Mormor

Кроме ребенка Джеймса в доме ждет еще и почта. Письмо от адвоката военного было доставлено буквально на следующий день после того, как Мориарти закончил планирование операции по спасению Морана и спустя какой-то час после того, как гений покинул дом. В конверте с печатью, что обозначала то, что письмо не открывали, лежала копия завещания полковника. Та его часть, где Себастиан завещает консультанту свой дом в Ирландской глуши, а сыну Джеймса... все свои сбережения по достижению совершеннолетия. Даже личный склад с оружием отходит маленькой копии консультанта, а ведь на момент озвучивания своей воли адвокату Моран еще даже не знал имени младенца - и сейчас не знает, но слуга юстиции выполнил свою работу четко и в завещании красовалось имя Дэнниэл Мориарти. — Здесь ты прав... Лучшее утро, — тихо отзывается Ричард будучи не в силах сдержать мягкой теплой улыбки, когда видит такую же на губах любовника, а его губы уже теплеют от поцелуя. — И да, я проснулся в какой-то лачуге в глуши, но ни о чем не жалею, ты знаешь? Брук смотрит, почти жадно, как обнаженный Фрэнсис удаляется в ванную. Хочется разделить с ним этот прием душа, но он прекрасно понимает, что вряд ли в той душевой будет место для них обоих. И вряд ли это закончится просто душем, скорее успешной мастурбацией друг другу в тесном душном пространстве. Военный идет в ванную после техника и убеждается в том, что места на двоих в этой душевой кабинке не было совершенно. Так что и сожалеть не о чем - они успеют наверстать упущенные пару раз, когда оба полностью восстановятся. Смотреть за тем, как тебе меняют повязку, а затем менять чужую повязкку самому выглядит слегка сюрреалистично и безумно, но такова реальность их жизни и их работы. Они оба в постоянной опасности получить новуе раны или вовсе лишиться жизни, но ни одного это не пугает, потому что своя жизнь не такая ценная, а вот жизнь другого... — Я ценю то, что ты смог довериться мне и позволил хотя бы попытаться доставить тебе удовольствие. Это греет мою прожженную войной душу, Фрэн, — признается тихо военный, оставляя в уголке чужих губ легкий поцелуй. — И мне было хорошо с тобой. Как давно не было. Завтрак, дерьмовый кофе, который сейчас кажется лучшим на свете, и снова дорога. Затем паром и новая часть пути по почти что пустынной дороге, где встречное авто появляется на горизонте раз в десятки километров. Но это и есть та свобода, которой и ему, и Фрэнсису не хватало. Это то чувство, что помогает жить и двигаться дальше. Джеймс не знает, сколько времени он так проводит, но скоро няня появляется сама, осторожно заглядывая, чтобы не беспокоить гения, и интересуясь, не пора ли его сменить и уложить ребенка. - Вам бы тоже не помешал сон после дороги. - Да, конечно. Спасибо, Сара. У женщины восточно-европейский акцент, слишком внимательный взгляд и манеры, выдающие некую специальную подготовку в прошлом. И что-то еще, связывающее их, что позволяет Джеймсу настолько ей доверять. Предложение поступает как раз вовремя, оказавшись в своей спальне, Джим проваливается в сон, едва сняв одежду и закинувшись оставшимися в кармане таблетками. На следующее утро он забирает успевшую прийти за эти дни бумажную почту. И в его руках оказывается запечатанный конверт с эмблемой частной адвокатской конторы. Джим вскрывает его и читает, выхватывая главное. Он понимает, что перед ним завещание Себастиана. Что может быть более искренним и откровенным признанием, чем мысли, которые приходят в момент принятия решения, которое приведет к гарантированной смерти. И в мыслях Морана в этот момент был он. Он и его ребенок. Джим понимает, что привязанность, которую испытывал и скрывал все это время военный, настолько глубока, что распространяется и на ребенка, единственное, что связывает Морана с которым, это Джеймс. И это чувство в нем сильнее даже разумной ненависти, которую он мог бы испытывать к ребенку своего брата, помимо прочего, отнявшего у него на тот момент еще и Джеймса. В строчках этого сухого юридического документа, завещающего почти все немногочисленное имущество полковника Джиму и его ребенку, изначально для него чужому, Себастиан открыто и полностью отдает Джеймсу всего себя. Он подписывал это с уже принятым решением в голове и уверенностью, что никогда не вернется. Все равно делая это и... испытывая то, что он испытывал. Сказав об этом только в письме и этом завещании. Не рассчитывая никогда получить ничего взамен. Даже реакцию Джима. И он никогда бы не узнал. Джеймс понимает, что единственный, доверие к кому пустило в нем корни настолько глубоко, что переросло в то, в чем Джеймс не умеет признаваться даже себе, привязан к нему так слепо и чисто. Внутри что-то ломается. Это и тот болезненный страх, что он не успел, который Джим испытал, найдя первое письмо, и накрывающее его сейчас облегчение. Боль и тепло от этого отчаяния и преданности Себастиана. Джим не выдерживает, и строчки расплываются перед глазами, его трясет, когда напряжение отпускает, слезы неконтроллируемо сбегают по его лицу, он откладывает бумаги и оседает на стул возле стола в своем кабинете, опускает лицо в ладони, его плечи вздрагивают. Спустя некоторое время, снова вернув самообладание, Джим берет в руки телефон. "Не смей больше принимать решения за меня. JM" "Особенно касающиеся ценности твоей жизни". "Это приказ. Да, я знаю, что у тебя хреново с их дословным исполнением". "Как ты?" "И спасибо за это. Что ты принял его" Джеймс регулярно звонит в больницу, узнавая о состоянии Себастиана и ждет того момента, когда врачи сочтут перелет не опасным для него. Ему сильно не хватает его молчаливой тени. И вместе с этим Джеймса по-прежнему тревожит то, какой будет реакция Себастиана, когда он увидит ребенка. Сможет ли он смириться и не воспринимать его как постоянное напоминание о брате и о том, что связывало с ним Джеймса. Сможет ли Себастиан видеть в нем только Джима. Сеть - живой механизм, требующий постоянного контроля и усовершенствований, и для Мориарти привычно заниматься ее делами в любом состоянии. Скорее для него сложнее перестать постоянно отлаживать ее работу, находя изящные решения множества задач, связывая вместе иногда самые несопоставимые друг с другом факты. Это похоже на математику. Отбрасывание лишнего, нахождение идеального и самого логичного доказательства теоремы и удовлетворение от найденных решений. Этот заказ - очень рядовая и одновременно и трудоемкая задача. Поиск интересных решений банальных задач, которые превращают невозможные для обывателя цели в возможные - бывает занимательным. На этот раз перед Джимом на экране ноутбука - строительные планы и схемы здания, скриншоты с камер. Ограбление крупного банка. Схема под ключ для клиента, который отдает шестьдесят процентов прибыли за услуги Фирмы. Только консультирование, исполнение - за клиентом. Но не исключена и клиентская поддержка. Джим хмурится. Кое-кого еще ему явно не хватает в этом проекте. Разбираться с охранной системой и камерами видеонаблюдения одному - явно еще то удовольствие. Но он не спешит, давая Френсису время. Техник как следует огреб на последнем задании, прикрывая его лично. И, едва выбравшись из больницы, попросил о четырех днях отгула. Он заслужил отдых. Мориарти известно, что Френсис сблизился с Ричардом и уехал из города с ним. Френ входит в ограниченный круг тех, кому Джеймс может доверять, и кто не безразличен ему лично, и в эту категорию почти сразу же вошел и Ричард. Мориарти нравится мысль о том, что один из самых сломанных его мальчиков, возможно, обрел с ним душевный покой. Дорога долго идет вдоль океана. Серые волны под серым небом неспешно наползают на берег, отступая и оставаясь на камнях белой пеной. С правой стороны тянутся зеленые луга и изгороди пастбищ, изредка встрачаются отдельные загородные домики. Впереди в тумане поднимаются величественные громадины скал над покорно ластящимся к их подножью океаном. Наступает вечер, и когда они покупают билеты, чтобы пробраться по туристической тропе, и оставляют свои мотоциклы на парковке, здесь уже почти нет других машин. Френсис расстегивает и стаскивает шлем и берет с собой только рюкзак. Он смотрит на Ричарда, не сдерживая своей, будто всегда извиняющейся за что-то, теплой улыбки, и задерживает на нем взгляд. - Дальше - туда, - он оборачивается к океану и показывает на плоские утесы впереди. Они идут по тропинке, размокшей от дождя, вдоль края, по стене из величественных обрывов, почти по самой их кромке. Внизу за краем снуют чайки. И только сейчас, настолько близко к обрывам, начинаешь осознавать высоту и свободу. Окружающий мир и собственное тело начинают ощущаться странно реально. Клевер раскачивается на склоне на легком ветру. Петляющая по скалам тропинка доводит их до мыса с плоской поверхностью, выступающего над океаном. Из звуков здесь только ветер, приглушенное шипение океана пугающе далеко внизу и редкие крики чаек. - Вот мы и на месте, - Френсис выходит на ровную каменную поверхность, как на сцену, делает еще несколько шагов, к самому краю с этой уютной, манящей и одновременно пугающей пустотой, и оборачивается к Ричарду. Слова звучат так, как будто он приглашает его к себе домой. Судя по языку его тела, спокойным, расслабленным движениям, Френсис совершенно не боится высоты, возможно, даже патологически, либо привык, либо его инстинкт самосохранения явно притуплен. При этом он не пытается рисоваться, просто выполняет привычное для него действие. Техник садится на край и дожидается Ричарда. Перед ними раскидывается ужасающе и зачаровывающе огромное пространство, в котором море смешивается с небом, а земля заканчивается в той точке, на которой они сидят. Они сидят здесь как два подростка, сломавших замок двери, ведущей на крышу. Френсис смотрит на Ричарда. И думает о том, как это - больше не возвращаться, сбежать от всего и разделить с ним свободу. Узнай кто-то их историю, услышь кто-то о том, что происходило все годы меджду Мораном и его братом, однозначно подумали бы, что Себастьян ненавидит ребенка. По правде говоря военный и сам думал, что будет не испытывать к едва появившемуся на свет комку ничего кроме отвращения и ненависти. В тот момент, когда медсестра повела его смотреть на ребенка, решив наверное, что он является отцом, Себастиан хотел отказаться, рявкнуть, что не имеет никакого отношения к этому младенцу, но был настолько погружен в тревожные мысли о состоянии Джеймса, что не успел ничего даже произнести. А когда оказался за стеклом напротив бокса, где лежал Дэнниэл, говорить уже было и нечего - слова застревали в горле. Он мог возненавидеть мальчика из-за его глаз - более голубых, таких, как были у Северина, в противовес его собственных холодных серых. Но этого чувства не возникло. Не возникло ничего, кроме сожаления, что этот маленький человечек не его. Острая боль отдавалась внутри импульсами, словно с каждым ударом тренированного сердца военного. Очередная волна осознания собственной мизерности, ощущения того, что он не важен в жизни Джеймса накрыла с головой и сделала буквально физически больно. Но ребенок в этом не был виноват. Он не выбирал своего отца, а когда Джеймс делал свой выбор, то думал, что сохраняет ребенка от мужчины, который любит его. Мориарти был первым и единственным человеком, который так плотно засел в голове и сердце полковника. Он стал тем единственным ради кого Моран был готов оставить все, стал смыслом. И его ребенок стал тоже. Да, Себастиан не был отцом этого ребенка физически (хотя любой ДНК тест не отличит его гены от генов отца, что скрывать), но он мог бы... стать им фактически. Если Джеймс позволит ему это. Если нет, то военный просто готов быть рядом, готов заботиться и держать при этом дистанцию. Что-то, а это он умеет делать даже есть подобное уничтожает его изнутри и здравый смысл (чаще всего в лице Ричарда) говорит, что так нельзя. "Если я могу сделать что-то, что защитит тебя и ребенка - я сделаю это. Не спрашивая твоего позволения. SM" Моран не шутит. Не разбрасывается словами. И точно не набивает себе цену. Он умрет за Джеймса. И он уже много раз доказал его, шагая прямо в лапы смерти без сожалений и сомнений. "Я не мог иначе. Он ведь твой." Спустя четыре дня томительного ожидания Морана перевозят в Лондон. В больницу, где он наотрез отказывается находится и вербально это выражает, наконец-то получив от врачей разрешение говорить (этому доктора уж точно не рады). В первый же день прибытия в клинику в Лондоне Себастиан совершает "немыслимое" по словам медсестры, которая застает его за попыткой выйти из палаты на своих двоих. Моран уже стоит у самой двери, отцепив от себя все датчики и опираясь ладонью о стену, с глазами выражающими полную готовность покинуть это место, чего бы ему это не стоило. Но его возвращают назад в койку - сопротивляться ведь он не может в своем состоянии - и для верность руки пристегивают к койке, боясь что полковник снова снимет с себя все датчики и капельницы. Не спешить, наслаждаться видами, останавливаться там, где хочется, и смотреть вдаль столько времени, сколько необходимо - это та свобода, которой Ричарду так не хватало. Он мечтал подобных вылазках, хотел узнать природу Великобритании и запечатлеть ее на подкорке своего мозга. Только он всегда видел себя здесь в мечтах о подобных местах одного. То ли потому, что одному ему было комфортно, то ли потому, что не верил, что найдется кто-то, кто способен будет захотеть разделить с ним этот опыт. Но вот он - Фрэнсис, ведет его по мокрой скользкой тропинке через небольшой лесок, выводит на самый край и дарит весь этот вид. И себя. Когда техник подходит слишком близко к краю, сердце военного сжимается в грудной клетке, пропуская пару ударов, а все тело подается вперед, готовое ухватить новоиспеченного любовника и спасти от падения. Но, благо, ничего из этого не требуется и Брук может спокойно опуститься рядом с ним на самый край и свесить ноги. Очевидно сейчас, что ценность собственной жизни для них обоих не значит ничего. Но вот ценность жизни другого - самое важное на свете. — Это прекрасное место... — нарушает молчание Ричард, повернув голову к технику и посмотрев ему в глаза. — Спасибо, что поделился им со мной. Это как что-то из моих снов... Только я сейчас гораздо счастливее, Фрэн. Благодаря тебе. "К этому мы еще вернемся. JM" Приходит ответ. В преданности Морана, который при этом никогда не ценил свою собственную жизнь, у Джеймса сомнений нет. Но в случае ситуации, в которой и жизнь Мориарти не должна будет становиться приоритетом, Джиму хотелось бы, чтобы его приказы исполнялись без искажений и поправок на личное. То же касалось и возможных ошибок в оценке рисков и ситуаций, которую он всегда оставляет только за собой. Принятое Мораном решение на основе личной привязанности может спутать все карты. При этом Джеймс доверяет Морану и его чутью. И помимо этого теперь у него есть тот, кто не даст ему заиграться, натянет под ним страховочную сетку, чтобы он не мог упасть, даже против его воли. Себастиан останется для Джима единственным, кому он когда-либо простит неповиновение своим приказам. Джим следит за состоянием и перемещениями Морана. Он приезжает спустя полчаса после того, как он оказывается в новой палате уже в Лондоне. Джеймс подходит к его кровати. Первое, что он замечает - последствия попытки Морана к бегству. Джим многозначительно переводит взгляд с его зафиксированных запястий на Себастиана и неодобрительно вздыхает. - Не веди себя как мальчишка. У меня есть все основания верить врачам, что твое состояние пока далеко от удовлетворительного. И уж тем более от того, чтобы самострятельно уйти из больницы, - Джим опускается на стул рядом с ним, - Я сам буду приходить к тебе, - добавляет он. В его взгляде - тепло и признание того, что Мориарти соскучился. Джим выполняет свое обещание и появляется у Морана каждый день, иногда задерживаясь надолго. Он приносит ему книги и другие личные вещи, которых не хватало в больнице, в то время как и пользоваться ими Моран особо не мог. Иногда Джим берет с собой ноутбук, занимаясь своими схемами и задачами и одновременно оставаясь с ним. Время от времени он посвящает Морана во что-то из планов, когда ему нужно его мнение в вопросах, находящихся в компетенции Себастиана. Так, перед Мораном на экране раскрытого ноутбука оказываются планы банка и доклады о численности сотрудников его охраны и ее особенностях. - Довольно самонадеянно со стороны заказчика, да? - усмехается Джим, - Поэтому я и решил взяться. Когда люди становятся убеждены в неуязвимости чего-то, в этот момент и появляется брешь и окно возможностей. Нужно только его увидеть. Этим и отличается мой подход - видеть то, чего не видят другие. И использовать. Как ты думаешь, какое количество людей будет оптимальным для такой операции? Однажды Джим приходит к нему слишком вымотанным и сам засыпает возле него, забираясь в кровать. Когда врачи разрешают Себастиану выбираться на недолгие прогулки во дворе больницы, Джим составляет ему компанию. Френсис снимает рюкзак и достает термос с кофе и пару бутербродов с крайней заправки, встреченной ими по дороге, и протягивает Ричарду один, наполняет крышку от термоса ароматным, еще теплым кофе, и они устраивают небольшой пикник. Вскоре темнеет, и оставаться на ветру на высоте становится ощутимо холодно. Френсис поднимается и тянет Ричарда за собой. Сейчас он мечтает о тепле любого встреченного ими отеля, в котором они смогут остановиться на ночь. И еще больше, не смотря на усталость, о том, чтобы снова остаться в небольшом номере наедине с Ричардом. Они находят подходящий отель неподалеку. В номере Френсис нетерпеливо обвивает шею Ричарда здоровой рукой, ненадолго задерживает на нем теплый взгляд, не торопясь и любуясь его лицом и наслаждаясь их близостью, тесно прижимается к нему всем телом и ощущает его тепло. А потом втягивает его в поцелуй. Френсис тянет Ричарда за собой и прислоняется спиной к стене. Его руки стаскивают с него куртку и перемещаются по спине. В этот момент телефон звонит в кармане его джинсов. Френсис ругается, тратя несколько секунд на то, чтобы восстановить дыхание, и оно не выдавало настолько явно то, от чего его оторвал гребаный звонок. Но на этот звонок техник не может не ответить. Он проводит рукой по экрану с высветившимися на нем буквами JM. - Сэр? Спасибо, я уже в полном порядке. Да, понял. Френсис убирает телефон обратно в карман, и в его взгляде появляется некое мимолетное сожаление и тоска. От мыслей, что их побег будет таким недолгим, и скоро предстоит возвращаться. - Меня ждет работа через три дня, - он снова смотрит на Ричарда. Время с ним наедине ощущается от этого еще ценнее и острее, короткой и необходимой передышкой. Френсис снова притягивает его к себе. По мнению Морана здесь было не о чем разговаривать. Решение о не важности собственной жизни он принял уже очень давно - еще до того, как встретил Мориарти. И сейчас речь идет не о личной прямой встрече, а о том, когда он впервые увидел консультанта через прицел своей винтовки. Тогда, когда он не сумел сделать выстрел, отпустив свою цель впервые за всю свою военную карьеру, он пустил эту самую карьеру под откос. Но в то же время... В то же время он обрел какой-то неясный для самого себя смысл, что обрел реальную форму на мнимых похоронах Северина, которые все считали реальными. Защищать Джеймса Мориарти любой ценой стало целью, смыслом, воздухом, больной идеей. А теперь и его сына. Появление Мориарти в палате полковника не слишком удивляет - наверняка тот приехал, как только ему доложили о попытке военного покинуть больницу. Он ведь не собирался бежать куда глаза глядят - просто хотел поехать домой, устав до тошноты от больничных стен. Он бы бежал и в Дамаске, но там спасаться бегством было некуда. Но Джим, пусть и смотрит сначала с недовольством и осуждением, явно оттаивает к концу своих слов и обещание приходить звучит очень искренне - сомневаться не приходится. Джеймс и правда навещает его каждый день, проводя от получаса до нескольких часов рядом с военным. Себастиан с удовольствием дает своему мозгу работу в виде планирования операций, которые готовит гений и по которым просит советов. Голова с каждым днем болит все меньше, зрение и слух уже полностью восстановились, а сломанное ребро ноет уже куда меньше. Но все эти улучшения словно не замечают врачи, все также не позволяя ему много говорить, из движений лишь медленные прогулки по территории клиники, которые позволили каких-то два дня назад. Абсурдно, но ему даже запрещено делать глубокие вдохи, чтобы не повредить заживающие легкие. Синяки на теле военного в большинстве своем уже желтовато-зеленые или фиолетово-зеленые, нос вправлен и в целом внешне он уже куда больше походил не то чтобы на привычного себя, но хотя бы на человека. — Самонадеяно, но, если его люди достаточно обучены, то вполне выполнимо, — все еще хрипло и так непривычно тихо отвечает военный. — Нужны трое для охраны средства отхода - не идеал, но минимум. Группа из пяти человек внутри будет достаточной: координатор, два взломщика, два охранника. Чем меньше и мобильней группа - тем легче будет двигаться внутри. Техник, достаточно одного... вне зоны досягаемости противника, но в радиусе достаточно малом, чтобы взаимодействовать с камерами... Моран думает про Фрэнсиса. Про его ранение. Про то, что техник был слишком близко и попал под удар, когда не должен был. Моран просчитался - не смог сберечь ценное для Ричарда. — И того имеем 9 человек. Это достаточный минимум, — добавляет военный, прикрывая глаза и позволяя себе расслабиться, потому что от довольно длительного монолога для его состояния поднялось давление и подскочил пульс, а ему это совсем не нужно сейчас. — Тебе наверняка тяжело оставлять его и ездить сюда каждый день... - произносит военный во время прогулки по небольшому саду на территории больницы. Он идет немного тяжело, опирается на трость, но все равно шагает сам, отказавшись от инвалидного кресла, которое ему пытались всучить в первые день, как разрешили покидать постель. — Я был бы не против... Чтобы ты приезжал с ним. Или не приезжал, если это для твоего графика проблема. Я и так отобрал достаточно его времени с тобой, чтобы продолжать это делать сейчас. Тихая размеренная жизнь в эти несколько дней, наполненная удовольствием, покоем, теплом в душе и теплом рядом... Это все кажется Ричарду сном из которого не хочется выбираться. Он подсознательно боится, что однажды из этого прекрасного момента его вырвет звонок телефона и больше он не будет способен в него вернуться. Но наверное именно из-за этого страха внутри Брук и отдается ощущениям сейчас настолько сильно. Капитан хочет получить все, насколько это возможно, только бы потом все это осталось в его памяти, когда идеальный мир из облаков рассеется. Фрэнсис кажется ему красивым. Особенно в тусклом свете настольных ламп на прикроватных тумбочках в номере уже более приличного и дорогого отеля. Тут совсем не пахнет сигаретами, белоснежные застеленные простыни и ванная комната выглядит достаточно большой, чтобы они могли ее разделить. Ричард охотно накрывает чужие губы своими, вжимая техника спиной в стену и прижимая грудью к своей груди, пока одна рука оглаживает хорошо сложенное тело под курткой, а вторая лежит на шее любовника. Эта ночь обещает быть даже лучше предыдущей, но раздается телефонный звонок. Брук цепенеет на несколько секунд, боясь, что сейчас все его страхи и опасения станут реальностью, а затем видит снова этот теплый взгляд напротив и расслабленно улыбается, прижимаясь своим лбом ко лбу Фрэнсиса и поглаживая его по шее пальцами. — Тогда нужно взять из этих трех дней максимум, верно? — шепчет военный с мягкой улыбкой, а затем ловко опускается на колени перед техником и расстегивает его брюки, сразу же спуская их вниз вместе с бельем. Ричард обхватывает полувставший член любовника губами, прикрывает глаза и принимается то вбирать его в рот до конца, то почти выпускать полностью, постепенно ускоряясь. Джим поднимает взгляд на Себастиана. - Не думал, что ты захочешь. Я подумал, что тебе будет тяжело, - говорит он. Он благодарен Себастиану за принятие этого ребенка. Который является для Джима самой дорогой и неотъемлимой частью его самого и вместе с этим мрачным и болезненным напоминанием о прошлом. Но боль постепенно уходит. Джеймс ни на минуту не жалеет о том выстреле, которым сам поставил точку в истоии Северина. Это должен был сделать именно он. Но консультант жалеет о другом. Он хотел бы, чтобы Себастиан мог взять его на руки, зная, что этот ребенок - его. Испытать это чувство, которое было бы самым сильным признанием со стороны Джима. И Джим делает его сейчас, доверяя ребенка Себастиану, принимая внутри себя решение о том, что вторым отцом для его ребенка будет именно он. - Ты прав, вам давно пора познакомиться. В следующий раз Джеймс приходит к Себастиану с детской кроваткой-переноской в руках и сумкой на плече, набитой всем необходимым ребенку. Младенецу в переноске не больше месяца. Он подрос с того момента, как Себастиан увидел его в первый раз. Взгляд стал осознаннее и внимательней, едва заметный пушок на голове превратился в волосы, такие же темные и взерошенные как у Джима после сна, он увереннее держит голову, и стал еще более явно похож на Джеймса. В последний раз, когда Моран его видел, он был совсем крошечным, хрупким клубочком. - Кое-кто хочет с тобой познакомиться, - Джеймс с теплой улыбкой устраивает переноску на кровати между ними и забирает ребенка на руки, - Его зовут Дэниэл. Можешь взять его на руки, - Джим осторожно передает ребенка, который сначала начинает ерзать и хмуриться, оказавшись в других руках, и консультант успокаивает его, - Это Себастиан, Дэнни, единственный, кому я могу доверять тебя полностью и безусловно. И ты тоже можешь. Ребенок быстро успокаивается на руках у Себастиана, как будто может понимать, или просто инстинктивно ощущает некую связь, не воспринимая Морана как чужого. К тому же Джим все еще находится близко и в поле его зрения. Дэниэл с любопытством изучает Себастиана и протягивает ручку к его лицу, дотрагиваясь. Его мимика, когда он хмурится или сосредотачивается, меняя настроение, забавно напоминает мимику Джима. Джим садится рядом на кровать, касаясь Себастиана плечом, и наблюдает за ними обоими. Как опасный хищник, спокойно доверяющий ему своего детеныша. Он все еще внимательно и напряженно следит за его реакцией. Не причинит ли он Морану боль воспоминаниями, связанными с ребенком. Сможет ли он быть рядом, не калечя этим себя. Движения Ричарда отдаются острым возбуждением. Френсис запрокидывает голову и сдержанно стонет, сильнее прислоняясь спиной к стене. Его руки зарываются в волосы Брука, спускаются ниже, мягко, но сильно сжимая его плечи. У него уже полностью стоит. По телу техника пробегает дрожь наслаждения и предвкушения. Он отзывается на каждое действие Ричарда. Брук проделывает с ним что-то запредельное, будто полностью зная его тело, вызывая в нем самые сильные реакции. И одновременно прислушиваясь. Френсису легко отдаваться ему без остатка. Он вздрагивает, задыхаясь от ощущений, стонет, уже не сдерживаясь, притягивает его за плечи ближе к себе. Он хочет получить как можно больше времени с ним за те дни, что у них есть. Мир будто растворяется в нем и этих ощущениях. Он близок к тому, чтобы кончить уже только от этого. Но закусывает губу, сдерживаясь, и тянет Ричарда в кровать. Он падает на спину и начинает стягивать с него одежду, расстегивает его джинсы и снимает вместе с бельем. Френсис нашаривает в кармане презерватив и передает его Бруку. Техник целует его, обнимая за плечи одной рукой, вторая перемещается вниз по его спине и бедру и обхватывает основание его члена. Френсис начинает движения рукой, возбуждая его. — Я не могу испытывать плохих чувств к этому ребенку, Джеймс... — признается военный. Он впервые признается в этом не только Джеймсу, но и себе самому, ощущая при этом легкую приятную теплоту где-то в районе грудной клетки. Мальчик не был виноват в том, кем был его отец и какие решения за свою жизнь тот принимал. И ко всему прочему он был... Сыном Джеймса. А это открывало для него в душе военного самые потаенные и теплые участки сердца и души Себастиана, позволяя занять там свое законное место. Появление гения в палате с таким количеством вещей в руках, помимо ребенка в кроватке-переноске, заставило Морана задуматься о том, что он может зря попросил консультанта прийти к нему с малышом. Оказалось, что для того, чтобы выйти куда-то с таким крошечным младенцем необходимо взять с собой половину его комнаты, что не слишком то очевидно удобно. К тому же сейчас в голове полковника возникает мысль о рисках, которым он подверг что Дэнниэла, что Мориарти своей просьбой. Но Джеймс наверняка ведь с кучей охраны, верно? Мальчик в кроватке все равно кажется военному совершенно крохотным, пусть он и очевидно подрос с того момента, когда полковник видел в его отделении для новорожденных сразу после появления на свет. А когда ребенок оказывается на руках у военного, у того и вовсе сердце, кажется, пропускает пару ударов. Джеймс помогает ему правильно взять ребенка на руки, чтобы поддерживать и спину и голову, а также чтобы у мальчика была свобода вытаскивать ручки из под тонкого одеяльца и изучать ими нового человека в своем окружении. Нельзя не заметить голубые глаза. Да, они не такие яркие, как были у Северина, разрез глаз больше вхож с разрезом глаз Мориарти, но все равно легкие укол где-то глубоко в душе не дает военному забыть, что не он отец этого ребенка и что однажды ему об этом напомнят. И если этого не сделает Джеймс, то наверняка это сделает сам мальчик, когда подрастет. И не важно в каком статусе при этом полковник будет в этой маленькой семье из двоих людей. — Он похож на тебя больше, чем я думал, — усмехается военный тихо, позволяя мальчику осторожно ухватить себя за палец его маленькой ладошкой. Дэнниэл еще хватает предметы не крепко, но явно в скором времени хватка этой маленькой ладошки станет куда сильнее. — И ты прекрасно справляешься с ролью отца. Все происходящее за дверями отельных номеров в эти несколько дней совершенно точно должно быть помечено отметкой "18+", а то может и все 21. Ричарду хочется получить максимум за то время, что им отведено исключительно наедине. Да, они будут видеться, когда вернуться в Лондон, и, вероятнее всего, будут видеться часто, но тогда их время вместе будет ограничено только парой часов перед сном, который будет обязательным в рабочие будни, а сейчас... Сейчас у них есть все часы в этих оставшихся трех сутках только для них двоих. И не важно будут они в дороге на байках в эти часы или в постели друг с другом. Брук не сопротивляется чужим действиям, позволяет технику вести, задавать тон и темп. Он позволяет ему даже опрокинуть себя на постель и помогает себя раздеть, чтобы уже через пару секунд после этого горячо целовать чужие губы, что были такими невозможно желанными. Долго возбуждать военного не приходится, поэтому уже после пары движений рукой Ричард опрокидывает любовника спиной на постель и устраивается между его ног, раскрывая презерватив и раскатывая по своему члену. Он снова целует техника в губы прежде чем плавно толкнуться внутрь него, заполняя до основания своего члена. Ричард слушает, старается уловить каждую реакцию любовника чтобы не причинить боли, чтобы не доставить дискомфорта и не вызвать новую волну воспоминаний. Он хочет, чтобы Фрэнсис чувствовал себя желанным и любимым. - Я сам от себя не ожидал, - отзывается консультант. Он полностью доверяет Себастиану Дэниэла и выглядит расслабленным, спокойным и умиротворенным. После слов Морана, того как бережно он берет ребенка из его рук, как смотрит на него, тревога отпускает Джеймса. Он наблюдает за Себастианом с ребенком на руках с особым теплом. - Он успокаивается, когда ты его держишь, - замечает Джим, - Обычно он ведет себя так тихо только у меня. Полковник снова напоминает ему тигра, опасного и потрепанного жизнью хищника, который заботливо возится с еще только едва открывшим глаза тигренком, позволяя дотрагиваться и играть со своим хвостом. Он улыбается этой мысли. Насколько опасным и бесцеремонным предстает Моран для других, настолько осторожным и трогательным видит его сейчас Джим. Время идет, хоть и слишком неспешно в больничных стенах. В жизни Джима прочно укореняются две привязанности - маленький Дэниэл, которого он не отпускает из рук и часто убаюкивает, одновременно сидя с раскрытым ноутбуком на коленях, и военный, к которому Джим приходит каждый день. Иногда он берет Дэниэла с собой, количество охраны, зримо и незримо сопровождающее их обоих, при этом превышает по количеству и квалификации охрану большинства первых лиц. Меры безопасности не могут быть для Джима излишними, когда речь идет о ребенке. В один из таких дней Себастиана снова навещает Мистер Британское Правительство. Майкрофт Холмс, как всегда, сдержан и напыщен. Но в этот раз в его манерах проскальзывает нечто похожее на чувство вины или того невероятнее - искренность. Он приходит, чтобы поблагодарить от имени Короны за беспрецедентно успешно проведенную операцию, что казалось командованию на тот момент невозможным, и освобождение всех заложников живыми. Майкрофт протягивает ему небольшую вытянутую коробочку из полированного дерева. Внутри оказывается бронзовый крест на муаровой малиновой ленте, лучи которого сужаются к центру, а на лицевой стороне изображен лев, стоящий на короне, и лента с надписью "For Valour". Перед ним - Крест Виктории. Высшая награда Империи за военные заслуги. - Мне поручили передать это вам. Вместе со словами глубокой благодарности за услуги, оказанные Короне, - говорит Холмс, - С моей стороны было бы опрометчиво надеяться вытащить вас на официальную церемонию во дворец. Поэтому вам придется принять его из рук скромного служащего ее Величества, - Холмс не спешит уходить, его взгляд изучает его с холодным сдержанным любопытством, и он продолжает, - При всех наших предыдущих... кхм... разногласиях в приверженностях и методах, ваши заслуги неоценимы. Если вас сейчас интересуют такие предложения, ‐ добавляет он, - Корона будет рада предложить вам пост в Министерстве обороны, или возможность вернуться на службу, что, думаю, вам больше по душе, и простить вам все прежние ошибки. Майкрофт смотрит за реакцией Морана, уже зная ответ. Он хочет удостовериться в своих выводах о новом статусе полковника для Мориарти. И, видимо, лишний раз сыграть с огнем, раздражая Джеймса. Джим приезжает за ним, когда Морана выписывают. Мориарти появляется на пороге палаты, пока полковник собирает свои немногочисленные вещи. У ворот клиники их ждет водитель. - Ты можешь остаться у меня, если захочешь, - говорит Джим в машине, перед тем, как сообщить водителю пункт назначения, - Твоя комната все еще в твоем распоряжении. Едва оказавшись дома, и проверив Дэниэла, консультант возвращается к своему новому проекту. Джим предпочитает для работы свой кабинет, где использует не только ноутбук, экраны и электронные носители, но и доску на стене, к которой пришпиливает распечатанные планы, карты и фото или чертит схемы, визуализируя цепочки из своей головы. Сегодня это анализ уязвимостей военной базы в окрестностях Лондона, привлекшей внимание консультанта тем, что хранится на ее территории, речь идет о разработках биологического оружия. Техническую сторону и выбор оперативников Джим оставляет за Мораном, посвящая его в подробности предстоящего задания, но предворительно сам отбирает надежных людей в группу, в которую входит и Ричард. За техническое обеспечение на месте, как и за большинство важных для Мориарти проектов, будет отвечать Френсис. - Я хочу, чтобы ты оставался в стороне, так же как и я, и только контролировал выполнение задач, - уточняет Джим, поворачиваясь к Себастиану. Френсис целует и ласкает любовника с какой-то особой жадностью и отчаянием. Жаждой его прикосновений. Это желание вытесняет отголоски травмы, страхи и заглушает даже физическую боль, которая дает о себе знать потому, что у него давно не было близости. Техник легко вздрагивает от проникновения, и дрожь пробегает по его телу. Ричард ощущает, как сжимаются и напрягаются мышцы. Френсис рвано выдыхает и подается вперед, навстречу Ричарду. Его руки сжимаются на спине капитана, обнимают, сильнее притягивают к себе. Он движется вместе с Ричардом. В одном ритме, идеально чувствуя друг друга как единое целое. Нарастающее, становящееся невыносимым желание ощущать его сильнее, перейти за край забирает над ним контроль. Голова очищается от всех мыслей. Он близок к тому, чтобы кончить, но оттягивает этот момент, чтобы дать Ричарду получить больше и дойти до той же грани. Он любуется его лицом, слушает его дыхание, ощущает на себе его руки. Френсису нравится направлять его, нравится, как Ричард позволяет ему обладать им, делать все, что он хочет, как чутко отзывается он на его безмолвные просьбы не торопиться и дать насладиться им или усилить и ускорить движения. Он упивается им, каждым моментом, пока он с ним и в его объятиях. Еще несколько глубоких прочувствованных движений, и Френсис кончает с резким стоном, прикрывая глаза и сжимая плечи Ричарда, а потом падает спиной на смятое одеяло, расслабляясь и поддаваясь сладкой усталости. Он боится, что утром это наваждение рассеется. Но наступает утро, а Ричард просыпается в постели рядом с ним. Эти дни друг с другом ощущаются украденными, неким побегом от всего и всех, и Френсис отчаянно хочет это сохранить. В их распоряжении остается еще один день прогулок вдоль скал и среди лугов и близости друг с другом. Френсис выбирает обратную дорогу через Дублин и Бирмингем, и их остановки в отелях по пути приятно затягиваются. Те несколько часов, которые Мориарти проводит в его палате, это лучшие несколько часов, которые есть в сутках у военного. Компания гения, даже когда тот просто сидит в кресле напротив койки Морана и работает, пока военный читает книгу, делает это место и пребывание в нем наконец-то выносимым и даже почти по-настоящему радостным и приятным. Джеймс приходил сам, иногда брал с собой Дэни и в эти дни они не покидали помещение больницы, очевидно чтобы не наражать ребенка на опасность. Все таки быть сыном одного из самых влиятельных криминальных авторитетов мира было одновременно безумно престижно, но и в то же время очень опасно. И когда рядом с тобой шагает обуза в виде бывшего военного, опирающегося на трость, шансов на спасение при неожиданном нападении будет явно меньше, чем без него. Но военному достаточно прогулок и просто в компании гения. Часто молчаливых с его стороны, ведь Себастиану до сих пор сложно подбирать слова, когда разговоры касаются не рабочих тем, а отстраненных или даже личных. Они не обсуждали ни произошедшее в Сирии, ни письмо или завещание полковника, ни того поцелуя, что подарил ему консультант. Моран не станет поднимать эти темы. Они никак не повлияют на его решение остаться рядом или отдать все свое немногочисленное имущество Мориарти и его ребенку. А его статус рядом с ними также не важен, пока ему позволено оставаться рядом. Появление на пороге палаты Майкрофта Холмса собственной персоной могло бы заставить бывшего военного напрячься, но эта вероятность существовала до того, как в его палату перед этим зашла охрана мистера Правительство и изъяла на временное хранение пистолет, что был у полковника. Очевидно, что Холмс думает, что Моран несет для него угрозу даже в больничной койке с перебинтованным телом. Принесенная Майкрофтом награда заставляет Себастиана только усмехнуться и покачать головой. Едва не лишиться жизни, почти потерять единственного мужчину, которого любил и получить в замен награду... Вроде как и высшую, вроде как и признание, даже предыдущие обвинения с него сняты, но все равно есть явное ощущение, что твоя жизнь никогда не была ценна. — Нет причин юлить и говорить, что я был рад послужить Ее Высочеству, верно? — все еще с усмешкой на только-только заживших губах отвечает полковник и закрывает полированную коробочку, откладывая ее на постель рядом с собой. — Окно возможности для Короны в моей жизни закончилось, мистер Холмс. Моя преданность изменилась и вы это прекрасно знаете. Так что я не думаю, что мне нужно отвечать на ваше предложение, потому что вы и без меня знаете ответ на свой вопрос. Снова быть в доме Мориарти даже немного странно. Здесь произошло слишком много событий, чтобы они быстро забылись. Но ехать в свою пустую квартиру полковнику совершенно не хочется, а поэтому отведенная ему ранее комната снова становится для военного домом в доме консультанта. Новое задание над которым работает Джеймс выглядит занимательно, но то, что военный будет стоять в стороне и лишь наблюдать, было не тем, к чему он привык. — Я не уверен, что способен контролировать все сидя в кресле в кабинете, а не будучи в поле с другими, — отвечает Себастиан, закрывая папку с делом одного из ново-назначенных телохранителей Мориарти - он хотел знать об этих людях все. — Мое физическое здоровье уже достаточное для участия в операциях. — Не хочешь остаться у меня? — выдыхает Ричард с легкой усмешкой, снимая шлем и бросая взгляд на дом на парковке которого они остановились. В этом доме на десятом этаже находилась квартира капитана и он после таких выходных он не был готов отпускать Фрэнсиса от себя. Глупо, наивно, поведение, как мальчишки, но Брук не хотел оставаться один. Тем более сегодня. — Тебе завтра на задание, но я обещаю лично тебя разбудить, накормить завтраком и отвезти туда, куда скажешь. Брук слезает с мотоцикла, заглушив его и поставив на подножку, а затем протягивает руку технику, приглашая его пройти следом за ним. Квартира военного не такая аскетичная, как квартира Себастиана. Она выглядит совершенно жилой, даже уютной, если не считать шкафа с оружием на всю стену в гостиной. — Добро пожаловать, — улыбается Ричард, закрывая за ними двери и ставя шлем на небольшой комод в коридоре. — Ты мой первый гость здесь, знаешь? Морана я гостем не считаю, если что, этот засранец ходил сюда как к себе домой. - Это не обсуждается, - голос Джима приобретает отстраненность и жесткость и выражает опасность. Джим умеет пробуждать страх на уровне инстинктов. Но это работает с кем угодно, только не с Мораном. Все же его слова действуют оторзвляюще и проводят резкую границу между делами и личным. И в работе Мориарти ждет, чтобы полковник не ставил под сомнение его решения и приказы. Моран никогда не будет для него просто наемником, разменной единицей или даже правой рукой. Помимо того, что связало их, того болезненного и сильного, потаенного в глубинах его темной души тепла, Джим прислушивается к Себастиану. Он чувствует в нем такого же как он, тот же тип безумия, тот же выход за рамки, несовместимость с обычной, нормальной, спокойной жизнью. Джеймс видит для него другое, более важное место в своей империи, чем просто оперативник, и он не собирается позволять Морану подставляться в самой рядовой операции. При том, что оценка полковником своего состояния - либо явная ложь, либо недооценивание и игнорирование ущерба в силу привычки. - Во всяком случае не сейчас, - Джим смягчается после молчания, - Я знаю, что без действий и ощущения риска на своей шкуре ты задыхаешься, - о, консультант знает это как никто, - И что хорошему командиру не пристало стоять в стороне, отдавая приказы. Я хорошо помню твое личное дело. Но еще не время. Я не позволяю тебе вмешиваться без крайней необходимости.