Mormor

Джеймс ждет. Он уже догадывается о решении Себастиана. Но все еще надеется, что увидит его еще раз. Он должен поговорить с ним. Должен знать, от чего именно бежит Моран. Слишком много невысказанного между ними. Неужели он до сих пор этого не понял? Что Джим давно видит в нем совсем не его покойного брата. Мориарти должен его остановить. Он не стал бы его удерживать, но Моран должен знать. Он уверен, что Майк успеет его застать, и что Себастиан придет. Остаток дня превращается в напряженное ожидание. Джим смотрит на дверь, реагируя на шаги в коридоре, уже поздним вечером он отчетливо слышит, как они приближаются к двери в его палату, пульс учащается в ожидании, и Джеймс готов прикончить, было бы у него сейчас чуть больше сил, врача, который приходит ставить ему капельницу. Сил долго оставаться в сознании пока не достаточно. Но он не позволяет себе надолго проваливаться в сон, отключаясь под капельницей, реагируя на звуки. Пока не смиряется и не понимает, что Себастиан не придет. Внутри отчего-то становится очень пусто. Как будто бы он лишается вновь ожившей части своей души, если она у консультанта, конечно же, была. Которую до этого он решился снова в себе открыть, не смотря на боль. Как будто недавно под наркозом из него вырезали не только ребенка, которого он носил под сердцем эти девять месяцев, но и душу. Ребенок останется с ним, но снова вспоминать, что он способен чувствовать и открывать в себе эту дверь Джеймс больше не намерен. Внутри пусто и больно. И эта недосказанность, как кислота, разъедает изнутри тянущей тоской. Джеймс проваливается в неглубокий, тяжелый сон, только из-за крайней усталости. Он испытывает неизвестное ему прежде тепло и желание оберегать этого новорожденного ребенка. Но это не заполнит этой пустоты внутри. Дни сменяют друг друга. И тоска и безразличие нарастают внутри. Мориарти признается себе, что ощущает потерю. Врачи списывают это на послеродовую депрессию. И гений замыкается в себе, скрывая причину даже от самого себя. Медленно, но верно, он восстанавливается, но в больнице придется провести еще не мало времени. Его дни занимает забота о ребенке и дела Сети. Как только его переводят из реанимации, гений вновь обретает свой ноут и полный доступ к ним. - Прости. Не хотел тебя обидеть, - признается Френсис, - Я имел ввиду другое. Не думал, что ты захочешь заговорить со мной тогда. И в самом начале, когда ты только пришел сюда. - Хорошо. Тебе и самому нужно отдыхать. Тебя зацепило куда сильней, чем меня, - говорит Френсис, хотя ему совершенно не хочется, чтобы Ричард уходил, - Я помню про свое обещание. Поедем, как только выберемся отсюда? Ричард сейчас сидит очень близко к нему, и Френсис невольно задерживает на нем взгляд. Тайно любуясь и сохраняя в голове его лицо, замечая все его маленькие детали, отметинки и шрамы на коже военного, пытаясь его читать. Ричард все еще кажется ему гостем, принадлежащим некой другой, опасной, но яркой и настоящей, далекой от здешних краев, жизни. И ему до сих пор не верится, что он сможет его удержать. Но до тех пор техник просто наслаждается его присутствием. И возможностью быть искренним с ним. - И где мое желе? - спрашивает он, пока Ричард не раскрыл этот недвусмысленный взгляд. Который, впрочем, можно списать на заторможенность после наркоза. Моран замирает возле машины как вкопанный, когда Майкл говорит о том, что Джеймсу нужен кто-то сейчас. Нужен кто-то... Наверное, но разве этот кто-то это Себастиан? Было бы слишком эгоистично думать, что Мориарти ждет именно его, чтобы полковник сидел у постели и держал за руку, когда гению меняют капельницы. Моран всегда думал, что он не эгоист, хотя сейчас, садясь в машину, он понимает, что он самый худший из всех существующих. Потому что боясь душевной боли, с которой он совершенно не знает как справляться, он бежит прочь. Бежит от мужчины, который был по-настоящему ему дорог и которого он никогда не смог бы получить. Можно было бы справедливо отметить, что в его жизни был Ричард - также важный человек, встретившийся на пути по воле случая, но к Бруку у военного было отношение как к своему брату, такое, какого никогда не было к Северину, что бы Себ не делал. Про Ричарда Моран никогда не думал, что хотел бы с ним ребенка... "Крайняя степень трусости." — то, что слышит Моран в трубке своего телефона, когда Ричард звонит ему спустя несколько дней, узнав от Майка, что военный так и не явился к Джеймсу, хотя за ним послали человека. И Брук прав. Прав на все сто процентов, но почему-то именно эту боль Морану оказывается слишком сложно превозмочь. Даже простреленная рука, где совершенно нехотя и явно не слишком правильно срастаются мышцы и сухожилъя, не доставляет столько боли когда Себастьян пытается разрабатывать ее, как боль неизвестной ему ранее природы где-то внутри под ребрами. Такая, сто мешает спать, мешает думать, не дает есть. Когда Моран вошел в организацию гения, вся его собственность оказалась под, скажем так, охраной. Все камеры в его квартире, в его доме в Ирландской глуши стали подключены к единой системе. И когда Себастьян просто ушел, то это не означало его выход из Сети. Он все еще был ее частью, а значит камеры все еще были доступны консультанту. И если бы тот, в получение своего ноутбука, решил бы их посмотреть, то увидел бы словно совсем другого Себастиана. За эту неделю с его лица исчезла идеально выбритая кожа, какая была всегда, сменившись рыжеватой щетиной, сигарета практически всегда была зажата у него во рту, а сам военный большую часть времени сидел на "веранде" своего "дома" и просто чистил оружие, словно просто пытался занять себя чем-то, только бы не думать. Ричард приходил в палату к Фрэнсису каждый день два раза в день всю эту неделю. И сносил технику все нажитое им мерзкое зеленое желе, чтобы потом едва ли не с умилением смотреть как тот уплетает его, орудуя здоровой рукой. Фрэнсис нравился Бруку. Наверное больше, чем положено для людей, которые работают вместе. А теперь, когда он отчетливо понял и своими глазами увидел, что даже техник может пострадать на заданиях, стало страшнее думать о том, что будет, если они попадут в одну команду. Ричард будет... предвзят. Он будет бояться за Фрэнсиса больше, чем за кого-либо другого, он будет прятать его от опасностей, он будет рисковать ради него. Это... плохо? — Удивлен, что меня выписывают раньше тебя? — усмехается Ричард, ставя на пол возле койки техника свою небольшую сумку с вещами и опускаясь на стул рядом, продолжая держать трость в руках. — Сказали, что тебя отпустят послезавтра. Но это не означает, что я не заявлюсь сюда завтра с кофе, а послезавтра, чтобы тебя забрать. Все это время Джеймсу будто не хватает своей тени, правой руки. Он огрызается на телохранителей, когда их присутствие кажется ему слишком явным и навязчиво вторгающимся в его границы. Его предследует навязчивое ощущение - ему кажется, что некоторые черты в лице ребенка и цвет его глаз, становящийся со временем немного темней, напоминают ему о Себастиане. Это противоречит здравому смыслу, но ребенок связан с ним в сознании Мориарти. Ведь все эти месяцы до его рождения рядом с Джимом был Себастиан. Именно рядом, неизменно и неотлучно, слишком близко внутри его личных границ, деля с ним его дом и опасной тенью сопровождая повсюду. Никто не подумал бы воспользоваться уязвимым положением гения, пока все замирали под внимательным холодным взглядом Морана, внушавшего страх на уровне инстинктов самосохранения. Которые у людей такого рода, окружающих преступного гения, развиты особо хорошо, иначе никто из них не протянул бы так долго в этой сфере. Особенности работы не позволяли телохранителю отлучаться от Мориарти надолго. А Джим позволял почувствовать в себе нечто большее, нечто живое и уязвимое, его безоговорочное доверие снайперу. И часто, когда Мориарти становилось неконтроллируемо больно и страшно внутри, когда паника заполучала его в свою ловушку, рядом оказывался именно Моран. Один на кровати в тишине ночи с ним, когда Джим подрывается от ночных кошмаров, или позволяет себе судорожно сжать его руку или вцепиться в него, лежа рядом. Желая вырваться и спастись от своих мыслей. И все это время Моран ни разу не нарушает границ, не позволяет себе ни единой реакции, большей, чем сдержанное тепло и ощущение защиты. Себастиан часто делит с ним кровать, просто лежа рядом, подолгу без сна и не снимая одежды. Проходят дни, и Джеймс довольно быстро восстанавливается. Может быть, на это влияет необходимость заботы о ребенке, или непереносимость гением слишком долгого бездействия и скуки. Только его апатия и безразличие распространяются и на те моменты, когда он с ребенком. Он испытывает к ребенку ту же заботу и бесконечную привязанность, но не способен чувствовать каких-то эмоций. Он относится к нему с особой, бережной и тихой, глубокой нежностью, к которой примешивается тоска. И заботится о нем, в основном, сам, доверяя проверенной и запуганной качественнее, чем кадры для секретной службы, няне, только в случае крайней необходимости. Когда Мориарти отпускают домой, он снова оказывается с этим домом и своими воспоминаниями наедине, как в первые дни после инсцинированной смерти Северина. С ребенком на руках. Когда Джим переступает порог детской, внутри что-то резко и больно отзывается теплом и тоской. Он медленно проходится по комнате, держа Дэниэля одной рукой и касаясь другой детской мебели, которую Себастиан начал собирать в ту ночь. А потом постепенно и аккуратно обставил и оборудовал всю комнату, включая систему видео и аудио наблюдения. В те дни Джеймсу было совершенно не до нормальных забот будущего родителя. И Себастиан взял эти приготовления на себя, все так же, в своем духе, проявив заботу о гении без слов. Все время, которое он проводит в больнице, Джеймс думает о том, чтобы сорваться, сесть в машину и отправиться через ирландские леса по знакомым ему координатам. Потому что у этого затерянного дома в глуши по сути нет даже адреса. Как только он сможет подниматься и держаться в сознании дольше пары часов. И боль и слабость при очередной попытке подняться постоянно заставляют Мориарти отложить эту мысль, укладывая его обратно. Боль отрезвляет, напоминая о том, что это не самая светлая идея. Джим часто тянется за ноутбуком в навязчивом порыве, или хочет открыть ярлык, запускающий трансляции камер, чтобы выбрать определенный их набор, показывающий тот самый дом. Но он отдергивает себя, подавляя это желание. Джеймс слишком ценит Себастиана и слишком благодарен ему, чтобы бесцеремонно вторгаться в его жизнь, если он пожелал покоя и уединения. Даже если Моран не деактивировал камеры собственноручно. Последнее Джим все же рассматривает как определенное разрешение и своего рода ответное доверие. Однажды желание его увидеть все же побеждает, когда Джеймс уже у себя дома. И он позволяет себе включить камеры. Переключив три разных трансляции, он застает Себастиана курящим на веранде и несколько минут просто смотрит за ним, незримо составляя ему в этот момент компанию. Он всматривается в черты знакомого лица, узнавая привычные повадки Себастиана и одновременно замечая, на сколько позволяет камера, как изменился полковник, он выглядит небрежно и как будто сломленно, как человек, который махнул на себя рукой, не примирившись с чем-то. Джеймс заставляет себя прервать трансляцию и закрыть ноутбук, на какое-то время замирая, прикрыв глаза и справляясь с ворохом пробужденных мыслей и импульсов. Из-за нехватки сна, усталости и стабильно пропускаемых приемов выписанных ему антидепрессантов делать это становится сложнее. Проходит несколько недель с того дня, как Себастиан покидает город, когда датчики движения на подъездной дороге, ведущей к его дому, передают Морану, что у него гости. Дорогая бронированная машина с тонированными стеклами, останавливаясь на траве перед деревянным домом, выглядит здесь так же уместно, как современный смартфон в средние века. Посетитель, выбирающийся из нее и щурящийся от непривычного солнечного света, разочаровывает. Чертов Майкрофт Холмс удостаивает полковника своим личным визитом, занимая место напротив него в старом садовом кресле на открытой веранде. - Рад видеть вас в добром здравии, Себастиан. Признаюсь, я благодарен вам за то, как вы отвлекли огонь на себя в конце нашей последней встречи. Не смотря на то, что вы, судя по всему, и стали тем, что привело тогда к нам непрошенных гостей. Впрочем, я хорошо осведомлен о том, на что соглашался, когда встречался с вами. Вы привлекаете разного рода передряги и опасности, если не сами инициируете их, будто опасность сама по себе - явление одной с вами природы, - задумчиво не торопится гость, порядком беся своими манерами полковника, который хотел бы видеть здесь отнють не его. - Я не стал бы так легкомысленно относиться к своему здоровью. Старые ранения коварны последствиями. А это ваша рабочая рука, - от взгляда старшего Холмса не скрывается болезненная скованность движений Морана, когда он использует раненную руку. - Какие у вас планы на ближайшее будущее? Такие таланты, как у вас, не позволительно закапывать в землю. И уж точно Военная Разведка не спишет их так просто со своего балланса. Думаю, вы знаете, зачем я пришел. Так и есть, пришла моя очередь оказаться в ситуации, когда я вынужден просить вас об ответной услуге. Ситуация деликатная, и я не могу бросать на ее решение кучу людей со штурмовыми винтовками, которые еще и наделают шуму в новостях, - Майкрофт устало трет висок, как будто задача уже успевает доставить ему кучу головной боли и бессонных ночей за это время, - А, вот, профессионал, не состоящий на службе короны официально, еще и способный справиться, задействовав минимум посторонних человеческих ресурсов - идеальный исполнитель. И подходящих людей я знаю не много. Что скажете, мистер Моран? - Ты выиграл, - улыбается техник, - Что я тебе проспорил? Он смотрит на трость, на которую опирается Ричард, и думает о том, сможет ли Брук восстановиться полностью, и могут ли у этой травмы остаться последствия, опасные для его работы. На следующий день Френсис звонит ему, чтобы попросить заехать за ним сегодня. - Ты думал, я собираюсь отлеживаться тут еще пару дней? Я уже давно в норме. Я написал расписку, и меня выпускают досрочно за примерное поведение. Френсис приземляется на пассажирское сиденье рядом с Бруком. В его машине он чувствует себя спокойно и расслабленно. Как редко ощущает себя в обществе людей вообще. Перед тем, как подбросить Френсиса до его квартиры, они решают выпить кофе в Грин-парке. Теплый вечер подсвечивает город уютно-пастельными тонами. Кофе вкусный, а в обществе Брука Френсису спокойно и одновременно приятно-волнующе. - У тебя есть пара дней, чтобы взять отгул? - спрашивает он, - И желание смотаться, если и не совсем на край света, то максимально близко к этому по ощущениям? У тебя ведь есть мотоцикл? В условленное утро Френсис заезжает за ним, останавливая под окнами Брука видавший виды черный Honda CBR 1000 RR Fireblade. В установленном багажнике и небольшом рюкзаке за его спиной - скромное количество вещей, необходимых для этого небольшого побега вдвоем. Френсис снимает шлем и улыбается спустившемуся к нему навстречу Бруку. - Привет. Ты ведь так и не спрашивал про координаты конечной точки? Утесы Мохер в Графстве Клэр. Я часто бывал там в детстве, вырос в Ирландии. Я люблю это место за его инфернальность и спокойствие. Здорово прочищает голову. Это ощущение свободы и ветра у края на границе с небом над водой, хочу, чтобы ты почувствовал это тоже. И расстояние достаточное, чтобы долго ехать, не задумываясь о конечной цели. Просто чувствовать скорость и самого себя. Поедем через Кардифф. Дорога захватывает Френсиса, он быстро разгоняется за пределами города и легко перестраивается, маневрируя на дороге, ощущение скорости преображает его. Это ощущение близко к ощущению падения и приближается к нему по скорости, только это падение в горизонтали. Когда ты один с дорогой - это одно. Но ощущение напарника, партнера по этой особенной игре, то позади себя, то впереди, то рядом - совсем другое. Это похоже на гонку, на игру, на танец. И на знакомство одновременно. По манере его вождения Френсис узнает Ричарда лучше. Ощущать себя пустым изнутри было для Морана не чем-то новым. Практически всю свою жизнь Себастиан не испытывал эмоций, не позволял себе чувств и к зрело возрасты уже был уверен, что попросту не способен на то, чтобы испытывать что-то, что присуще человеку, внутри себя. Сейчас же пустота внутри была совершенно иной. Внутри из-за этой пустоты была боль. Боль, которая бывает, когда у тебя забирают кусок. В прямом смысле кусок твоего тела - словно тебе вырвали кусок кожи с мышцей, сосудами, прослойкой подкожного жира и прочим; словно тебе выдрали из груди сердце, а ты все равно продолжаешь существовать и эта зияющая дыра в груди не убивает тебя, но служит напоминанием об огромной потере. Моран перестал спать на кровати в той небольшой комнате, что служила ему спальней, потому что было до тошноты больно где-то в районе желудка, словно организм полковника был готов вывернуться наизнанку. Все из-за воспоминаний о том, что в этой постели спал Джеймс, приехав за ним без лишних слов, желая забрать обратно. Сон на диване или на полу возле камина не приносил должного отдыха, хоть военный и был приучен спать при любых условиях и обстоятельствах, ведь телу нужен отдых для работы. Но здесь не было работы. Здесь был только стресс, только боль, только напряжение во всем теле, которое не отпускало даже во сне. И виной тому была не простреленная рука Морана, а душевное состояние - полковник был в своей самой найнизшей точке. В таком состоянии люди обычно заканчивают свою жизнь. Появление незваных гостей в полной глуши ирландского хвойного леса было неожиданностью. И неприятной. Майкрофт Холм был последним из тех, кого полковник желал бы видеть сейчас. Кажется, Моран бы с большей радостью принял бы в гости своего собственного убийцу. Себастьян не отрывается от своего занятия по рубке дров ни на секунду, пока Майкрофт говорит. Потому что он знает зачем приехал мистер Правительство - приехал забирать долги. — Я привык платить по счетам, мистер Холмс, — холодно отзывается Моран, с силой врубая топор в пень, на котором колол дрова. Рука отдается болью, но на лице военного это не отражается. — Правда почему-то мне кажется, что вы запросите непомерно высокую цену для выплаты моего долга. Что будет не слишком честно, ведь ваша информация не дала мне того, что существенно помогло бы в моих поисках. Я только получил ранение и мог потерять людей на той встрече... Так что извиняться за возможные потери среди ваших - не стану. Что вы хотите? Конкретно. И тогда я смогу дать ответ на ваш вопросю Ричард впервые за долгое время ощущал себя... счастливым? Его выписали домой, Фрэнсису ничего не угрожает, а трость - совершенно временное явление в его жизни. Справедливости ради стоит отметить, что он использовал ее сейчас только лишь потому, что врачи настаивали, и ходить ему она не слишком помогала, ведь Рич уже сумел держаться ровно. Поездка на мотоцикле куда-то далеко в компании мужчины, который был... другом? Больше, чем другом? Этого Брук еще определить толком не мог, но совершенно точно знал, что поездка куда-то в компании Фрэнсиса это то, чем он может наслаждаться все время пути, даже если мужчина едет на другом байке рядом с ним, а не прижимается к его спине позади. — Я давно так не отдыхал за рулем мотоцикла, — выдыхает Ричард, стащив с себя шлем на одной из стоянок примерно уже не половине пути до их места назначения. Вождения байка было само по себе не самым простым занятием, а по трассе с другими авто становилось еще более затруднительным, тем более для недавно получивших травмы, как они. — Спасибо. Я рад, что ты позвал. И рад, что в моей голове не было никакой другой мысли, кроме как согласиться, — добавляет Брук, затем чуть усмехаясь и глядя на ровную поверхность воды озера, возле которого они остановились. — Никогда не думал, что могу быть таким счастливым... Мне даже... непривычно. И немного страшно от этого. Я в какой-то степени теперь понимаю, что имел ввиду Себастиан, когда говорил, что в нашей команде у меня одного только развиты чувства, а не инстинкты... Ричард поворачивается снова к Фрэнсису и улыбается тому, рассматривая лицо и смешно прилипшие к голове от шлема волосы техника. — Как ты? - Речь пойдет об операции "Шейдер" на территории Сирии. Долбаных сирийских повстанцах и не менее долбаном их же правительстве, - мистер Британское Правительство может позволить себе не сдерживаться в выражениях в компании полковника, он расслабленно сидит в выгоревшем деревянном кресле, которое Себастиан ему не предлагал, и его совершенно не смущает демонстративное отсутсивие внимания и соблюдения протоколов со стороны Морана, который отвлекается от раскалывания дров только, когда Холмс переходит к сути, - Боевики вооруженных сил Исламского Государства удерживают в заложниках дипломата высокого ранга и еще троих сотрудников британского посольства, добиваясь того, чтобы Королевство прекратило авиаудары по территории Сирии и поставки оружия серийской оппозиции. Майкрофт меланхолично и устало вздыхает. Не как человек, эмоционально вовлеченный в проблему или опасающийся ее неблагоприятного завершения, но как тот, кто обреченно смирился с тем, что ситуация дерьмо и заранее планирует, как будет в скором времени разгребать ее последствия. Но при этом в силу характера и фамильной любви к сложным логическим задачам не оставляет попыток найти решение. - Дальше пары-тройки дней мы больше не сможем тянуть, и инцидент просочится в новости. Родственники, независимые журналисты... само правительсиво Сирии. Согласие на переговоры и любые компромисы подорвут авторитет Короны. В том числе, в глазах союзников. Открытый штурм тоже, так как вероятность ликвидации заложников в этом случае близка к сто процентной. В случае, если мы бросим их там из-за невозможности вытащить, мы будем монстрами в глазах общественности и большой удачей для СМИ. Вы ни раз там бывали. Алеппо, Дамаск... - Майкрофт перелистываеи в голове личное дело военного, - Вы знаете места и нравы. И лучше, чем кто-либо другой, знаете, что делать. Холмс - прекрасный знаток человеческих душ. И его наблюдение за Мораном последние недели показывает, что полковник сейчас именно в том психологическом и моральном состоянии, в котором люди не интересуются личной выгодой или соображениями безопасности. Но и, ввиду склада характера и профессионализма, действовать бездумно суициидально и вредоносно для дела Моран не будет. И сейчас Себастиан - тот человек, который возьмется за задачу, сулящую очень большую вероятность невозвращения, с охотой и готовностью. Хищнику плохо. Он чувствует, как его подводят рефлексы и силы, он болезненно переживает каждую осечку. И ему - больно. А чтобы бежать от боли внутри он возьмется за любую работу. Если Майкрофт действительно научился читать непроницаемого для простых смертных Себастиана, то он понимает - смерть пугает военного сейчас еще меньше, чем когда-либо. И он сам ищет отвлечения. - Ну, что? Люди Холмса нервно перетаптываются на лужайке неподалеку, отсвечивая пижонскими черными костюмами и своей напускной выправкой, бросая на него напряженные взгляды и дожидаясь команд. У Джима схожая привычка справляться. Он сосредотачивается на работе, налаживая механизм и устраняя все несовершенства в своей криминальной империи, которые успели появиться, стоило ему ненадолго отвлечься и потерять личный контроль. Этих мелких дел достаточно, чтобы занять голову и чтобы перегрузить ее так, что к ночи выходило заснуть от усталости. Но они не интересуют его, не вызывают ни эмоций, ни даже удовлетворения от отладки и упорядочения системы. Джеймс ищет задачи, решение которых способно зажечь в нем хоть что-то, пусть это будет азарт, честолюбие, спортивный интерес или амбиции гения. Такие, чтобы его вмешательство действительно поворачивало ход вещей или изменяло течение истории. Но и в них он не видит сейчас какого-то смысла. Апатия завладевает им. Джим - на удивление хороший родитель. Никто, из тех немногих, кто знал его лично, или пересекался с ним, не мог бы об этом подумать и представить его таким. Его рассчетливость, жестокость, периоды маниакальной одержимости идеями и адреналиновая зависимость, феерическая нестабильность и опасность, которую он излучает для остальных... Все это уходит без следа, когда гений держит на руках своего ребенка или склоняется над кроваткой. Джеймс дико устает. Забота о ребенке занимает практически все время в сутках. И он не выпускает его из рук, не отходит надолго. Усталость начинает путать мысли и сбивать концентрацию. Его хватает на гораздо меньшее, и от многих задач Сети приходится отказываться, делегируя их другим. И одновременно родитель из него - очень плохой. Вряд ли стоит иметь детей тому, кто не может гарантировать хотя бы на несколько дней вперед свое будущее и безопасность. Что очередная идея или ставка не будет такой, от которой он в силу своей природы не сможет отказаться. Что завтра он не окажется на другом конце света, в тюрьме, либо мертв. В короне, в морге, во всех новостях в телевизоре - что угодно из этого в рандомном порядке. И жить по-другому Джеймс не умеет. У него есть план. Все продумано еще до рождения этого ребенка. Он сможет обеспечить ему безопасность, безбедную жизнь, биографию, приемную семью. Все, на случай, если с ним самим что-то случится. А сейчас он будто наслаждается этими моментами затишья, зная об их мимолетности и от этого особенно ощутимой ценности. Когда он держит на руках своего ребенка. То же самое останавливает его и от того, чтобы сорваться в ту самую глушь к Себастиану. Хотя эта мысль не отпускает его. Ему хочется сказать ему все. Но слишком жестоко дать Морану привыкнуть к нему, чтобы однажды оставить с еще большей болью. Джим знает, что выбранная им дорога, его способ жить, имеет свой определенный конец. И он рано или поздно доиграется. И скорее рано. Но Джиму нужно гореть. Иначе то, что горит внутри него, прожжет в нем дыру, задыхаясь без кислорода, необходимого этому пламени. Ему нужны постоянные подношения, и Джим повышает собственные ставки. Он склоняется над колыбелью и мурлычет что-то тихое и завораживающе-нежное, старую колыбельную. Ребенок слушает, затихая и пытаясь дотянуться ручками то ли до его лица, то ли до игрушек над кроватью. - Что бы со мной ни случилось, ты будешь в порядке, - тихо обещает Мориарти. Джим ненадолго прикрывает глаза, опуская голову на край кроватки, и тут же засыпает от усталости. - Чертовски устал после перерыва, но мне хорошо, как не было давно. Почти половина пути. Еще миль двадцать до остановки парома, там тоже отдохнем. Но пока я бы задержался здесь. Эту часть дороги они едут не спеша, каждый игнорируя свою усталость, но думая о том, чтобы другому не приходилось тяжело подстраиваться и догонять. Время от времени Френсис ругает себя за то, что слишком рано потащил Ричарда в довольно долгую поездку, и тот не успел еще толком восстановиться, хоть и не покажет, что ему тяжело. Но Френсис не хотел больше тянуть. Пока не произошло чего-нибудь еще, сбивающего их планы, и он может вот так похитить Брука, утащить в это маленькое дорожное приключение и наслаждаться его обществом, пока они могут. Он старается чаще делать остановки по пути. Кроме того, оба, насытившись скоростью, сейчас не торопятся, наблюдая холмы и зеленые пейзажи, все более красивые и спокойные, чем дальше они от больших городов. - Спасибо, что согласился. Френсис чуть улыбается неловкой, извиняющейся улыбкой, но взгляда не отводит и смотрит на Ричарда в ответ. А потом тоже смотрит на озеро. И у него возникает сильное желание залезть в воду. Не смотря на то, что она еще совсем не прогрелась, и еще не сезон. Перспектива намочить повязку на плече его тоже сейчас не слишком заботит. - Хочешь искупаться? - сейчас это кажется чертовски глупым и по-безрассудному правильным. Сирия, Иран, Ирак, Афганистан, Ливия... Моран знает слишком много про конфликты на Близнем Востоке, чтобы не помощиться во время рассказа Майкрофта, что чувствовал себя абсолютным хозяином положения, явно видя и пользуясь состоянием Себастиана. Хищнику и правда больно. Он изранен как физически, как и психологически и от этого читать его сейчас так просто, как никогда до этого. Майкрофт знает, видит, еще тогда увидел, что в охране Мориарти полковником движет не желание мести, не желание денег или извращенной справедливости. Наверное, только слепой не заметил, что Себастианом движет что-то глубоко личное, что-то такое, чем люди вроде Морана не делятся, а закапывают глубоко в себе. Такие, как военный, не ходят к психотерапевтам, не прорабатывают травмы и не ищут ответов в себе потому что боль, которую они хранят внутри себя, настолько всеобъемлющая и всепоглощающая, что она просто их уничтожит. И уничтожит того, кто вынужден их слушать. Рискованная спецоперация, которая практически на сто процентов была ничем иным, как смертным приговором, сейчас звучала как... подарок. Как способ избавиться от страданий хотя бы забив себе голову и взяв в руки оружие, чтобы бежать между пыльными полуразрушенными зданиями и не думать ни о чем, кроме выполнения задачи. Почти также Моран действовал, пока ему нужно было защищать Мориарти от своего брата. Тогда не было времени думать о чувствах, о боли, которую причиняет каждая ночь, когда военный без сна лежит на второй половине кровати просто потому, что так Джим не просыпается от кошмаров. Тогда нужно было выживать и держать голову холодной, чтобы принимать решения. — Я так понимаю, что документов на подпись вы мне не дадите, — усмехается холодно Себастиан и отряхивает руки, совсе не подавая виду, что такое движение плохо зажившей рукой причиняет ему боль. Потому что физическая боль уже не кажется такой страшной, когда ты познал душевную. — Я согласен. Когда начало операции? Он мог бы подумать о том, чтобы вернуться на работу к Джеймсу вместо того, чтобы ехать попросту на бойню. Кажется все в его небольшой группе понимали, что они ничто иное, как "отряд самоубийц" и строчка в документе у какого-то чинуши в дорогос костюме. А может даже и не строчка, а просто прочерк - группа без имени, группа тех, кто уже давно должен был бы быть мертв, будь на то воля Короны. Хотя что там, дыша пыльным горячим воздухом здесь на базе в Сирии полковник уже ощущал себя так, словно снова попал в Ад. Ричард и правда выглядит совершенно счастливым. Он словно забыл обо всех проблемах, о болях, которые ему еще пока дарили вдохи на полную грудь, а дышать в этих местах хотелось только так: наполнять легкие этим прекрасных влажных воздухом в ароматом земли и хвои просто до отказа. Он переживал за Фрэнсиса, постоянно ровнялся с ним на дороге, знаками спрашивал все ли с тем в порядке и не кружится ли у техника голова. Вот так беспокоиться о ком-то, кроме себя, ставить чью-то безопасноть в личном общении, а не на работе, выше своей, было, наверное, у Брука впервые. Да, он беспокоился о Себастиане и особенно сейчас, когда ментальное здоровье того явно было в низшей точке из возможных, но с техником было что-то другое. Что-то менее "семейное" и куда более "интимное", чем с Мораном. И черт, если бы Фрэнсис сейчас не перестал на него так смотреть, то военный бы точно не выдержал и нарушил бы личные границы мужчины, ворвавшись к них с поцелуем. — Шутишь? — переспрашивает Ричард, не сразу поверив своим ушам. — Тебе еще повязки не сняли до конца и плечом твоим махать не стоит, Фрэнсис! Я то обучен первую помощь оказывать, но тебе не понравится, как я затягиваю раны - все во взводе выли, даже Моран, когда я был вынужден им жгут накладывать. Брук качает головой, но одновременно с этим смотрит на воду и не может не согласиться, что та выглядит привлекательной настолько, что хочется броситься в нее даже в одежде. Может... все таки не отказываться? — Ладно. Хорошо. Только глубоко не заходим. А то будет два новый трупа тут на дне, — сдается с улыбкой Ричард и расстегивает кожаную куртку своего мотоциклетного костюма. - Спасибо. Знал, что могу на вас рассчитывать, полковник. Хотя и не был уверен в вашем решении до последнего. Чем быстрее, тем лучше. Завтра в 05:30 в Дамаск как раз отправляется транспортный борт. Даю вам день на сборы. И полномочия набрать себе людей из контингента военный базы и распоряжаться любыми необходимыми ресурсами и техникой, которая там имеется. Этого будет достаточно? Или у вас остались какие-нибудь неулаженные дела здесь? Майкрофт поднимается и коротко кивает, довольный, что его рассчет сработал. - Здесь все, что может вам понадобиться. Личные дела, фотографии, данные разведки о местонахождении заложников и противнике, - Холмс передает Морану папку с пометками и внутренними номерами Министерства обороны, - До встречи Себастиан. Двое телохранителей следуют за Майкрофтом к машине. И сейчас он отчего-то очень явно понимает, что скоро Джеймс Мориарти возжелает собственноручно оторвать ему голову. А Моран второй раз за очень долгое время получает задание, которое состоит не в том, чтобы ликвидировать, но в том, чтобы спасти. В первый - это был его собственный выбор. И жизнь Джеймса Мориарти. И после этого первого раза Моран не может вернуть себе покой до сих пор.