Влюблённые бабочки

      — Рожденный небом герой — выполняешь возложенный долг. В наши дни спасение людей, находящихся в беде, и обеспечение мира на много веков — вот долг нашего поколения…       Барышня Ли завершает свой стих в честь наследного принца со звонкой, восклицательной интонацией — смотрит в пол, на губах блуждает счастливая улыбка от раздавшихся хлопков высокородных и именитых дам, прибывших по приглашению Интай в павильон Ваньчуньтин.       Они — ее гости, разодетые в пестрые наряды — походят на цветы с клумб: все разномастные, надушенные и тщеславные в своих самоуверенных речах о драгоценностях и тканях невообразимой стоимостью.       — Прелестно. — Интай шире разводит губы в улыбке; щеки болезненно ноют, хочется расслабить лицо, выдохнуть, но нет — ее первый личный прием с дамами только набирает обороты.       Минувший праздник вознес Интай на вершину. И хотелось бы думать, что дело в ее стараниях, смекалке, способностях, однако действительность сурова, и Интай вознес на пик всех умов очередной скандал.       Какие же рассказы нашептывали слуги, какими же красками дополняли его не ведающие истины люди: сбежавшие с праздника принц и принцесса, гонимые страстью, проскакали всю столицу в поисках уединения — пожалуй, подобное объяснение случившегося на празднике самое безобидное.       Придав их выходке оттенок безумной влюбленности и пылкой страсти, народ самостоятельно уверовался в их любови, и сделал из Хакую отважного героя-романов, а из Интай арбитр изящества с предосудительной репутацией какой-то глупой кокетки.       — У барышни Ли явно талант! — Дама Тянь, на празднике погнушавшаяся вниманием Интай, подобострастно ей улыбается и заглядывает в лицо, выискивая подсказки, свидетельствующие об изменившемся настроении принцессы.       В павильоне Ваньчуньтин воздух сперт от духов и гнусавого притворства — приглашенные дамы старательно угодничают, унизительно пресмыкаются и подбивают своих дочерей, пришедших с ними, льстить. И все ради одного — положения, крупицы власти и каких-то призрачных возможностей осуществления амбиций.       Как кобры, очарованные звуком флейты, они послушно пляшут так, как того желает Интай, подстраиваясь под ее слова, но стоит ей оступиться, ошибиться нотой, как вопьются ей в руки и прогрызут кожу.       — Слушая, ваш стих, я сразу вспомнила о прекрасной опере, которую давали недавно в поместье Чан, — продолжает разглагольствовать дама Тянь, истолковав молчание Интай, как разрешение продолжить пустую речь. — Ваше Высочество, вам стоит послушать «Влюбленных бабочек» в их исполнении.       На совет Интай лишь склоняет голову, показывая, что услышала.       — Ты должно быть много училась, чтобы сочинять подобное, — обращается Интай к барышне Ли, завязывая новый виток в беседе.       — Я обучена всем благородным искусствам, — с ноткой гордости заявляет барышня Ли.       — Ваш отец дал вам хорошее образование, — вставляет слово дама Тянь.       Остальные собравшиеся дамы важно кивают. Кроме старой дамы Ли — та остается невозмутимой и за все время не отозвалась ни на одну тему, а обращаться ней напрямую никто не решается из опасения, что яд, который она хранит на языке, обожжет их.       Присутствие дамы Ли налагает на всех сковывающее напряжение, начало которого уходит в далекое от Интай прошлое, лишь слова Хакую, сказанные на празднике, дают ей подсказку, что у дамы Ли характер сложный, едва ли выносимый.       — Мой отец считает, что образование очень важно, — говорит барышня Ли, усаживаясь на свое место — подле дамы Ли, в сопровождении которой и прибыла.       — Ох, — издает странный удивленный звук дама Си, успевая заговорить раньше уже открывшей рот дамы Тянь. Они обе соревнуются в количестве бессмысленных замечаний весь прием, не давая слово другим гостям. — Знаю я эти новые либеральные взгляды от своего старшего сына: образование для всех, свободная торговля и прочее. Не думала, что канцлер подвержен идеям молодого поколения.       Отрезанная от политической жизни, Интай ничего не знает о столкновениях фракций, но консервативное старшее поколение и либеральные порывы молодых — подобные противоборства из века в век одинаковы.       — Плохо, если образование станет доступным? — спрашивает Интай ни у кого и разом у всех.       — Помилуйте, Ваше высочество, — с каким-то снисхождением просит дама Си. — На что бедным ремесленникам образование? Или знания о политике для юных барышень? Они лишь забьют девушкам голову и тогда порочных событий точно не избежать.       — Образование даст, как вы выразились, бедным ремесленникам возможность перестать быть бедными, — возражает Интай. И для подтверждения приводит доводы: — Ведь говорят же — навыки рождают мастерство. Образованный ремесленник сможет придумать, как усовершенствовать свое дело, зодчий, как лучше строить, портной, как быстрее сшить. Подобные изменения хороши для любой отрасли хозяйствования. Возможно, в краткосрочной перспективе и не дадут результата, однако если мы говорим о будущем, то подобные меры смогут значительно увеличить сферу мануфактурного труда. — Интай говорит запальчиво и осознав это, резко смолкает.       Ошибка — Интай выдает неверную ноту и дамы, пока еще слишком ошарашенные неблагозвучным диссонансом, смотрят на нее с недоумением: то ли не понимая ее слов, то ли не осознавая их смысл.       У дамы Тянь вырывается вздох, разрезающий тяжелую тишину.       — Ваше высочество, вы так умны, — с напряженным бахвальством произносит дама Тянь.       Остальные ей поддакивают, но смущение от слов Интай остается с ними, становится еще одним гостем; дамам непонятны ее порывы, а молодым барышням они неинтересны, и Интай гадает — то ли она такая чудачка, что думает о подобных вещах, то ли ее гостьи, не размышляющие о подобном.       — Она кажется вам умной, потому что вы сами глупы.       Дама Ли произносит резкие слова с такой ровностью, что в первый миг, как они срываются с ее губ, никто не реагирует, что и дает ей возможность заговорить вновь:       — Всегда знала, что среди вас не сыскать никого сообразительнее речной гальки, — хмыкает дама Ли.       Ее внучка бледнеет, беспомощно глядит на Интай в ожидании, что та прекратит унизительное для нее испытание. Но и сама Интай в отвратительном ступоре — подобной наглости среди высших жен она не встречала, и ей даже любопытно, насколько далеко дама готова зайти, однако как хозяйке, ей следует вмешаться.       — Дама Ли, — строго начинает Интай, — прекратите.       — Прекратите лучше вы. Я не молодею и устала пить эту гадость, что вы зовете чаем. А ну-ка. — Дама Ли делает жест в сторону Юань. — Дорогуша, есть ли что-то получше, чем эта конская моча?       Юань, прислуживающая в павильоне, испуганно округляет глаза и растерянно глядит на Интай, ожидая приказов.       — Дама Ли, — предостерегающее произносит Интай.       — Ну, Си, дорогуша, на что ты надеешься? — Дама Ли игнорирует Интай — переводит колючий взгляд на даму Си, сидящую напротив. — Все знают, что твоя дочурка едва холода переносит, думаешь, что принцесса выберет ее наложницей для своего мужа, и она родит ему первенца?       Против воли Интай устремляет взгляд на даму Си, находя подтверждение ее намерений в побагровевшем от унижения лице. Ее дочь — несколько болезненного вида девушка — испуганно вздрагивает при собственном упоминании.       Занятно получается. Интай не торопится вновь вмешиваться, ожидая, в кого следующим полетит яд дамы Ли без какой-либо надежды, что ее брызги обойдут стороной.       — Тянь, а твои что? У них лунные дни-то идут? Куда ты их тащишь или пошла дальше и положила взгляд на третьего принца? Приставить дочурок к нему — весьма умно.       Дочери дамы Тянь излишне юны — Интай подметила это еще на празднике, вряд ли старшей минуло десять. Их возраст, высокий отцовский пост и благородное происхождение — все складывается удачно для удовлетворения материнских амбиций.       Гнетущее молчание, полное разрушенных и растоптанных планов, взращенных дамами в отношении Интай, окутывает павильон плотными сетями — никто, ни одна из присутствующих, не решается выступить против дамы Ли, вытащить из-под ее ног растоптанную честь и восстановить опозоренное лицо, наглядно показывая: старая дама страшит их больше, авторитет ее весомее, чем у принцессы.       — Хватит этого сюра, — холодно произносит Интай. — Вы, дама Ли, забываетесь. Вы не на базаре, а в присутствии наследной принцессы. — Не давая женщине и мига для ответных слов, Интай обращается к гостям: — На этой печальной ноте я завершу нашу встречу с надеждой, что вы не останетесь в обиде. Также как я уверена, что все сказанное, насчет ваших намерений, ложь.       Заложив основу для очередной игры, Интай ждет, что дамы ей покорятся и отыграют свои роли: она делает вид, что не поняла их мотивов; они же покорно уходят, оставляя Интай с дамой Ли и ее внучкой наедине. Несомненно, к этому все и вело: к личному разговору, с глазу на глаз, после яркой картины, давшей понять — пришедшие к тебе безоружными, видят оружие в тебе.       Стоит шагам уходящих дам смолкнуть, как барышня Ли, съеживается на месте от унижения, всхлипывает и тонким, надрывным от сдерживаемых слез, произносит:       — Бабушка, зачем ты так? Нас и так ненавидят.       Все иначе. Даму Ли опасались; никто не смел ей перечить, храбрости возразить не набралось ни у одной титулованной особы. Возможно, ненависть и есть — из страха она и порождается, однако дело и в силе этой дамы, безразличной к мнениям другим, и в статусности ее семьи — ее сына.       Как же многое дозволено высокотитулованным. Презрение к аристократии еще никогда так остро не пронзало Интай, как наедине с самым мерзким ее представителем — дама Ли, как зритель спектакля, смотрит на Интай без разочарования или радости, со скучающей внимательностью в ожидании чего-то поразительного, при этом зная — ничего интересного она не увидит.       — Сювань, иди погуляй, — велит дама Ли, оставшись равнодушной к всхлипам девочки.       Барышня Ли покорно подчиняется: не забывая манер даже будучи в печали, кланяется Интай и выходит из павильона в сопровождении Юань, которую Интай жестом отсылает. Биться с местной змеей она готовится одна.       — Злишься, — замечает дама Ли, стоит Сювань покинуть зал. — Знаешь, что сделала бы та, которая занимала дворец Юйланьтан до тебя? Языки бы всем вырвала.       Бывшая владелица — бабка Хакурэна и Хакую, о которой известно Интай только то, что она заложила малый сад.       — Не подавайте мне идеи, — холодно говорит Интай.       — Смелости не хватит. — Голос у дамы противный, похожий на скрежет лезвия, вынимаемого из ножен — режущее слух немелодичное звучание. — Я наблюдала за тобой: вся такая прилежная, аж тошно. Думается, что ты из тех сердобольных, которые и жуков жалеют.       Уподобиться ей и ответить резкостью, колкой и обидной, уязвляющей в самое сердце — не желает, а вежливости не остается — только негодование и державшее разум в холоде понимание: дама Ли нарочито выводит ее на эмоции, провоцирует с садисткой тонкостью, надавливая и прощупывая, будто проверяет на закалку новый клинок.       — Для вас жалости не найдется, — отвечает Интай.       Дама Ли приподнимает брови; сомнение ее явственно, как и Интай понимает: ничего она не сможет; отсутствие полной уверенности в своем статусе, в своих решениях делает ее бессильной перед трудностями, требующих твердости и немалой доли безрассудной отваги.       В Кай ее мать сравнивала дворян с пауками в саду — пока они ей не мешают, она позволяет им ткать паутину, но стоит хоть одному вывалится ей под ноги, она безжалостно их давит. А Интай же всегда их обходила, не желая марать туфли.       Будь матушка рядом — никто бы не посмел ее тронуть, но мать далеко и справиться надо самой.       — Зачем вы вообще явились? — спрашивает Интай, отпивая остывший чай, отдающий неприятной горечью.       — Как и все остальные, — честно отвечает дама Ли. — Но у меня хватает ума не льстить тебе. В твоей голове не так пусто, как может показаться, поэтому думаю, мы сумеем договориться.       Интай становится интересно — какую же цену дама Ли назначила за нее; чем она может ее купить.       — И о чем же?       Изменившаяся интонация, выдавшаяся заинтересованность Интай, вызывает у дамы Ли ухмылку на старческом лице, испещренном плотной сеткой морщин.       Побелевшие волосы, темные пятна на руках, беззубый рот — свидетельства прожитых лет и давно покинутой молодости, отнятой прожорливым временем, однако ее ясность ума не померкла, как красота ее лица, и Интай втайне даже радуется, что не встретила эту женщину, когда та была полна сил и энергии; когда она была опаснее.       — О взаимовыгоде, конечно же.       — Я не вижу ничего, что вы можете мне предложить, — замечает Интай.       — Тогда открой глаза пошире, — говорит дама Ли. Прямая, отдающая агрессией манера ее речи, раздражает Интай, как и собственная неспособность поставить бабку на место. — Если считаешь, что заступничество принца убережет тебя от падения, то ты глупа. Пока ты молчишь и тихо сидишь, тебя никто не тронет, но стоит подняться хоть на чжань, то быстро сошлют на Самон.       Не совсем понимая, о чем ведет речь дама Ли, Интай слегка хмурится. Самон… Никогда она не слышала подобного названия.       — Объяснитесь понятнее, — требует Интай.       Дама поводит глазами, досадуя на ее непонятливость.       — Ты — проблема, девочка, — прямо заявляет дама Ли. — Уже сейчас ты держишь и задний двор и, судя по празднику, принца за горло. Мало кому нравится подобное. Чиновники скоро начнут роптать, и тогда императору придется действовать. Женщина вызывает проблемы, но женщина, участвующая в правительстве — корень беспорядков: самое распространенное мнение среди шутов, которых берут в министерства. — У дамы вырывается презрительный смешок. Сама она, видимо, забывает или игнорирует, что ее сын — глава названных ею дураков.       — Чиновники могут быть спокойны, я не собираюсь участвовать в политике, как и не интересует она меня.       Интай не прельщает власть в общем понимании — ей не нужны земли и горы сокровищ, золотые монеты и слитки — все те вещи, которая она видела и могла получить: раньше как дочь короля, а сейчас как жена наследного принца. Амбиции ее протекали туда, где власти у нее никогда не было и не могло быть — на людей, на их сердца и души.       — Какая наивность! — восклицает дама Ли. — Все-таки ты глупа. Живя во дворце, в твоем-то статусе, ты либо используешь, либо используемая. И ведь повод для твоего падения имеется.       Противный скрежет ее голоса прошибает насквозь и поселяется внутри ужасом, холодящим пальцы. Нет надобности уточнять этот фантомный повод — Интай о нем известно, однако она спрашивает, отчаянно строя незнание:       — Что за повод, интересно. — Изгибает губы в ухмылке, ощущая, как тяжело дается ей ложная игра.       С фальшивым сожалением дама отвечает:       — О первой брачной ночи, разумеется.       — А вы, видимо, присутствовали при ней, раз бросаетесь подобными угрозами? — Голос звучит с театральным бездушием, с плохо скрытым волнением под тонкой пеленой наигранного безразличия.       — Угрозы? — Дама Ли издает противный скрежет, лишь отдаленно напоминающий смех. — Девочка, это даже не предупреждение, просто возможность твоего исхода, которое я тебе пытаюсь донести.       Злость и бессильное отчаяние перед правотой слов старухи змеей обвиваются вокруг горла, удушая.       Брак не легализован — и даже уверения Интай перед шестью министерствами и слова императора не уберегут ее, потребуй высшие чиновники осмотра и суда.       Буря улеглась; все позабыли о случившемся в их первую брачную ночь — в этом она почти убедила себя. И дама Ли разрушила иллюзию.       Ее сын — канцлер. Может ли он — вторая рука императора — взрастить мятежные мысли в умах сановников, дабы извести ее? Неутешительный ответ Интай даже не желает озвучивать в мыслях.       — Ну что ты так расстраиваешься, — с раздражающей улюлюкающей насмешкой говорит дама Ли. — Ничего еще не произошло и может не произойти, если голова у тебя на плечах не только для красоты.       Дама Ли склоняет голову — глаза ее туманят воспоминания, голос смягчается от наводнивших ее образов прошлого.       — Мы с Люй, матерью императора, мечтали, что наши дети породнятся — однако обе родили сыновей, сдружившихся в юности, и хотя до рождения внуков она не дожила, поверь мне — с годами она не отказалась бы от своей задумки и уговорила сына женить Сювань и первого принца.       Интай откровенно и громко фыркает.       Сювань и Хакую — таких далеких друг от друга людей Интай еще не видела.       Хакую — солдат от макушки до кончиков ногтей; он верен долгу и чести, которую воспитал и взрастил в себе. Империя — его жизнь, и мечтательная Сювань, влюбленная в идею любви, не смогла бы стать спутницей ни ему, ни его государству.       А она сама — иное дело.       Поймав себя на подобной странной, не свойственной ей, мысли, Интай спешит от нее отказаться. Она ему жена исключительно по бумаге, у них даже брак не легализован.       — Проблема я, видимо, не только для чиновников, — замечает Интай.       Ладони сжимают пиалу в бессильной ярости перед угрозой плотной тучей, зависшей над ней и обещавшей излить тонну неблагих последствий. Они никому не сделала зла — так почему, за что они так постоянно испытывают ее.       — Что таить — я не обрадовалась твоему приезду, — признает дама Ли. — Да и сомнительно, что в столице нашелся бы хоть подобный человек.       — Хотите сделать внучку наложницей первого принца? — спрашивает Интай, начиная понимать суть. — Думаете, Сювань сможет родить ему наследника?       — Наложница, — морщится дама. — Это унижение для Сювань. Нет, я хочу, чтобы она стала главной женой.       Воздух раскаляется от напряжения, искры вылетают от каждого слова, готовясь подорвать пороховую бочку, на котором стоит терпение Интай и высвободить ее яростную злобу.       — Но не твоего принца, можешь так не переживать, — хмыкает дама Ли, заметив потемневший взгляд Интай. — Есть ведь еще один.       Хакурэн.       Буйный, дерзкий и насмешливый второй принц, которого ни одна женитьба не повяжет по рукам. Однажды она предала его доверие и второго раза не будет.       — И уж поверь Сювань не будет такой глупой, как ты, и завершит брак, — с ядовитой насмешкой говорит дама Ли. — С тебя требуется только поспособствовать их встречам и шепнуть императору пару слов, а я гарантирую тебе защиту от любых падений.       Вырвать бы ей язык и заставить съесть его, чтобы удавилась собственным ядом. Кровожадные мысли следуют одна за другой, наполняя разум красным и черным — мрачными оттенками погибели.       Вся выдержка требуется, чтобы не запустить в стену пиалу, которую Интай крепко сжимает, грозясь раздавить глазурь в ладони и все самообладание прикладывает она к тому, чтобы голос звучал ровно, прямо и спокойно:       — Ваш сын — канцлер. Он ближе к императору, чем я.       — Верно, — подтверждает дама Ли.       Интай ждет продолжения — какого-то объяснения, но дама Ли молчит, а короткие размышления не приводят ее к выводу. О канцлере она знает слишком мало.       — Император не доверяет ему, — наугад говорит Интай и подтверждения находит в кривом, недовольном изгибе губ дамы Ли.       — Доверие — милая штука, но абсолютно бесполезная, как почти всегда бесполезны красивые принцессы в дорогих платьях, неспособные и мужа в кровати удержать, чтобы зачать наследника. Не боишься, что принц однажды приведет какую-нибудь доярку с животом?       Хорошо сдерживаемые эмоции прорываются сквозь трещины терпения, и со звенящим от ярости голосом Интай велит:       — Уходите.       Дама Ли хмыкает, но не спорит, не бросает слов на прощанье. Она уходит —торжествующее, с высоко поднятой головой, как королева без трона.       Перекатывая остатки чая в пиале, а слова старухи в голове, Интай понимает, как был прав Хакую, когда предупреждал об опасности дамы Ли и как сильно он преуменьшил на ее счет.       Сжав пиалу, Интай бросает ее. На стене отпечатывается уродливое, грязное пятно, свидетельство несдержанности. Раскаяние за поступок перед красивой чашкой приходит сразу, и распирающая злоба утихомиривается.       Еще ничего не произошло — нет нужды волноваться. О принятии предложений старухи не может быть и речи; Интай не подставит Хакурэна, не совьет вокруг него паутины, не обвяжет его браком с нелюбимой, как и не потерпит никогда она даму Ли рядом с собой — она не щит, а двухконечное, острозаточенное оружие, которое уничтожает, а не защищает.       Нужно что-то иное, но неспокойный разум не подсказывает ответа.       Необходимо будет обсудить с Хакую эту ситуацию — он может взглянуть на нее иначе, чем сама Интай. Опасность нависает над ними обоими. При раскрытии правды об их браке тень ляжет и на него, поэтому сомнений, что Хакую поддержит ее, не возникает.       Странный поступок императрицы катализировал их отношения, воздвигнул на новый, пока трудно характеризуемый уровень.       Протянувшееся нитей доверие между ними крепла постепенно — посредством записок, передаваемых через верных им людей: Сяолин и Коэна, сменившего деятельность с охранника на посыльного.       Император поставил сын наблюдать за делами министерства наказаний — как писал Хакую в краткой записке, полученной на следующий же день после праздника; в ней он лаконично изложил, что беда миновала, и Его величество оставит проступок в прошлом, а также дал отчет о результате праздника — с игр удалось извлечь больше сотни таэлей серебра, чего вполне хватает на покрытие части расходов при постройке фабрик.       В ответной записке, посланной уже с Сяолин, Интай поблагодарила его и для вежливости справилась о его делах. Так завязалась странная переписка, из-за которой Сяолин вынуждена была бегать в министерство едва ли не каждую стражу, а хмурое лицо Коэна Интай стала видеть вдвое чаще, чем до этого.       Позвав Юань, Интай просит ее отдать приказ евнухам об уборке, и они возвращаются во дворец Юйланьтан, минуя павильоны и дворцы заднего двора.       — Эта женщина такая противная, госпожа, — делится Юань.       И без уточнений понятно — речь о даме Ли.       — Давай не будем о ней, — устало просит Интай, мерно шагая в сторону своего дворца и отдаваясь на милость губительным рассуждениям.       Правда есть в словах дамы Ли — ее обман, как и ее положение, легко скомпрометировать, верна она и в том, что Интай полагается на принца — и верит ему.       Дама Ли не знает Хакую — ей знаком наследный принц, первенец императора, а честь знать самого Хакую, его личность, его любовь к братьям и нахальную юношескую сторону, придавленную долгом и обязанностями — подобное отводилось вряд ли многим, и Интай эгоистично рада быть одной из подобных.       Страшило несколько ее открытость по отношению к Хакую— порывистые мысли относительно его отдавали гибельностью и падением куда более глубоким, чем предвещала ей дама Ли.       Дворец встречает ее успокаивающей тишиной — Юань порывисто уходит заварить Интай ромашковую настойку, а вышедшая из комнат Сяолин передает записку со словами:       — Просили передать.       Торопно Интай раскрывает лист и с огорчением понимает — записка не от Хакую.       К удивлению, ей писал Комэй и просил принять его в удобное для нее время, но не в первой половине дня — мальчишка честно приписал, что обычно спит в эти часы и ранний подъем для него — занятие мучительное.       — Давно ли она была доставлена? — спрашивает Интай.       — Незадолго до вашего прихода.       Из троих сыновей цинвана только Комэй остается загадкой, таинственной персоной, с которой свести более близкое знакомство возможности не предстоставлялось, поэтому недолго думая, Интай распоряжается:       — Найди Комэя и передай, что я готова принять его.       В томительном ожидании гостей Интай проходится по кабинету, куда Юань принесла габань и убрала ненужные бумаги и кисти — одиноко остался лежать только конверт от Хакую с запиской, на которую ответа Интай еще не получала. Сяолин отнесла ответное письмо утром и глупо ждать ответа раньше седьмой стражи — у Хакую полно дел и без переписки с ней.       Заслышав далекий стук, Интай поспешно присаживается за стол, разглаживает складки на юбке, поправляет прическу и натягивает улыбку, готовясь принимать нового гостя.       Дети Рэн — будь то красноголовые или темноволосые — единственные, кому Интай, пожалуй, могла быть рада с искренней сердечностью.       — Ваше высочество. — Зашедший Комэй склоняется в низком поклоне, отчего широкие рукава его верхнего халата касаются пола, а рыжие волосы, собранные в простой высокий хвост, скользят к плечу. — Благодарю, что уделили мне время так скоро.       С искренностью Интай уверяет, что все в порядке и его присутствие радость для нее.       С ним пребывает еще один гость — неизвестный мужчина с отличительным бронзовым оттенком кожи жителя пустыни и темными, короткострижеными волосами, чья личность остается загадкой, как причина его нахождения подле сына цинвана.       — Прошу вас. — Интай поводит рукой в сторону свободного места и кивает Юань, молча приказывая приготовить еще один чайный набор для нежданного гостя.       Интай не может преодолеть любопытство: жителей других стран она не видела почти никогда, за исключением служанки королевы Ван, и этот мужчина один из немногих, встреченных Интай иностранцев, поэтому она рассматривает его с любознательностью, подмечая детали его внешности.       Все в нем экзотично и непонятно. Широкие штаны песочного оттенка, подвязываются тонким поясом; поверх рубашка без ворота, не украшенная ни вышивкой, ни драгоценностями. Глаза — узко-сощуренные — отливают золотым блеском, как у хищной птицы, и их он не сводит с Интай — отвлекается лишь тогда, когда Юань притаскивает еще один стул.       — Вас привело ко мне какое-то дело? — спрашивает Интай у Комэя, когда Юань, разлив в пиалы чай, отходит к стене и замирает у нее изваянием.       Оставляет обходительные беседы стороной, и Комэй слегка улыбается ей, понимая, как мучительны долгие хождения вокруг одного вопроса.       — Да, — кивает Комэй. — Вам известно, что Его высочество попросил меня найти наставника в магии для Коурин?       Комэй не перестает ее удивлять — и Интай не знает, чему поражаться больше: то ли тому, что принц поручил двенадцатилетнему Комэю поиск наставника; или, то что учитель Коурин — а, несомненно, что мужчина рядом именно он — ненамного старше Интай — на вид ему нет и тридцати.       — Его высочество не уведомил меня.       Хакую лишь упомянул, что нашел наставника — однако способы Интай не интересовали, и мысли ее были заняты иным, места в них для наставника в них тот момент не нашлось бы.       — Так вы маг? — Скрыть сомнение трудно — этот мужчина крепкого телосложения скорее похож на разбойника.       — Все верно, ваше высочество. — Мужчина привстает с места и низко кланяется. — Для меня честь служить вам.       Тонкие губы тянутся в хитрой, плутовской, улыбке, которая не приходится Интай по душе, как и его развязная манера речи.       — На моей родине принято целовать руки прекрасным дамам при приветствии, — безымянный мужчина протягивает ей руку, — позволите?       Комэй с шумом прикладывает руку ко лбу и тяжело вздыхает, сетуя над манерами своего подопечного.       Выматывающее утро притупило все чувства, и вольготные манеры мага не вызывают у Интай ничего, кроме глухого равнодушия.       — Не позволяю, — отвечает Интай.       Суровость ответа не притупляет уверенности гостя — он шире улыбается, и покорно склонившись перед ней, возвращается на свое место.       — Как ваше имя? — как можно строже спрашивает Интай.       — Хасан, Ваше высочество.       Имя под стать — такое же шершавое, отдающее песком на зубах и зноем пустыни. И чему он только может научить Коурин? Разве что как быть еще более грубой.       — Ваше высочество, вы уже нашли место для занятий? — спрашивает Комэй с какой-то нервной поспешностью. — И получили ли вы разрешение на использование магии?       — Разрешение? — ощущая себя глуповатой простушкой, переспрашивает Интай.       — Во дворце нельзя применять магию, — объясняет Комэй. — Однако я думал, что раз вы просили найти мага, то решили эту проблему.       С неловкостью Интай признает, что нет, ничего подобного она не знала, и Комэй, видя ее смущение, предлагает свои варианты решения проблемы, которые Интай находит весьма хорошими, как и его рассуждения. Он самолично вызывается помочь ей, и Интай преисполняется горячей благодарностью к нему.       По-новому она глядит на Комэя приятно поражаясь его манере вести беседу, его умным высказываниям и точным, лаконичным ответами.       Стоит их беседе смолкнут, как Хасан, не проронивший ни слова всю беседу, спрашивает:       — А где моя ученица? Надеюсь, она также прекрасна, как вы. — Последние слова Хасан произносит с вольготней интонацией, растягивая гласные.       Подобное щегольство — неприятно и не льстит самолюбию; отвращает ее вульгарность Хасана, и Интай с презрением оглядывает его, стараясь своим видом дать понять то, что не может сказать словами — мерзкие комплименты не по ее натуре.       Молчит только из-за Комэя, рдевшегося из-за слов своего протеже; вводить мальчишку в еще более сильное исступление своими замечаниями Интай не желает, поэтому говорит строго, но без злости:       — Вы увидите ее на первом занятии.       — И когда… —, начинает Хасан.       — Мы пойдем! — Комэй резко соскакивает с места.       Хасан с медленной ленцой поднимается следом и замерев, отвешивает низкий поклон, не отрывая взгляда от хмурившейся Интай.       — До встречи, царевна, — произносит Хасан. — И я надеюсь, что ско…       — А ну-хватит. — Комэй перехватывает руку Хасана и тянет за собой. — Прошу прощения, Ваше высочество. — Обернувшись к ней, Комэй быстро кланяется, не отпуская руку Хасана из своей хватки. — Его грубость патологическая и не поддается лечению. А ну иди, вперед-вперед. — Комэй едва ли не выталкивает Хасана из кабинета и, еще раз отвесив низкий поклон, уходит следом.       Сумасшедший день, полный суматошных и изматывающих событий. Самое худшее, что он еще не завершен.       Пробила только седьмая стража, оповещающая о середине дня, провести который Интай планировала в делах, но насыщенное, полное на событие утро, вымотало ее и, оставив всякие мысли о ждавших ее письмах и поручениях, она выходит на задний двор дворца для прогулки.       Прошедший праздник середины осени ознаменовал собой конец летнему зною — прохладный ветер доносит до Интай тень будущих холодов, заставляя ежиться даже в теплой парче.       Побродив по дорожкам, Интай, оглянувшись на свой дворец, выскальзывает за ворота и неспешно направляется в сторону малого сада — к персиковым деревьям, уже сбросившим налитые плоды, надеясь, обнаружит подле них объект своего неутихающего любопытства, героя баек и легенд. Но ничего, кроме сухих листьев, хрустящих под подошвами ее туфель, и полусгнивших плодов не обнаруживает.       Противоречивый вихрь эмоций — разочарование от отсутствия Джудала и облегчения, возникшее по той же причине — бросает ее из одной стороны в другую, как лодку на буйных волнах непостоянного моря.       Любопытство скреблось внутри, отдавая какой-то физической болью от невозможности удовлетворить интерес, возникший у Интай после слов Хакую, что Джудал действительно маги; взаправду герой легенд и баек; фольклорный персонаж сказок; волшебник, которому открывает свои двери сам мир, желая поведать тайны.       Предупреждение Хакую она держала в уме и осознанно пошла наперекор его слов с тайной надеждой, что не найдет Джудала в саду, и что он все же там обнаружится.       Маги. Это ведь невероятно. Сколько людей в мире видели маги? А разговаривали с ними? Едва ли сотня наберется.       Открыто искать его Интай опасалась — Хакую четко дал понять, что их встречи с Джудалом нежелательны, и она понимала его: краткое знакомство показало, что Джудал — неуправляемый и бурный шторм, который укротить способен разве что сам Хакую и, возможно, взявшая его под опеку императрицу. Не тешила Интай себя мыслями, что мальчишка будет слушать ее и уважать только из-за статуса. Но ведь так хочется еще раз свидеться с ним.       Возвращается к себе во дворец спешно, надеясь, что Сяолин не подняла панику из-за ее краткого — Интай предполагала, что прошло меньше двух кэ — отсутствия. Ответственная служанка излишне строго подходила к отлучкам Интай — особенно после ее отъезда с принцем, и, как казалось, наблюдала за ней, ведь нередко Интай ощущала на себе ее внимательные взгляды.       На подходе к воротам замирает — примечает маленькую фигурку, и сердце резко опускается вниз, чтобы после вновь ровно забиться, стоит только рассмотреть красные, полыхающие огнем, волосы.       С трудом Интай вспоминает имя еще одного ребенка цинвана — самой младшей дочки, знакомство с которой Интай свела при первом своем посещении гарема.       Свесив голову, словно в покаянии, Когёку стоит около ворот дворца Юйланьтан, изредка подрываясь вперед, как в намерении подойти и постучать, но нечто, какой-то внутренний страх, не дает ей этого сделать, а дело, приведшее дочь цинвана к ней, не дает уйти, поэтому и остается только топтаться на месте.       Интай, не таясь, подходит ближе, и заметившая ее Когёку издает странный писк, похожий на звук испуганной кошки.       Подобно старшим братьям и сестрам Когёку красноволосая и темноглазая, как слегка измененное отражение других детей цинвана: сохраняет основу, меняются только детали. Так у девочки круглое личико с большими, оленьими глазами в обрамлении густых ресниц и бескровные, покусанные губы.       Миловидная, обещающая вырасти в настоящую красавицу — Когёку портит разве, что неуверенность, сковывающая язык и заставляющая горбить спину.       — Здравствуй, — говорит Интай, останавливаясь рядом.       Отшатнувшаяся от нее Когёку прикрывает лицо широкими рукавами верхнего халата, как в намерении скрыться, обескураживая Интай своим поведением.       Ну и странная же она.       Когёку молчит, как немая, только выглядывает слегка из-под рукавов, чтобы взглянуть на Интай — проверить, не ушла ли, и тут же отвести глаза в сторону, словно продержи она взгляд дольше, то превратится в камень, как герои мифических Ремским рассказов.       — Тебе что-то нужно? — спрашивает Интай, устав ждать от девочки хоть чего-то, какого-то знака или слова.       Когёку неопределенно мотает головой, что понять и расшифровать Интай не удается. Оставить ее у Интай не набирается духу, а бездельно стоять в томительном ожидании надоедает.       — Будешь молчать, я так и не пойму тебя, — строго говорит Интай.       Испуганно взглянув на нее, Когёку с шумом вздыхает, будто набирает смелости, и на выдохе произносит:       — Папа. Видела. Мальчику. Больно.       Миг, растянувшийся губительно долго, Интай раскладывает несчастные четыре слова в верной и единой картине, давшей бы ей понять о происходящем.       Цинван на заднем дворе — раз Когёку смогла его увидеть, ведь подобным ей, юным и незамужним, покидать двор и гаремные стены запрещено.       А мальчик… Не так много их и живет на заднем дворе — лишь один; единственный.       Неуверенно взглянув на Интай, Когёку шепчет:       — Я слышала крики.       Интай ощущает себя выброшенной на сушу рыбой, задыхающейся от мыслей о казавшемся ей невозможном — спустя годы пренебрежения у цинвана появился интерес к забытому сыну? Но ведь интерес всколыхнула она — подкинула поленья в едва ли тлеющий огонек припоминания о третьем сыне и раздула до пожара, обрушившийся на головы Кохи и его матери.       Все закрутилось и смешалось — подхватив юбки, Интай разворачивается в сторону павильона и, как можно скорее, подгоняя себя мыслью — виновата, недосмотрела — бежит, стараясь предотвратить уже случившееся.       Резкая боль в боку заставляет Интай присмиреть и идти медленно, но нетерпение и страх гонят ее вперед.       В павильон Кохи врывается — оббегает комнаты и сперва не обнаружив ни его мать, ни самого мальчишку едва ли не теряет самообладания от переживаний.       Неужели цинван забрал их? Не видя другого объяснения их отсутствия, она находит возникшую мысль убедительной, и она заполняет собой весь разум, разгоняя по венам горячую ненависть к цинвану, подталкивающую ее рвануться к императору с требованием — вернуть ей мальчишку и его мать.       Как он посмел увести из вверенного ей двора, из ее владений, людей без ее разрешения. Даже истина: цинван в своем праве; он — князь и отец — не перекрывает намерений: она обрушит весь дворец на его голову, посмей он навредить им.       — Ваше высочество, — тихий голос Рейрей вторгается в наполненные ядом ненависти мысли Интай.       Служанка застывает в коридоре, ведущим на двор позади флигеля. Перепугано она глядит на Интай и слегка ведет головой в сторону, призывая следовать за ней.       Тихий, потерянный Коха сидит на дощатом полу галереи, свесив ноги к земле. Ворот наряда, исполненного из тонкого дамаска, заказанного Интай по его меркам, замаран багряными пятнами крови и очень бы хотелось думать, что эта кровь — не его. Она не стала бы его ругать, напади он на цинвана, но даже в смелых фантазиях Интай не может представить, чтобы юный Коха смог поразить крупного и мощного отца.       На приход Интай не реагирует — он кажется застывшей фигурой; опечаленным изваянием.       Безмолвно Интай опускается рядом, подобрав под себя юбки, и заглядывает в лицо Кохе. Разбитый нос наливается синевой, корка запекшейся крови виднеется над опухшей губой — от подобного комок собственных ошибок и жалости встает поперек горла, мешая дышать.       — Я знал, что он заберет у нас этот красивый дом, — хрипло произносит Коха, не отводя взгляда от пустого и заросшего двора.       — Можешь рассказать, что произошло? — мягко просит Интай.       — Он сказал, что мама мерзкая. — Коха шмыгает носом и морщится от боли. — И что отправит меня с мамой в…— Коха замолкает. — Я не знаю, что это за место, но думаю, оно плохое.       История неполная — остаются прорехи, погрешности, но давить из него болезненные воспоминания жестоко, и Интай не настаивает на продолжение.       — Никуда цинван вас не отправит, — твердо заявляет Интай.       Коха ей не верит — по пустому взгляду становится понятно, что если и было между ними доверие, то более его нет; умерло в момент, когда Интай не смогла выполнить обещанное и дать мальчишке с матерью заслуженное — спокойную и сытую жизнь.       — Он вас не тронет, — повторяет Интай, уверяя то ли себя, то ли Коху.       По императорской милости или же по наказанию ей дарован задний двор во владение — ей вверены жизни, и никто не смеет идти против ее намерений, ломать данные ей обещания. Князю стоит быть благодарным — она потребует только справедливости, а не возмездия.       Спешка — не ее соратник, не в этом деле, и, хотя ее намерения твердит ей действовать быстро и незамедлительно, Интай усмиряет бурю внутри, чтобы посоветоваться с человеком, на чей разум может положиться так же как и на свой.