Mormor

Мориарти засыпает раньше, не почувствовав, как Себастиан ушел, и он остался на широкой кровати один, заботливо укрытый одеялом. Джим спит хорошо и крепко впервые за очень долгое время. Может быть, дело в здешнем воздухе, может быть, в эмоциональном напряжении, которому он невольно дал выход вчера. Ему хватает недолгого сна, и Джеймс просыпается рано, чувствуя себя непривычно отдохнувшим. Несколько мгновений уходит на то, чтобы оценить обстановку комнаты и вспомнить, где он проснулся. Вслед за осознанием приходят остальные воспоминания о вчерашней ночи. Джеймс не обнаруживает Морана рядом, но замечает, что он тепло и аккуратно укрыт одеялом, отчего совсем не замерз, хотя за ночь в деревянном доме стало ощутимо холодно. Снова эта тихая забота без слов, к которой Джим успел привыкнуть. Он осторожно выбирается из кровати и подходит к окну. При свете дня видно поле, небольшой сад перед домом и лес совсем поблизости. Джеймсу нравится то, что он видит. И он вспоминает слова Морана, которые слышал уже засыпая, о том, что он может задержаться здесь. Он понимает, что нашел здесь Себастиан. Сейчас это кажется ему подходящим местом. Он знает, что оба они не смогут скрываться здесь от всего вечно, особенно от самих себя, но какое-то время для передышки бывает необходимо. Этот разговор, прикосновение, которое он себе позволил, то, как Моран держал его, пока он не заснул - все это кажется ему нереальным сейчас, они не вернутся к этому разговору снова, при свете дня, не смогут повторить. Но это ощущается чем-то правильным и оставляет странное тепло внутри. То негласное соглашение, которое они заключили. Мориарти выходит из спальни в гостиную, находя Морана на том небольшом диване у камина. Спит или просто не показывает, что уже услышал движения и проснулся, думает Джим. Но все равно старается не потревожить, ненадолго задержавшись возле него, подавив желание коснуться его лица. Он отправляется в ванную, холодная вода окончательно прогоняет остатки сна, а затем на кухню. Мориарти исследует содержимое полок и ящиков столов на предмет подходящих продуктов и посуды. Приходится смириться с отсутствием кукрузных хлопьев, без которых Моран, похоже, обходится каким-то непостижимым для Джима образом. Зато в холодильнике находятся свежие яйца и ветчина, а на полке - хлеб, растворимый кофе и чай. Джеймс ставит чайник на газовую плиту и занимается приготовлением завтрака. Расставляет на столе две тарелки и чашки. И разбивает несколько яиц на сковороду, на которой уже поджарились ломтики ветчины, положив отдельно жариться хлеб для тостов. Запах распространяется по дому и пробуждает аппетит. Джеймс увлекается процессом, следя за сковородками на плите. Себастиан засыпает глубоким сном лишь под утро. Большую часть ночи он проводит все также лежа с широко распахнутыми глазами, глядя в темноту, которая в здешней глуши была просто кромешной, и слушая каждый звук, стараясь распознать несёт ли он опасность для Джеймса. Мориарти был дорог его сердцу. Сердцу которого, как полковник думал, у него нет. И он старался вспомнить тот момент, когда это произошло. В тот день на кладбище, когда он впервые с ним заговорил? Или в ту их встречу в кофейне, когда обстановка хоть немного перестала быть настолько формальной? Нет, точно нет. Это было в тот день, когда он увидел его в прицел… Увидел и не сделал выстрела. Он должен был выпустить в Мориарти несколько пуль, прикрыть того агента из МИ-5, что подобрался так близко. Но в итоге Себастиан не исполнил приказ. И не было никого, кто мог бы сделать это за него в тот день, когда у спецслужб был единственный шанс. Тот вечер Моран помнил хорошо. Он говорил почти под трибуналом за срыв операции о том, что убийство Джеймса Мориарти принесет Короне больше вреда, чем пользы. Кто знает сколько голов вырастет у этой Гидры, если отрубить первую? Кто знает, какие силы были в тени и ждали, чтобы Мориарти и его сеть убрали, чтобы «чистыми» занять место? И ведь было не ясно будет эта новая сила лучше или хуже прежней. Тогда Себастиан убедил многих. Но не всех. Возможно в тот момент и появилось это новое «течение», что было не согласно, что было уничтожено ими под корень совсем недавно. Этого Моран не знает. Запах еды, который неожиданно появляется в этом доме, будит Морана на удивление не слишком быстро. Только когда запах жареных яиц и кофе уже буквально заполняет небольшой дом, военный открывает глаза. Он встает тихо. И также тихо движешься на кухню, подходя к столу и глядя на накрытый на двоих небольшой завтрак, только после поднимая взгляд на Мориарти. — Вам стоило меня разбудить, сэр, — произносит полковник, проходя дальше на кухню и принимаясь помогать гению убирать посуду после готовки. Он позволил себе спать дольше привычного и вынудил Джеймса готовить для себя, что было непозволительно. — Прошу, садитесь. Этого больше не повторится. - Буду благодарен, если ты оставишь этот свой официальный тон, - отзывается Джеймс, не отвлекаясь от готовки. Это занятие ему нравится, - Меня окружает достаточно тех, кто ходит вокруг по струнке. Не стоит приравнивать себя к ним. Я вижу в тебе нечто другое. И плачу не за то, чтобы мне прислуживать. И, - он оборачивается, чтобы посмотреть на Морана, - у тебя всегда есть выбор. Остаться или уйти. Ты - единственный, кому я его давал. После..., - Мориарти понимает и не дает себе договорить, - Один из немногих. Садись, я приготовил нам завтрак. Моя очередь. Мориарти постоянно пытается пробить брешь в этой броне беспристрастия и профессионализма, которую установил вокруг себя Моран. Он видит в нем равного себе и нуждается в том, чего ему так не хватало слишком долго - если не в чем-то гораздо большем, то в том, что можно было бы назвать дружбой. Он не подозревает, что все эти попытки, все сближения, простые контанкты причиняют неизменно непробиваемо спокойному Себастиану боль. С того дня Мориарти находит в Моране самого преданного телохранителя, помощника и даже сиделку - полковник прекрасно готовит для него и не позволяет подолгу игнорировать еду и сон, как Джеймс часто делал прежде, находясь все время один. Обязанности телохранителя, а особенно такой персоны как Джеймс Мориарти, подразумевают постоянное присутствие поблизости, куда бы Джеймс ни отправился. Они делят кабинет и квартиру Мориарти, Моран постоянно обитает в штаб-квартире Организации. Он становится тенью Мориарти. Такой же немногословный и никогда не отпускающий его от себя больше, чем на пару шагов, без соответствующего приказа Джеймса. Делается неотъемлемой частью его жизни. Джеймс втягивает его в свои занятия, и Моран в который раз невольно составляет ему компанию - за игрой в шахматы, просмотром фильмов, обсуждением дел. Иногда Джеймс может увлекаться, обдумывая что-то и рассуждая вслух, рассказывая Морану варианты решения очередной криминальной или политической задачи или доказательство теоремы. Терпение и способность удерживать нить их, в основном односторонних, бесед начинает покидать Полковника обычно где-то на этапе философских рассуждений об общем между музыкой и математикой и о том, что красота - это следствие логики и точного рассчета. Джим начинает доверять Морану как самому себе. Для него остается неизвестным, какой пыткой на самом деле являются для Себастиана Морана эти новые обязанности. Постоянно находится рядом - находясь за непреодолимым барьером. И Моран ни разу не позволяет себе переступить эту черту. Они остаются в этом доме в ирландской глуши еще на два дня. Большую часть которых Мориарти чаще всего спит. Сам гений не подозревал, что за это время у него накопилось столько усталости. Либо беременность отнимает все больше сил. Они сидят вечерами у огня, однажды выбираются в лес, который начинается почти сразу за окнами, и Джеймсу нравится смотреть за тем, как Себастиан готовит ему еду. Мориарти все так же много времени проводит за ноутбуком или в телефоне, контроллируя и решая каждодневные дела своей паутины. На второй день в почте, которую он с самого начала существования Сети использовал для "обращений", и сохранил эту традицию, Мориарти обнаруживает письмо. Это банальная просьба-заказ. Джеймс не взялся бы за такое сейчас, если бы эта задача не являлась сама по себе решением той, которая требовала его внимания и вмешательства уже давно. Внимание снова привлекали к себе те самые две противоборствующие группировки, занимающиеся оборотом оружия и наркотиков, которые не могли поделить между собой город без вмешательства извне. На этот раз глава одной из них первым догадался искать покровительства у Мориарти, обещая за избавление от своего конкурента, помимо денег, увеличение доли, которую он платит Джеймсу от своего оборота, до тридцати процентов. Мориарти оценивает все перспективы и преимущества одного и второго, находя такое решение возможным, и соглашается удовлетворить просьбу, поднимая свой процент до половины. Он решает, кому отдать этот заказ. Технически довольно сложный для исполнения. Здесь нужен профессиональный стрелок, который сможет сработать чисто и уйти так же незаметно, как пришел. Из немногочисленных подходящих Джеймс останавливается на одном. - Кажется, для Ричарда есть заказ, - обращается он к Себастиану, - Что скажешь, он справится? Одновременно Джеймс понимает, что ему самому пора возвращаться в город. Он думает об этом с непонятным ему сожалением. Говорить о чувствах Себастиан не умел. Никогда этого не делал. Поначалу было не с кем о них говорить, а затем и не о чем было. Моран перестал ощущать: жалость, грусть, страх, радость - все это было словно стерто из его сознания людьми, которым всегда было все равно. И Моран научился так жить, даже преуспел, используя свою "ненормальность" в сфере, которую не выбирал, становясь тем, кем, быть может, и не хотел быть. Да, во взрослом возрасте без грозного отца за спиной, готового "преподать урок", он мог бы изменить свою жизнь. Но когда так долго идешь по одной тропе, то она заводит тебя в густой непроходимый лес, где, стоит только оступиться или сойти в сторону и тебя ждет смерть. Каждый день рядом с Мориарти это пытка, которая не должна была действовать на него. Почему сейчас он ощущает, когда как раз таки не должен, когда это запрещено и неправильно? Когда тот, кто причиняет боль, не знает, что оставляет порезы все глубже и глубже с каждым разом? Ричард бы послал его к черту и отвесил бы пару ударов, наверняка даже по лицу бы попал разок, чтобы привести в чувства. Вряд ли бы получилось, конечно. Тут было что-то больше и глубже, чем они оба могли представить себе в виду своего полного отсутствия нормального жизненного опыта, а в особенности отношений. Секс на ночь это не отношения. Секс с одним партнеров армии, потому что новых не предвидится - не отношения. Воздержание и полное ограждения себя от людей - наиболее дерьмовые отношения с самим собой, которые можно представить. Отучиться обращаться на "вы" Моран не мог. Для него это было как пересечь черту, которая держала его в рамках. Он не мог себе этого позволить. Нельзя было допустить оплошности и открытые чувства к тому, кому это не нужно, к тому, с кем эти чувства запрещены. Но Себастиан смог опустить "мистер Мориарти" и "сэр". Гений, кажется, был этим не слишком доволен, но Моран не хотел его один нож в своей грудной клетке, который он ощутил, когда Джеймс заговорил о Северине и близости с ним, пусть и не назвал имени тогда. И без того было тяжело. — Ричард знает все, что знаю я. Умеет все, что умею я. И во всем этом он уже меня превзошел... — отвечает полковник, с тихим стуком ставя чашку чая на стол перед Мориарти и затем тарелку с дикой малиной, которую они собрали на вчерашней прогулке. — Он не разочарует вас, Джеймс. Я уверен, что вы можете доверить ему любую задачу. - Я не сомневаюсь в его способностях. Если вы сработались, и ты взялся его обучать. И я уже видел Ричарда в деле, - говорит Джеймс, - Я о другом. Работа в Сети отличается от службы в армии, да и от работы на правительство тоже. И не каждому приходится по нутру. Она требует особого склада характера, и это грязная работа. Психологически. Морально, если хочешь. Не уверен, на своем ли он месте здесь, - Мориарти задумывается, берет в руки чашку, которую принес ему Себастиан, и смотрит на остывающий чай, - У Ричарда есть принципы. Есть они и у тебя, - вдруг поднимает на него взгляд Джеймс, - За этим внешним отсутствием эмоций. Ты просто умеешь делать, что нужно, отключая их. И пользоваться этим. Ты преуспел в этом как никто. Так что никто не верит, что у тебя могут быть чувства. Но своих собственных представлений о морали и чести в твоих действиях больше, чем у кого-либо. Как получилось так, что ты занимаешься тем, чем занимаешься? Взгляд спокойных черных глаз задерживается на нем, снова устраивая непреднамеренную пытку. Или Мориарти настолько жесток, или забыл о том, какое действие может производить этот его взгляд. Моран неизменно сохраняет свое беспристрастие с ним, и Джеймс хочет узнать его больше. Он забирает со стола миску с малиной, одну за другой отправляя в рот ягоды, которые кажутся ему невероятно вкусными. Его подкупает эта постоянная бессловестная забота Морана, с которой он приносит ему дикие ягоды и готовит еду. Он передает миску с оставшимися ягодами Себастиану, желая разделить их с ним. - Не смей отказываться. Джеймс привыкает к немногословности, заботе Морана и его манере обращаться на вы и держать дистанцию. Он благодарен за это, так как не чувствует в себе сил и не считает себя вправе ее нарушить. Мориарти отправляет Ричарду профайл на его новую цель: имя и фотографии, адреса обычных локаций и все, что может пригодиться наемнику. А затем сообщение: "Не скучай. Скоро будем дома. JM" Пол Галтиери. Имя отчего-то кажется знакомым. Торговля наркотиками и оружием. Владелец юридической фирмы в Бромли. - Нужно возвращаться, - говорит Мориарти, откладывая телефон. Они собирают свои немногочисленные вещи. Обратная дорога утомляет гораздо меньше, возможно, потому, что на этот раз за рулем Моран. Джеймс следит за перетекающими один в другой пейзажами и поворотами дороги за лобовым стеклом, сидя рядом с ним. В дороге всегда хорошо думается. И думает сейчас Джеймс в основном о Себастиане. Моран лишь смотрит. Смотрит в эти черные глаза напротив и надеется, что его собственные не выдают боли, которую этот взгляд ему причиняет. Джим давил на болевые точки слишком сильно. Не знал о них? Нет, это глупо даже предполагать. Знал и только лишь хотел причинить еще больше боли, вскрыть и без того плохо затянувшиеся загноившиеся раны, разодрать их снова до крови, глубоко, пока не доберется до самых костей? Нет, Джеймс жесток, но не настолько. Что-то другое... Что-то, что Морану тяжело понять. Он не отвечает на вопрос и лишь садится все также на привычном расстоянии больше вытянутой руки - дистанция на которой он не несет угрозы. Себастиан ведь опасный хищник. Его сознание часто подвергается вопросам. Существует ли оно вовсе? Или он движется на инстинктах, словно и правда настоящий зверь? Кто-то мог назвать Морана человеком высокой морали, но не той, что привычна людям вокруг и говорит, что убийства это грех, игнорируя все иные грехи, которые совершает каждый день. У Себастиана была своя. Мало кто ее разделял. Мало кто мог работать с ним. Ричард мог. И Джеймс, кажется, может. Северин не мог никогда. Такие схожие снаружи и такие разные внутри - и выдают это глаза. Не только цвет, но и то, что ты чувствуешь, когда смотришь в них. Чтобы ощутить больше, чем безразличие и холод, Себастиану нужно заглянуть в самую душу... Если тот позволит. Дорога домой проходит в тишине, если не считать тихую классическую музыку, что звучит из дорогой акустики в из еще более дорогом авто. Моран знает, что исследования говорят о пользе подобной музыки для детей, даже когда они еще находятся в утробе. А еще надеется, что она поможет Джеймсу быть спокойным в дороге и не переживать. Авто останавливается за воротами богатого дома так плавно, что не ощущается даже привычного многим "кивка" - Себастиан не хочет тревожить гения и его мысли. Но приходится, когда он открывает для него двери и подает руку, помогая выйти из теплоты салона в прохладу улицы, пусть и всего на несколько минут. Этот дом диаметрально противоположен тому, где последние несколько месяцев жил Себастиан, и сейчас ощущается диковинной дикостью, словно лесного человека впервые вывезли в цивилизацию. Не получив ответа, Джеймс сам продлжает его искать и, кажется, знает его. Понимая Морана гораздо больше и без его слов. Они похожи. Друг на друга так, как не похожи на окружающих их. Вряд ли, будучи ребеноком, безэмоциональный, закрытый Себастиан, мог быть понят достаточно, чтобы получить необходимое тепло и внимание. Джеймс знает, потому что ощутил это на собственной шкуре. Его эмоциональный деффект отличается, но имеет ту же природу, что роднит их, вызывая безоговорочное понимание. Ребенок, не проявший ожидаемых от него эмоций, подобающих в определенных ситуациях - радости, страха, сострадания. Не показывающий слез и слишком легко игнорирующий физическую боль. Заменяющий все эти эмоции решениями и действиями. Если добавить к этому интеллект, пугающе сильно превышающий средний, и собственные представления о морали, которые часто расходились с принятыми, то можно получить в глазах взрослых и сверхников бездушное чудовище, сломанного, неправильного ребенка со взглядом взрослого, которого не смогут полюбить, но будут опасаться. И если в семье есть другие дети - очень одинокого. Джеймс отвлекается, когда машина едва ощутимо останавливается, и понимает, что, похоже, заснул. Мягкая завораживающая музыка в салоне сделала свое дело. Он благодарен Себастиану, который подумал даже об этом. Все время его беременности спокойствие оставалось для Джеймса непозволительной роскошью. И впервые за долгое время он мог снова ненадолго ощущать его рядом с Мораном. Мориарти принимает его помощь, чтобы выбраться из машины, и чуть морщится от боли в затекшей спине. Им открывают калитку, а затем дверь в дом, а машину заводят на паркинг. - Пойдем, - Джеймс проводит Морана по дому, обставленному одновременно в стиле хай тек, но сохраняющему атмосферу уюта обитаемого пространства, дорого, но неброско и лаконично, напичканному техникой и системами безопасности. На втором этаже они проходят мимо кабинета Джеймса, напоминающего небольшую библиотеку или обсерваторию. В его более классической обстановке помимо деревянных стеллажей, шкафов с книгами и большого письменного стола нашлось место телескопу в нише у большого окна. Затем проходят мимо спальни. Комната, которую Мориарти показывает Себастиану, находится рядом с его собственной спальней. По другую сторону от нее - комната, оборудованная под детскую, требующая явной доработки, с еще не распакованными и не собранными детской мебелью и кроваткой. Джеймсу явно было не до этих приготовлений, и он все еще не успел найти для этого время. - Эта спальня подойдет? - спрашивает Джеймс, - Можешь свободно перемещаться по дому и брать то, что тебе нужно. Он рассылает несколько распоряжений, чтобы им доставили еду и вещи первой необходимости, которые могут понадобиться его гостю. - Скажи, если что-нибудь будет нужно. Немного позже, пригласим Ричарда поужинать с нами и обсудить его задание, - он устало полуулыбается Себастиану и оставляет его одного в его новой комнате. Затем отправляет Бруку сообщение: "Ричи, составишь нам с Себастианом компанию сегодня в 20:00? Кондуит-стрит, 9. JM" Забота о ком-то была для Себастиана чем-то новым и совершенно необычным. Как и чувства к кому-то. Да, он был близок с Ричардом уже много лет, но Брук был для него младшим братом, а не объектом романтического интереса. Джим же был по каждому пункту другим. Любить кого-то, когда ты не способен это выразить - сложно. Любить кого-то, когда тебя самого не любили - и вовсе кажется невозможно. Ребенок, который с самого детства был не таким, как остальные: слишком спокойный, отстраненный, не испытывавший привязанностей, не желавший тактильного и эмоционального контакта. Хотя нет, желавший, но не получавший, потому что был такой же, как и он, но другой... Другой ровно настолько, чтобы нравиться людям, оставляя брата на несколько шагов позади и не заботясь о его чувствах. Наверное, люби родители Себастиана немного больше, не будь его отец помешанным тираном с проблемами с агрессией, то наверняка Себ был бы показан специалисту. Но тогда вряд ли бы он был тем, кто он есть сейчас - скорее всего бы просто жил, как песчинка среди серой массы, глотая по десятке нейромедиаторов и различных психотропов за раз, а может бы просто спился. Моран следует за Джимом до дорого убранному дому безмолвно, даже шагая почти бесшумно. Совершенно не похоже на то, к чему он привык. Да, прежняя его квартира, где он жил до побега, не была похожа на тот дом в лесу, но и на этот дом она совсе не походила. Жилище военного было полупустым: мебели было минимум, почти никакой техники, кто лептопа и старого радио, из личных вещей и одежды - только предметы крайней необходимости. Себастиану не нужны были дорогие вещи, ведь его работа не предполагала появления на людях и не оплачивалась так хорошо, как многие могли бы подумать. Но деньги никогда и не были целью. Моран остался в армии только потому, что это было единственным местом, где его "дефекты" стали "преимуществами". — У меня нет предпочтений, Джеймс. Этой комнаты более, чем достаточно. Я постараюсь не доставлять вам неудобств. А сейчас, если простите за непрошеный совет, вам стоит прилечь и отдохнуть - дорога явно вас утомила. Моран только кивает мужчине в ответ и тихо прикрывает за ним двери. Оставшись один, Себастиан прижимается лбом к двери и закрывает глаза. Это тяжелее, чем он думал. Это место рвет его душу на части, хотя он был уверен, что ее у него нет уже давным-давно, даже если допустить, что он все таки с ней родился. Избавиться от ощущения, что ты просто заполняешь пустоту, сложнее, чем говорят. Оно мешает дышать, мешает думать, не позволяет достичь необходимого уровня самоконтроля, а последнее Моран точно не может себе позволить. "Это очень любезное приглашение. Я полагаю с меня красное вино и гранатовый сок? Буду вовремя, сэр. RB" "Все не настолько официально. Но будет очень кстати. Спасибо, Ричи. JM" Джим любит давать эти уменьшительные имена и поддерживать разговор без всяких условностей для своего ближайшего круга. К чему ему никак не удается приучить их обоих. Армейские привычки к строгой субординации у Морана и Брука не возможно вытравить. Впрочем манеры Мориарти не означают полное отсутствие этой самой субординации, но система вокруг него построена так, что не нуждается в официозе или формальных протоколах. Вопреки своему обыкновению, с Себастианом Джеймс перестает развлекать себя попытками пробить дыру в его броне профессионализма и сдержанности, устраивать маленькие провокации. Он старается сделать так, чтобы Морану было как можно комфортней и привычней, ближе к его обычной жизни. Как можно меньше задевать за больное и вытаскивать на свет. Он благодарен ему за то, что тот для него делает. И старается соблюдать его границы. Не причиняя хищнику, вытащенному из своей привычной среды, лишнюю боль. Хоть Джеймс и не знает точно, что именно за раны он скрывает. Он хотел бы, чтобы Моран подпустил его достаточно близко, чтобы прикоснуться и попробовать помочь. Так же, как его собственная боль, каким-то непонятным Джеймсу образом, становится меньше рядом с Себастианом. Но приближаться одинаково опасно для них обоих. - Ты прав, - Мориарти принимает заботу Морана. И понимает, что ему и самому нужен отдых на то, чтобы прийти в себя. В спальне он ощущает, что действительно устал. Последнее время будто все действия даются ему с трудом и отнимают силы. Ему приходится считаться с этим ближайшие несколько месяцев. Джеймс устраивается на кровати, все еще непривычно большой для него одного, сворачивается, обняв рукой живот, и прикрывает глаза. В этом доме все слишком живо напоминает о Северине, возвращает ненадолго забытые за то время, что он провел с Мораном в его доме в лесах Ирландии, страхи и боль. Он забывается поверхностным, тревожным сном ненадолго. А когда просыпается, уже успевают принести еду и накрыть для них стол в гостиной у дивана. Обслуживающие дом люди работают таким образом, что их присутствие в доме не ощущается и не приносит дискомфорта, потому что оно не постоянно и организовано как некая персональная служба доставки или уборки и других услуг, проявляющая себя только по просьбе Джеймса. Еще одна особенность жизни здесь, к которой Морану предстоит привыкнуть. Мориарти не обманул Брука насчет неформальности их ужина. На большом, но не высоком журнальном столике у углового дивана их дожидаются коробки с пиццей и азиатской едой. Больше подходящие для вечера в дружеской компании, чем для обсуждения дел криминальной империи. Морану больше всего не хочется наткнуться в этом доме на фото. Фото Джеймса и Северина, счастливых, живущих жизнь, а не существующих. Слишком болезненными оказались раны стареющего хищника, который сейчас верно шел к рукам, пусть и не позволял себе больше, чем преданную хозяину службу. Этот дом был чужим для Себастиана. Да, его не заботило это пресловутое "ощущение уюта", но здесь хотелось ограничить свое пространство только одной комнатой с минимумом вещей, которые полковник привез с собой из того дома в лесу, и не покидать ее периметр никогда. Но это было невозможно. Приняв душ и переодевшись с дороги в другой комплект вещей, что был у него с собой, Моран тихо выходит из комнаты, заправив за пояс пистолет в своей привычной манере. Он обходит каждую комнату, осматривает все, при этом избегая касаться чего-то еще, кроме дверных ручек... И комнаты Мориарти. Туда он не зайдет без надобности, а надобностью в его понимании считается опасность для Джима и/или ребенка. На пороге детской мужчина замирает на несколько минут, смотрит на коробки с разобранной детской мебелью почти бездумно, а затем запирает двери и уходит на первый этаж. Там есть люди - прислуга, что заботится об этом доме. Многие из них смотрят на него так, словно увидели призрака. Оно и не удивительно, чего еще ожидать. Моран обходит первый этаж, двор, сад, возвращается в дом, садится в гостиной, попросив блокнот и ручку, и принимается за работу. Он пишет и рисует в блокноте почти час, пока в гостиной на столике появляется еда и даже какая-то выпивка. Заканчивает мужчина буквально за несколько минут до того как в дверях комнаты появляется Ричард - его пустила охрана. — Ты выглядишь дерьмово, — вместо приветствия выдыхает Брук, глядя на друга с тоской во взгляде и затем проходя в комнату дальше, чтобы поставить на столик бутылку дорогого вина и хорошего гранатового сока. — Себ, если ты не можешь работать... Лучше скажи ему. — И я рад тебя видеть, Ричард, — со сдержанной улыбкой отвечает мужчина. — Не прячь это, окей? От этого никому не будет лучше. Ты так не можешь работать. — Я работаю. Это все, что я делаю. Другого от меня не требуется. — О Боже, ты сам веришь в э... — Тебе стоит перестать.