Влюблённые бабочки

      В приемном зале от галдежа едва не дрожат стены. За столом, как на царственный пир, но без изысков и питья, собрались высшие министры для обсуждения важнейшего из вопросов — вопроса торговли между Кай и Ко, который, увы, в пылу сколок и недоразумений оказался забыт, и министры уже кэ спорили о том, через чьи территории лучше прокладывать торговый путь, чтобы обезопасить караваны.       Присутствие Хакую их не смущает — он как часть зала, декорация, безмолвный атрибут, восседает во главе, мрачно наблюдая за безнравственными чиновниками.       — Хватит.       Одного холодно брошенного слова достаточно для воцарения тишина. Министры поворачиваются в сторону Хакую, сидящего во главе собрания, покорно ожидая, что он скажет.       Минуло больше недели — чертовы восемь дней — а они так не смогли решить проблему с торговым путем между ставшей их провинцией Кай и столицей Ко.       Чиновники сотрясали воздух в бесконечных спорах, игнорируя очевидное — ничего не заставит торговцев из Кай добровольно сотрудничать; ни одна сказочная драгоценность не решит социальную напряженность между народами; ненависть копилась десятилетиями, холилась поколениями, люди впитывали ее с молоком матери и кровью предков.       Войны кончаются, а беды остаются и прибавляются.       У Ко деньги, золото и серебро — у Кай пшеница и другие злаковые так необходимые в Ко. Все просто, как самая базовая математика, да только Хакую знает — золото не потушит пламя ненависти; среди торговых гильдий начнутся настоящие баталии, ассимилировать рынки надо иначе. Но, глядя на карту, Хакую не видит решение — только змеистые линии рек и очерченные горы.       — Зафиксируйте, что на сегодня все, — приказывает Хакую секретарю заседания. — Через два дня жду вас с решением. — На последних словах в голосе проскальзывает металл, тяжелая властность, и министры покорно склоняют головы.       Кланяясь, рассыпаясь в бесполезных словах прощания, министры покидают зал приема.       Стоит двери захлопнутся, Хакую сползает с места — горбит плечи, опускает гордо вскинутую голову и устало прикрывает глаза.       Ему нужно передохнуть. Один краткий миг спокойствия, а потом он вновь нырнет в свои обязанности с надеждой не потонуть в них.       Проблемы возникали на ровном месте — ничего не могло решиться без согласия принца, поэтому с утра до поздней ночи он подписывал и разбирал просьбы, отдавал указания, и забывался в столь кратком миге сна, что этот самый миг казался ему вымыслом.       Утомляемость давала о себе знать — его разум, заточенный как клинок, притуплялся и теперь работа отнимала больше положенного времени. Но отдых — роскошь, и даже в смелых своих мечтаниях Хакую не мог его себе позволить.       На войне все строилось просто: ты либо побеждаешь, либо проигрываешь, а придворная жизнь ухабиста, каждую неровность Хакую ощущал на себе и набивал синяки в делах, в которых прежде не участвовал.       Стук в дверь заставляет его распрямится. С позволения в зал заходит служанка, чье лицо Хакую легко узнает. Ее он уже видел — во дворе у принцессы.       Остановившись около Хакую, сидевшего во главе пустого стола, она склоняется в поклоне, ожидая разрешения говорить. Выглядит старше самого Хакую — видимо та самая, единственная оставшаяся подле принцессы служанка; ее верная компаньонка.       — Говори, — разрешает Хакую.       — Ее высочество наследная принцесса просит вас уделить ей время и назначить встречу, — докладывает служанка, не распрямляясь. — Дело касается праздника середины осени.       О празднике он не забыл, просто мысли о нем отодвинулись на какой-то далекий план, и взяться за его организацию, даже за наброски, он так и не смог. Остается надеяться, что принцесса что-то придумала.       — Передай, что сегодня в первой страже в Зале единения и мира я буду ждать, — отвечает Хакую.       Служанка кивает и, снова поклонившись, уходит.       До вечера он придумает что-то — возможно. В праздниках он не разбирается, никогда их не устраивал — так что хорошо, что в будущем этим будет заниматься принцесса, а с него будет требоваться формальное согласие в решение организационных вопросов.       Напряжение в плечах отдает острой болью в шее — Хакую морщится. Все мышцы затекли, тело, привыкшее к жестким тренировкам и походам, требует разрядки. Стоит посетить полигон, а то скоро прирастет к месту.       Из коридора доносится шум — возмущенные окрики, которые замолкают достаточно быстро, тяжелый шаг, стук в дверь, и, с разрешения Хакую, в зал входит человек, которого он ждал меньше всего.       — Коэн? — удивляется Хакую. — Когда ты вернулся?       Кожаный панцирь, запыленный плащ, ножны, осунувшееся лицо с запавшими глазами — Коэн выглядит так, будто только что соскочил с коня, на котором проделал долгий путь от Циндао до Ракушо. И он подтверждает мысль Хакую своим кратким ответом:       — Утром.       Что равносильно — десяти минутам назад.       Всю неделю кузен провел в Циндао, исследуя окрестности на предмет оружия, и Хакую не ожидал его столь раннего возвращения и точно не требовал моментальный доклада.       Проталкиваясь мимо старшего брата, застывшего в проеме, в зал заходит Комэй, зевая. Поприветствовав, принца кивком, Комэй садится рядом — по левую сторону от Хакую и любовно раскладывает принесенные свитки.       Комэя Хакую также не ждал — однако присутствие обоих братьев бодрит, и он жестом велит Коэну подойти и сесть рядом.       — Что там в Циндао? — спрашивает Хакую.       — Мы ничего не обнаружили, — признает Коэн неохотно. — Осмотрели все прибрежные города, но не нашли ни намека на оружие или мятежников. У меня есть подозрение, что оружие поставляли морским путем, однако все поставки подвергаются тщательному досмотру. Мы проверили документы и записи, но ничего подозрительного нет.       Ни одной зацепки — у них нет ничего, чтобы выяснить происхождении оружия.       — Наместник Циндао — генерал Ван — будет досматривать все корабли на предмет оружия, но я сомневаюсь, что мятежники или их сообщники вновь дадут о себе знать в Циндао, — делится Коэн.       Хакую с ним склонен согласиться. Бессмысленно бить по одной точке дважды — сейчас Циндао укреплен, туда направлены лучшие отряды для охраны. Собрав силы, мятежники вероятнее всего ударят по другому городу — следует усилить дозоры и рейды.       — Что насчет самого оружия? — обращается Хакую к Комэю.       — У меня нечем порадовать тебя, старший брат. — Комэй развертывает лист на столе, демонстрируя схему оружия, нарисованную его твердой рукой.       — Я взял соскоб и определил металл, из которого сделано оружие. И это сталь. — Комэй обводит взглядом братьев. — Вы оба мечники и знаете, насколько дорога сталь и как трудно ее обрабатывать.       Трудно — слишком слабое слово. Требовалось не одна дюжина работников, чтобы раскалить печь и создать идеальный клинок из стали. Среди солдат Ко больше пользовались железными мечами, реже — оловянными. Руду же добывали горах Тензана — богатых на драгоценные залежи.       — Само оружие устроено хитро, — продолжает Комэй и обводит рукой конструкцию, заменяющую рукоять. — Как я и думал, тут встроен преобразователь магой, который служит проводником между пользователем оружия и его внутренним магой. Однако тут находится что-то наподобие предохранителя, который не позволяет оружию взрываться от перенапряжения. Но его схему я пока разобрать не могу, — вздыхает Комэй. — Там наложены заклинания, причем весьма мощные, так что если я прикоснусь к нему, то оно, как мне думается, самоуничтожится.       Воссоздать его не получится — вот что имеет ввиду Комэй. По крайней мере, сейчас. Утешительных новостей нет.       — То есть это оружие производит кто-то, имеющий большие запасы руды и магических инженеров, способных сотворить такое, — подводит итог Хакую.       — Такими ресурсами обладает только Рем, — продолжает его мысль Коэн. — И у них есть корабли для поставок оружия, например, в тот же Циндао.       Только вот Рем — империя достаточно мирная, теократическое государство под протекторатом верховной жрицы. Разногласий с востоком, с Ко, нет — и сейчас Хакую не видит оснований для подобного конфликта.       И не хочет видеть. Рем богатая империя, полная сытого народа, процветающего на мирных временах. У Ко не хватит сил противостоять им.       — Не только они. — Комэй сворачивает обратно свиток. — В Мусташи сосредоточено много магов. У них есть и руда.       — Шпионы доносят, что королевство в упадке, — отвергает догадку Хакую. — Куча экономических и социальных проблем. Им просто некогда производить такое.       — Что же, тогда есть еще один вариант, — спокойной говорит Комэй. — Кай.       «Невозможно», — едва ли не срывается с губ.       — У Кай никогда не было магов, — озвучивает мысль Хакую Коэн.       — Зато у них огромные залежи руды, — возражает Комэй. — Нет магов, зато у них полно ученых и от них пролегает единственный торговый путь, связывающий восток и западные страны.       Хакую впервые желает, чтобы Комэй ошибался.       Кай — враг знакомый, но самый худший из всех озвученных вариантов. Ослабленные, лишенные части армии и вооружения, которые Хакую забрал на нужды солдат Ко, они могут начать диверсии, подрывая устои империи изнутри, поедая ее словно крысы, как мятежники из Го.       — Спроси об оружии у принцессы, — предлагает Комэй.       — Сомнительно, что она знает что-то, — говорит Хакую.       — Почему же, — жмет плечами Комэй. — Ее готовили в наследники, так что какой-то информацией она должна располагать.       — Что? — недоуменно переспрашивает Хакую.       Мысль, озвученная Комэем, нелепа: женщина быть наследником не может, только закон Артемуры разрешает подобное, но они матриархальное государство, а на равнине, среди трех королевств, никто не стал бы признавать легитимность власти женщины.       Комэй часто моргает и осторожно, будто боясь оскорбить Хакую, говорит:       — Это логично, разве нет? — Комэй обводит Хакую взглядом, словно проверяя внимательно слушает ли он. — Она попыталась монополизировать рынок, скупая пшеницу. Программа образования женщин не включает точные науки, за исключением базовой арифметики, а значит ее обучали отдельно. Разве будут учить девушку, которую планируют просто выдать замуж? — задает вопрос Комэй. — Это достаточно нелогичная трата ресурсов и времени.       Возразить не получается — и сама принцесса говорила о том, что ее брат настоял на ее обучении, во время пира.       Хакую не обратил внимание на ее слова тогда — его занимало другое, но сейчас догадка Комэя кажется ему разумной, имеющей основание. Только самой принцессе похоже не известно о готовящейся для нее участи: свою образованность она преподносила как желание брата и ничего кроме любви к ней, к единственной сестре, не усматривала за подобным жестом.       — Думаешь, ее планировали сделать королевой? — спрашивает Хакую у Комэя.       Продолжила бы она войну — дело отца, брата и предков; повела бы солдат или склонилась перед Ко — вопросы бессмысленные, но Хакую все же интересно: что бы предприняла она, встретил ли он ее не как принцессу, а как королеву и наследницу?       — Без понятия, — жмет плечами Комэй. — Но она обучена и явно не просто так.       В истории мало случаев кровной передачи власти дочерям — женщины только узурпировали трон, будучи регентами при сыновьях, однако она кровь от крови, часть династии и могла бы стать первой полноправной королевой в истории Кай, в истории всех государств равнины.       Если бы отец не предложил Чжао Шуай брак.       Наследный принц Кай умер от рук солдат Ко, принцессу они прибрали к рукам — если в Ракушо объявится живой наследник королевской династии Го, которому они испортили жизнь, Хакую этому, пожалуй, не удивится.       — Что произошло? — напряженно спрашивает Коэн, обводя взглядом братьев. — Что сделала принцесса?       Ему единственному не известно о происходящем после свадьбы. Вздохнув, медленно, стараясь не упустить ни одной детали, Хакую рассказывает о том, что произошло за время его отсутствия: о попытке Ян Гувэя обвинить Хакую в нарушении договора, о том, как принцесса защищалась перед шестью министерствами, а после, с легкой руки проговорившегося Хакую, устроила переполох и получила в наказание задний двор, и теперь властвовала там.       Назначение принцессы, как и ее выходку, Коэн никак не комментирует, лишь пораженно округляет глаза.       Барабаны пробивают восьмую стражу — около дверей в зал слышатся шорохи и шаги: собирается министерство финансов для обсуждения с принцем налоговых поступлений.       — Я благодарен вам за работу, — искренне говорит Хакую. — Коэн, отдохни, у меня нет пока поручений для тебя. А ты, Комэй, если выяснишь что-то еще, то незамедлительно сообщи мне.       Братьев сменяют чиновники — и все повторяется: Хакую просматривает отчеты, слушает проблемы, выносит основную тему собрания и вновь в зале звучит гомон, скрежет чужих голосов.       Хакую принимает всех в зале до первой стражи — стоит барабанам пробить дробь, как он завершает заседание и покидает зал.       Одеревеневшие мышцы покалывает боль, в спине закрадывается ломота — с усмешкой Хакую замечает такие изменения, думая, что скоро начнет рассыпаться на части.       Принцесса его уже ждет — сидит за небольшим чайным столом, а за спиной, как звезды вокруг луны, кружатся две служанки, подливая чай, поднося сладости и услуживая.       Все трое, как по приказу, вскидывают головы, стоит Хакую появится в проходе — служанки приседают в поклоне, а принцесса обкатывает его холодным взглядом полного морозного равнодушия.       — Простите, если заставил вас ждать. — Хакую присаживается напротив нее.       С нее будто сошел лоск и блеск — тяжесть бремени притупило ее сияние и теперь она казалась более земной, чем раньше, но не менее холодной. Она не улыбается ему, не лучится дружелюбием — часть стены, которой она отгородилась от него подтаяла, но осталась целой.       — Выпейте чаю. — Принцесса обводит рукой стоящие пиалы и чайник. — Это сорт Билочунь, он хорошо тонизирует.       Хакую благодарит ее и пригубляет чай — он горьковатый и горячий, обжигает язык; во рту остается неприятный металлический привкус.       — Вы хотели меня видеть, — говорит Хакую, сразу переходя к теме и оставляя формальные разговоры.       — Да. — Принцесса поворачивается к служанке — той самой, которая пришла к Хакую от ее имени — и принимает из ее рук небольшую стопку листов. — Я желала бы обсудить с вами развлечения на предстоящий праздник середины осени.       Приняв листы, Хакую принимается читать и первое же предложение принцессы приводит его в какой-то особый вид ужаса, в поистине мрачное расположение духа.       — Вы хотите устроить азартные игры на императорском приеме? — уточняет Хакую, надеясь, что неверно понял ее записи.       Развлечения на празднике должны быть культурными, безобидными, наподобие песен, опер и прочих демонстраций искусств, а принцесса пошла дальше и решила устроить из праздника во дворце городской фестиваль.       Она предлагала установить доску для вэйци с загадкой — тот, кто угадает получит приз: несколько таэлей серебра, но право участвовать стоит денег. Взглянув на очерченную ею загадку, Хакую не находится быстро с ответом — принцесса постаралась сделать ее сложной.       Другие ее игры — построение сянси, загадки — не менее трудные и направлены на то, чтобы никто не смог выиграть приз.       — Да, — коротко отвечает принцесса.       Хакую просматривает другие страницы — аукцион на свиток с иероглифом, написанным императором, возмущает его больше других развлечений.       Свиток от императора — это высший дар и удостаивался им не каждый. А принцесса предлагает пустить его с молотка, еще и по невероятно высокой цене — семь сотен таэлей за начальную ставку.       Хакую сжимает листы в руках, сминая их. Подобное — чересчур, принцесса переходит границы всех дозволенных правил. Чего пытается добиться — выставить их на посмешище перед народом?       — Ваше высочество, — с ожесточением начинает Хакую.       — Позвольте мне все объяснить, — перебивает его принцесса. — Да, это выглядит как азартные игры, но я задумываю это как вынужденную филантропию. Все деньги пойдут на благие нужды, например, на благотворительные проекты.       Уголки губ принцессы слегка приподнимаются в слабой улыбке — на Хакую глядит ровно, с какой-то лукавостью.       — В связи, что империя Ко — новообразованное государство и воспевает милитаризм, — принцесса делает упор на последнем слов в попытке смутить, но Хакую остается равнодушен к таким колкостям, — то считаю необходимым направить финансирование на новые территории. Открытие школ, больниц позволит снизить социальную напряженность, привлечет к работе незанятых граждан, в частности женщин и вдов. Например, я предлагаю вам рассмотреть мануфактурную фабрику на реке Уссун. Там много воды, которая необходима для создания ткани и уже имеется спрос. Через Кай пролегает крупный торговый путь, тянувшийся до Балбадда, и ткань наших мастеров очень ценится.       Говорит так сладко, мед в уши льет, все у нее ладно и красиво — Хакую даже на секунду верит, что первопричина ее идеи — беспокойство о народе, да только коварная часть плана такая явная, что добрыми намерениями не прикрыть; за пазухой скрывает меч, готовясь напасть.       Принцесса своими увертками живет — что с пшеницей, что сейчас — у нее своя выгода, и Хакую для нее не цель, а тупое орудие труда. Она даже не советуется с ним — просто излагает план и ждет, что он оценит и примет все с молчаливой безропотностью.       Первая волна раздражения, вызванная ее планом, спадает, и Хакую даже забавно становится от ее игр.       — Почему же вам не использовать ваше месячное содержание? — Против воли голос звучит весело, и принцесса подмечает эту перемену — хмурится, не приходится ей по душе его приподнятое настроение. — У вас уже на него другие планы? — выдвигает догадку Хакую.       Принцесса не отводит взгляда от него, но глаза сверкают, как два драгоценных камня, облитых темным пламенем, выдавая, что мысли о подобном проскальзывали.       — Вы что, пытаетесь меня обвинить в чем-то? — запальчиво спрашивает принцесса.       Вопрос задевает ее, и она старательно уходит от него, переходя в нападение.       — Ни в коем разе, — Хакую напускает на себя возмущенный ее словами вид, — я уже убедился, что вас невозможно ни задеть, ни в чем-то уличить.       — Убедились? — В голосе принцессы слышится едва заметная сардоническая интонация, полуприкрытая безмятежностью. — Признаете, что попытки все же были.       — Я пытался уязвить вас куда меньше, чем вы меня, — подмечает Хакую.       Принцесса поднимает брови в изумлении от его слов.       — Злословие не подходит благородному принцу. C моей стороны не было и попытки вас оскорбить.       Хлесткими фразами обмениваются, как ударами, стараясь задеть соперника посильнее.       — Тогда примите мои извинения за ошибочное суждение, — покорно произносит Хакую.       — Вы слишком часто извиняетесь, — замечает принцесса недовольно.       — Стараюсь быть вежливым, — отвечает Хакую. — Вас это раздражает?       — Какой вы догадливый. — Лживо восторгается принцесса. — Отвратительное качество, особенно у мужчин.       Хакую чувствует, как улыбается от ее слов. Язык у нее острее меча, удивительно, как сама об него не режется.       — Я не обделен и другими благами, — говорит Хакую, безуспешно стараясь скрыть улыбку.       — Не сомневаюсь.       Принцесса глядит высокомерно, с толикой раздражения — ни следа от испуганной девицы, которую он забрал из Кай. Ее место занял кто-то озлобленный, ожесточенный, да только перепуганную пташку она из себя не вытравит. Хакую знает: она глубоко внутри, и мелкие моменты выдают ее беспокойный страх: своих служанок не отпускает, предпочитает держать поближе к себе, опасаясь оставаться с ним наедине; иногда напряженно поглядывает, будто просчитывает его, стараясь предугадать движения.       Принцесса одарена — безусловно, Комэй и тут оказался прав: ее готовили для чего-то более масштабного, чем замужество; своими эмоциями владеет искусно, скрывает их за отработанными выражениями равнодушия и спокойствия, но Хакую видел сотню лиц, тысячу видов страхов и научился различать их.       Он поддается ближе, ставит локти на чайный столик и наклоняется вперед. Принцесса отшатывается — резко, дергано, едва не заваливаясь назад.       — Что вы так пугаетесь, принцесса? — шутливо спрашивает Хакую. Он берет чайник, стоявший около нее, и подливает себе уже остывший чай.       Поистине — принцесса боялась не только его, но и его близости. И от этого осознания, такого очевидного, становится непривычно мерзко. Ничего дурного он не сделал ей, но она продолжает трястись от одного его вида.       Поджав губы, принцесса посылает ему злой взгляд и выпрямляется — садится ровнее, складывает руки на коленях.       — Ваша идея хороша, — возвращается к теме Хакую.       Выгоду он просчитывает быстро. Помимо очевидного — сокращение безработицы — это частично решит проблему с долговым рабством, в которое женщины вынуждены, если подаваться сами, то продавать детей.       Однако Хакую абсолютно не нравится идея направлять большой приток финансирований в Кай — на территорию еще до конца им не подвластную.       Осознание ее мотивов пронзает его, словно молния. От подобной очевидности едва ли не смешно и смешно, как он сразу не углядел первопричину ее действий.       — Давайте я расскажу, как вижу это. — Принцесса поводит подбородком, разрешая ему говорить. — Вы планируете использовать праздник середины осени, чтобы получить не только серебро от дворян, но и постоянное финансирование вашей идеи. Вы хотите привлечь меня и отца, чтобы люди в попытке угодить императорской семье вкладывали деньги в вашу затею, пока вы направляете их в Кай, повышая экономическую ситуацию на вашей родине, и в ответ даруя столице — ничего. Лишь иллюзию участливости в чем-то. Свои деньги вы планируете направить на что-то иное, но думаю, пока не решили на что. И, как мне кажется, финансировать вы будете далеко не проекты на территории столицы.       — Разве Кай — не провинция Ко? — вскидывается принцесса. Голос у нее звучит звонче, яростнее. — Не часть империи? Так почему бы и не проспонсировать возрождение? После войны там разруха — многие мануфактурные фабрики уничтожены вашими же солдатами. — В словах принцессы проступает яд, отвратительная кислотность, на которую у Хакую иммунитет.       Никто не царствует бескровно; империи не создаются мирно. Солдаты Кай за годы войны погрузили в пепел ни один город Ко. Если Хакую начнет спрашивать с принцессы за каждую разрушенную ее согражданами деревню, они не закончат и до утра.       — Именно что империи, — с нажимом произносит Хакую. — К которой относится огромное количество городов, находящихся в упадке. Тем более, что война недавно закончилась и маловероятно, что люди захотят вкладываться в Кай, не думали о подобном?       — Если вы попросите, то станут, — уверенно заявляет она. — Вы для народа едва ли не идол. И если вас так волнует социальная напряженность, то ничего лучше, чем поддержание моего проекта у вас нет.       Доля правды есть. Идея принцессы великолепна — нет, гениальна, и Хакую ее признает, готов способствовать, но не на территории Кай.       — Тем более в Кай проложены караванные пути, — чопорно заявляет принцесса. — И только Кай торгует с народами степи, покупая скот. Не припомню, чтобы в Ко находились хоть какие-то торговые дороги.       Снова утренняя проблема — путь между Ракушо и Лоян. Этот вопрос кажется уже нерешаемым.       В голове вдруг что-то щелкает — возникает образ карты, река Уссун, о которой уже говорила принцесса, голубой змеей вьется на севере и протекает дальше — к степям, бывшей великой империи Кога. Река длинная и достаточно полноводная, питает не один город.       Зарождающаяся идея обретает форму, и Хакую требует у служанок карту, оставляя принцессу недоумевать над резкой переменой его настроения.       Служанка подчиняется не самому Хакую — а он ведь наследный принц — а только, когда принцесса кивает, отпуская ее.       Впрочем, и неважно.       Утопия — план отца и цель его жизни — впервые оказываются так близко, стоит только руку протянуть и Хакую схватит парящую мирную жизнь за хвост.       Волнение тихо клокочет внутри — мысли скачут, обтачивая идею принцессы, создавая из нее полноценный план, нужный для решения проблем империи.       Развернув принесенную карту прямо на полу — ибо столик занят пиалами — Хакую проводит пальцем по реке Уссун, прослеживая ее направления и, найдя нужную точку, надавливает ногтем, обозначая место.       — Здесь, — объявляет он. — Здесь мы расположим фабрики, которые вы так жаждите.       Придвинувшись ближе, принцесса окидывает взглядом карту, хмурится, не понимая, что за убогое место выбрал принц: сплошная степь, никаких крупных городов, только мелкие поселения, которые служат стоянками для караванов, идущих от Кай до пустыни и наоборот.       — Ваша идея хороша, — заверяет ее Хакую, — но расположив фабрики здесь, — Хакую костяшкой стучит по обозначенному месту, — мы сможем не только производить ткань, но и ткать шерсть из степных овец. Поскольку этот пункт ближе, чем Лоян или Ракушо, то торговцы будут более охотно привозить скот и шерсть на продажу.       — Там нет крупных городов, — замечает принцесса. — Где же вы собираетесь продавать все сделанное?       — Везде, — Хакую обводит рукой карту, — по всей Империи.       Принцесса его не понимает — смотрит с сомнением.       Хакую жарко объясняет ей, распаляясь от каждого слова: спрос на шерсть степных овец есть даже в Ко, особенно в холодные периоды года, однако доставлять самих овец, как и разводить их — сложно, и занятие малоприбыльное, слишком много издержек. На такие риски не пойдет ни один предприниматель, а вот вложиться в фабрику, расположенную в близости от границы, где есть условия для разведения овец и покупки шерсти — иное.       Нет нужды прокладывать путь между Лоян и Ракушо — можно просто создать третий пункт, куда будут стекаться все торговцы. Их собственный путь — дорогу людей, пшеницы, шелка, драгоценностей и мировоззрений.       Его недельная проблема решилась в один миг.       — Торговцы из Кай и Ко будут стремиться в эту точку. — Принцесса склоняется над картой. Она обводит выбранное Хакую местом тонким пальцем. — Путь от Ракушо и от Лоян почти одинаков — так мы сможет привлечь обе стороны.       Хакую энергично кивает.       — Но это создаст еще один узел на торговом пути между степью и Кай, — хмурится принцесса. — Возникнет тяжелая конкуренция за товары и покупателей. Некоторые мелкие торговцы из Кай лишатся поставок, их просто будут перехватывать раньше торговцы из Ко.       В этом и вся прелесть — никто не захочет лишаться прибыли и торговцы, скрепя сердцем, будут заключать соглашения и контракты в попытке заиметь побольше выгоды. Никто не упустит свою выгоду — глотая ненависть друг к другу, люди начнут ассимилироваться, ломая имеющиеся предубеждения.       Однако будут возникать экономические споры — в новом торговом городе потребуется крепкая судебная система с доверенным Хакую лицом. Но это иное — Хакую переполняет взволнованная радость от решения затяжной проблемы.       — Торговцы из Кай также смогут продавать свои товары, — возражает ей Хакую. — Мы сделаем крупный торговый город, где объединятся оба наши государства.       Принцесса напряженно думает — Хакую видит, как она обводит карту внимательным взглядом, как поджимает губы в раздумьях и подсчетах.       Ее согласие ему и не нужно — он уже готов броситься отдавать приказы и нагло использовать ее идею, но уважая ее цепкий ум, придумавший основу, он терпеливо ждет, надеясь, что она поймет — выгода есть для всех сторон, ее меньше, чем сама принцесса ожидала, но ведь имеется и отказываться — глупость.       — Ладно, — с какой-то неохотой соглашается принцесса. — Однако я хочу, чтобы для торговцев из Кай снизили налоги.       — Обещаю подумать.       Хакую не дает ей четкого ответа, однако принцесса достаточно и такого хрупкого обещания.       Припоминая утреннюю беседу с братьями, Хакую решается уточнить у принцессы еще одно волнующего его дело:       — Принцесса, я хотел у вас кое-что спросить, — начинает Хакую, — вы слышали что-нибудь об магическом оружии?       Принцесса долго молчит, раздумывая.       — Кое-что действительно слышала. — Принцесса наклоняет голову — Хакую следит за тем, как фениксы, украшавшие ее шпильки, двигаются и позвякивают. — Как насчет обменять то, что известно мне, на одну просьбу?       — Мы что, на торгах? — с насмешкой интересуется Хакую.       С принцессой любой разговор, как попытка сбить цену на товар. Стоит привыкнуть.       Принцесса приторно ему улыбается, не скрывая умысла.       Уступать не стоит — принцесса ведет себя хитро, высокомерно недооценивая самого Хакую или просто не доверяя ему настолько, что каждую просьбу ей легче выторговать, чем попросить, переступив через свою гордость; легче смухлевать, чем поверить, что Хакую готов сделать что-то для нее просто так, без оплат и обмена.       Им обоим есть чему поучиться друг у друга, и принцессе стоит начать с доверия. Хакую поднимается с места со словами:       — Не все сводится к сделке, принцесса. Доброго вам вечера.       Лукавое выражение ее лица трескается, как глиняная маска, и наружу пробивается паническое непонимание от ситуации.       Хакую склоняется в поклоне, заглядывает в ее широко распахнутые глаза. Просьба у принцессы видимо очень важная раз вызывает подобные чувства.       — Разве вам не нужно узнать об оружии? — спешно спрашивает принцесса.       — Не думаю, что вы располагаете чем-то значимым, раз готовы обменять это. — Хакую отворачивается, начинает путь к дверям и про себя считает, сколько шагов ему нужно сделать прежде, чем принцесса остановит его.       Идет медленно, давая ей время подумать, и когда уже оказывается около дверей, она звонко окликает его:       — Стойте!       Принцесса вскакивает с места, горящими глазами смотрит на Хакую, лицо ее кривится в выражении какой-то капризной обиды, что все пошло не по ее плану.       — Я расскажу, что знаю, но мне очень нужно, чтобы вы выполнили просьбу.       — Мне не нужны ваши сведения, — напоминает ей Хакую.       Принцессу перекашивает от его слов.       — Ладно, — вздыхает она. — Что вы хотите?       — Ничего, — жмет плечами Хакую. — А вам явно что-то нужно. Ну же, говорите, не стесняйтесь.       — Наставник, — неохотно выдавливает принцесса, — в магии. Сама я его найти не могу.       Она буравит Хакую взглядом, ожидая ответа.       — Он не для вас, — говорит Хакую сам до конца не уверенный в собственных словах. Не могла же принцесса быть волшебницей.       — Нет, конечно. Для одной надоедливой девчонки. — Принцесса делает неопределённый жест рукой, подразумевая кого-то незнакомого Хакую.       — Соизволите подробности? — спрашивает заинтригованный Хакую.       Вздохнув, принцесса кратко излагает суть — говорит неохотно, каждое слово силой вытаскивает из себя. Волшебницей оказывается дочь дяди, одна из проживающих в гареме девочек, которую Хакую никогда не видел.       Причин отказывать ей Хакую не видит. Волшебник во дворце и еще не на стороне организации — весьма полезно. У Комэя в магическом институте должны быть не занятые работники, которые могли бы помочь девочке.       — Хорошо, я посмотрю, что могу сделать и пришлю вам ответ, — обещает Хакую.       — И какая же цена помощи? — подозрительно спрашивает принцесса.       — Как я и говорил: мне ничего не нужно, — вкрадчиво, стараясь донести если не доброту своих намерений, то смысл слов, произносит Хакую. — Я делаю это потому, что хочу вам помочь.       Принцесса одаривает его тяжелым взглядом — таким только железо ковать.       — Выйдите, — велит принцесса служанкам.       Присев в поклоне, они молчаливо, спиной вперед, соблюдая правила, покидают зал.       Впервые они оказываются одни и столь близко к общему доверию, замирают буквально в шаге.       — Мой дядя. Вы же знакомы с ним? — Принцесса не садится обратно — остается стоять, несколько нервно переминаясь с ноги на ногу.       Хакую склоняет голову, молча подтверждая слова принцессы.       — Перед свадебной церемонией он рассказал мне об магическом оружии. Но не о Кай, а о вашем — о покорителе лабиринта.       Хакую остается внешне спокойным, а внутри будто льдом проводят, озноб продирает все тело.       Коэн лишь единожды использовал силу джинна в битве против Кай — в последнем бою, поставившим жирную точку в затяжном конфликте.       Из солдат Кай никто не выжил. Хакую четко обозначил Коэну приказ — умертвить всех вражеских солдат; мертвые не говорят и сохранят секрет победы Ко посмертно.       Проницательность Ян Гувэй достойна похвалы. Покорение Коэном лабиринта не сильная тайна, но Хакую предпочитал, чтобы известных, что именно его кузен, член династии, обладает джинном, было как можно меньше, тем более среди врагов.       — Он знает, что он у вас есть. — Слова принцессы звучат как предостережение, как плохое пророчество. — И сам жаждет эту силу.       Принцесса замолкает, давая Хакую миг на раздумья, а себе возможность перевести дыхание.       — Он может ее получить? Сможет ли использовать эту силу? — обеспокоенно спрашивает принцесса.       Силой джинна Коэна не воспользуется даже если заполучит сосуд — они уже пробовали передавать его, но ничего не вышло — только в руках Коэна сосуд обретает свою силу.       А лабиринт… Это попросту невозможно.       — Нет, — твердо заявляет Хакую. — И не сможет ее получить.       Принцесса с шумом выдыхает — свободно, отпуская терзавшие ее опасения.       — Нам всем будет лучше, если это и вправду так. — Принцесса резко разворачивается. Только около дверей, куда скрылись ее служанки, она замирает и насмешливо бросает, словно глумясь: — Теперь мой дядя ваша проблема. Постарайтесь уж, принц.       Перед принцессой открывается дверь, и Хакую говорит ей в след, сомневаясь, что она услышит:       — Я напишу вам.       Закрывшиеся двери — вот и весь ответ.       Карта и листы с записями оказались ею позабыты. Хакую подходит к брошенным наработкам и собирает их.       Изучит на досуге. К реализации приступит завтра же — отправит подсчитывать смету, разведать территорию, почву, заметить путь и опасные точки. Урбанизация — дело сложное и затратное.       К идее принцессы о спонсорстве от зажиточных дворян приценивается долго, скрупулезно — дворяне Ко неохотно расставались с нажитым, может и стоит потрясти их.       Но нужно позволение императора на проведение подобной вакханалии. У Хакую возникает усмешка — если отец одобрит, то праздник будет греметь и держаться на устах еще долгие годы.       — Ой, а принцесса уже ушла?       Знакомый голос — с легкой хрипотцой, звучащий всегда с издевкой — разрезает терпкую, душную тишину. Сердце пропускает удар, чтобы после забиться быстрее; тело напрягается, будто готовое ринуться в атаку; кулаки сжимаются, вновь сминая собранные бумаги.       Медленно Хакую поворачивается и сухо, с закравшейся злостью, которая блуждает по телу, произносит:       — Гёкуэн.       Императрица шире улыбается — порочной мерзкой улыбкой, от которой ворох мурашек пробегает по коже. Рядом с ней Джудал — напряженный, молчаливый, без привычной ухмылки, казавшийся еще меньше, чем есть на самом деле.       Императрица отбыла неожиданно и вернулась также — где она была Хакую не известно, она никогда не уведомляла о своих делах за пределами столицы. И знать Хакую не сильно хотелось.       — Хакую, — тянет она, медленно, тягуче. — Где же принцесса? Я хотела бы поговорить с ней.       — Она отправилась отдыхать, — ровно произносит Хакую, не двигаясь с места.       Гёкуэн издает противный смешок, от которого Джудал странно вздрагивает и пятится от нее.       — Какая жалость. — Гёкуэн разочарованно кривит губами.       Медленно, как в танце, кружась и шелестя юбками, она подходит к Хакую. Он выше Гёкуэн — ей приходится задирать голову, чтобы взглянуть ему в глаза. Рассматривает его с внимательным интересом, словно впервые видит, склонив голову так, что пару выбивших иссиня-черных волос падают на лицо, и скорбно замечает:       — Ты выглядишь усталым. — Гёкуэн поднимает руку, намереваясь коснутся лица Хакую, но он перехватывает ее ладонь, несильно сжимает. При желании и сломать может.       — Как грубо, — сетует Гёкуэн, улыбаясь с отвратительным довольствием. — Мамочка разве не научила тебя манерам?       Хакую отбрасывает ее руку от себя, и, не прощаясь, покидает зал, а вслед ему несется со злым весельем:       — Я навещу принцессу. Думаю, мы подружимся.       Хакую велит себе не останавливаться, не оборачиваться, не произносить ни слова.       Короткий разговор выводит Хакую из себя — внутри все пылает от раскаленной добела ярости. Один вид Гёкуэн срывает печать с хорошо контролируемых чувств; из ящика его души вырывается злоба, прошибающая рассудок насквозь.       Хакую замирает лишь на улице — в объятиях мутных сумерек. Выдыхает, утихомиривая собственные эмоции, но брошенные вслед слова Гёкуэн тревожным набатом отдают во всей сущности.       Нельзя допустить ее до принцессы. Подлую натуру императрицы она если и усмотрит, то слишком поздно, когда Гёкуэн оплетет ее своими сетями и пустит яд в принцессу. А сказать правду, объяснить, почему ей нельзя, категорично запрещено, видеться с императрицей — дело едва ли возможное. Рассказать об организации? О том, что его мать, бывшая добросердечной женщиной, в какой-то непонятный миг переменилась и стала заключать в себе все пороки мира? Принцесса сочтет его сумасшедшим.       Решение Хакую принимает быстро. Разворачивается в сторону императорской библиотеки — кузен пропадал чаще всего там, скоро и переедет к книгам и стеллажам.       Слабый, тусклый огонек примечает издалека — в библиотеке темно, и зайдя внутрь, Хакую ориентируется только на отблеск свечи.       Хакую ступает тяжело, шумно, чтобы заранее предупредить о своем приходе. Когда он подходит к столу, Коэн поднимает на него покрасневшие от чтения глаза.       — У меня есть просьба. — Без прикрас говорит Хакую. — Стань личным охранником принцессы.       Ему не нужно облекать слова в приказ — только не с Коэном.       — Что-то случилось? — спрашивает Коэн, хмурясь.       — Гёкуэн, — коротко бросает Хакую.       Подобного ответа достаточно и вмещает тысячу невысказанного, но понятного Коэну, проведшего с Хакую долгие и порой ужасные дни.       — Я все сделаю.       Даже не обещание — клятва: твердая, нерушимая, как та, что он дал еще при первой их встрече — всегда следовать за принцем.