Влюблённые бабочки

      Настороженность — единственная эмоция, которую Интай может прочесть в темных глазах наследного принца. Он походит на схватившегося зверя перед прыжком: напряженный, внимательно наблюдающий за каждым ее вздохом, пугающий.       Каждую его черту Интай выделяет по отдельности, стараясь сложить весь образ: ростом он высок, принцу приходится наклониться над ней, чтобы поднять вуаль; волосы темные, как и глаза; руки грубые, в шершавых мозолях, натертые рукоятью меча; кожа загорелая, отливает бронзой, и ее бледная ладонь на фоне его руки кажется какой-то призрачной, будто туманной.       Интай ничего не знает о нем, однако и его внешности — этого сурового, хладнокровного выражения лица с прямым, бездушным взглядом — достаточно, чтобы понять: он — солдат, и это единственное емкое слово, подходящее ему. И, в мгновенье пересечения их взглядов, кажется, что только его он к себе и применяет.       — Всех благ принцессе Чаннин.       От голоса принца Интай слегка вздрагивает, и он это замечает — хмурится, недовольный то ли собой, то ли ею. Голос у него сухой, низкий и интонации сугубо деловые; он будто зачитывает депешу перед командиром.       Интай молчит — ей не разрешается произносить ни слова всю церемонию. Кто придумал глупый обычай, Интай не известно, но чтить законы своего народа она обязана, поэтому на приветствие принца лишь склоняет голову.       — Да будут Небеса благосклонны к вам, а жизнь полна радости. — Отец накрывает их с принцем ладони красной лентой и трижды пропускает ее поверх их рук. — Да пребудет с вами благодать трех путей!       Барабаны начинают стучать с удвоенной силой, оповещая всех собравшихся, что слова сказаны, церемония передачи невесты почти завершена.       — Повозка ожидает.       Принц говорит, не глядя на саму Интай, он смотрит куда-то выше ее головы, то ли разочарованный в ее внешности настолько, что взглянуть не может; то ли потому, что смущен и напуган происходящим не меньше ее. Но Интай сомневается, что воин, коим юноша перед ней является, мог испугаться церемонии венчания.       Ее рука выскальзывает из его и безвольно повисает. Ладонью до сих ощущает его прикосновение и жесткость красной ленты, которой она ныне повязана с принцем. Интай надо подойти и сесть в повозку, но, лишенная всяческой опоры, она не может сдвинуться с места. Зрение туманится, весь мир плывет перед глазами, очертания предметов и людей размываются до непонятных, неотличимых меж собой клякс. Словно поддавшись буйной волне, от нее уплывает тихая и размеренная жизнь, которую она знала до сих пор, и оказывается безвозвратно потеряна для нее.       — Тай-эр.       Матушкин голос выводит Интай из оцепенения. Ян Гуйни — единственная четкая, имеющая контур фигура среди блеклых пятен. В лице матери она видит отражение собственных чувств — жуткий страх с непереносимой болью и застывший в глазах вопрос: а увидятся ли они вновь?       — Мамочка… — жалко выдавливает из себя Интай.       Хочется сказать ей больше: о своей любви и благодарности к ней; испросить прощение за свое поведение, однако накатившие диким потопом чувства душат и мешают. Интай поджимает дрожащую губу, старается сдержать наплыв таких ненужных сейчас эмоций, но не может — она открывает рот, хватает больше воздуха и, наблюдавшая за дочерью Гуйни, наплевав на церемониальный этикет, бросается к Интай, разворачивает к себе и стискивает ее в объятиях, закрывая дочь от чужих взглядов.       Крепко схватившись за мать, Интай прижимается к ней с ужасным осознанием, что следующей их встречи может не быть. Когда она еще увидит маму? Прижмется к ней? А будет ли такое? Мрачные мысли гнетут, и Интай крепче прижимается к родному плечу, стараясь забыться в одном кратком моменте объятий.       — Хватит, Гуйни, отпусти девочку. — Тихий голос отца не способен утихомирить бурю чувств Интай, она лишь отчаяннее цепляется за мать, боясь, что кто-то попытается разлучить их. Она ощущает, как мама поглаживает ее по спине, шепчет что-то успокаивающее, но смысл ее слов ускользает от Интай, лишь материнские интонации — надрывные, глухие от слез — доходят до нее.       Резкая боль в руке заставляет Интай ахнуть и вскинуть голову от плеча матери. Ян Гувэй крепко хватает Интай за предплечье и силком разлучает мать и дочь. Жестокое сердце не смягчают слезы племянницы и мольбы сестры об еще одном мгновение. Ян Гувэй непоколебим и силой, которую невозможно превозмочь, затаскивает упирающуюся Интай в повозку и закрывает дверцу, отрезая ее от мира.       В последней отчаянной попытке взглянуть на родных, она выглядывает из крохотного окошка и видит, как Венгуан и тетя удерживают мать на месте, рвущуюся последовать за повозкой.       Процессия трогается, и повозку Интай окружает стража, готовая сопровождать принцессу в ее новый дом. Бой барабанов нарастает; свист и грохот взрывающихся фейерверков сотрясают воздух. Радостный гомон людей кажется насмешкой над развернувшейся на помосте трагедией. Интай зажимает себе рот ладонями, заглушая рыдания, но слезы, так долго сдерживаемые, не прекращают литься. Воздух в повозке спертый, душный и жаркий — дышать Интай становится трудно, и у нее проскальзывает какая-то злорадная мысль, что она задохнется назло всем, назло этому миру. Но подобное — глупость.       Интай хватается за пояс своего наряда и с силой дергает, ослабляя проклятый узел, и оттягивает давящий воротник, который будто петлей оплетает горло. Чувствует странную тяжесть на все тело, в ушах начинает звенеть, а появившиеся перед глазами черные точки складываются в большие пятна, заволакивая обзор. Паника присмиряет злость на дядю и огорчение от отъезда — она старательно делает глубокие вдохи, пытаясь успокоиться. В каком-то отчаянии она готова забить кулаками в стены, желая дать всем снаружи понять, что ей плохо, но постепенно тяжесть спадает, и Интай, прикрыв глаза, забывается в дреме, которая не приносит ничего, кроме головной боли после пробуждения от стука в дверцу.       — Госпожа, мы прибыли на постоялый двор.       Голос верной Сяолин приободряет Интай — дверцу повозки открывают с внешней стороны; опираясь на руки служанок, она покидает тесную кибитку. Тело ломит от долгого сидения, затекшая от неудобного сна шея болит, а ноги, которые будто пронизывают сотни игл, едва шевелятся. Интай накидывает на лицо вуаль, не позволяя никому рассмотреть заплаканное лицо и смазанный макияж.       Сяолин достаточно одного взгляда на принцессу, чтобы понять, в каком душевном разладе та прибывает.       Старше Интай, она ощущала некую ответственность за нее, а сложившиеся между ними теплые, почти дружеские отношения, позволили служанке редко давать наставления принцессе, к которым та также изредка прислушивалась.       Сяолин принимает приветствие от хозяйки постоялого двора и благодарит за радушный прием, пока младшие служанки провожают Интай в отведенные ей комнаты. Интай тяжело опускается на кушетку, готовая провалиться в сон и забыться в нем, но служанки настойчиво просят ее не засыпать, и она покорно отдается в их умелые руки: они снимают макияж, распутывая прическу и переодевают ее в хлопковый просторный халат для сна. Вернувшаяся Сяолин приносит и ужин — поднос с рисом, рыбой и горшком вина. Интай кладет пару рисинок в рот и долго их пережевывает, ощущая на языке привкус пепла и соли.       — Я не голодна, — говорит Интай, отодвигая от себя поднос.       Сяолин покорно уносит поднос с едой, и вместо него приносит заваренный чай.       — Выпейте, вам станет легче. — Сяолин передает пиалу в руки госпожи.       — Вряд ли чай решит мои проблемы, — замечает Интай, делая глоток.       Сяолин не возражает, и на ее лице расцветает робкая, немного обеспокоенная состоянием принцессы, улыбка.       — Но он хотя бы сладок.       Интай слегка усмехается — чай и вправду сладкий из-за добавления меда.       Из-за приоткрытого окна слышится стрекот цикад и тянет холодным вечерним воздухом; от зажженных Сяолин благовоний доносится аромат кедра, и на Интай накатывает давно потерянное спокойствие. Веки слипаются, и Интай тянет прилечь.       Дорога растягивается в вечность и череду меняющихся постоялых дворов, на которых они останавливаются. Интай проводит скучные, безынтересные дни в повозке, а вечера и ночи в компании Сяолин. Ее никто не навещает — ни принц, ни дядя, и Интай вскоре остро осознает свое новообретенное одиночество; такое, при котором ты становишься лишь пустым местом, каким-то атрибутом мебели, и твое существование не просто игнорируют, про тебя забывают, будто и никогда не было. Она впадает в доселе неизвестную ей безысходность, скрашиваемую только Сяолин, которая всеми силами пытается развлечь принцессу игрой на цитре цинь, пением или партиями в сянци.       Сяолин как раз перебирает струны цинь, когда раздается слабый стук и неуверенное: «Ваше высочество» мужским голосом. Интай его не узнает — стража около ее дверей меняется с постоялой периодичностью, так что запомнить кого-либо она не смогла.       Сяолин откладывает инструмент и спешит проверить, что же там случилось. Интай с любопытством следит за тем, как Сяолин выходит в коридор, прикрывает за собой двери, и прислушивается к едва различаемому разговору служанки.       — Госпожа. — Вернувшаяся Сяолин встревожена и кажется слегка недовольной. — К вам пришел второй принц империи Ко.       Удивление Интай столь велико, что она не сразу находится с ответом.       Второй принц решил навестить ее — известие поистине неожиданное. Догадки о причинах его появления в ее покоях в довольно поздний час — уже миновала вторая стража — у Интай не находится. Своим визитом он ставит ее в достаточно неловкое положение — они не представлены и не являются пока что даже родственниками. Интай следовало бы отослать его и принять в другое время, но любопытство зудит под кожей, мучает вопросом о причинах его появления.       — Я могу сказать, что вы уже легли отдыхать, — предлагает Сяолин.       — Не нужно, — качает головой Интай. — Проси его.       Вздохнув, Сяолин уходит и возвращается, ведя за собой молодого юношу, облаченного в несколько поносившиеся доспехи, не отличающиеся ничем от тех, которые носят стражи, стоящие около дверей ее комнат. Простота одежды, впрочем, не скрывает его натуры — двигается он свободно, держится прямо и горделиво, одним своим видом заявляя о благородном происхождении.       — Добрый вечер, Ваше высочество. — Принц склоняется перед ней в поклоне. — Я взял на себя смелость лично прийти, даже не будучи представленным. Я Рэн Хакурэн, второй принц империи Ко.       Как различаются небо и земля, так и сыновья императора отличаются друг от друга. Округлый подбородок, темные, хитро сощуренные глаза, под тонкими дугообразными бровями и легкая улыбка — в его светлой, красивой наружности есть что-то дружелюбное, физически воздействующее на Интай настолько, что она впервые за долгое время улыбается.       — Рада иметь честь знакомства с вами. — Интай привстает из-за чайного столика и склоняется в малом поклоне, отвечая на приветствие принца, и, решив не временить с ответными любезностями, предлагает: — Не желаете выпить со мной чаю?       Принц быстро соглашается.       — Сяолин, вели принести чаю, — велит Интай служанке.       Она предлагает принцу присесть и, расположившись друг напротив друга, они неловко замолкают.       Принц беззастенчиво ее рассматривает, запоминает черты лица, смущая Интай, не привыкшей к такому наглому пристальному вниманию.       — Вас привело ко мне какое-то дело? — спрашивает Интай, чтобы скрасить молчание.       — Ммм, нет, — с улыбкой отвечает Хакурэн. — Решил познакомиться с тобой сам, а то мой брат так и за всю жизнь не соберется представить меня. А мы ведь почти родственники.       Его откровенная манера речи стопорит Интай. Она вежливо улыбается, не зная, как ей следует реагировать на подобные слова принца. Привыкшая к долгим вступлениям и формальным стилем беседы, Интай попросту теряется в словах, не зная, что ей следует ответить.       Подобное обращение к ней — старшей по возрасту — бесстыдно, но Хакурэн умудряется говорить с такой свободной уверенностью в собственной непогрешимости, что выбранить его у Интай не поворачивается язык.       К счастью, Сяолин возвращается, лично неся чабань, и заваривает чай, переливая его сначала чахай, а после в пиалы, скрашивая звоном посуды надоедливую тишину. Интай подносит пиалу к губам, стараясь растянуть это мгновение подольше, чтобы придумать достойный ответ. Не найдя ничего лучше, благодарит его со слабой улыбкой:       — Признательна вам, Ваше высочество, что решили навестить меня.       Второй принц реагирует странно — брови сходятся на переносице, он кривит губами, и Интай пугается, что чай пришелся ему не по вкусу. Она уже собирается попросить Сяолин заварить другой, как принц говорит:       — Так не пойдет. — Он со стуком ставит пиалу на стол и негодующе произносит: — Мы же почти семья! Какие титулы. Зови меня братцем Эн.       От изумления Интай едва не давится чаем.       Братец Эн! Немыслимо. И еще обращается к ней столь недовольно, грозно хмурясь, будто своей вежливостью она оскорбила его.       — Можешь, конечно, просто по имени, — продолжает говорить второй принц. Морщинка на его лбе разглаживается, возвращая ему добродушный вид. — Титулы я не очень люблю, глупость какая-то и морока. Пока все запомнишь, голова кругом пойдет. — Принц досадливо вздыхает.       Как бы Интай не старается найти в его словах какой-то тайный смысл, расчетливую попытку сблизиться с ней — не может, как и причину, почему второй принц ведет с ней себя столь фривольно, пока ее жених игнорирует.       Она не тешила себя надеждами, что между ней и первым принцем вспыхнет любовь или моментально сложатся теплые отношения, однако она все же предполагала, что наследный принц проявит хоть каплю солидарности — они оба оказались в одной лодке против воли — и навестит ее, чтобы высказать дружелюбие.       Она подумывала лично наведаться к нему — высказать доброжелательность, предложить чаю –, однако что-то эгоистичное, тщеславная часть ее натуры, не давала ей это сделать — этот первый шаг на пути к примирению и смирению с их общей, разделенной отныне на двоих, судьбой.       — Я буду обращаться к тебе сестрица Интай, — не спрашивая саму Интай, принимает решение второй принц, стукнув кулаком об свою ладонь.       Сяолин, стоявшая позади Интай, от возмущения едва не давится воздухом, но второму принцу нет до нее дела. Он говорит с такой наглой уверенностью, что возразить ему трудно.       Интай не против сблизиться с кем-нибудь из имперской семьи — она не имеет предубеждений относительно их, а одиночество так гложет, что она согласна на любую компанию или друга, лишь бы вновь не ощущать себя частью интерьера.       — Ну? — Второй принц испытывающе на нее глядит, и Интай хлопает глазами, недоумевая, что же ему надо от нее. — Как ты ко мне будешь обращаться?       — Хакурэн, — выдавливает Интай.       Брат для нее — слово излишне дорогое, и применимо только для двоих: уже умершего старшего сводного брата Ингтэя и Венгуана, оставленного в Кай.       — Ладно, тоже сойдет. — Хакурэн удовлетворяется и подобным ответом. Он пробегает взглядом по ее комнате: — Уныленько тут. Но не переживай, во дворце комнаты у тебя будут получше. Занавесочки там, вазы всякие, ну все, что вы, девчонки, любите. Да и сам дворец у тебя красивый. Даже в названии.       Второй принц исторгает из себя столько информации за раз, что Интай едва успевает за потоком его мысли.       — В названии? — глупо переспрашивает Интай.       — Ну да, тебе что, не рассказали? — Хакурэн широко распахивает глаза на ее отрицательное покачивание головой. — Дворец Юйланьтан один из красивейших в Ко. Весь расписной, узоры можно вечно разглядывать, а во дворе куча цветов. Ты даже не представляешь, сколько их там! — Принц проводит руками в воздухе, будто стараясь показать количество зелени в ее будущем дворце. — До тебя там наша бабка только жила, когда еще королевой не была, она и малый сад приказала заложить, недалеко от твоего дворца находится.       Воображение рисует не образ дворца Юйланьтан, а собственный дворец, оставшийся далеко позади. Будут ли за ним ухаживать? Интай почему-то в этом сомневалась.       — Скоро ты уже сможешь его увидеть. Завтра днем прибудем к границе с городом, но остановимся в Летнем дворце нашей семьи, а послезавтра у вас с братом торжество. Проедешься в паланкине по всему Ко. У нас очень красивый город, а дворец невероятных размеров. В Кай тоже, конечно, большой, но у нас будто целый маленький город. — Приметив притихшую Интай, озабоченную внутренними переживаниями, Хакурэн с большим запалом начинает рассказывать про Ко, не понимая, что омрачает настроение Интай пуще.       Она старается кивать и улыбаться, но неутихающая печаль по дому окутывает сердце, и Интай не удается реагировать на слова принца с должным восхищением.       Хакурэн резко замолкает и неожиданно спрашивает с мягкой, сочувствующей интонацией:       — Скучаешь по дому?       Признаваться в подобном все равно что обнажать собственные слабости, но принц кажется ей понимающим и доброжелательным, поэтому она не скрываясь, кивает, опасаясь, что если откроет рот, то выскажет ему все, что скопилось на душе: как ей страшно ехать в Ко, как ее обижает, что наследный принц ни разу не навестил ее, а также как она не хочет, чтобы он приходил к ней. Двойственные чувства тягали ее, грозясь разорвать — она сама едва различала границу, где сходится страх к первому принцу и желание наладить с ним добрые отношения.       — Родной дом ничто не способно заменить, но во дворце ты сможешь обрести новый.       Утешительные слова не облегчают страхи и беспокойства, однако от причастности принца, от осознания, что кто-то, хоть один человек из ее будущей семьи, способен на подобную участливость, Интай становится так тепло и хорошо, что она искренне ему улыбается.       — Спасибо, Хакурэн.       — Вот, другое дело! А то кислая такая сидела. — Хакурэн гримасничает, изображая Интай под возмущенное сопение Сяолин, а Интай прикусив губу, сдерживает смешок.       Преодолев неловкость и привыкнув к его манере речи, Интай расспрашивает принца про дворец детальнее, внимательно запоминая. Хакурэн охотно рассказывает об устройстве имперского дворца, очерчивая в воздухе месторасположение павильонов и дворцов, в которых живет его семья — отец и младший брат с сестрой.       — Хакуэй восемь. Она вот такая, — принц водит рукой в воздухе, очерчивая рост первой принцессы, — а Хакурю три, он маленький еще.       — А императрица? — спрашивает Интай. — Какая она?       Хакурэн замолкает и странно поводит плечами, будто вопрос вызывает у него неприятные воспоминания.       — Она все время занята, — немного сконфуженно отвечает Хакурэн. — Думаю, что вряд ли вы будете часто видеться. Лучше, если какие-то вопросы будут, обращайся непосредственно к брату или ко мне. Можно, даже к отцу.       Упоминание матери странно действует на Хакурэна, но расспрашивать Интай не решается. Неделикатно, да и лезть не в свое дело ей не хочется. Вероятно, у них просто плохие отношения.       Разговор затухает, как свеча на ветру. Своим любопытством Интай задела то, чего не следовало и после ухода принца еще долго мучается вопросом — что же за человек императрица? Ответы предстоит искать самой: заводить повторный разговор с Хакурэном она не решилась бы, потеря его расположения к ней — досадное упущение.       Как и сказал Хакурэн, к городу они подходят к середине следующего дня, но вместо того, чтобы ехать к Ракушо по прямой дороге, весь конвой направляется в другую сторону.       Летний дворец, находившийся вблизи столицы, пользуется особой любовью у династии Рэн. Выстроенный около озера, там постоянно бродит прохладный ветерок, а длинные галереи, совмещающие дворцы и павильоны между собой, укрывают от палящего Солнца.       Мозаика, которой украшены галереи, создает единую, целостную картину, чей полный сюжет Интай не успевает рассмотреть за быстрый переход, как и сам летний дворец. Как и прежде — управляющие и слуги сопровождают ее в выделенный ей павильон, стража встает около дверей.       Интай выглядывает в окно: внутренний двор пестрит зеленью, от которой исходит терпкий аромат; полуденная жара спадает, а гладь озера, чей небольшой кусочек просматривается из-под деревьев, завлекательно поблескивает и переливается. Утомленная долгим путем в тесной повозке, Интай так и жаждет очутиться на свободе, на какой-нибудь бескрайней поляне, на свежем воздухе, и пока у нее есть такая возможность, она не собирается ее упускать.       — Сяолин, помоги мне переодеться, — велит Интай, отходя от окна.       — Разве это хорошая идея? — сомневается Сяолин. — Там еще слишком жарко.       Интай давит раздражение.       Способность Сяолин подвергать все сомнению, Интай считала довольно забавной и изредка полезной в моменты выбор, поэтому не бранила ее, однако порой она противилась ее решениям в такие тонкие моменты, когда Интай могла озлобиться из-за пустяка.       — Сейчас же, — цедит Интай.       Поняв настроение принцессы, Сяолин не решается спорить и помогает ей переодеться из дорожного наряда в более подходящий для прогулки — светло-персиковую юбку с рубашкой с отложенным воротом и тонкий верхний халат. Стража с замешательством относится к ее желанию прогуляться, однако, к удивлению Интай, слушаются приказа сопровождать ее.       Она никогда не пользовалась особой авторитетностью во дворце и вряд ли резко возвысилась в глазах народа после объявления о бракосочетании с принцем. Вероятнее всего, приказы дяди, отданные относительно охраны Интай, не шли вразрез с ее желанием прогуляться.       В небольшом отдалении от выделенного ей павильона располагается искусственный холм, на котором находится красивая беседка, окруженная зарослями бамбука; ведет к ней крытая галерея, украшенная изразцами, сложенными в бессюжетный орнамент. Осмотрев беседку, Интай находит ее довольно уютной, но присесть на скамейку не желает: решительно настроенная истоптать свои туфли, она обходит беседку и идет в сторону видневшейся глади озера.       Сяолин и стражники покорно следуют за Интай в пару шагов позади.       Летний дворец имперской семьи Рэн Интай находит превосходным за один факт того, что на его территории легко потеряться. Избежать нежелательной встречи или скрыться от кого-нибудь просто — достаточно свернуть в бамбуковую рощицу или засесть в одной из дюжин беседок, чтобы никто никогда ее нашел. Системы в расположении павильонов и беседок Интай не видит — они повсюду и в самых неожиданных местах; чего пытался добиться архитектор своей задумкой, Интай не понимает.       Не потревоженное озеро искрится и блестит под лучами Солнца; сквозь прозрачную гладь различаются очертания камней, выстилающих дно. Спустившись на берег, Интай осторожно ступает по острым камням и, очутившись около кромки воды, опускается и промачивает пальцы. Вода прохладная — то, что нужна для знойного дня.       — Госпожа, — робко окликает ее Сяолин, — давайте вернемся, слишком жарко, а мы не захватили зонтики.       Сяолин права — даже тени от деревьев не унимали жару. Стоило вернуться под защиту беседки.       Сяолин с заметной радостью воспринимает решение принцессы, и они втроем возвращаются в беседку: стражники, флегматично отнесшиеся к прогулке, занимают место около одной из колонн, подпирающей куполообразную крышу, а Сяолин вызывается принести принцессе прохладные напитки, чтобы унять зной.       — Прости, что ранее разозлилась на тебя.       Интай опускает взгляд на пиалу, принесенную Сяолин, чтобы скрыть смущение — за собственную вспышку эмоций стыдно; Сяолин не заслуживает подобного отношения — она всегда была ей верна и старательно служила, даже согласилась отправиться с Интай в Ракушо к огромному ее облегчению.       Единственная ее подруга, хранительница тайн и верная компаньонка — Сяолин неотъемлемая часть жизни Интай и себя без нее она уже не представляет.       — Все в порядке, госпожа, — с улыбкой заверяет Сяолин и немного помолчав добавляет полушепотом, чтобы страж их не услышал: — Я понимаю, что вам тяжело и вовсе не сержусь.       Интай прихлебывает из пиалы — от холодного чая сводит челюсть, и она морщится, стараясь прогнать неприятное ощущение.       — Ни одни тягости не дают мне право срываться на тебе, — убежденно заверяет Интай Сяолин.       Сяолин столько для нее сделала. Старшей принцессы на добрых десять лет — она ухаживала за Интай с детских лет, и они ни дня не провели порознь, и с каждым годом становились чем-то больше, чем служанка и ее хозяйка. Интай с уверенностью может назвать Сяолин другом. И ей следовало давно озаботиться наградой для нее. После замужества, став наследной принцессой, она сможет даровать Сяолин титул, например, придворной дамы — довольно почетная должность, звучит весомее, чем просто служанка.       Успокоив себя этой мыслью, Интай более охотно принимается за закуски, пока Сяолин рассказывает план их прибытия в Ракушо: выезжать они будут рано утром в торжественном кортеже, и Интай необходимо проснуться едва ли не ночью, чтобы служанки смогли собрать ее на собственную свадьбу.       — Вы наконец наденете красный, — с какой-то мечтательностью говорит Сяолин.       Презрительно фыркнуть не дает рот, набитый засахаренной дыней, как и высказать все, что она думает о церемонии, Ракушо и, в частности, о наследном принце. Даже его брат соизволил навестить ее, а ее нареченный — нет. Причин подобного пренебрежительного отношения у Интай находилось немало: от самых неутешительных — таких, как разочарованный в ней и в ее поведении принц видеть ее не мог — до вполне устраивающих Интай — он просто дурак. Последняя нравилась Интай больше остальных.       Сяолин заговаривается — говорит об украшениях, макияже, который ей нанесут и, осмелев, спрашивает у Интай тихим голосом:       — Госпожа, вам ведь понравился первый принц?       Сдержать гримасу едва удается. Понравился он ей также, как может понравиться голодный волк загнанному зайцу.       — Вполне, — коротко отвечает Интай, запивая закуску чаем.       — Он красив, — с каким-то, понятным только ей значением, говорит Сяолин, хитро улыбаясь.       Ответить Интай не успевает.       Звук чужих шагов она слышит раньше, чем сам обладатель тяжелой поступи появляется в галереи. Ян Гувэй — ее дядя и старший брат матери Интай — решительно идет к беседке, и Интай приподнимается, чтобы поприветствовать дядю поклоном, но Гувэй, подошедший ближе, останавливает племянницу жестом:       — Не стоит. — Дядя отпускает ее стражу и те, отдав честь, уходят.       Не обрюзгший за десятки прожитых лет, Ян Гувэй сумел сохранить крепкое телосложение и не утратил резвости движений, которое свойственно энергичным юношам.       Генерал армии, проведший всю жизнь в боях, — война въелась в его кости, стала его душой настолько, что находит отголосок даже в его внешности: он обладает крупным, квадратным лицом с острым подбородком и тяжелой челюстью, а во взгляде сквозит угроза. Не важно, что он говорит — сулит ли радость, извещает о приходе благих дней или зачитывает приговор — все отдает пробирающей до костей опасностью.        — Мы с тобой давно не играли. — Гувэй достает из-под пазухи доску для вэйци и, с повелительного жеста, его слуга, пришедший вместе с дядей, отодвигает тарелки, пиалы с уже остывшим чаем, раскладывает доску и каждому отдает по горстке камней — Интай достаются белые; дяде черные.       Дядя не спрашивает желает ли Интай развлечь себя игрой; ставит перед фактом — она будет играть, и в этом его жесте и желание сыграть с ней нет какой-то непосредственности, а только откровенное принуждение. Интай не смеет перечить дяде: он обладает какой-то страшной способностью воздействовать на нее одним тяжелым взглядом; с ним она держится в напряжении, стараясь ничем не вызвать его гнев или недовольство, однако с какой-то стороны она тянется к нему и его присутствию тихо радуется, ведь он — ее единственный родственник на востоке, родной для нее человек.       Простить его после церемонии и его грубых действий для Интай составило сложность — свою несдержанность осознавала, но безразличие дяди к ней самой и ее матери, его родной сестры, в тот момент казалось для Интай несколько бездушным.       — Тебе сообщили о том, как мы будем двигаться на церемонии? — Дядя прямолинеен и сразу переходит к беседе и интересующим его вещам.       — Да, — коротко отвечает Интай, делая бездумный ход. У нее нет стратегии для победы — игра не значит для нее ничего.       — Я пробуду в столице еще сутки после церемонии, — сообщает дядя, уверенно двигая камень по доске. — Зафиксирую ваш с принцем брак.       Интай заторможено кивает, глядя на доску — они с дядей оба обозначали границы камнями по углам и теперь игра переходила в центр доски.       — Наследный принц навещал тебя?       — Я имела честь знакомства только со вторым принцем, — делится Интай.       Дядя ничего не отвечает. Они продолжают делать ходы, двигая камни по доске: Интай удается окружить дядю и часть его камней возвращаются в сосуд.       — Хороший ход, — скупо хвалит дядя, неотрывно глядя на доску.       Военный генерал, привыкший к реальной стратегии — дядя непревзойденный мастер вэйци, и Интай сомневается, что у нее получится обыграть его, но и заставить его признать ее — уже победа, и это вызывает слабую улыбку.       — Но ты сама себя загнала в ловушку, — качает головой дядя, глядя на ее построение. — Теперь тебе придется растянуть линию защиты, прямо как Ко. — Он хмыкает, находя в этом нечто забавное.       Брошенные вскользь слова посреди игры — ловушка, как та, что он устроил ей на доске, и Интай попадается в нее, переспрашивая:       — Ко?       Дядя вскидывает на нее взгляд впервые за всю игру. Взгляд у него тяжелый, темные глаза смотрят с пронизывающей остротой, словно кончик стрелы нацелен прямо в сердце, и Интай жалеет о том, что задала вопрос.       — На границах с бывшей Го проблемы — мятежники, противники империи, нападают на солдат, а жители их поддерживают, укрывая в своих домах. Император не может перебросить западные войска к границе с Го, опасаясь, что и в Кай поднимется мятеж против его власти.       Рука Интай застывает над доской, пальцы едва касаются камня — жертвенного, которого она собиралась отдать врагу, чтобы после — нанести новый удар исподтишка. Жертвовать малым ради великого — основная стратегия игры, ведь цель — завоевать доску, а не сохранить пешки.       — Он зря опасается, — равнодушно говорит Интай, двигая камень в углу и оставляя жертвенную пешку нетронутой.       — Возможно.       Одно слово, а будто ушат ледяной воды — Интай пробирает мороз, и она невольно вздрагивает, ощущая тревожную дрожь во всем теле.       — Плохой ход, — сетует дядя, глядя на доску.       Партия почти проиграна — Интай и сама видит, что загнана в западню и вариантов ходов у нее немного.       — Что значат ваши слова? — Интай старается говорить строго, но и сама слышит, как глух и тревожен ее голос. — Какую возможность вы имеете в виду.       — Я не провидец, Интай, и не способен знать, как развернутся события. Так как я могу уверять в обратном? — Голос у дяди ровный, он не меняется по звучанию, но Интай почему-то слышит в нем какие-то зловещие нотки, отголоски чего-то плохого.       — Вы правы, — соглашается Интай. — Однако в наших с вами силах если не видеть будущее, то влиять на настоящее.       — И в твоих словах есть истина. — Дядя вновь поднимает на нее взгляд, и Интай подавляет порыв опустить глаза. — Однако как воздействовать, зная, что у врага есть нечто более масштабное, оружие, превосходящее человеческие возможности.       Завуалированные слова, скрытый подтекст — дядя говорит загадками, и Интай старательно их разгадывается, пытаясь понять смысл затеянной им игры.       — Если вы не провидец и не волшебник, откуда вам известно о подобном оружии? Его должны хранить в тайне, — хмурится Интай.       — Шпионы, — просто говорит дядя, как нечто само собой разумеющееся.       Впрочем, это и так понятно — даже Интай, далекая от политики, знала, что государства нарочито посылают обученных людей внедряться в министерства или подкупают местных чиновников ради крупицы информации.       Разговор принимает неприятный ей оборот, и она не желает его продолжения, поэтому, сдвинув камень, она встает со словами:       — До вашего мастерства мне далеко. Вы выиграли.       — Сядь, — велит дядя непреклонным тоном, и Интай, будто заколдованная, садится обратно, проклиная свою податливость и робость перед ним и его авторитетом. — Твоя мать всю жизнь держала тебя около своей юбки и за это время видно не смогла донести значение твоего долга. — Дядя на секунду замолкает: окидывает Интай несколько разочарованным взглядом — так смотрят на поломанные вещи, с некоторым недовольством, что они позволили себе сломаться.       Обида просачивается в сердце. Интай проглатывает ответные резкие слова — дерзости и храбрости ответить дяде у нее не набирается.       — Никто не сделает тебе добро, если ты будешь им не полезна. Только твоя семья может искренне переживать за тебя и желать тебе добра. — Слова дядя суровые, хлесткие, будто розги, болезненно бьющие прямо по Интай. — Ты должна осознавать, в какой ситуации окажешься: во дворце у тебя не будет семьи или друзей. Для них ты навсегда останешься чужестранкой, принцессой врагов. Тебя попытаются задавить, а на твое место посадить другую. Думаешь, мало желающих стать женой принца и будущего императора? Соловей поет по весне, однако льстецы могут петь круглый год, убеждая тебя в их расположенности. Но ты должна помнить — ты принадлежишь к Кай.       Должна, обязана — эти слова Интай уже приелись. Каждый считал нужным объяснить ей значение ожиданий, возлагаемых на нее, нарочито забывая, что у Интай может существовать и собственное видение долга перед родиной.       — Я вас услышала, — коротко отзывается Интай. — Но позвольте мне самой судить о том, что я должна делать.       Ответ не приходится по душе дяде: он мрачнеет, хмурится, и внезапно принесенное ветром облако, заслонившее солнце, накладывает на его лицо тени, отчего вид он приобретает еще более жуткий.       — Ты такая же строптивица, как и твоя мать. — В его словах нет похвалы, лишь разочарованная горечь от непреклонности племянницы. — Ты знаешь, как живут люди в побежденном Го? — Вопрос риторический, ответ дяди не требуется, да и кроме жалкого «нет» Интай нечего сказать. — Армия Ко разоряет их земли, сжигает поля и амбары с продовольствием, а людей уводит в рабство. Думаешь, с нашими землями будет иначе, потому что ты жена наследного принца?       Интай стыдно признаться — ведь да, она думала о подобном; явленный императором договор она сочла милостью и его предрасположенностью к ним.       — Ты не осознаешь всю ситуацию! — Прежде спокойный, Ян Гувэй едва ли не багровеет от гнева.       — Что вы хотите от меня? — смиренно спрашивает Интай, отпуская взгляд. Сил бросить вызов дяде нет — страх перед ним владеет ею, и вырваться из его оков Интай не может, лишь истошно бороться, запутываясь в цепях больше.       — Чтобы ты помнила о том, к какой стране принадлежишь; кому стоит способствовать в достижении успеха, — звенящим голос требует дядя. — И еще кое-что: мне нужно, чтобы ты выяснила все об их оружии, узнай все об их покорителе лабиринта.       Покоритель? От изумления Интай вскидывает голову и смотрит на дядю. Не шутит ли он?       — Только при помощи магии такая страна, как Ко, могли победить и Го, и нас. — Дядя не скрывает презрения: лицо его косится от отвращения, словно сами слова о Ко ему противны и гадки.       — Как вы узнали о нем? — Удивление притупляет страх перед дядей, и Интай рискует разузнать подробности.       — Как и все остальное — кто-то не смог сдержать язык за зубами.       Как добывают данные она знала — пытки. Боль развязывает языки, разрушает даже крепкие сердца, заставляя угождать своим мучителям ради краткой передышки.       — Но почему вы так уверены, что у них есть покоритель, — продолжает недоумевать Интай. — Это ведь…       — Невозможно? — Тонкие губы дяди кривятся в ухмылке.       Скорее, сложно. В лабиринтах погибали тысячами, свои головы сложили там бесчисленное количество людей, кости их стали украшениями лабиринта, черепа заполнили залы с золотом, а не упокоенные души так и остались в стенах, не имея возможности выбраться из запутанных коридоров. И все ради силы — силы джинна. Ужасной, разрушающей и необыкновенной.       — Лишь единожды он явил себя, — говорит дядя, — во время битвы при Усуне — последней нашей битве с Ко. Когда я прибыл, то не нашел никого из живых. Казалось, что земля восстала: повсюду ямы, деревья сломлены. Такое разрушение не приносит осадное оружие — это была магия, сила джинна.       Дядя четко излагает всю истории — о том, как они с тайной службой Кай фиксировали появление лабиринтов, о том, как узнавали о каждом покорители, кто отважился вступить в неизвестность и оказывался благословен Судьбой, ведь они выносили из стен лабиринтов не только золото, но и силу, способную переменить ход любой войны.       Интай не сразу понимает причину рассказа дяди. Только заметив его горящий жаждой взгляд, полные томления и восторга слова о том, как покорители способны жестом поменять рельефы, она осознает — Ян Гувэй жаждет эту мощь.       Она слушает его в каком-то ступоре, с ощущением потерянного времени. Впервые на памяти Интай дядя с ней настолько откровенен, так страстно увлечен рассказом, что забывает о пролетающих минутах.       Интай молчалива; не издает ни звука за все время, скованная одним острым осознанием — дядя не должен получить джинна. Никогда.       Движимый собственными идеалам, он скорее погубит и уничтожит все вокруг себя, чем приведет Кай к процветанию. Если он и думает использовать ее в своих целях, как тоже самое задумывала королева, то Интай его разочарует, ведь способствовать не собирается. И хотя его слова о рабстве и разорении в Го поселили тревожные ростки в ней, Интай уверена — кто угодно, но не дядя; любой сможет принести покой в Кай, но только не Ян Гувэй.       — Я поняла вас. — Собственный голос Интай едва узнает — он далек, будто доносится из глубин, и лишен всяких эмоций. Дядя внимательно ее оглядывает, подмечая перемену ее настроения и остается удовлетворенным результатом, не сомневаясь, что его слова возымеют действия.       — Можешь идти. — Дядя делает разрешающий жест, и Интай спешно покидает его.       Прощаясь, Интай знает — она не сделает и попытки выяснить что-то про военный магический потенциал Ко. Находясь меж двух огней, она предпочтет тот, который не сожжет все основательно, включая ее саму.