струйкой:       – Может… Кто его знает… Ну, вот опять-таки… А вена? Ну ты видел? Во-первых, это ж умудриться в неё воткнуть, блин, эту трубочку. Хоть самому, блин, убираться! – внезапную вспышку возмущения погасила очередная затяжка. – Ведь где-то ж он её углядел… Вот как-то умудрился воткнуть. Трубочку! Она ж не острая даже.       – Опыт, – вставил Дима с мрачной иронией.       Матвей Валерьевич вздохнул:       – Опыт-то да… Но ты подумай. Вот режут вены же обычно у запястья. А у него она торчит из локтевого сгиба. Как будто вот… Ну, как шприц, да?       – Ну, – кивнул Дима и затянулся. – Вроде, всё и сходится.       Как же сложно – неимоверно сложно – было держаться мрачно-спокойно, когда внутри всё рвалось бежать. Конечно, блин, это всё было пиздец странно! И единственное, чему Дима радовался в данный момент, так это тому, что Кирилл употреблял, и этим фактом можно было покрывать практически любые вопросы, возникавшие у Матвея Валерьевича. Его хотелось заговорить, увести от темы, и Диме стоило ощутимых усилий сдерживаться: дать ему подумать, дать ему высказать все сомнения сейчас – чтобы иметь возможность как бы невзначай их развеять.       Самоубийство, что тут искать? Просто самоубийство.       – Ну, вроде, и сходится, конечно… – Матвей Валерьевич пытался найти какое-нибудь другое объяснение, но, очевидно, не находил. – Вот хотел же камеру установить в кабинет!       Но не установил. А теперь уже поздно, так что хорош. Кури мои сигареты – доверься мне.       – Хотите, я с вами посижу, пока вы протокол дооформите?       – Давай, – Матвей Валерьевич благодарно кивнул, и они, затушив бычки о мусорку, вернулись внутрь.       В сторону камеры одновременно хотелось смотреть, чтобы ещё раз разглядеть детали и убедиться, что не показалось, и одновременно хотелось не смотреть совсем. Отвернуться к противоположной стене, не привлекать внимание к деталям.       Дима заставил себя как бы задумавшись обернуться через плечо, не убирая локти со стола, и посмотреть рассеянно, на всякий случай не фокусируя взгляд ни на чём конкретном. Но да: у ножки стула возле решётки периферическое зрение зацепило два небольших камня.       Давайте ещё сейчас зададимся вопросом, почему он высмотрел где-то трубочку от чупа-чупса, хотя мог взять камни, они же совсем рядом валяются.       Отвёл взгляд поспешно, как будто опомнившись, и, закрыв глаза и нахмурившись, приложил большой и указательный пальцы к переносице.       Сработало. Матвей Валерьевич, потянувшись через стол, неловко потрепал по плечу:       – Впервые, наверное, такое видишь. Ты извини, что позвал. Видишь, мне-то тоже не по себе.       – Да я всё понимаю, – вздохнул Дима.       Ничто так не сближает представителей закона, как обычная человеческая слабость, проявленная сквозь внешнее спокойствие во время какого-нибудь пиздеца. Это вытягивает со дна. Вот камера залита кровью и труп пялит на дверь в позе Мессии, а вот Дима, который спокойно задаёт вопросы, общается, курит на крылечке и даже сидит в одной комнате с этим безобразием, но на самом деле тоже глубоко потрясён. Просто держится лучше, чем, скажем, гражданские: не впадает в панику. Но он не машина. Он чувствует, возможно, побольше многих. Переживает. Ничто не вытаскивает из ямы лучше, чем простая человечность.       Вот так и зарождается доверие.       Теперь нужно было сидеть и смотреть, как Матвей Валерьевич набитой рукой составляет протокол. Не оборачиваясь больше на труп. Чтобы не возникло ощущение, что Дима что-то высматривает.       По удивительной иронии, Диме успели исповедоваться о своих суицидальных настроениях и Кос, и Антон. И если Антоновы мысли об инъекции эвтаназии не то чтобы с ходу угадывались в трубочке от чупа-чупса, торчавшей из вены Кирилла, то уж Кос своё желание рвать ногтями кожу на груди описал очень красочно, даже изобразил. По удивительному совпадению (ли?) и Косу, и Антону полегчало после необъяснимого контакта с Арсением, который, как Дима недавно выяснил, умел забирать эмоции.       И Дима ждал, пока Матвей Валерьевич закончит с протоколом, а сознание играло с ним ту же шутку, как в первые дни после возвращения в Массив: ему кажется? Он машинально соединяет не связанные между собой события или они действительно связаны? К примеру, у Антоннового плана самоубийства толком не было отличительных признаков. Мало ли, чего Кирилл эту трубочку в себя загнал? Может, и правда очень дозы хотелось.       – Ладно, Дим. Спасибо, что посидел, – Матвей Валерьевич явно не хотел оставаться один, но и уважительных причин дольше удерживать Диму не видел. – Я тогда сейчас Дронову позвоню: пусть приходит делать мед. освидетельствование, – нахмурился и вздохнул: – Он завтра в первую смену работает. Убьёт меня точно. Ну а что делать?       – Вы держитесь, – Дима нежелание участкового одному куковать над телом видел, но продолжать составлять ему компанию не собирался. – Скоро тело заберут, уберут в кабинете.       – Ага, – задумчиво протянул Матвей Валерьевич. – И ковёр выбросить придётся…       «Может быть, всё-таки кажется», – пронеслось в Диминых мыслях. Но, проходя мимо трупа, он снова зацепил взглядом два камня у ножки стула, и сомнения рассеялись.       Он ещё чувствовал их магию. Она уже почти угасла, но следы оставались. Кто там Матвей Валерьевич? Органик? Техник? Кажется, техник, а значит, тоже может почувствовать. Но это уже зависит от того, сколько он медитирует. Сервокамни в Массиве водились только в костёле. Чёрт знает, почему – может, там для них был климат подходящий. Теперь это были уже обычные камни: свою функцию хранения и передачи данных они выполнили и постепенно остывали. Арс на свой лад воспользовался их магией. Хотелось их забрать, унести с собой. Очень хотелось. Чтобы, если за дело возьмётся областной центр, они бы даже не подумали, что именно это, в каком-то смысле, и послужило орудием убийства. Но нет: если камни внезапно исчезнут, это с куда большим риском привлечёт внимание. А так… Их, может, максимум отправят исследовать на следы борьбы – ну, пусть исследуют…       Итак, способов самоубийства – два. Наверное, для верности: чтобы уж точно и сил хватило, и мотивации. Сервокамня – тоже два. Кусочки паззла начинали складываться в картину. Очевидно, Арс мог не только забирать эмоции: он мог их хранить, чтобы позже извлечь и воспользоваться. Что, если именно таким способом он и расправился с тварью? Военные и охотники перегружали технозомби вспышками магии, оглушая искусственный интеллект слишком большим объёмом информации, и Арс делал, по сути, то же самое. Возможно, его способ был даже более совершенным. Если выстрелить по твари недостаточно сильным магическим зарядом, она поглотит энергию и станет сильнее. С эмоциями наверняка работало по-другому, ведь сознанию животных сложные переживания чужды. Это нечто такое, с чем технологиям абсолютно непоняно, как быть, и…       … И всё это могло быть именно так, а могло и не быть. И Дима торопился в костёл, надеясь найти там Арса, чтобы понять, прав ли он в своей догадке.       Дверь распахнулась с каким-то надломным вскриком.       Под сводами осели почти беззвучные болезненные всхлипы.       Ну вот тебе и «эмоции – это глупости».       Ещё один человек в Массиве искренне скорбел по Антону. Дима и вместе-то их не видел с самого своего приезда, только по рассказам Антона знал, что они с Арсом, вроде как, дружат. Оказывается, действительно дружили. Что бы там ни говорил дядя Серёжа на счёт того, что Антон в этом тандеме был больше как младший брат: смешной, но до общих тайн не дорос, – Арс, видимо, был к нему искренне привязан. И Дима хорошо его понимал: за всей кажущейся несуразностью, даже в чём-то как будто неуклюжестью в нём скрывались неисчерпаемые запасы доброты, сопереживания, умения даже не понять, а, скорее, почувствовать – наверное, то, чего не доставало в окружающих самому Антону. «Ты бы стал утешать, говорить, что я не виноват, а мне нужно было, чтобы ты просто был рядом», – так, кажется, Антон говорил? Вот у него как ни у кого другого получалось «просто быть рядом», и это «просто рядом» вытаскивало из любой пропасти.       Дима осторожно зашагал источнику. Арсу хотелось помочь, разделить его горе. И себе, если уж честно, помочь: Дима и сам ещё не отгоревал. С другой стороны, Арс только что убил человека. В каком он состоянии? Стоит ли его трогать? Да и отношения между ними всё ещё были неоднозначными. Каждый шаг вперёд отдавался сомнением. На фоне источника показался силуэт Арса. Он дрожал, прижав руки к груди. Дима кашлянул, на всякий случай предупреждая о своём присутствии. Реакции не последовало.       – Стало легче? – спросил чисто машинально, хотя ответ предполагал: вряд ли стало. Физическая расправа помогает спустить пар, когда мстишь за себя. Когда вступаешься за другого, это только сильнее выводит на эмоции.       Вместо ответа Арс всхлипнул и с усилием потащил в стороны локти. Прищурившись Дима увидел обрывки футболки, влажно поблёскивающие в отсветах магии.       – Арс! – оперативно пробежал последние несколько шагов, развернул его за плечи и схватил за запястья. Пальцы и ногти были испачканы кровью, грудь – покрыта свежими и местами очень глубокими царапинами.       Так, ну это плохо.       Стянул с Арса остатки футболки и приложил сухой стороной к груди. Арс, воспользовавшись тем, что отпустили руки, внимательно посмотрел на сгиб локтя, очевидно, силясь в голубом свете магии разглядеть вену.       – Арс, – одной рукой продолжая прижимать футболку, Дима схватил его за подбородок. – Посмотри на меня. Ты понимаешь, где находишься?       – Что тебе нужно от меня? – сквозь набежавшие слёзы Арс попытался вывернуться.       – Скажи, пожалуйста, какое сегодня число?       Арс попытался оттолкнуть Диму, но в Димины планы уделаться кровью не входило. Он расторопно перехватил приближающуюся руку, отыскал на футболке пока ещё чистый клочок и начал оттирать Арсу пальцы спешно и, насколько это было возможно в темноте и этой неразберихе, – тщательно.       – Ну? – повторил он вопрос, отвлекая Арса от новых попыток себе навредить. – Какой сегодня день?       – Двадцать второе августа, четверг, – отсутствующе отозвался Арс.       Ну, возможно, вменяемый.       – Хорошо, – Дима кивнул, принимаясь за вторую руку. Понизил голос: – С Кириллом ты это сделал?       У Арса снова на глаза набежали слёзы:       – Надо было раньше… Я всё ждал подходящего момента, игрался с ним, чтобы как следует насладиться местью – и вот… – голос просел, последнее слово пришлось бросить спешно, чтобы успеть до нового спазма дыхания: – дождался…       Как же Дима его сейчас понимал! Пропади пропадом и Кирилл, и все их глупые планы, как бы побольнее припомнить прошлое. Чтобы точно запомнил и больше не повторил. Теперь точно не повторит, только какой ценой?       Дима кивнул:       – Он заслужил. Ты его наказал, – скорее всего, Дима бы так думал, даже если бы не стояло задачи срочно успокоить Арса. – Теперь всё. Остановись. Не наказывай себя: ты-то невиновен.       Арс нервно помотал головой и, кажется, даже усмехнулся сквозь слёзы:       – Это так не работает.       – Что?       Арс снова помотал головой и попытался по-доброму заглянуть Диме в глаза:       – Не работает.       – Что не работает?! – Дима начинал терять терпение.       – Мне нехорошо… Всё не так… Так тошно, что кожу на себе рвать хочется… – Арс смотрел куда-то сквозь Диму и бормотал почти бессвязно, но до Димы, наконец, начало доходить: он расплачивался за то, что сделал с Кириллом. Суицидальные желания Коса и Антона – Арс не просто поместил их в Кирилла, он, кажется, пропустил их через себя и теперь испытывал точно такое же желание умереть.       Дима встал и, собирая последние моральные силы, рывком сдвинул две скамьи сиденьями внутрь, спинками наружу, сооружая хоть какое-то подобия места, куда можно лечь и не отморозить себе всё на свете. Поднял Арса на руки, перенёс на скамьи и лёг рядом. Накрывая их обоих своей курткой. Обнимая Арса сзади. Руками и ногами, как это делал Антон всегда, когда Диме было плохо.       Насколько Арс с Антоном были близки, Дима так и не знал, но вот сейчас Арса, можно сказать, обнимал Антон. Чему-то он успел Диму научить: в некоторых ситуациях не нужны слова, иногда нужно просто быть рядом. Они оба не отгоревали по Антону, и это был вечер единения с ним с помощью друг друга.       Вика сидит на подоконнике и отколупывает грязь от штанины.       – Слушай, – Дима решается спросить. – А вот почему машины?       Вика глядит на него, не поднимая головы, и насмешливо изгибает бровь:       – Ну, не знаю, там, может, дело в том, что мне это нравится?       Дима чувствует, как она мгновенно занимает защитную позицию.       – Да, это я понял. Просто ведь в автомеханике ты при прочих равных проиграешь почти любому магу-технику.       В ответ Вика усмехается:       – Ничоси, серьёзно, что ли? А я не знала. А что, есть что-то, в чём я не проиграю магам? Типа ты вот прям всерьёз думаешь, что мне, может, ещё экзамены сдавать, всё такое?       Дима ошарашенно поднимает брови:       – А ты не планируешь?       – А смысл? Какой мне смысл конкурировать с магами?       Дима чувствует, что залез на опасную территорию:       – Ну… Во время экзаменов все маги обязаны пользоваться браслетами-резинками, – не совсем уверен, что отвечает в ту же сторону, в какую Вика спрашивает.       И Вика смеётся, только усиливая эти сомнения:       – Ну да… Верить в справедливый мир проще, когда ты не в отстойнике общества.       Теперь бровь вопросительно изгибает Дима:       – В каком смысле?       – Ну, попользуешься ты на экзамене резинкой. А потом надо будет устраиваться на работу, и я такая работодателю скажу: вы знаете, может, в целом, он круче, чем я, но вот если на него надеть резинку – уж я дам жару!       Дима чувствует, что ещё немного и обороняться придётся ему.       – Но ведь тебе не обязательно идти туда, где у мага будет возможность колдовать.       Вика устало вздыхает:       – В каком смысле?       Дима пожимает плечами:       – Есть сферы типа… Психология… Педагогика… – больше в голову так, навскидку, ничего не приходит. – Ну, в общем, такие, в которых не важно: техник ты, органик или просто человек, – там важны твои знания и личностные качества.       Вика хочет то ли посмеяться, то ли возразить, но задумывается.