Влюблённые бабочки

      — Кто ты? — низким, опасным голосом цедит Коэн.       Лезвия меча, приставленное к горлу замершей от ужаса за окном Коурин, ловит свет, переливается, блестит и отбрасывает блики на стены кабинета, а привязанная к рукояти нефритовая подвеска медленно покачивается из стороны в сторону.       Мутноглазо Интай наблюдает за ними, смутно осознавая происходящее; ее будто вышибли из тела, и она смотрит за разворачивающейся картиной со стороны, как зритель: вот раздается знакомый голос, Коурин, как и прежде, заглядывает в окно; вот Коэн, взметнувшийся и среагировавший с поражающей скоростью, оказывается около окна, наставляет меч на сестру; вот она сама, в кресле за рабочим столом, слышит скрип, поворачивающего колеса судьбы, которое опускает ее куда-то вниз вместе с отпрысками цинвана, которых излишне много на нее одну.       Пришедший едва ли не на рассвете с поразительной новостью — он теперь ее личный охранник — Коэн во дворце Юйланьтан на фоне занавесок, узорчатых тканей и ваз в своих доспеха смотрелся как чернильное пятно.       Немногословный, с нечитаемым выражением лица, на котором не отображалось ничего, кроме закоренелой суровости, Коэн мрачной тенью следовал повсюду за Интай — в гардеробную, столовую, спальню, кабинет, будто выпусти он ее из виду, хоть на миг, случится несчастье, и за все утро выпытать истинную причину, по которой его приставили к ней, Интай не сумела. На ее вежливую доброту, на прямые приказы он отвечал односложно, неохотно, и каждое слово приходилось из него тянуть силой.       — Мне приказано сопровождать вас везде, — неустанно повторял Коэн, и за утро эта фраза оказалась самой длинной из того, что он ей говорил.       Приказ принца — необъяснимый, непонятный.       Приставить Коэна к ней — действие слишком открытое. Единственной причиной нахождения Коэна рядом со собой Интай видит только в том, что наследный принц преисполнился подозрениями относительно ее дел, и приставил кузена соглядатаем. Но шпион из Коэна никудышный — в нем роста чжаней пятьдесят, волосы, как сигнальный маяк, а по ее дворцу топает так, что аж стены дрожат.       Других причин Интай не углядывает, и чем больше думает о первопричинах такого поступка, тем больше у нее болит голова. Отослать его не получается — Коэн, как заведенный, повторяет про приказ, и Интай понимает, что единственное, что может отцепить Коэна от нее — это слово принца.       Работать в присутствии Коэна — мука, одно его нахождение ощущается неприятно, словно под надзором. Они безмолвно проводили часы в кабинете, пока за окном не раздался знакомый голос — Коурин не успела закончить свою излюбленную фразу, как оказалась с приставленным к горлу мечом.       — Ты больной! — рявкает Коурин высоким от испуга голосом, больше похожим на визг.       — Отвечай на вопрос. — Коэн крепче перехватывает цзян — лезвие упирается в незащищенное горло Коурин.       — Отпусти оружие, — строго велит Интай. Голос подводит — надламывается, звучит с высокой истеричностью.       Коэн ее не слушается — делает вид, что не слышит, и продолжает буравить Коурин взглядом.       — Это твоя сестра, — отвечает вместо Коурин Интай. — Ее зовут Коурин, и она живет в гареме.       Коэна подобное не удивляет, не выглядит он и смущенным от того, что приставил лезвие к шее собственной сестры — окидывает ее взглядом, убирает цзян в ножны. От окна отходит — возвращается к двери, занимая пост, словно верная собака.       Но верная не ей. Подчиняется принцу и собственному моральному кодексу. Его нахождение рядом с ней отягчающее, мальчишка не поставит ее выше принца, которому служит не только по требованию, но и сердцем.       Следует переговорить с принцем — пускай заберет своего щенка от нее, либо приставит кого-то более сговорчивого, если так желает знать, чем она занимается.       Чертов принц! Вот бы ему… И в мыслях Интай не находит для него крепкого слова или наказания — принц еще выше Коэна, мощнее, шире в плечах; прибьет и не заметит.       — Я всегда знала, что ты поехавший. — Отошедшая от страха, Коурин набрасывается на Коэна со злыми словами. — Кто тебе оружие доверил? Какой дурак? И откуда он тут взялся? — Коурин переводит взгляд с брата на Интай.       — Коэн теперь мой охранник, — говорит Интай устало.       Коурин поднимает брови в немом вопросе — вот этот увалень?       — Он тебя раньше зарежет, чем убийцы, — бурчит Коурин, перелазя через окно. Ноги у нее дрожат, она слегка заваливается вперед, и, ступая нетвердо, садится в кресло напротив Интай.       Комната вдруг сжимается в размерах от набившихся в нее людей.       Интай потирает переносицу, стараясь унять головную боль.       Творится беспорядок — Коэн с принцем внесли сумятицу в ее жизнь, перевернули все вверх дном. Коэн твердолоб и стоит на своем — он будет следовать за ней, хочет она того или нет. А у Интай планы, с которыми Коэн не соотносится.       Раздается слабый стук — в кабинет заглядывает Сяолин.       — Ваше высочество, все хорошо? — обеспокоенно спрашивает Сяолин. — Я слышала шум.       Оглядев комнату, заприметив Коурин, которая стала уже частью дворца Юйланьтан, она переводит подозрительный взгляд на Коэна, чье присутствие никем не одобряется: Юань Коэн пугал, она шугалась от него все утро, а Сяолин не нравилось, что юноша — не евнух — находится на заднем, женском, дворе и наедине с принцессой.       — Все в порядке, — сухо отвечает Интай. — Вы уже готовы?       — Да. — Сяолин бросает взгляд в коридор. — Евнухи с паланкином прибыли.       — Возьми Юань и отправляйтесь во флигель, — просит Интай. — Я скоро подойду.       Понятливо кивнув, Сяолин уходит.       Коурин пытливо смотрит на Интай, ожидая пояснений отданного приказа. Детали творящихся дел ей неизвестны — Интай поддерживала в тайне поиски павильона для Кохи, как и другие приготовления для его с матерью переезда.       Лишняя огласка привлечет нежелательных лиц, а если известие, что Интай перевозит нелюбимого сына дойдет до цинвана, то от бед не отбиться. И заступничество императора может не уберечь от скандала.       Интай поднимает взгляд на Коэна.       Одним своим видом вызовет у Кохи агрессию и разрушит хрупкий мост доверия, который Интай старательно наводила.       Между постаревшим цинваном и его старшим сыном Интай сходства не наблюдает, но почему-то думается ей, что молодой цинван обладал именно лицом Коэна — суровыми чертами, прямым взглядом и не улыбчивым ртом.       Утешало лишь то, что может Коха покусает его, избавив Интай от большой рыжей проблемы. Было бы замечательно.       — Пойдешь со мной? — спрашивает Интай у Коурин.       — Подожду лучше здесь.       Коурин впервые ей отказывает. Не идет только из-за Коэна — и Интай мало нравится его сопровождение, однако самому виновнику безразлично их настроение: подстраиваясь под шаг Интай, он следует за ней — из дворца во флигель.       Не стучась, Интай проходит во флигель, широко шагая, надеясь предупредить Коху о прибытии брата, успокоить или удержать его, но все против нее — заслышав шум, Коха сам выходит навстречу из спальни и первым делом замечает Коэна, шедшего следом за Интай.       Все происходит быстро, она не успевает ничего сделать.       Коха вспыхивает, как зажженная спичка — резво бросается вперед, проносится мимо Интай и прыгает на Коэна, стараясь повалить или вцепиться в лицо, да только мелковат. У Коэна реакция отточенная — он вскидывает руку, хватает Коху за шкирку и поднимает, словно тот ничего и не весит.       — Что это? — спрашивает Коэн, безынтересно оглядывая трепыхающегося Коху.       Мальчишка рычит, плюётся, дергает руками и ногами в воздухе, пытаясь достать Коэна, но тому безразличны его потуги — он встряхивает его, отчего Коха лязгает зубами.       — Коэн, поставь его, — велит Интай строго.       Она остается не услышанной — приказ будто растворяется в воздухе.       Подобное наглое пренебрежение Интай сносить не собирается. Она — часть династии, член императорской семьи, и Коэн будет с ней считаться — нравится тому или нет.       В несколько широких шагов Интай оказывается рядом с Коэном — хватает его за вытянутую руку, сжимает, оставляя отпечатки ногтей на его коже.       — Немедленно отпусти его. — Она бурлит яростным негодованием. В голосе — суровая властность, холодом пробирающая до костей.       Коэн слегка хмурится — вглядывается в Интай, будто не узнавая, и впервые слушается — отпускает Коху и тот шлепается на пол с негромким вскриком. Потирая ушибленное место, Коха, причитая, поднимается и, хромая подходит к Интай, хватается за ее юбку, прячется за ворохом ткани, зная — здесь не тронут, тут безопасно.       — Пока ты находишься на заднем дворе, — зло цедит Интай сквозь стиснутые зубы, — ты исполняешь мои приказы.       Претерпевать не станет — не посмотрит даже на статус, назначит Коэну наказание.       Коэн не шевелится — на его окаменевшем лице не проступает ни одна эмоция; он кажется безразличным, и только во взгляде сквозит что-то сродни уважению, его слабая тень.       — Стой здесь, — требует Интай, отпуская руку Коэна.       Оглядев коридор, она подмечает столпившихся евнухов и Юань с Сяолин на пороге — никто не шевелится, казалось, даже не дышит, боясь раздраконить Интай более.       — Сяолин, Юань, за мной. — Интай разворачивается в сторону спальни и, с цепляющим за ее юбки Кохой, проходит по коридору.       Мать Кохи не спит — Интай впервые видит ее распахнутые глаза. Они у нее мутные, подернутые пеленой болезни, смотрит будто сквозь Интай, а вот Коху подмечает — из ее рта вырывается какой-то странный, булькающий звук, она делает попытку подняться с кровати, но обессилено падает назад.       Измученное выражение лица озаряется слабой, дерганной, улыбкой при виде сына. В этой женщине — или ее подобие — углядывается тень былой красоты, благородные черты не омрачает даже захватившее ее безумие.       Коха подскакивает к матери — хватает ее за бледную, иссушенную руку, и что-то нашептывает, успокаивая.       Ком в горле встает от них — Интай давит жалость, душит и толкает подальше.       — Коха, мы дадим твоей маме лекарство. — Интай кивает Сяолин, державшую небольшую пиалу с молочно-белой жидкостью. — От него она заснет и будет крепко спать. — При разговоре с Кохой у Интай меняется интонация: становится какой-то ласкающей, мягко-нежной.       Мальчик не понимает зачем — хмурится, оглядывает Сяолин, которую видит впервые, но Интай выбора ему не оставляет — кладет руку на плечо, оттесняя от матери.       При помощи Юань, поддерживающую голову женщины, Сяолин удается напоить ее силой отваром из маковой соломки.       Интай наврала — никакое это не лекарство; сильное обезболивающее, погружавшее людей в вынужденный сон. Юань и Сяолин пришлось постараться, чтобы выторговать соломку у имперских лекарей — Интай пожертвовала двумя золотыми шпильками с опалами для взятки. Небольшая потеря за спокойствие.       Рассчитывать дозу пришлось самим — из дюжины полученной соломки они со служанками истратили не более половины с расчетом, что на отощавшую женщину этого хватит. Остаток Интай спрятала — еще пригодится.       Коху Интай могла уговорить, обхитрить ласковыми и нежными словами и заверениями, но с лишенной разума женщиной сложнее — Интай не решилась рисковать и предпочла усыпить ее. Когда она очнется, то уже будет в новом доме, в специально подготовленной для нее комнате.       Павильон Интай выбирала долго — рассмотрела все свободные и остановилась на одном из далекостоящих, около восточных врат, где их никто не побеспокоит, и они сами не доставят хлопот.       Маковый отвар действует не сразу — проходит кэ прежде, чем женщина забывается во сне.       — Сейчас я позову сюда двух евнухов. — Интай приседает, чтобы быть вровень с Кохой. — Они перенесут твою маму в паланкин, и мы все отправимся в ваш новый дом.       Коха напрягается — мысль, что его мать будут трогать мужчины, пусть и евнухи, не нравится ему.       — Ты помнишь, что обещал? — напоминает Интай.       — Слушаться тебя и никого не бить, — вздыхает Коха. Резко его выражение лица меняется — он испуганно округляет глаза и тихо спрашивает: — А к швабре это тоже относится?       Интай не сразу понимает, кого имеет ввиду Коха, а после слабо смеется, прикрыв рот рукавом. Швабра — надо же; Коэну подходит.       — Нет, — качает головой Интай. — Не в этот раз, но больше так не делай.       Коха с важным видом кивает.       Евнухи, ожидающие в коридоре, осторожно заходят в спальню по приказу, отчего остальным, включая Интай, приходится вжаться в стены — места для всех слишком мало.       Подхватив женщину — один берет за ноги, другой за руки —, они осторожно несут ее, и Коха припускается следом, контролируя процесс. Кажется, по дороге он пинает Коэна — Интай слышит какой-то треск и болезненное шипение.       — Сяолин, останься здесь и дождись девочку по имени Рейрей, — просит Интай. — Вместе соберете вещи. Не думаю, что их много — потом отведешь ее в павильон. Если меня там не окажется, то объясни, как теперь обстоят дела.       Рейрей останется с Кохой — будет жить во флигеле рядом с новым павильоном — прислуживать не временно, а постоянно: поиск более опытных слуг Интай отложила. Двигаться будут маленькими шажками — постепенно вводя все перемены, чтобы Коха успевал к ним привыкать и реагировал с адекватным спокойствием, а не с дурным безумством.       Покидая флигель, Интай надеялась, что больше не вернется в эти пропахшие болезнью стены. Станет императрицей — прикажет снести его.       — Ваше высочество.       От низкого голоса Коэна, следующего за Интай тенью, она вздрагивает и слегка поворачивает голову, показывая — слушает.       — Что вы будете делать с ним? — без уточнения имени спрашивает Коэн.       Резкий интерес к Кохе настораживает.       — Планирую приставить наставников в будущем, — осторожно подбирая слова, отвечает Интай.       — Он сильный. — Взгляд Коэна направлен вперед — на Коху, идущего рядом с паланкином матери. Он держит женщину за ладонь и изредка, когда евнухи спотыкаются, шипит и шикает на них, как разозленный зверек.       Интай едва не хмыкает. На себе тоже познала его силу — шишка до сих пор не прошла.       — Из него выйдет хороший солдат.       Интай кажется, что в голосе Коэна она различает какое-то довольствие.       — Ему только шесть, — говорит Интай выразительно.       Коэн переводит взгляд на Интай.       — Уже шесть, — поправляет Коэн. — Согласно правилам дворца в восемь он обязан покинуть задний двор для обучения наукам.       Скрепя сердцем, Интай признает правоту его слов — у нее есть два года, чтобы выучить Коху грамоте и основным правилам прежде, чем имперская канцелярия выделит ему комнаты во дворце и его дальнейшим воспитанием займутся приставленные наставники.       Матерям запрещалось даже растить собственных сыновей — подле них могли остаться только дочери: жестокое правило, ужасная традиция; власть никогда не представляет интересы жен и матерей, отдающих сыновей в угоду архаичной идеи, что воспитывать мальчиков необходимо отдельно от матерей, могших распустить их.       — Что же, — беспечно отзывается Интай, — через два года я обязательно подумаю над твоими словами.       Павильон для Кохи находится вблизи восточных врат и обнесен ограждением. Одноэтажный, обвитый дико разросшимся плющом — павильон походит на буйное творение природы, уединенное зеленое место далекое от суеты и не подвластное ей.       Внутри — в передней — пахнет мылом, по коридорам бродит душистый терпкий аромат. Комнат достаточно — две спальни, гардеробная, ванная, маленькая чайная, переделанная под кабинет.       Коэна Интай останавливает на пороге, не дает ему зайти в павильон — Коха в его присутствии нервничает, бросает хмурые взгляды, взращивает недобрые намерения.       Евнухи перетаскивают сонную женщину в одну из спален — большую, просторную, с мягкой кроватью и перинным одеялом.       — Тут все твое, — говорит Интай Кохе, обходя с ним спальни, показывая, где находится его комната, а где кабинет для будущих занятий.       Мебели маловато — за краткий промежуток времени слуги успели перетащить только самое необходимое, поэтому кое-где цепкий взгляд Интай не замечает украшений или занавесок, не хватает столиков и перин. Такие детали не примечательны для Кохи, обходившего комнаты с восторгом от каждой вещи.       — Это точно наше? — неверующее спрашивает Коха.       Они замирают в его спальне — полупустой комнате, в которой кроме кровати ничего и нет.       — Да. — Интай подходит к окну, выглядывает, чтобы посмотреть в каком состоянии задний двор — сплошь кустарники и заросшие клумбы. Следует отдать приказ все убрать до наступления холодов. — В течение недели сюда донесут оставшуюся мебель.       — А нас не выгонят?       С опаской, как-то нервно, Коха обводит комнату взглядом. Присесть, дотронуться до чего-то не спешит, будто боясь, что от одного его прикосновения все разрушится, обратится в прах.       От его вопроса Интай обдает волной отчаяния, которое, по идеи, ощущать не должна — но ей становится неуютно, почти дурно, и она поспешно заверяет Коху, что все в порядке и никто их не побеспокоит.       Внутри все сжимается, глядя на то, как Коха вытирает руки об свой халат прежде, чем дотронуться до кипенно-белых простыней, ощупать деревянный столбик кровати. На все смотрит с невысказанным восторгом, с щемящим благоговением перед вещами столь тривиальными, что они и не заслуживают внимания.       — Можешь располагаться. — Голос звучит глухо, и Интай прокашливается, возвращая ему ровность. — Мои служанки приведут тебе Рейрей и объяснят ей ход дел.       Ответ Кохи не слышит — она спешно уходит, вырывается из тоскливого плена дома.       Что на нее нашло не понимает — сердце оплетает грусть, сжимаясь вокруг с ощутимой болью; придавливает одно краткое воспоминание от вида радостного мальчишки.       В свой дворец возвращается в разрозненных чувствах. Уловив ли ее настроение или послушавшись приказа, Коэн не заходит за Интай вслед в кабинет, остается в коридоре.       Как и было сказано, Коурин не уходит из кабинета — сидит, свесив ноги с подлокотника кресла и держит на вытянутых руках какой-то сверток. Приглядевшись, Интай понимает, что это накладная — одна из сотни, которыми заполнен ее стол.       — Ты долго, — констатирует Коурин. Она ловко выпрямляется — садится ровнее и кладет накладную на стол, перед Интай, устало завалившуюся в свое кресло.       Коурин молчит — по растерянному виду Интай понимает, что произошло нечто из ряда вон выходящее, и с рассказом не торопит; набирается удивительного для нее терпения.       — Я перевезла Коху в новый павильон, — коротко произносит Интай.       Коурин выразительно глядит, ожидая продолжения, но у Интай слов не находится; голова гудит и язык, кажется, прирастает к небу — ничего иного она Коурин не говорит, откидывается на спинку и прикрывает глаза.       Никакого пьянящего чувства успеха не ощущает — ей бы радоваться: мальчишка в лучших условиях, со временем выточит его характер, сделает из него благородного отпрыска, соответствующего всем представлениям, и сбросит с себя заботу о нем. Исходит из расчета, а не из бескорыстного побуждения — и почему-то Интай взволновало это именно сейчас, когда дело уже совершено.       Дурацкая мораль.       — Ладно, — вздыхает Интай. — Мне нужно заняться делами.       Тонкий намек Коурин не улавливает — кивает и разваливается в кресле, глядя в потолок. Грубо выгнать ее у Интай не поворачивается язык, поэтому она молча приступает к делам.       Коурин нагло пошарила по столу — сверху бухгалтерской книги она кинула читаемую ею накладную; чем привлекла непонятно — разве что большими цифрами.       Интай бросает взгляд — это закупочная на ткань: хлопок, лен, дамаск, рами, шелк — все виды материалов, которые обычно используются для пошива одежды.       Рами.       Сперва Интай кажется это ошибкой — по словам Юань рами не использовали, однако по бумаге рами продолжали закупать и в большом количестве — три сотни метров. Непонятно только, где закралась ошибка?       — Коурин, из чего сделан твой халат?       Серое убогое одеяние по виду напоминает необработанный лен. Не дожидаясь ответа от сбитой с толку Коурин, Интай протягивает руку и щупает ткань на предплечье — жестче чистого хлопка и шелка, действительно, похоже на рами.       Рейрей подворовывала одежду для Кохи и его матери там же, где и Коурин для себя. Значит форму не утилизировали после отмена приказа об ее пошиве — подобное либо досадное упущение, либо умышленное сокрытие.       — А где ты этот наряд взяла? — вновь задает вопрос Интай.       — Так у нас тут склад есть, — отвечает Коурин, махая рукой куда-то в сторону, видимо по направлению склада. — Точнее павильон старый просто, там около полугода назад куча всякой одежки вдруг появилось.       Интай хватается за ее фразу и, взяв бухгалтерскую книгу, быстро листает, отыскивая нужный период полугодовалой давности.       Тщательно сверяет цифры, пробегает взглядом по всем строчкам и находит нужное — пол года назад действительно менялись суммы расходов: они увеличились в два раза и продолжали расти каждый месяц.       Ниточка, ведущая к проблеме, отыскала ее сама.       Радостный порыв броситься к императору давит. Сознаваться Интай не торопится — узнай император о казнокрадстве, она не сможет выудить свою крохотную выгоду из ситуации.       Дело передадут министерству наказаний, виновных найдут и сместят, на их место придут новые, а она? Что достанется ей, кроме похвалы от императора? Ничего.       Мысли скачут, пытаясь сложить всю картину: в деле завязан не один человек, наверняка, система включает в себя чиновников высшего порядка — в одиночку подобное не провернуть. Как и ей не справиться самостоятельно. Нужны доказательства — бумаги, приказы — что угодно, способное подтвердить догадку.       Интай ловит себя на другой мысли — хитрой, опасной, не сулящей ей ничего хорошего в случае поражения.       Высший чин, должность при министерстве — это лишь малая награда за раскрытие казнокрадства. От подобного откажется только глупец — а Цзинь Ши хоть и показался Интай нудным, но глупым точно не был.       Услуга за услугу — все ровно, без изъяна. Она ему возможность — он ей помощь в будущем. Например, с выводом средств из содержания.       Одна проблема — Коэн. Зашевелись Интай сейчас, доложит все принцу, а того не обманешь — он ее как раскрытую книгу читает, улавливает ход мыслей по одному взгляду.       — Поможешь кое с чем? — тихо произносит Интай, опасаясь обличать свою просьбу в более громкую речь.       — Ты мне еще за прошлый раз должна, — напоминает Коурин.       Интай едва глаза не закатывает.       — Послушай, — настойчиво просит Интай, — найди Сяолин, пускай она сходит к чиновнику Цзинь. — Коурин хмурится при упоминании знакомой фамилии, а Интай продолжает объяснять: — Я буду ждать его в малом саду в одиннадцатой страже. Сяолин скажи, чтобы ждала меня около ворот, а после вернись ко мне. Я буду в спальне.       Коурин начинает спорить, но Интай умоляюще глядит на нее и та, поддавшись ей, уходит — выбирается через окно, чтобы не вызвать подозрений у стоящего за дверью Коэна.       Действует излишне поспешно — остановиться и подумать не дает забурлившее нетерпение; вперед гонит мысль о хорошей затее и мелких неточностей не видит.       Интай подходит к двери — оправляет юбки, напускает на себя самый возможный из равнодушных видов — и распахивает ее.       Прямо стоящий Коэн кажется высеченным из камня — ни один мускул не дрогнул на лице, он не пошатнулся, не моргнул, лишь обводит Интай взглядом и делает шаг в сторону, готовясь следовать за ней.       — Я собираюсь прилечь отдохнуть. — Речь у Интай слишком поспешная, она прочищает горло и говорит более спокойно: — Ты можешь идти, если желаешь.       Собственных желаний у Коэна будто и нет — только воля и приказ принца ведут его: он молча замирает около дверей в спальню.       Захлопнув перед ним двери, Интай бросается к окну, распахивает его. В ожидании Коурин нервно расхаживает по комнате, заготавливая убеждающие слова для чиновника, обтачивая фразы до идеальной ровности.       Коурин появляется неожиданно — негромко кашляет, уведомляя о себе; смотрит исподлобья, недовольная, что ее заставляют бегать.       — Помоги мне выбраться, — шепчет Интай, хватаясь за оконную раму.       — Чего? — излишне громко восклицает Коурин, и Интай шикает на нее.       Прислушивается — из коридора не доносится и звука. У Коэна слух отменный — нельзя и шелестом юбок себя выдать.       Нетерпеливо протягивая Коурин руки, Интай принимается перелезать через оконный парапет. Везет, что дворец одноэтажный, так бы в жизни не рискнула подобное провернуть.       Пышные юбки цепляются, утяжеляют, и Интай заваливается вперед, но Коурин подхватывает ее и тянет на себя, помогая выпрямится.       — Залезай в мою спальню, — велит Интай. — Притворись мной, будто я сплю. Если Коэн зайдет, прикройся одеялом.       — Да что ты творишь? — шипит Коурин.       — Я объясню, когда вернусь, — обещает Интай.       Оправив юбки, она крадучись, проскальзывает к воротам. Верная Сяолин дожидается ее — оглядев Интай, она берет ее под руку и выводит из ворот, нашептывая:       — Чиновник Цзинь будет ждать вас около фруктового сада. Я постаралась сделать так, чтобы меня никто не увидел.       Интай сжимает ее руку в благодарном жесте.       Барабаны отбивают дробь — одиннадцатая стража наступила.       Заставлять ждать — тон дурной, и времени у Интай мало: сколько понадобится Коэну, чтобы понять, что ее нет во дворце? А сколько займет путь для принца, узнавшего от кузена о ее делах? Подобная неопределенность нервирует сверх меры.       Чиновник Цзинь дожидается, созерцая одно из плодоносных деревьев — рассматривает крупные листья и наливающиеся соком плоды. Приход Интай встречает вежливым поклоном.       — Благодарю, что уделили мне время. — Интай принимает приветствие чиновника быстрым кивком и делает жест в сторону, предлагая пройтись.       Глубоко дышит, стараясь выровнять сбившееся дыхание, незаметно утирает краем рукава взмокший лоб.       Проходят не меньше чжаня в молчании прежде, чем Интай заговаривает:       — Ваша тетушка упоминала, что вы отлично сдали экзамен. — Интай натягивает улыбку, да только голос выдает — звучит с равнодушием, без теплой дружелюбности. — Позвольте узнать, как давно вы служите? — интересуется Интай.       — Недолго, менее трех лет.       К беседе не расположен, но правила приличия не позволяют ему грубо отвечать, и Цзинь Ши добавляет пару слов об экзамене, поддерживая неинтересную ему беседу:       — Я готовился к экзамену долго и упорно и рад, что смог пройти и получить должность.       — У вас восьмой ранг? — как бы невзначай спрашивает Интай.       На нем нет отличительных знаков, форма у него простая — точно меньше пятого.       — Девятый, — поправляет чиновник.       Самый низший ранг — и это за три года службы. Для подобного таланта это должно быть оскорбительным, однако в Цзинь Ши Интай не находится ядовитого несогласия с обстоятельствами, лишь смирение и покой.       — Наверное, вам хочется повышения, — беспечно замечает Интай, наблюдая за тем, как чиновник хмурится.       — Повышение — знак доверия императора, всем служащим следует стремится к нему, — емко отвечает чиновник, не меняя интонации.       Интай улыбается ему, как бы соглашаясь.       — Однако не каждому это суждено, — произносит Интай с неизменной улыбкой. — Но я уверена, что вам это удастся. Вы талантливы и умны.       Ступает на тонкий лед — рискует провалиться и оказаться в морозных водах последствий.       — Как вам известно, я недавно руковожу задним двором, и я не очень опытна. — Интай смущенно улыбается, надеясь, что выходит не слишком фальшиво. — И у меня совершенно нет семьи или друзей, у которых я могла бы просить совета.       Интай горестно вздыхает — и поглядывает на чиновника Цзинь: тот остается равнодушным, лишь слегка склоняет голову, показывая, что слушает.       — Вы показались мне достойным доверия, поэтому я рискнула обратиться к вам. — Интай замирает в тени дерева и осторожно, стараясь звучать неуверенно, без спешности, спрашивает: — Скажите, как бы вы поступили, если бы узнали о казнокрадстве?       — Сообщил бы императору, — незамедлительно отвечает чиновник Цзинь.       — Это верно. Однако меня волнует иное. — Интай на секунду замолкает, позволяя тишине заполнить пространство. — Что если причастным удастся скрыться? У меня есть подозрения, что к казнокрадству причастны высшие чины.       Взгляд у чиновника тяжелеет — смотрит на Интай с мрачной настороженностью, держится обособленно.       — Своими подозрениями вам лучше поделится с Его величеством или Его высочеством, — сухо произносит чиновник.       Его резкий ответ колеблет уверенность Интай, но отказываться от затеянного не собирается.       — Боюсь, что Его величество передаст дело в министерство наказаний и тогда дело примет огласку, — с нажимом произносит Интай. Ее голос теряет всякую неуверенность, звучит звонко, намеки и предложения прозрачны и ясны.       Он ее понимает — иначе и быть не может. По хмурому виду ясно, как и то, что ее задумка не приходится ему по душе.       Дурак. Она предлагает ему небесный плод — нужно лишь схитрить: найти виновных, принести доказательства императору и получить заслуженную награду — высший чин.       В благодарность Интай не попросила бы многого, как и не потребовала бы верности от него.       — Так и положено по закону, — говорит чиновник.       — Закон бывает медлителен и несправедлив, — возражает Интай. — Вы желаете видеть у власти казнокрадов?       — Я лишь желаю служить своей стране согласно закону. — В голосе чиновника проступает суровость; последнее слово произносит с нажимом.       Интай понимает — от него ей ничего не добиться. Цзинь Ши оправдывает свое имя.       Они проходят в молчании пару чжаней и, замерев, Интай велит с нескрываемым разочарованием:       — Можете идти.       Чиновник клянется и на прощанье, замешкавшись на миг, произносит:       — Ваше высочество, вам должны быть знакома история Юань Цзиньгань, ставшая основой известной пословицы.       Не дожидаясь ответа, он уходит, оставляя Интай под сенью фруктового дерева.       Лучше быть разбитым нефритом, чем целой черепицей — пословица и притча из истории об судье Юань.       И Интай в ней не праведный Юань Цзинхао, умерший за честное дело, а отвратительный Цзиньгань, предпочитавший хитрость и увертки. Жить, согласуясь с правым делом, а не прогибаться под унижения — вот, что имел в виду чиновник; вот чего он желал, а она подбивала его на отвратительную его натуре хитрость.       Наглые слова. Даже обидные, колючие.       — Госпожа. — Сяолин, весь разговор державшаяся позади, подходит к Интай и заглядывает в лицо, подмечая дурное настроение принцессы. — Вернемся во дворец?       Интай качает головой и предлагает:       — Давай прогуляемся.       Подставив порывам воздуха влажное лицо Интай, под руку с Сяолин, медленно бредет по утоптанным тропинками между фруктовыми деревьями.       От разговора с чиновником остается неприятное ощущение. В этот раз придется отступить — императору об расходах доложит завтра, получит благодарность и удовлетворится на первый раз ею.       Чуткая к ее состоянию Сяолин не произносит ни слова и не выспрашивает ответы. Ждет, что сама принцесса заговорит, и ее терпение вознаграждается:       — Знаешь, я хотела получить деньги на постройку фабрик в Кай, — тяжело вздыхает Интай. — Только вот все не получается: ни с принцем, ни со своим содержанием.       Страна — это люди, и их долг — заботится о них: постулат, ставший едва ли не девизом всех ее поступков. С решимостью она приняла слова старшего брата — выскоблила их на собственной душе и клеймом отпечатала в разуме.       За это сражался брат; за это же безуспешно пыталась воевать Интай.       — Принц пересмотрел вопрос и теперь создаст новый торговый город, — говорит Интай с потаенной горестью от неудачи, — а содержание не получится вывести, мне нельзя даже получить жалкие бумажки на руки.       Подобные препятствия вводят в уныние, подтачивают уверенность, заставляют руки опускаться. Идея принца — хороша и решает не одну проблему, но хотелось иного, чего-то эгоистично масштабного, предназначенного исключительно для ее граждан, для Кай.       — Вы что-нибудь придумаете, — с безоговорочной верой в нее произносит Сяолин.       Обязательно. На месте старого построит новый план, крепче; заручится поддержкой — и исполнит долг. А пока отступит — притаится, займется иным. Праздником, например. Событие важное; могшее стать ее подспорьем в дальнейших планах — на прием соберутся разносортные дворяне и среди них найдется не один льстец, желающий заполучить благосклонность принцессы.       — Смотрите. — Сяолин придерживает Интай за руку и кивает в сторону.       Сначала Интай не понимает, что же привлекло так служанку: только приглядевшись, в стороне, около персикового дерева, она примечает маленькую, детскую фигурку.       Издали сложно рассмотреть, удается понять только цвет волос — темные, как ночь, а не рыжеватое пламя, и уже становится легче от осознания, что это не очередной отпрыск цинвана.       Ребенок во дворце и не член семьи — весьма странно.       Альтруизма за собой Интай никогда не замечала, однако ребенок интригует, и она подходит ближе с каждым шагом различает все больше деталей — диковинная длинная коса, роскошные черные одежды с золотой вышивкой, бледное мальчишеское лицо с глазами удивительно необычного оттенка: красноватые, как налитые соком ягоды рябины.       Все внимание мальчишки приковано к спелым плодам персикового дерева, зреющим на высоких ветвях — он сверлит их взглядом, словно пытаясь заставить их пасть к его ногам.       Приближение Интай будто и не замечает — только когда она замирает рядом, в несколько шагах от него, он с ленцой поворачивает голову в ее сторону и, вытянув руку, указав на персик, капризно велит:       — Женщина, достань.       От подобного Интай оторопевает. Приказывать — ее прерогатива, однако возмутится не получается, и все из-за странной, давящей атмосферы — воздух становится морозным, Интай чувствует, как кожу пощипывает непонятный холод, заползая внутрь и оплетаясь вокруг сердца каким-то напряженным страхом, который ей велит: уходи! Беги!       Безобидный на вид ребенок — ничего смущающего или пугающего в нем нет, но что-то, какая-то едва уловимая несостыковка, не дает Интай покоя. Она старательно ищет ее — эту причина напряжения, сковавшего ее, и не находит ничего.       Разве, что взгляд смущает — мрак и темнота в цветах рябины. У детей нет подобных глаз, как и редко встречаются у взрослых — глаз полных давно потухшей жизни.       — Перед тобой Ее высочество наследная принцесса! — с долей обиды за Интай заявляет Сяолин. — Она жена наследного принца и властительница заднего двора. Прояви уважение!       Интай стискивает руку Сяолин, призывая ее замолчать.        Мальчишка не выглядит удивленным — не меняется выражение насмешливого лица, не изгибаются тонкие брови.       — Так вот, какая ты, принцесска. — Он оглядывает ее сверху донизу, задерживает взгляд на лице, а потом переводит его в сторону — смотрит куда-то за саму Интай и фыркает непонятно чему, словно усматривает в воздухе виток ее мыслей или что-то неподвластное ее зрению.       Интай отпускает Сяолин, подходит к ветке, тянет руку и срывает персик — оглядывает его на предмет вмятин и гнилых пятен, как делал ее брат, и вручает ребенку.       Мальчишка принимает его без благодарности, как данность — крутит и вертит, и прячет в широких рукавах своего одеяния.       — Кто ты? — спрашивает Интай. — Как твое имя?       Ухмылка становится шире, перерастая в настоящий оскал. Уперев руки в бока, он высокомерно заявляет:       — Я маги!       Абсурд.       Маги — великие волшебники, едва ли не фигуры сказок, и этот мальчишка — хоть и наряженный богато и роскошно — не похож на те образы, что рисовали легенды.       Несмотря на нелепое заявление, смеха оно не вызывает. У Интай нет особой веры в его слова, но что-то, какая-то крохотная вероятность и морозное ощущение, что ребенок не лжет, заставляет ее склонит голову в мнимом уважении. Вежливость — лучшая тактика в непонятных обстоятельствах; оружие, не подводившее никогда.       — Я не знала, что во дворце проживает маги, — говорит Интай, стараясь вывести ребенка на разговор.       — Глупая женщина. Кто же будет о маги трепаться, а? — Мальчишка вытаращивается на нее, скалясь, как волчонок.       — Действительно, — сухо подмечает Интай. — Могу ли я узнать ваше имя?       — Джудал, ага. — Выставив вперед палец он машет им в воздухе. — Запомни хорошенько, женщина.       Грубость откликается слабым раздражением. Выпороть бы его.       — Прежде мне не доводилось встречать маги, — говорит Интай, — но я наслышана, что маги — великие волшебники.       Мальчишка важно кивает, подтверждая ее слова.       — Не могли бы вы, о великий маги, — голос прорезается иронией, — показать мне вашу силу?       Интай уверена — он согласится. У мальчишки эго размером с гору; его надменность не даст ему отказаться от демонстрации.       — Я маги, а не циркач, — презрительно фыркает он. — Да и не собираюсь, я тебе ничего показывать.       Значит ребенок просто воображает о себе невесть что. Интай разворачивается — берет Сяолин под руку, намереваясь уйти.       Зря потратила время. Вот же глупость — почему только усомнилась, что мальчишка не врет.       — Эй, женщина, стоять! — кричит ей Джудал.       Интай слегка поворачивает голову, чтобы видеть его: оскала он не меняет, смотрит, хитро сощурив глаза.       — Хочешь получить силу? — завлекательно, с какой-то искусительной интонацией, спрашивает Джудал. — Я могу помочь тебе с поко…       — Джудал!       Суровый, злой окрик сотрясает воздух — Джудал примолкает, спешно закрывает рот, и с какой-то опаской, которая не соотносится с его чванливой натурой, поглядывает в сторону.       И сама Интай вздрагивает от громкого крика — обернувшись, она видит в начале дорожки Коэна и, удивительно, наследного принца.       Впервые Интай удается приметить такую бурю его эмоций — лицо перекашивается в отвратительной гримасе ярости, едва ли не бегом он достигает их и, поражая Интай, берет Джудала за шкирку, как Коэн ранее Коху, встряхивает и цедит, глядя мальчишке в лицо:       — Не приближайся к ней! Никогда!       Джудала откровенно веселит злоба принца — он заливисто хохочет, болтая ногами в воздухе.       — Бабка сказала, что я мог брать любого! — заявляет Джудал.       — Нет. — Принц сильнее встряхивает Джудала. — Слышишь меня? Ты ее не получишь.       Странно-ненормальная картина отзывается изумлением, Интай не знает, как реагировать: наблюдает за ними, не понимая, вмешаться или нет.       Причин столь бурной реакции у принца не видит, как и не усматривает смысл их разговора.       Коэн останавливается рядом с ней: смотрит, как его принц издевается над ребенком, которому происходящий хаос, кажется, в радость.       — Проваливай. — Принц ослабляет хватку. Джудал, по всем законам, должен свалиться, шлепнутся на землю, однако тот медленно опускается, словно сам воздух поддерживает его в нежных объятиях и не дает расшибиться.       Магия. Вот она — настоящая. Завороженно Интай следит за тем, как Джудал встает ровно на ноги, оправляет помятую одежду и, хмыкнув, уходит.       Неужели он сказал правду? Верится слабо. Маги — легенды и невозможно, чтобы один из них находился в Ко.       Принц поворачивается к Интай — эмоции берет под контроль, на лицо накладывается обычное суровое выражение, и только недовольно поджатые губы свидетельствуют о творящемся внутреннем разладе.       — Кажется, мне нужно объяснится, — произносит принц, откашливаясь.       — Было бы хорошо. — Интай невольно усмехается.