Mormor

Ричард хорошо выполняет свои обязанности и неплохо ставит на место проявляющих излишний интерес или желающих устроить ему проверку новых "сослуживцев" в этой специфической компании. Он не доставляет проблем и быстро осваивается с новыми обязанностями и спецификой. Мориарти присматривает за ним. И, сразу же после своего появления в организации оказавшись среди "персонала" штаба, очень скоро Ричард попадает в число его приближенных, чем быстро привлекает внимание остальных и пересуды за его спиной. Место того, кто отвечает за все тактические действия и работу в поле, которое занимал Северин, по-прежнему пустует. Претендовать на него никто из приближенных Мориарти не осмеливался. И не только потому, что до него никто на нем долго не задерживался и живым организацию тоже не покидал. И сейчас все планирование грязной работы тоже висит на самом Мориарти. И такой прибавилось. Нарисовавшийся конфликт за территорию между двумя группировками перешел в ту фазу, когда становилось пора вмешаться и дать понять, что происходит он прежде всего на - его - территории. Но кто из сторон будет платить ему за благополучное существование на ней - предстояло решить. Замечая Ричарда в "комнате отдыха", Джеймс вытаскивает его из разговора и зовет с собой в кабинет. - Он не воспользовался своим новым статусом, чтобы вернуться на службу? И Королевство тоже не покинул? Мне нужны координаты Морана. И, Рич, его не стоит об этом предупреждать. Джеймс выходит и садится в машину. Прикрывает глаза на заднем сиденьи, медленно выдыхая. Он так чертовски устал. - Кенсал-Грин, - говорит он водителю. Джим выбирается из машины. Он не был здесь с тех пор и не думал, что станет приходить. Мориарти заходит в ворота кладбища и оставляет двоих телохранителей, следующих за ним, ждать на главной дорожке. Джим никогда не был сентиментальным или не верил в жизнь после смерти. Но слишком много не сказанного, не отпускающего Джеймса, все еще связывающего их с Северином, остается между ними. Мориарти делает несколько шагов к нужному надгробию и останавливается, оставаясь один. - Какого черта, Рин, - бессильно произносит Джим, будто надеясь получить ответ, - И что мне теперь делать со всем этим? Он долго молчит, будто не решаясь сказать что-то, или не желая уходить. Едва заметным со стороны жестом кладет руку на живот под незастегнутой курткой, с болью улыбаясь самому себе. - Я все же не смог и оставил его, - признается Джим. Он достает что-то из внутреннего кармана и, держа за цепочку, осторожно отпускает связку из двух круглых армейских жетонов, цепочка соскальзывает в посаженную под надгробием траву. - Это твое, - говорит Джим, и горло отчего-то сдавливает. Вместо освобождения, которого он ждал, он ощущает тоску с новой силой. - Он совсем не похож на тебя. Собирая себя заново, Джеймс разворачивается, и идет прочь. Его охрана занимают свои места чуть позади и провожают Мориарти до машины. Водитель открывает перед ним дверь, но Джеймс отпускает его вместе с охраной, забираясь на его место за рулем. - Дальше я сам. Дорога отвлекает и размывается за стеклом, растворяясь в тяжелых, мягких тактах аудиосистемы. Город сменяется зеленым и серым - небом над пространствами полей и холмов. Быстрая езда успокаивает. Несколько часов Мориарти едет без остановок. Заправки и поселения попадаются все реже, и дорога все дольше идет через лес. Он мог написать, зная, что Моран не откажет, если ему взбредет в голову его позвать. Мог отправить за ним Ричарда. Но ему нужно увидеть его самому, нужна передышка, то, что он хочет сейчас, - это сесть в машину и ехать черт знает куда, как минимум на пару дней. Джим - хороший водитель. И он почти забыл это ощущение скорости, дороги и хорошей машины, послушно входящей в поворот за поворотом. Да, и для этой встречи место подходит как нельзя лучше. Им не нужны свидетели. Все же дорога занимает у Джеймса больше времени, чем у Ричарда во время той безостановочной гонки, когда он доставил сюда Морана, спасая от преследования, несколькими неделями раньше. И уже второй раз успевает стемнеть. Деревушку накрывает глубокая ночь, когда в том месиве из глины и воды, которое заменяет Морану подъздную дорожку к дому, останавливается, некогда блестящий, черный Майбах. Дела с освещением в глуши обстоят практически никак. И последние пара десятков миль по темноте и проселочным дорогам становятся испытанием для подвески автомобиля и самообладания Мориарти. Он презрительно морщится, вылезая и захлопывая увязшую в грязи машину, и идет по траве через темноту к дому. Он, уверен, полковник понял, что у него гости, еще до того, как он свернул с главной дороги. Новое место работы, его специфика и особенности были Ричарду не всегда понятны, но только лишь до первой задачи, где вся эта новизна обретала смысл и форму. Десяток лет в армии и на службе во внешней разведке, в особенности те годы, которые Брук провел под руководством Морана, сделали из Ричарда настоящий бриллиант. Он был смелым, немного даже отчаянным, готов был принять смерть за то, во что верил, за того, кому был верен. И это помогло ему двигаться в организации Мориарти вверх по карьерной лестнице так быстро, как никто и не рассчитывал, пусть ему и не пришлось начинать с самых низов. Кто-то даже думал, что Джеймс пригласит его на место своего партнера, что сделает его заменой Северина, но Брук как никто другой знал, что этого не произойдет. Мужчина знал, что на это место Джеймс может пригласить только Себастиана, а тот... Тот слишком устал быть после своего брата, что не согласится на подобное. "Сдавать" Морана Джеймсу оказалось делом не слишком сложным. Куда сложнее оказалось не сдавать Джеймса самому Морану. Ричарду казалось, что он даже понимает почему Себастиан не возвращается. Наверное, они слишком давно знакомы, чтобы он не догадывался о причинах. Наверное, он слишком хорошо знает жизненную историю немногословного закрытого Себастиана Морана, чтобы не понимать что тем движет. Но в то же время позволить Морану закрыться от всех и жить всю свою жизнь в глуши, забыв каким успешным, важным и можно даже сказать великим человеком, по крайней мере в глазах самого Рича, тот был, мужчина не мог. Больше месяца жизни в глуши помогли Морану немного успокоить все, что бурлило в его душе и рвало ее на части день за днем, пока он гонялся за теми, кто лишил жизни его брата и угрожал жизни Джеймса и его будущего ребенка. Старый дом, который снаружи все также выглядел полу-заброшенным и только иногда пугал зверей светом окнах по вечерам или свистом чайника на огне, внутри стал более живым. Сруб и мебель в доме наконец-то высохли полностью и уже не отдавали мерзкой сыростью, почти все сломанное Морану даже удалось починить и теперь он пользовался этими вещами, совершенно не желая тратиться на что-то новое. Он лишь дважды пешком ходил в ближайшую деревню в магазин, ведь машины у него здесь не было, чтобы купить сигарет, чай, кофе и другие необходимые мелочи, например газ для зажигалки, потому что от спичек было мало толку, особенно поначалу. Это совсем не было похоже на жизнь человека, которую Себастиан мог бы иметь, если бы вернулся. Рано или поздно Мориарти должен был появиться на его пороге, но полковник был уверен, что это поизойдет уже после того, как ребенок будет у гения на руках, а не в животе. Зачем он приехал? Себастиан даже не пытался угадывать. Что бы это не было, он не может этого дать. Даже единоразовые заказы, если таковые являлись целью приезда гения в эту глушь, не были интересны. Как только с улицы перестает доноситься звук мотора, Моран заливает чайные листья в небольшом чайнике кипятком и накрывает его крышкой. Двери в дом открыты не смотря на холод с улицы и дождь, потому что Себастиан и правда знал о том, что машина съехала с основной дороги и начала движение через лес - система простых маячков не подводила военного. Джим заходит в дверь, оставленную для него открытой, оказываясь в тепле и приглушенном свете от горящего камина. Одежда успевает промокнуть от вновь начавшегося к вечеру дождя, а дорога измотать его. - Привет, - бросает Джим, так естественно, будто заявился к себе домой. Он застает Морана за завариванием чая. Запах крепкого чая кажется ему невероятно притягательным. Джеймс бросает ближе к огню свою мокрую куртку и перебирается на диван напротив камина у низкого журнального столика. - Это ведь для меня? - с надеждой ухмыляется Джим. Он успевает замерзнуть, и горячая кружка спасительно согревает ладони. Джеймс закрывает глаза и ненадолго замирает, сделав глоток. - Спасибо. Чертовски хороший чай. Можешь считать, что это то, за чем я проехал несколько сотен миль. Мориарти все еще не может согреться, и его немного трясет от холода и усталости. Он все же не рассчитал свои силы для слишком долгой дороги. Но эта усталость помогла успокоиться и заглушила мысли. Джим сдается ей, постепенно согреваясь, и ощущает то странное спокойствие и свободу рядом с Мораном. В этом далеком от цивилизации и от всего, что он оставил сейчас в Лондоне, доме в глуши. Ему отчего-то становится хорошо здесь. - Ричард - настоящее сокровище, - говорит Джеймс, - Это я попросил его не говорить тебе. Уверен, тебя не впечатлят предложения должности в Организации или очередной намечающийся заказ. Это не то, ради чего ты мог бы передумать послать все к чертям и остаться в этой дыре, если причины были достаточны, чтобы оставить все. Я понимаю. Вот только... не могу оставить и существовать по-другому сам. Знаю, ты тоже вряд ли удержишься долго, пытаясь вести спокойную и нормальную жизнь. Иначе я не стал бы пытаться тебя снова втягивать, - Джеймс рассматривает крупные чайные листья на дне кружки, делает еще глоток, и переводит взгляд на огонь в камине, - С текущими делами вполне справился бы Ричард. Хоть мне и не хочется, чтобы он ввязывался в слишком многое. И я предпочитаю ограждать его от некоторых вещей. Хочу, чтобы у него оставался выбор. Я не хочу предлагать тебе то же место в Организации, которое занимал Северин. Это не то, за чем я пришел. Ты должен знать, - Джеймс переводит свой глубокий черный взгляд на Морана, - Я не ищу ему замены. И забыть его вряд ли смогу. Но мне нужен телохранитель. Тот, кому я мог бы безоговорочно верить. Для меня и ребенка. Это делает меня уязвимым. И я уверен, то, что кто-то решит высунуться, чтобы этим воспользоваться, - вопрос времени. Будет ли это Корона, желающие потеснить меня на моей территории, или звенья моей собственной сети - не так уж и важно. Многие слишком давно ждали такого момента. Речь идет о временном сроке - от нескольких месяцев до года. Ты не должен соглашаться, если не захочешь. Ты уже и так сделал для меня больше, чем достаточно. Мориарти снова выглядит сейчас так же незащищенно, подкупающе открыто, естественно и близко, как тогда, когда Моран на руках притащил его в приемное отделение, но одновременно по-прежнему излучающим внутреннюю силу и опасным. Моран закрывает двери за Джеймсом, стоит тому опуститься на диван и обхватить ладонями чашку. Живот гения уже куда более заметен и даже более просторная и неформальная одежда не может его скрыть полноценно. Также не может скрыть положение и походка Мориарти, его изменившиеся еще больше движения: они стали более аккуратными, плавными, выверенными, чтобы не оступиться, не удариться, не задеть ничего. В остальном же Джим остался таким же. Как минимум - был таким же красивым в глазах Себастиана, который никогда этих слов вслух не осмелится произнести, потому что гению это не нужно. У него уже есть любовь его жизни, так что и надеяться, что Моран получит что-то в ответ, смысла нет. — Ричард умелый и профессиональный военный, — кивает полковник, опускаясь в кресло в другом конце гостиной зоны от Джеймса и тоже взяв в руки кружку с чаем. У него здесь не было полноценного чайного набора и все чашки были разными, как и остальная посуда в старом доме. В этом был свой уют и покой, которого никогда в жизни Морана до этого не было. Но наверняка для Мориарти подобное место было сущим кошмаром. — Вы можете доверять ему, Джеймс. Я доверяю ему как себе. Уверен, что он не подведет вас - всегда работает чисто. Себастиан поднимается с кресла, так и не сделав ни глотка чая, когда Джим принимается говорить о работе. Хочет ли Моран об этом слышать? Определенно нет. Хочет ли он слышать очередное уравнение с Северином и подтверждение того, что никогда его не заменит? Он больше и не намеревается. Он смирился с тем, что его положение - два шага позади и никак ближе. Отойдя на крохотную кухню в том же помещении Моран принимается накладывать в тарелки ужин, который едва закончил готовить. Мятый картофель и растушенный в сливочном соусе дикий кролик, которого Моран подстрелил на охоте самостоятельно. Занимает руки и мысли простыми действиями, тянет, пытаясь подобрать слова и все не находя их. Он должен отказать. Но разве может? Разве может поставить под угрозу жизнь Джеймса и его ребенка? — Ужин, — только и произносит спустя несколько минут молчания Себастиан, когда ставит на журнальный столик возле Джеймса приборы и тарелку с его порцией, после снова устраиваясь в кресле в дальнем от гения конце со своей тарелкой. Все ещё обращается на «вы». Все ещё держит дистанцию, потому что сближаться будет мучительно больно. И в особенности уходить после. Он не нужен рядом постоянно - наемный работник на время, которому нужно отойти в сторону, когда прикажут. Только, вот, расставляет все по местам, отталкивая Себастиана от себя на словах, Джеймс, потому что боится того, что начал нуждаться в нем сам. Он не ищет в нем Северина. Джим не договаривает "потому что мне нужен - ты". Жить с этой мыслью он пока не научился. Он не может простить себе того, что прошло совсем ничего времени со смерти Северина, и он ждет их ребенка. Какого черта он так отчаянно нуждается в Себастиане, хочет видеть его рядом и не может отпустить. Попытка не удалась. Он упорно не желает его терять. Джим очерчивает строгие границы для самого себя, не позволяя себе выдать эту слабость. Он ненавидит себя все больше. Но что-то неразрывно связывает его с Мораном. Вопреки ожиданиям Морана, Джеймсу, привыкшему к комфорту, хорошо в этом аскетичном охотничьем жилище. Он находит в этом месте странный покой, и не хочет спешить покидать его. Он не торопит Морана и примет любой его ответ. Вот только прямо сейчас он не хочет ничего знать. Джим был привычен к суровым условиям и быту на природе, пусть это и было хорошо забытой памятью из детства и юности, но он умел приспосабливаться, и отсутствие комфорта и скоростного интернета его не пугало. С кухни доносится дразняще приятный запах горячей еды, и Джеймс только сейчас понимает, что очень голоден. - Спасибо, - он берет у Морана тарелку и набрасывается на еду. У дичи непривычный вкус, но Джиму нравится нежное, сочное мясо. Себастиан превосходно готовит. Как, впрочем, едва ли не все, что он делает, замечает Мориарти. Ест он сейчас, и правда, как будто за двоих. Может быть, Джеймс и не стал бы мучить Себастиана своим присутствием, задерживаясь, если бы он не согласился поехать с ним, и добрался бы до ближайшего придорожного мотеля перед тем, как уехать обратно, но за окном была глубокая промозглая ночь, до ближайшей цивилизации было слишком далеко, а Мориарти слишком устал. Вскоре после ужина, согревшись у огня, он ощущает, что удерживать концентрацию внимания и веки открытыми становится все сложнее, реальность неуловимо ускользает, и в какой-то момент Моран обнаруживает его уже спящим, полусидя устроившись на не слишком удобном диване. Себастиан понимает, что он мог отказаться, мог оттолкнуть и даже не пустить на порог и тогда Джеймс бы сразу же уехал. Но пусть сюда был совершенно не близкий и довольно тяжелый, в особенности для человека в положении Мориарти. Тот ведь приехал к нему один, без охраны и даже без Ричарда. Зачем? Это разговор о работе и они оба это знают. Зачем было ехать ради этого? Также, как Мориарти узнал у Брука координаты дома, также мог узнать и телефон, который, пусть и скверно ловил в глуши, но все таки ловил. Единственным логичным объяснением этого для Морана был побег. И было до омерзительного понятно от чего гений бежит. До омерзительного, потому что Морану казалось, что он хорошо знает свою роль в этом, а быть заменой ему до тошноты больно. То, как он рос, спокойный и немногословный, всегда держало его в тени яркого и амбициозного брата. Северин всегда был впереди, искал проблем и не всегда решал их, чаще сбрасывая на свою почти идентичную копию. Если подумать так, то это произошло и сейчас: Сев разлагается в земле в лакированном гробу, а Себастиан… Себастиан защищает того, кого тот бросил, стараясь при этом сохранять дистанцию и не приближаться опасно близко. Вечер проходит в тишине и Моран благодарен за это. Ему нужно обдумать многое, нужно понять и принять то, что он и дальше будет рисковать своей жизни ради этого мужчины и его ребенка, что будет обязан выставить себе ещё более жесткие рамки и не пускать в голову даже мысли о том, что что-то могло бы быть. Его поезд не просто ушел - он никогда и не прибывал на станцию. Джеймс Мориарти никогда не будет его. Спящий гений выглядит невероятно уязвимо и так приглядывается усталость на красивом лице ещё больше. Ладонь гения оберегающие покоится на животе даже в таком состоянии. Не хочется тревожить, пока сон не слишком глубокий. Моран уходит в спальню, но только для того, чтобы сменить постельное белье на свежее и добавить подушек, чтобы Джеймс смог расположить их как ему удобно, если понадобится, то даже под животом. Вернувшись в гостиную Себастиан осторожно поднимает мужчину на руки и старается больше не думать о том, насколько близко был к нему сейчас Мориарти. Он относит гения в спальню и осторожно опускает на постель, затем укрывая одеялом. Джеймс просыпается от бережного прикосновения, с которым Моран легко поднимает его на руки. Его чуткий сон легко потревожить, а в его теперешнем положении защитные инстинкты еще больше обострились. Но, осознавая себя на руках у Себастиана, Джим успокоенно и беспечно кладет голову ему на плечо, прижимаясь ближе, и открывает глаза. Оказываясь на кровати, Мориарти не отпускает мужчину, взяв его за руку. - Побудь со мной, - тихо говорит Джим, слишком отчаянно, слишком откровенно. Сейчас почему-то обостряется чувство, что потом будет поздно, и, может быть, у них больше не будет такого времени наедине. Ему все равно, насколько неправильным является то, что разрывает его изнутри невыносимой тоской. И он знает, что сейчас дело не в Северине. Он вспоминает слова военного о том, что принять его предложение о найме ему мешают личные интересы. И Джим не слепой, хоть они оба и превосходно держат себя, он видит как Моран смотрит на него, избегая контактов, скрываясь за этой военной привычкой говорить редко и по существу. Мориарти не позволял себе замечать. Сейчас, здесь, в этой комнате, в полутьме, особенно остро ощущается мысль, что он может не успеть, отпустить, так и не дав понять очевидного. Они оба уже как минимум по одному разу едва не сыграли в ящик за это недолгое время. И оступиться слишком легко в любой момент. Джеймсу мучительно больно от мысли, что он никогда не сломает границу между ними, потеряв снова. - Ты ведь понял, что дело не только в работе. Мне нужен ты. Ты сам. Рядом, - говорит вдруг Мориарти, - Я уже знаю тебя достаточно, чтобы понимать это, и я хочу узнать тебя больше. Делай с этим что хочешь, - Джеймс молчит, любуясь его лицом, пока Себастиан сидит на краю кровати возле него, - Осуждаешь? - вызывающе-равнодушно бросает он после, - Я сам себя осуждаю. Но сейчас хочу только одного, чтобы ты знал это и ты остался. Мне нет дела до того, что будет потом, но здесь и сейчас... Не дай мне сорваться и перейти черту, - просит Джим. Это что-то глубже и сильнее физического влечения, больнее и опасней, и это пугает его. И еще больше пугает не дать этому выход. Снова возвращается мелкая дрожь, будто от холода, и дышать становится тяжело, и одновременно с этим Джим испытывает облегчение этого странного болезненного страха, когда отчаянно крепко обнимает Морана, когда тот пытается накрыть его одеялом, вынуждая лечь рядом. Джим сжимает пальцы на его спине и выдыхает ему в плечо, втягивая его запах. - Побудь со мной, Себастиан, - Джеймс называет его имя, будто желая убедить в том, кого именно из них он сейчас хочет удержать. Джим оказывается совершенно не тяжелым даже в таком положении. А Моран ведь уже носил его на руках, когда выносил из ангара до машины и затем из машины нес с больницу почти прямиком на операционный стол. Было приятно ощущать вес гения на своих руках, его голову на плече. Нужно постараться запомнить этот момент, отложить в уголок памяти, где это воспоминание будет в безопасности. Едва голова Мориарти успевает коснуться подушки, а ладони Морана почти прекращают контакт с его телом, Джеймс говорит. Говорит больше, чем Себастиану кажется он способен вынести. Но военный не уходит. Он садится на постели, сжимает чужую ладонь в своей в ответ, но все еще ничего не говорит. Удивительно, но даже у такого человека, как он, есть сердце, и это сердце сейчас терзают так, как дикие звери рвут свою добычу. Осуждает ли он Джима за эти все слова, за чувства? Нет, вовсе нет. Скорее он испытывает сожаление, потому что он не может в это поверить. Он слишком долго был просто тенью, чтобы сейчас принять то, что может быть для кого-то значим. Тем более после Северина. — Если вы осуждаете себя, Джеймс, то тогда это тем более не то, что вы должны делать... — наконец-то произносит Моран, в то же время послушно ложась на постель, повинуясь чужим рукам, и легко обнимая гения, немного прижимая к себе, стараясь подарить чувство защищенности и покоя. — Я не тот, кто вам нужен. Я не смогу заменить его. И не хочу. Я не он и никогда им не буду. И если вы ищите этого, то я не могу этого дать... Я не преуменьшаю вашу любовь к моему брату и уверен, что она никогда не исчезнет. И она будет жить как доказательство в этом ребенке... Но я буду вас охранять - полгода, год и или десятилетие. Столько, сколько приказ будет в силе. Столько, сколько я буду жив... А сейчас вам лучше уснуть. У вас был долгий день, Джеймс. Необычайно длинный для Морана монолог. Слишком много личного задето, слишком много нервов затронуто. Себастиан ненавидел своего брата за многое. И сейчас больше всего за то, что Джеймс теперь для него недосягаем, ведь никогда не будет его. - Нет, я уверен в том, что говорю. Я вижу в тебе совсем не его, - это тяжело дается Джеймсу, признавать это. Он закрывает глаза, прижимаясь к Себастиану ближе. Как будто проверяя свои слова. И сейчас, больше не видя его лица, так похожего на лицо его Северина, на уровне ощущений - прикосновений, голоса, тепла и его дыхания рядом - Мориарти понимает, что чувствует и хочет удержать сейчас не Северина. - Спасибо. Этого мне достаточно, - Джеймс успокаивается в его руках, будто подпитываясь некой силой, в которой нуждается. Он не спешит отпускать Морана. Будто ребенок, которому приснился кошмар. Он не хочет, чтобы мужчина уходил из комнаты. И они так и лежат в одежде, поверх одеяла, на одной кровати, предельно близко друг к другу. За окном усиливается дождь, сползая по стеклу. Они оба знают, что не переступят черту, но одновременно они так предельно близки и связаны сейчас. Джеймс благодарен Морану за то, что он сохраняет эту дистанцию, не позволяя ему сделать то, о чем он будет жалеть. И сам Мориарти сейчас не готов к сближению, и вряд ли сможет. Новая зарождающаяся и стемительно набирающая силу привязанность вызывает у него страх. Он не может позволить себе доверять кому-то снова. Вот только - он уже доверяет Себастиану настолько, что видит в нем единственного, кому может доверить ребенка, если понадобится, доверить все то, что сказал ему сегодня. Внутри слишком много разбитых кусочков, которые причиняют боль и вряд ли когда-то будут собраны. Он слишком разбит и изломан изнутри, чтобы мог быть готов к чему-то новому. Но эта отчаянная, откровенная потребность прорывается наружу в этой внезапной нежности. И это нечто, связавшее их сейчас, останется между ними. "Себастиан прав, это усталость", - думает Джеймс. - У тебя ведь только одна кровать? - спрашивает он, - Ты можешь спать здесь, места хватит. Мориарти устраивается удобнее, накрываясь одеялом, оставаясь к Себастиану лицом, и кладет руку на живот, засыпая. Ему становится спокойней от мысли, что Моран останется рядом. Джеймс не догадывается, чего ему это стоит, находиться с ним каждый день. Кроме нежелания его отпускать, Мориарти понимает и то, что ему потребуется надежная защита, пока он не сможет как следует позаботиться о себе сам. Каждая минута так непозволительно близко к Мориарти - пытка в чистом виде. В эти минуты даже кажется, что талибы в Афганистане были с ним куда более милосердны, чем Джеймс. Там боль была исключительно физической и Себастиан был обучен ее терпеть. Здесь же боль была эмоциональная, которая была давным-давно забыта полковником. Кажется в последний раз он еще в детстве испытывал что-то подобное, когда все внимание гостей в родительском доме было подарено его брату, оставив спокойного и молчаливого его стоять в стороне и просто смотреть. Слова делают еще больнее. Признания, которые никогда ни к чему не приведут. Даже если все, что говорит сейчас Джеймс, это правда, то что от этого изменится? Они никогда не будут ближе, чем сейчас. Сейчас это их болезненный максимум, их предельная точка и за черту никто не переступит. Джим привязан к нему, потому что Моран может защитить его и ребенка, но на этом все. Себастиан хорошо понимает, что любовь к его брату никуда не уйдет и сам он не станет для Джима чем-то более важным. — Я буду здесь пока вы не уснете, Джеймс, — тихо отвечает Моран, отпуская мужчину из своих рук и поправляя легко одеяло на нем, чтобы тот не замерз ночью. — И вы можете оставаться здесь столько, сколько вам будет необходимо. Здесь безопасно. Себастиан не лжет. Это место было самым надежным его укрытием. Сюда он бежал от всего. Даже от Мориарти, но тот нашел его лишь с помощью Ричарда, который выдал место добровольно, а не по принуждению. Мориарти засыпает и Моран тихо покидает спальню, прикрыв за собой двери и взяв з шкафа запасную подушку и одеяло. Он бросает их на диван, включает сигнализацию (да, даже в такой глуши, ведь без этого никуда), кладет возле дивана ружье и, погасив камин, ложится. Себастиан смотрит в темноту, лежа на спине, и пытается унять тот рой эмоций и мыслей, что были в голове и в душе. Как же он устал, но совсем нет времени на отдых, хотя хотелось бы просто пустить себе пулю в голову.