Mormor

На следующее утро в новости попадает информация о проворовавшемся чиновнике высокого ранга и коррупции в высших эшелонах власти Королевства. Майкрофт настороженно кривиться, задерживаясь возле экрана телевизора на стене, забирая свой неизменный американо без сахара, унылый, как это раннее лондонское утро, в кофейне возле Министерства, и чует что-то неладное уже сейчас, на первом сообщении из потока, который заливает новостные ленты и каналы в ближайшие несколько часов. Следующая новость - об аресте по обвинению в шпионаже среди высших чинов MI-5. Следующая цель - "камень", брошенный прицельно в его окно - новость о том, что Министерство иностранных дел систематически фальсифицировало информацию, доступ к которой раскрыл неизвестный источник. Кто-то сливает архивы МИ-6 и министерств руками мелких и крупных чиновников внутри них. Кто-то, кто хочет привлечь его внимание и напомнить о ресурсах, которыми располагает. Камень пробивает стекло обыденных рутинных забот, падая у самых его ног. Выходи во двор. Еще до часа дня на его телефон приходит сообщение. "Ты знаешь, что мне нужно. И у меня еще достаточно ниточек, за которые я могу потянуть JM". - ...Затянуть их все вокруг твоей шеи и заставить танцевать, - взгляд Джеймса становится жестоким, он чувствует, как уходит время, и ему нужно знать, где Моран, как можно быстрей. Мориарти назначает встречу, откладывает телефон и возвращается домой. Он ненадолго заходит в детскую, чтобы увидеть Дэниэля и убедиться, что с ним все в порядке. Он берет его на руки, придерживая за спину и прижимая к груди, и склоняет голову, утыкаясь в его макушку. Ощущение крошечного веса, его тепла и запаха, успокаивают. Но Джим все равно ощущает тревожную тоску. Зная, что, возможно, ему придется оставить его надолго. Он замирает так, с ребенком на руках. Потом снова передает его няне, и отправляется в спальню, чтобы переодеться. Майкрофт ждет его в условленном месте в Гайд Парке. - Если вы решили взыскивать долги, будьте готовы платить ваши, - говорит Мориарти вместо приветствия. Он выглядит болезненно-измотанным, нетерпеливым, но собранным и предельно опасным сейчас, - Я пришел сюда не угрожать, но предложить способ остановить запущенный процесс. Будьте уверены, у меня есть еще много на ваше ближайшее окружение, ваши любимые проекты и вас самих. Но я оставлю ваши темные секреты вам и вас в покое, когда вы вернете то, что вам не принадлежит. Хоть сейчас мне очень этого не хочется. У вас есть кое-что мое, мистер Холмс. Я прошу вас расторгнуть свой контракт с Себастианом Мораном и в будущем считать все его долги - только моими. В какой-то момент душа Морана становится предметом торга и ставкой в очень крупных играх. И движет Мориарти сейчас отнють не его чувство собственности. Глупо надеяться, что Майкрофт не видит этого. Но Джеймсу все равно. Как и Холмсу, который не собирается лезть в это, понимая, что Мориарти сейчас готов его уничтожить. - Не хочу разочаровывать, но душу он мне не закладывал, и я не могу ничего сделать. Да, я попросил его об услуге Королевству. И полковник Моран принял свое собственное решение. - Где он? - спрашивает Джим, - этот тяжелый взгляд прожигает, и мало кто, кроме Мистера Британское Правительство, мог бы его выдержать. - Я не знаю, - говорит Майкрофт, и самое страшное для Джима то, что он не обманывает. Майкрофт чувствует, как подходит к черте, ему нечего предложить Джеймсу, кроме правды, скрывать которую нет смысла, и то, что он ощущает сейчас, глядя на Мориарти, нетерпеливо требующего ответа, наиболее близко к сожалению или чувству вины, если бы Холмс был на них способен. - О чем. Ты. Его. Попросил? - Джим оставляет все условности, каждое слово весомо, как удар. Он останавливается напротив Майкрофта, и весь мир вокруг него тоже замирает в ожидании ответа. - Операция по спасению заложников, Аль-Марашидах, Сирия. Все пятеро дипломатов возвращены в Лондон без единой царапины. Четверо из подразделения, которым командовал Моран, мертвы, судьба еще троих не известна. С ним тоже нет связи. Хотя тело не нашли. Руки в карманах пальто начинают дрожать. Джеймс разворачивается, чтобы убраться оттуда как можно быстрее. Чтобы самообладание дало критическую трещину уже на пятом шаге. Чтобы дойти до машины, сползти на заднее сиденье и рассыпаться в груду обломков под грузом бессилия и боли. Но у Джима все еще нет доказательств его смерти. Он начинает свой поиск почти немедленно. А еще через час приходит сообщение. У Холмса появилась информация о Моране. "Тюрьма Ас-Сина в Хасеке. MH". - Ты не любой, - говорит Френсис, - Я боялся, что не смогу получить именно тебя. Он чувствует, как Ричард отчаянно сжимает его, прижимаясь к плечу, и крепко обнимает в ответ, замирая так, слыша его сбитое дыхание через тяжелое собственное. Он и не представлял, что сможет вот так держать его, очень близко. Френсис хочет его согреть, принимая это за дрожь от холода. Они сидят так, и техник держит Ричарда, не отпуская, позволяя сбросить то, что его гнетет и устроить голову на его плече. Сейчас, наедине он чувствует эту надломленность где-то внутри, которую Брук не показывает внешне. Он ложится вместе с ним на траву, и голова Ричарда остается на его плече, Френсис прижимает его крепче и смотрит на сиреневато-розовые вечерние облака в высоком небе, ощущая, что счастлив. Он забывает про повязку и не замечает, как мокрые волосы и кожа высыхают сами собой, ему больше не холодно, и приглушенная боль в потревоженном плече не отвлекает его. - Ты совсем не так плохо делаешь перевязку, как предупреждал, - тихо усмехается Френсис, - Ты устал, - его рука зарывается в волосы Брука, и он опускает взгляд на его лицо у себя на груди, наступают сумерки, их мотоциклы и одежда ждут на берегу в стороне от них, - Давай останемся на ночь в ближайшем отеле и продолжим путь завтра? Считать дни, когда ты спишь урывками и не видишь солнечного света, оказывается довольно сложно. Моран может только предполагать, что он в этой тюрьме в сознании чуть больше, чем 5 дней, если считать по тому, как сменяются охранники возле его камеры. Смесь фарси и арабского, на которой общаются тюремщики делает задачу по пониманию их разговоров еще более сложной для и без того плохо соображающего Морана. Однако он может сделать вывод, что для сирийской армии он одновременно и "английский мусор", который "нужно разорвать на части и сжечь по имя Аллаха" и "важный пленник" жизнью которого можно "торговаться". Наивные идиоты, на суицидальные миссии вроде этой не отправляют важных и ценных для армии военных. Все "ценные" и "важные" в таких миссиях сидят в штабах за много километров от эпицентра и точно не бояться быть "сбитыми взрывной волной". Хотя, знай сирийцы о том, что он только лишь "мусор" в глазах отправивших его сюда, то точно бы уже приставили к стене и не тратили бы свои явно скудные запасы еды на то, чтобы не давать ему помереть здесь с голоду. Моран не надеется, что за ним придут. Ценность его жизни в Бритиании упала до нуля и модет даже перешагнула эту черту, спустившись еще ниже, но надеялся, что ему удастся найти момент, который он сумеет использовать на свою пользу и заполучить оружие. Даже с тошнотой и частичной дезориентацией, он способен найти отсюда выход, если у него будет пистолет. Тем более что в правый глаз на третий день стало понемного возвращаться потерянное после удара прикладом зрение - очевидно полученная гематома стала рассасываться и переставала давить на зрительный нерв, пусть привычного стопроцентного зрения там все еще не наблюдалось. Думать о Мориарти было больно. Особенно с моменты когда мысли о консультанте посещали военного не в одиночестве в темной камере, а когда были вызваны специально его палачами. Английский у сирийцев был откровенно плох, но давить на больные точки у них получалось даже с грамматическими ошибками. Они не знали, что полковника там никто не ждет, и еще годом ранее ни одни из сказанных слов не вывели бы Морана из себя, но тут... Кода ты жаждешь вернуться, когда ты сожалеешь и боишься, что потерял то, что даже никогда не могло бы быть твоим, любые слова ранят сердце как ржавый клинок, которому все таки хватает остроты пройти между ребрами и вонзиться в сердце... А ведь Себастиан думал, что его у него нет. — Мечты и страхи у тебя, конечно, специфические, — усмехается Брук, прикрывая глаза и наконец-то позволяя себе расслабиться на чужой груди. Так странно. Он ведь и сам был уверен, что не нужен Фрэнсису таким, что тому больше по душе милые робкие парни, а может и вовсе девушки, что спокойный уравновешенный техник ищет себе кого-то такого же, без кучи травм и боли, без "багажа" за плечами, который давит на голову и плечи, заставляя тратить все силы на то, чтобы просто не сломаться под этим весом. Он лежал бы так вечность, не обращая внимания на холод, на наступающие сумерки и то, что постепенно вся прятавшаяся в траве мелкая живность начинала оживать с наступлением прохлады и явно испытывала интерес к двум полным крови телам. Все дело в ощущении покоя и равновесия, которые Ричард неожиданно обрел сейчас в этом месте, согретый теплом чужого тела. — Я бы мог сказать, что "я не такой" и все прочее... — усмехается Брук, поднимая взгляд на Фрэнсиса и встречаясь с его взглядом. — Но я черт возьми такой, так что поехали в гостиницу. Я могу доказать тебе, что моя повязка не все выдерживает. Ричард оставляет короткий поцелуй на чужих губах и осторожно поднимается на ноги, опираясь на камень рядом. Ему все еще немного сложно долго держаться прямо и требуется частый отдых, но от предложения Фрэнсиса он не откажется ни за что - они и так слишком долго ходили вокруг да около, чтобы сейчас чего-то еще опасаться и откладывать. - Салам алейкум, Шаар, - произносит мягкий голос с ирландским акцентом, - Я могу рассчитывать на твою поддержку в одном деле? И один из полевых командиров оппозиции, купивший пол года назад партию оружия у одного британского бизнесмена, достать которое другими способами в то время не предвиделось возможным, не может ему отказать. Джим скидывает инструкции, и набирает следующий номер. На следующее утро - понять, что это утро можно только по тому, что включают свет в его камере и устравивают шум из лязганья металлических дверей, шагов и болтовни на арабском - Морана поднимают раньше обычного, пока соседи в остальных камерах еще спят, сообщают, чтобы он собирался, и грубо выталкивают из камеры. Его проводят по коридорам, через пункты охраны на улицу, где еще царит ночная темнота и прохлада. У ворот тюрьмы его ждут три машины. Одна для него. И две другие - для конвоя. Ему на голову одевают мешок, и все, что известно дальше, только то, что его куда-то везут. Варианты безрадостные. Либо решили привести приговор в исполнение и его собираются расстрелять подальше в пустыне. Либо его перевозят в другую, еще более конченую задницу мира. Еще остается небольшой шанс на совесть и признательность Майкрофта Холмса, который все же нашел способ его обменять на пленного с другой стороны. Но иногда задница, в которой ты оказался, бывает настолько глубокой, что дотянуться на это дно уже не в юрисдикции Британского Правительства. Машина резко останавливается, так, что Морана с силой впечатывает в переднее сиденье. Мешок на голове не дает что-либо видеть, но Себастиан слышит звуки автоматных очередей и крики. Звон пробитого лобого стекла в машине, и он ощущает как один из его конвоиров тяжело падет ему на плечо. На пустынном участке шесть джипов перекрывают дорогу, по которой пленника конвоируют в другую тюрьму, три машины образуют мобильный блокпост на пути конвоя, заставляя его резко затормозить, остальные машины окружают процессию, закрывая в классическую коробочку, чтобы отрезать пути к отступлению. Они стреляют по шинам. Конвоиры справа и слева от Морана падают. В задней машине еще отстреливаются. Двое успевают выпрыгнуть и залечь в придорожной канаве. И один из них - вызвать подкрепление. Люди с нашивками армии сил оппозиции окружают машины. Один открывает дверь ближайшего к Морану джипа, и его быстро запихивают внутрь. Другие прикрывают, отстреливаясь от остатков конвоя. Стрельба скоро стихает. Другие быстро срывают государственные номера с расстреленных машин и меняют на них таблички на трех своих машинах. Для следующего контрольно-пропускного пункта. Когда Моран поворачивается рядом с собой на заднем сиденьи он видит невысокого мужчину в том же пустынном камуфляже, но не таком запыленным и выгоревшем на солнце, как у остальных бойцов. Бежевый шлем с обозначениями и креплением для приборов и камеры, волосы, прилипшие ко лбу от жары, и блеск черных глаз из-под светлой балаклавы, скрывающей почти все лицо. Взгляд останавливается на нем и больше не отпускает. Боевик ССА расстегивает шлем и стягивает балаклаву и в следующее мгновение властно тянет Себастиана за воротник к себе и обхватывает его шею. Объятия нездорово крепкие, судорожно-жадные, дыхание Джима сбивается и его трясет. - Я получил твое письмо, Себастиан. Ты идиот. И ты мне нужен. Джеймс отпускает его и откидывается на спинку сиденья, восстанавливая дыхание. Их машина быстро едет по пустыне, снаружи наступает рассвет, но еще ощутимо холодно. Мориарти трясет, то ли от недавнего адреналина, то ли от этой сумрачной предрассветной прохлады, или так его тело покидает страх едва не потерять. Он молчит и смотрит на дорогу впереди, когда очередь из автомата пробивает бампер. Еще одна. Сопровождающий их отряд отстреливается от догнавшего их подкрепления. Их машина прибавляет скорость. Но вспышка слева заставляет машину вильнуть вправо и съехать в кювет. Джип резко останавливается, и их засыпает осколками бокового стекла, грязью и песком. Водитель мертв. Морана резко отбрасывает на Джима, который остается неподвижен, его лицо покрывают ссадины и пыль, глаза закрыты, по нижней губе стекает тонкая, густая струйка крови. При ближайшем рассмотрении - серьезных повреждений на нем нет, дыхание ровное. Приложился головой, может быть, выбит зуб или разбита губа. Но он все еще без сознания, и они застряли в разбитой машине в пустыне под обстрелом. Они паркуются у маленького придорожного мотеля в Килгетти. На ресешн уютно пахнет кофе из кафе для постояльцев, расположенного здесь же в холле. Снаружи уже темно, и свет дает только трасса и редкие окна домов подальше от нее, внутри горит теплый свет. В мотоэкипировке и с шлемами в руках они оба выглядят пришельцами из другого мира в лобби отеля и ловят на себе заинтересованные взгляды немногочисленных постояльцев. Они берут ключи от номера на втором этаже и поднимаются по застеленной ковром деревянной лестнице. Френсис находит нужный номер, открывает, включает свет, и, роняя на пол свой шлем, кладет руки на плечи Брука, вовлекая его в поцелуй. Он тянет его к двуспальной кровати посередине небольшой комнаты, сбрасывает свою куртку и начинает нетерпеливо раздевать Ричарда. Стаскивает куртку с его плеч и тянет, снимая через голову, его футболку, преведя в беспорядок еще влажные черные пряди. Он медленно проводит ладонями по его груди, зачарованно смотрит на Брука, острожно касается пальцами повязки, одна рука перемещается на спину, обнимая его, а вторая спускается ниже, в его джинсы. Он снова целует его долго и прочувствованно-медленно. Тело Френсиса мгновенно реагирует острым возбуждением, и он тесно прижимается к Ричарду. Подумать только, еще неделю (или сколько там прошло, он все еще не может начать вести счет) назад Себастиан думал, что смерть это для него просто отличный и единственно верный исход, чтобы не чувствовать боли. Сейчас же боль по всему телу была едва выносимой, но держаться за жизнь почему-то хотелось еще больше, вгрызаться зубами, если потребуется. Его везут куда-то: грубо выталкивают из камеры, снова дают куда-то под ребра, хотя там и так уже один сплошной синяк и не ясно, как до сих пор не отказали внутренние органы. В машине жарко, до тошноту душно и мешок на голове совершенно не помогает. Моран старается на слух определить что происходит вокруг него, понять насколько много с ним в машине охраны и есть ли у него вообще шансы выбраться отсюда живым. Кажется, с ним сзади сидят двое, значит впереди еще водитель и один конвоир. Все вооружены. Если Моран сможет развязать руки, добравшись до ножа на поясе одного из сирийских военных, то может быть... Додумать свой план полковнику не удается, так как остановившееся резко авто бросает его вперед и заставляет впечататься и без того разбитым лицом в спинку переднего сидения. Голова снова разрывается от боли, а в ушах неприятно звенит. Кто-то тащит его из машины и на сопротивление нет ни сил, ни на самом деле желания. Моран дезориентирован даже не смотря на то, что с него стащили мешок и предрассветное солнце почти не слепило даже его. Он снова в машине, снова на заднем сидении. Но уже с развязанными руками. Майкрофт постарался? Нет, вряд ли. Разве что только нашел у него еще долги и теперь хочет заставить их отработать по полной программе. Моран смотрит на сидящего рядом с ним военного буквально долю секунды и не верит тому, что ему кажется он видит. Эти глаза он узнает из тысячи, в каком бы состоянии он ни был. Джеймс. Себастиан позволяет себе обнять консультанта в ответ, прижать его к себе, но сразу же отпустить, когда тот подается назад. Моран не может его удерживать, как бы не хотел, и точно не сейчас, когда авто все еще несется по пустыне в попытке оторваться от нагоняющих их солдат сирийской армии. Моран берет явно приготовленный для него пистолет из кармана, закрепленного на спинке сидения, что было перед ним. Сейчас нет времени на то, чтобы слишком радоваться - Моран должен сделать все, приложить все усилия, даже нечеловеческие, чтобы вернуть Джеймса домой к ребенку. Для гения это не должно стать билетом в один конец. Когда машина теряет управление и съезжает в кювет, Моран берется с новым приступом боли в голове и свиста в ушах, поднимаясь с Мориарти и сразу же принимаясь проверять в порядке ли тот: дышит, но без сознания. Моран тянется вперед к уже мертвому водителю и стаскивает с него автомат, попутно забирая с пояса и дополнительные магазины. Даже если ему придется отстреливаться от всех одному - он сделает это и вернет гения домой к сыну. Моран выбирается из авто, перед этим положив гения полностью на сидения заднего ряда, пряча от пуль. Сам он укрывается с другой стороны авто, дожидаясь пока подъедет первая машина и только после открывая огонь. Второе авто, что было в ними, тоже пытается отстреливаться и даже убирает двоих автоматчиков у врага, что помогает полковнику сделать прицельный выстрел прямо в бензобак вражеского авто, отправляя его и всех его пассажиров разом на тот свет. Ричарду плевать в какой мотель они поедут сейчас, хотя в обычной жизни в отличии от службы он всему на свете предпочитал комфорт в виде чистой постели и горячего душа. Но сейчас совершенно не до этого и вовсе не об этом речь, пусть Фрэнсис и привозит их во вполне приличное место. Плевать как на них смотрят на ресепшене и плевать на цену, которую им скажут утром, потому что единственная причина по которой они здесь это то, что они и так слишком долго тянули со своей неуверенностью и глупыми предрассудками. Отказывать такому мужчине в поцелуе было просто грешно, как и смущаться перед ним. Хотя смущение это и без всего было не про Ричарда - он был может даже излишне открыт в сексе (теперь стоит надеяться, что Фрэнсис не из тех, кто шарахается опытных партнеров с богатым сексуальным прошлым). Брук тащит с техника футболку в ответ и затем нетерпеливо принимается звенеть поясом на его джинсах, чтобы со своим довольным стоном, когда чужая рука опускается в его джинсы, а сам он может беспрепятственно ощутить чужое горячее возбуждение в своей ладони. Ричард роняет мужчину спиной на постель и забирается сверху, седлая чужие бедра, перед эти наспех стащив с себя джинсы и такое мешающее белье - хотелось ощущать своего партнера по-масимуму каждую секунду, так что отказывать себе Брук не стал. — Сейчас проверим, как ты хорош... — усмехается мужчина в чужие губы, а затем соскальзывает вниз, устаиваясь между чужих ног, чтобы через секунду без раздумий и лишних прелюдий полностью принять в рот чужое возбуждение. Джим не любит, когда что-то идет не по его плану. А сейчас происходит именно это. Хотя восьмидесяти процентная вероятность таких вот непредсказуемых национальных особенностей развития событий им была заложена в план изначально. Сейчас он в ситуации, в которых Моран ориентируется гораздо лучше его самого. Отданный в его распоряжение небольшой отряд и эта спасательная операция дают Морану необходимый шанс и прикрытие. Но они оба оказываются теперь в абсолютно непредсказуемой ловушке. И сейчас Мориарти меняется с ним местами и оказывается в мире, привычном Себастиану. И, наверное, Джим не был бы собой, если бы фоном не испытывал сейчас вброс адреналина и... эндорфинов, заставляющий ощущать реальность настоящей и живой, состоящей из множества ярких деталей. А еще он наблюдает за Мораном в действии и не может перестать следить за ним взглядом. Его движения, сосредоточенное, бесстрастное лицо, тело под перепачканной грязью и кровью, но сидящей по фигуре футболкой... Наверное, он действительно хорошо приложился, если под автоматным огнем его привлекает больше всего именно это. Или его на самом деле по-прежнему заводит возможность умереть. И Себастиан Моран, смерть для которого остается извечным спутником по жизни, то в роли компаньона, то коварного противника, как сейчас. Он постепенно приходит в себя, приподнимаясь на заднем сиденьи, куда уложил его Себастиан. Джим упирается руками, в засыпанную округлыми брызгами стекла обивку, вдыхает горячий воздух, смешанный с запахом бензина, пороха и крови, и пытается подавить головокружение и приступ тошноты. Перед глазами еще темно, но видимость есть. Стараясь не подниматься и оставаться в укрытии, он отдает распоряжение своим людям прикрывать Морана. - Себ, сюда, живо, мы уходим, - голос Джима доносится из одной из уцелевших машин, куда он успел перебраться. Он ждет на заднем сиденьи. Он прилетел сюда через пол света, чтобы вытащить Себастиана, и без него он возвращаться не собирается. Единственный шанс выбраться живыми - валить сейчас. Бойцы прикрывают их отступление, и кое-какое время у них есть. Водитель вдавливает педаль газа, как только Моран снова оказываеися внутри. Теперь езда куда более экстремальная. Их трясет на кочках. И Джеймс впивается в спинку сидения впереди него, пытаясь удержаться. Они все же отрываются, сворачивают с дороги на проселочные, которые долго петляют по пустыне и сомнительным поселениям в ней. Их водитель знает, где можно укрыться. Дальше ехать нельзя, нужно поменять машину, переждать и привести себя в менее подозрительный вид, чтобы добраться до британской военной базы. А оттуда - в Дамаск и на самолет до Лондона. Они ненадолго застревают в каком-то доме, на территории, подконтрольной повстанцам, что обещает относительную безопасность, пока их водитель ищет подходящую машину и одежду для них. Джим переступает порог отведенной им комнаты и почти падает на кровать, садясь на ее край. Он опускает голову, положив руки на колени, останавливая головокружение и пытаясь успокоить боль в висках, подносит руку к губам, размазывая кровь. - Вот черт, - коротко ругается консультант, и поднимает взгляд на оказавшегося рядом Себастиана. Здесь впервые за долгое время Джим снова видит Морана перед собой, близко, так что можно протянуть руку и коснуться. Без необходимости бежать и укрываться от пуль. После стольких недель его отсутствия и мыслей о его смерти. Джим задерживает на нем взгляд, тянется и касается его щеки. - Я ждал тебя. Каждый день, пока застрял в гребаной больнице. А потом, когда понял, что не смогу не приехать, нашел в твоем доме это письмо, - Джим чувствует, как его сердце снова учащает удары, когда он вспоминает ощущение страха, которое он испытал, читая его, и тепла, - Я боялся, что ты этого уже не услышишь. Мне так нужно было, чтобы ты это знал. Неужели, после всего, ты так и не понял, что мне нужны не твои услуги или внешность, воспоминания. Мне нужен ты, Себастиан Моран. Пальцы Джима перемещаются по его лицу осторожным прикосновением, как будто ему нужно убедиться в его реальности и невредимости. Не считая ссадин, синяков и гематом на его лице. Взгляд Джеймса отмечает все следы пребывания в плену, оставленные на его теле, он хмурится, рука, почти ласково, обводит его щеку. Френсис запрокидывает голову и прикусывает губу, от движений Брука желание усиливается, становится болезненно-острым, а дыхание техника - тяжелым и частым, он не сдерживает сладкий стон и сжимает пальцы на его плечах, привлекая его ближе и подаваясь к нему. Он прикрывает глаза и царапает его кожу. Ощущения, которые дает ему Ричард, ломают все барьеры внутри, он будто утягивает его снова под воду, на будоражущую глубину и вместо дыхания ему нужно его тело. Брук доводит его возбуждение почти до предела, и он хочет чувствовать его в себе, получить его полностью как можно быстрей. Когда Брук перемещается выше и оказывается над ним, Френсис снова пробирается рукой вниз, к его паху, обхватывая и начиная движения, стимулируя его, подводя Брука к той же грани предельного желания, на которой находится и он сам. Горячее, сбившееся дыхание у уха Ричарда, голос хриплый и чувственный. - Быстрее, - просит Френсис, не в силах больше сдерживать желание. Он ощущает в себе пальцы Брука. И ловит поцелуем его губы. Он смотрит на его лицо, предвкушая желанный момент. У него уже давно не было секса. А ощущения, которые дает ему контакт с Ричардом, когда они оба хотят друг друга и на одной волне, невозможно сравнить с его прежним опытом. Напористые действия, которых он сам только что так хотел и торопил, вызывают в памяти подсознательные безконтрольные параллели. Он прикрывает глаза и вместо лица Ричарда на мгновение видит перед собой уже другое лицо. Ощущает на себе чужой вес и скрип кровати под ними. Он проваливается в свои воспоминания, на время теряя связь с реальностью, не видя перед собой Ричарда. Его накрывает паника. И клаустрофобический страх потери контроля. Он отталкивает Ричарда, до того как снова понять, что с ним сейчас все еще он. Возбуждение сменяется страхом. Френсис переворачивается на бок, приподнимаясь и опираясь рукой о кровать, восстанавливая дыхание. По его глазам заметно, что сейчас он был не здесь. Френсис постепенно снова возвращается в реальность. - Прости, - говорит он, - Это не твоя вина. Я в порядке. Буду. Моран был в своей стихии: наполовину дезориентированный, слабо-слышащий и плохо-видящий он ощущал себя живым впервые за эти несколько недель. Потому что у него снова была цель, у него снова была миссия и он снова был нужен. Нужен Джеймсу. Это из-за него гений здесь рискует своей жизнью, а не опекает новорожденного долгожданного ребенка, которого всеми силами, иногда просто нечеловеческими усилиями, старался сохранить. И теперь из-за Морана этот ребенок может потерять своего отца. Себастиан не может позволить подобному случиться. Ветер в пустыне может казаться благодатью только сумасшедшему и тому, кто никогда не был под палящим солнцем в момент, когда по твоему телу бьют поднятые в воздух раскаленные песчинки. Они мешают рассмотреть свою цель, попадают в глаза, в уши, в нос полковника, который вполне может воевать без балаклавы и защитных тактических очков, но не в том состоянии, в котором находится сейчас. Подкрепление оказывается как никогда кстати и Моран испытывает приятное волнение где-то внутри, когда слышит голос консультанта, старающегося перекричать звуки выстрелов и позвать военного за собой. Говорить о чем-то сейчас нет смысла. Все, что произносит Моран по дороге до их укрытия это только четкие распоряжения, которые будут касаться безопасности Джеймса. Ему нужно знать, что консультант будет защищен, что его доставят в Лондон целым и невредимым. Дом, куда их привозят, может быть только временным убежищем. И все это понимают. Но времени тут должно быть достаточно, чтобы привести себя в порядок и немного прийти в себя перед следующим "броском" уже до военной базы британцев, где наконец-то можно будет сделать уже куда более расслабленный выдох. Мориарти выглядит плохо. Не так, конечно, чтобы звать местно медика и требовать срочной помощи, но так, чтобы Себастиан не отходил от него ни на шаг, делая уберечь от возможного падения. Сотрясение головного мозга это минимальное из того, что есть сейчас у Джеймса, и Моран пристально следит за зрачками в почти черных глазах гения, боясь заметить, что один становится больше другого. Он стоит рядом. Достаточно близко, чтобы подхватить, но в то же время достаточно далеко, чтобы не нарушать личного пространства консультанта не смотря ни на что. Но у того явно иные планы. Руки у Мориарти прохладные не смотря на жару, наверняка от страха и выброса адреналина, пальцы дрожат явно по схожим причинам, а голос тихий, чтобы никто не услышал этих слов привязанности, кроме Себастиана. Полковник и сам едва стоит на ногах, но он знает, что не может позволить себе расслабиться, не может позволить себе ни единой малейшей слабости, пока самолет не приземлится в Лондоне и охрана вместе с врачами не окружит гения должной заботой. — Стоит лечь... На бок, если начнет тошнить... — произносит Моран как можно мягче, но все равно видно, что он не способен произносить все то, что изложил консультанту на бумаге. Но зато теперь тот знает. — Прошу, вам нужно вернуться домой к ребенку... Ричард ожидал найти под футболкой привлекательное тело, ведь он уже видел техника и в одних только бинтах в больнице, и в них же на пляже часом ранее, но то, что он ощущал под пальцами, было просто за гранью. Фрэнсис был откровенно хорош. Каждый мускул его тела был идеально напряжен, когда Брук касался руками его эрогенных зон, когда целовал кожу на пути от крепкой шеи вниз к паху. Военный ощущал на себе чужие крепкие руки, пальцы, которые сжимали сильно, но явно с чувством полного контроля. Они оба хотели друг друга и было бы глупо утверждать, что они торопятся, что это все неправильно и поэтому Ричард просто не смел отказывать в просьбах быть "быстрее", "увереннее", "ближе", "глубже"... Когда мужчина так резко отстраняется от него, а в глазах, взгляд которых устремлен прямо на военного, нет ничего, что связывало бы техника с реальностью, Брук понимает, что нужно прекращать. Ричард послушно отстраняется, отпуская мужчину от себя, и садится сбоку от него на постели, придушивая внутри себя ненужное сейчас чувство возбуждения и даже простое желание прикоснуться сейчас к любовнику. — Я видел такое много раз... — тихо признается военный, складывая руки в замок на своих коленях и приковыввая к ним взгляд. — Я не прошу тебя рассказывать мне. Просто хочу, чтобы ты знал, что я понимаю... И что я рядом, если тебе нужна будет поддержка, Фрэн. Ричард видел жертв насилия множество раз. Война это совершенно грязное дело и территории, на которых она распостраняется как чума, вымирают на десятилетия. Если не физически, то морально. Многим жертвам кажется, что лучше было тогда умереть, чем жить с осознанием произошедшего всю свою оставшуюся жизнь. — Я здесь, — повторяет Брук, укладывая голову на чужое плечо и прикрывая глаза. — Я с тобой. Джеймс внимательно смотрит на Себастиана, не моргая, пока он проверяет его реакции и состояние. Он послушно ложится на бок и медленно вдыхает и выдыхает, прикрывая глаза. Близость Морана отвлекает от тошноты, и Мориарти сосредотачивается на его лице и действиях, постепенно ему становится лучше. Себастиан сосредоточен и по-прежнему профессионально сдержан. Джеймс ждет ответа, но понимает, что Моран уже сказал слишком многое, и он не тот человек, кто стал бы говорить это, не находясь перед перспективой скорой смерти. Джим сам не любит слова. То, что он ощущает к снайперу, что Себастиан значит для него сейчас, плохо в них укладывается. Слова - что-то слишком обыкновенное и недостаточное, они звучат странно для самого Джеймса. Он не думал, что когда-то скажет это кому-то. Не говорил прежде и Северину. Вместо слов Джим приподнимается и притягивает Себастиана к себе, требовательно прося лечь рядом, нарушая его личное пространство, и, молча, обнимает. Руки обвивают его крепко, но не слишком сильно, чтобы не причинить боль, под одеждой могут быть повреждения, которые он скрывает, Джим прижимается к нему всем телом, собственнически утыкаясь в его плечо, и какое-то время больше не двигается. Он чувствует тепло Себастиана, дыхание и пульс, ощущает через одежду его тело своим. - Я хочу, чтобы ты вернулся со мной, - говорит он, когда немного отстраняется, все еще не отпуская Морана, - И оставь, наконец, эту свою субординацию, Себастиан. Взгляд Джеймса обращается куда-то далеко, становится задумчивым и одновременно теплым. - Я назвал его Дэниэль, - говорит он, - Он совсем не похож на /него/. Впервые взять его на руки... это было самое странное и сильное ощущение в моей жизни. И когда я его держал я думал о тебе. Он рассказывает Себастиану о ребенке, посвящая в свои самые сокровенные, скрытые от других мысли. Позволяя Морану видеть его таким. Джим скучает по своему ребенку, и это то, что заставляет его стремиться здесь выжить. - Он в порядке благодаря тебе. Спасибо за то, что ты был рядом со мной все это время и там, в больнице. Боль обостряет память, и Джим помнит лицо Морана в своих вспоминаниях, помнит как сильные руки не дают ему упасть, как он дотягивается, находя руку Себастиана, и позволяет себе крепко ее сжать, как все еще различает его за спинами медиков в коридоре больницы, и теряет из вида, зная, что Моран останется здесь, по ту сторону двери. И то, как, приходя в себя спустя много часов, он хочет видеть его рядом.