Wandering in Endless Night

Именно в Club Cod Эш научился завлекать своих первых Джонов. За недовольных клиентов тебя отхаживали как сидорову козу. Доводишь их до белого каления, и тебя избивают либо сами Джоны, либо головорезы Дино — а делают они это так изощренно, по-садистски и кроваво, чтобы это избиение (попеременно изнасилование) ты запомнил надолго. И уж каждый из них постарается сделать тебе как можно больнее. Эшу потребовались месяцы, чтобы понять, что именно выводило клиентов из себя — любой вид отпора и сопротивления, — правда была так очевидна. Но и за то, что ты тупо лежал молчаливым бревном, не проявляющим к процессу никакого интереса, тебя по головке не гладили. И это порой злило их намного сильнее, чем твоя недолгая борьба. То, что Джонам нравились и их заводили детские слезы, Эш понял очень рано, как и то, что им доставляло удовольствие видеть страх на его лице. Но Эш быстро сообразил, что слезы — это плохо, в первую очередь для себя самого, и что плач только раззадоривал их — клиенты будто с цепи срывались, когда видели, как тебе страшно. Любые проявленные тобой эмоции подстегивали их, как каких-то бешеных животных: цепкие руки хватали и прижимали сильнее, а трахали тебя с особым остервенением и до тех пор, пока ты не превращался в безвольную кучу растерзанного тряпья. Джонов возбуждала сама мысль о том, чтобы заставить тебя дрожать от ужаса, заставить рыдать. Но еще несколько долгих месяцев Эшу потребовались для того, чтобы начать вести себя с клиентами раскрепощенно и делать вид, будто бы ты на седьмом небе от счастья, когда на самом деле все внутри тебя кричит благим матом. И почти сразу же секс изменился, ведь если ты не показывал свой страх и не отбивался, то подавляющее большинство Джонов даже становились нежными в обращении с тобой; ты подыгрываешь их фантазиям и даешь понять, что тебе нравится происходящее: постанываешь, как в сладкой неге, выгибаешь по-кошачьи спинку, обнимаешь в ответ и зовешь по имени. Конечно, было мерзко, но, по крайней мере, не так больно. Но выгодней было строить образ Непорочной Девы Марии, особенно наедине с новыми клиентами, и говорить им, что они у тебя первые — тогда те просто пылинки сдували с тебя. А если еще и в процессе относишься к ним, как к святым, то они даже расщедриваются. Дают деньги или сладкое — хотя по большей части Эшу все равно, но бывали случаи, когда действительно везло, и мужчины, снимавшие парнишку на ночь, даже не трахали его. Просто садились рядом и рассказывали о себе, о том, как несправедлив с ними жестокий мир. Время от времени было тошно слушать чужое нытье, но всяко лучше, чем быть оттраханным. Дело было в контроле, понял Эш, ведь власть над чужой волей и телом давала клиентам могущество, особенно, если ты создавал видимость симпатии, а соглашаясь с порнографическими сюжетами, автоматически делал их абсолютными доминантами, которые якобы могли «проникнуть» тебе в голову или заставить тебя чувствовать так, как хотели они. Словно ты был роботом, которому писали программу с определенным количеством доступных мыслей и движений. Покорные действия с твоей стороны — вот, что заводило их по-настоящему, словно в подтверждение всего того, кем они были на самом деле — извращенцами с черными дырами вместо сердец. Этим уродам нравилось играть в театр одного актера, да и пусть убеждают себя и дальше, что это — нормально. Что все, что они делают с тобой, это такое ебаное проявление любви. Просто немножко в другом понимании. Что это ты заставляешь их причинять тебе боль, но они-то на самом деле не хотят тебя бить. Просто нужно было вести себя хорошо, тогда, может, остался бы жив-здоров. Это ты виноват. Ты спровоцировал их. Вот почему клиенты приходили в ярость, если ты сопротивлялся или четко давал понять, что не хочешь секса, потому что своими протестами ты напоминал им о том, что перед ними не надувная кукла для ебли, с которой они могут делать все, что заблагорассудится. И они злились. Будто ты ущемлял их право быть «особенными». Как вообще ты смеешь вести себя так, словно ты не их личная вещь, о чувствах которой можно было не заботиться? Как смеешь ты заставлять их видеть в тебе реального человека? Ведь в действительности все люди для них — не часть больной фантазии. Джоны руками и ногами держались за саму идею контроля над кем-то, и в их понимании не существовало больше никого, кроме них самих, и ничего, кроме их капризов. Ты — вещь с безлимитным тарифом на «попользуйся и брось», а других людей для Джонов просто не существовало. Поэтому для себя Эш решил, что если его поведение будет покладистым, то он сможет продержаться в этом месте чуточку дольше, а может, и пробьет себе путь на свободу. Конечно, если жив останется. Ну, он так думал. Как же много было детей, чьи тела выносили в черных мусорных пакетах. Детей, которые так и не научились подыгрывать и использовать имеющиеся у них преимущества перед клиентами. Эш знал этих ребят и даже дружил с некоторыми. Но они все умерли. Он пытался научить их тому, что понял сам. Когда в клубе появлялись новенькие, мальчик всегда старался поговорить с ними, рассказать, как и что делать; как не злить клиентов, чтобы те не навредили тебе. Лишь единицы приняли во внимание слова Эша, но даже с этим невеликим багажом «знаний» они умирали в течение нескольких месяцев. Эш много плакал из-за этого. Когда клуб закрывали на ночь, то сидел запертым в своей комнате — плакал и ненавидел себя. Почему он не смог помочь этим бедолагам? Ведь некоторые из ребят даже привязывались к нему, ходили с ним повсюду, потому что он был для них единственным островком безопасности и постоянства в их короткой жизни. Эш продержался в этом месте намного дольше других, поэтому все те дети по умолчанию решили, что он знает, как выжить. В клубе были его ровесники, помладше и дети постарше, может, на год-два. И всем без разбору он говорил, что тоже боится, но показывать этого нельзя. Все эти ребята смотрели на него с огромной надеждой в глазах, словно перед ними был тот, кто мог их спасти. И Эш правда пытался. Он очень хотел их спасти. Но не смог. Часть из них умерла от сильных побоев, а часть — просто потому, что не осталось сил бороться. Они сдались. Зачахли как цветы. Эш все еще иногда плачет, когда вспоминает о тех ребятах и как не смог им помочь. Когда он видит других детей на улице, которые точно так же занимаются проституцией, ему стыдно даже заговорить с ними — все они напоминают тех пропащих детей из клуба. Он видит, как ребята садятся в машины к незнакомцам и извращенцам, и только Бог знает, что с ними случится потом. Но обычно через пару недель Эш узнавал, что их убили. Когда мальчик только начал бродяжничать по улицам и заниматься проституцией, он пытался заговорить с теми ребятами, и, если получалось, давал совет; рассказывал все, что знал сам, но большинство из них даже не хотели его слушать или были настроены враждебно, напрасно полагая, что Эш хочет помешать им отбить у них клиентов. Хотя он вряд ли смог бы их винить, ведь сам когда-то был таким же: выживая на улице и цепляясь за жизнь, и не таким параноиком станешь. Эш старался переубедить этих ребят: говорил, что такая жизнь не для них и что они должны бежать без оглядки. Но послушают ли они того, кто точно так же продавал свое тело за деньги? Верно, нет. Так что теперь он просто избегал районов, где ошивалось большинство малолеток и наоборот отдавал предпочтение ловить на живца в преимущественно женских районах. А уж о точках, где собой торговали мужчины, Эш и думать не хотел, но если доводилось попасть туда, то он всегда держался в стороне. Два года. Именно столько Эш проработал в Club Cod — два года, прежде чем Папа Дино решил, что он слишком хорош собой, чтобы им пользовались обычные клиенты. После этого он начал использовать юнца в качестве своей личной секс-игрушки, иногда продавая его кому-нибудь на ночь за достаточно кругленькую сумму. Цена продолжала расти, пока не стала такой, что круг желающих сократился до двух-трех ублюдков, готовых вывалить баснословные бабки. Дино насиловал его много раз до этого. Но когда он начал вести себя по-собственнически, то и вовсе снял Эша с общего этажа подпольного клуба. И хотя мальчик все еще фигурировал в каталоге, цена была слишком высока для обычных посетителей. Но и своими силами Эш тоже зарабатывал деньги: десять баксов за минет и двадцать за полноценный секс. Цены варьировались в зависимости от желаний самих Джонов, хотя все они плюс-минус хотели то же самое. Последние несколько месяцев Дино начал использовать Эша для выполнения каких-то личных целей, не связанных с сексом. Он познакомил его с парочкой других ребят, которые позиционировали себя как банду, и тот должен был работать с ними на заданиях. По большей части они просто раскладывали наркотики. Но в прошлом месяце Дино… приказал Эшу убить человека. После категорического отказа Дино избил его до полусмерти — Эш и вправду думал, что отбросит коньки, но после слов Дино о том, что он снова подумывает отправить мальчишку работать в клуб, а для полноты картины найдёт отца Эша в Кейп-Коде и убьет, если его ответ «нет», мальчику пришлось согласиться. На задание Папа Дино отправил Эша не одного, а вместе с парнем по имени Алекс — как распорядился дон мафии, он должен был следить за новобранцем, пока тот стреляет. У Эша до сих перед глазами стоит белое от страха лицо того человека. Тогда на мгновение возникла мысль: вдруг у него есть семья, которая его любит и ждет? А он его вот так просто возьмет и пристрелит, как собаку? Перед тем как выстрелить, Эш сказал ему «прости». Будто бы его слова могли что-то изменить для несчастного. Впервые Эш понял, что ступил на скользкую дорожку и теперь ничего нельзя будет исправить. Он чувствовал себя распоследним подонком. После выстрела расплакался, как маленький ребёнок. Алекс спросил его, в чем дело и все ли нормально, а у Эша даже не нашлось слов для ответа. Не нашлось бы и сейчас. Убийство человека… Он не… не хочет даже думать об этом. Эш надеется, что Дино не попросит его убить снова, но сам прекрасно понимает, что еще как попросит. У Дино было много детей на побегушках вроде Алекса, которым он поручал задания. Эти ребята отличались от тех, кто работал в клубе — Марвин и Фрогги собирали беспризорных детей, которых никто не искал (как Эша), а у тех, кто работал на Дино, был и дом, и мама, и папа, и братья с сестрами. Просто нужда приспичила прибегнуть к поиску денег — пьющие или бедные родители, некоторых собственные семьи выставляли из дома. Дино платил таким ребятам, и те были рады раз за разом выполнять его задания ради быстрых и легких денег. Но Эшу он не платил. Поэтому Эш начал заниматься проституцией. Ведь все деньги, полученные с заданий, он должен был отдавать Дино. Другие же дети уходили с толстой пачкой наличных, угодные идти куда хотят и тратить их на что только вздумается. Мальчику разрешалось посещать резиденцию Папы Дино в любой день, но все свободное от приказов время он держался от Нью-Джерси настолько далеко, насколько мог. А чтобы зарабатывать деньги, у Эша был лишь один навык — и он ненавидел его, но, по крайней мере, мальчик мог выбирать, с кем ему заниматься сексом. Мог контролировать ситуацию. Когда Дино узнал, чем промышляет Эш, то ужасно взбесился и выбил из него всю дурь, думая, что пара крепких тумаков остановит мальчика. Но прекрати он заниматься этим, и тогда собственных денег у него не будет вообще. А потом Папа Дино сказал ему, что тот может продолжать в том же духе, пока он получает процент от вырученных денег. Эш хотел было возразить, но сразу понял, что лучше согласиться — и теперь дон мафии забирал примерно десять процентов от суммы, заработанной Эшем. …запах сигарного дыма витает в воздухе, Дино скучающе жуёт кончик сигары, прокручивая ее толстыми пальцами и рассматривая Эша тем самым оценивающим взглядом, от которого бедняге трудно стоять на одном месте. Он смотрел на него как на дорогой кусок мяса, лежащий на прилавке перед ним. Голова у Эша кружится от запаха — он ненавидит его так сильно. Он протягивает дрожащую руку вперед и не может унять тремор. Парнишка держит свой вчерашний улов — мятые купюры и ржавые монетки. Тринадцать долларов и двадцать семь центов. — И что мне прикажешь с этим делать, Эш? — Дино растягивает слова, значит, не впечатлен. — Я, э-э… Я… — Дикция, Эш. Говори громче. Выражайся яснее. Ты думаешь, что я просто так платил твоему репетитору по риторике? Чтобы, сидя здесь, я слушал, как ты что-то бормочешь себе под нос, словно маменькин сынок? Эш чувствует, как горит у него лицо; он опускает руки и дрожащими пальцами начинает перебирать банкноты. Марвин хихикает у него за спиной. — Ме-меня и-избили… — Эш… — угрожающе начинает Дино, и от этого тона у мальчика подкашиваются коленки. Он сглатывает. Во рту сухо, как в пустыне. — Меня избил прошлой ночью… мой… мой клиент. Я не хотел тебя обманывать. Это все, что у меня есть. — М-м, понятно. Хотя, может, у тебя было немного больше? Марвин сказал мне, что ты, хм… побаловал себя. Он сказал, что при тебе было… Марвин, напомни-ка, что именно? — Пирожные «Твинкиз», кола и еще какие-то конфеты «Некко». Сахар в чистом виде, Папа. — Точно. Сладкие напитки и кондитерские изделия под запретом. Ты же знаешь правила, Эш. Думаю, мне не нужно их повторять. Ты ведь очень умный мальчик. Эш смотрит вниз, на ковер у себя под ногами. Извилистые, незамысловатые узоры сливаются воедино. У него снова кружится голова, и желудок делает сальто. Боль, подобная чужим рукам, сжимающим его внутренности, вызывает у него тошноту. Эш еле-еле разлепляет губы, когда отвечает: — Да, Папа Дино. — И какое наказание ждет тебя за нарушение этого конкретного правила, Эш? — Ни… никакой еды столько, сколько ты сочтешь нужным. — Верно, очень хорошо, дорогой, — на лице у него безразличие. — Останешься здесь на пару дней, может, на неделю, посмотрим. Будешь есть, когда я разрешу. У меня есть для тебя работенка, но подробности могут подождать. А пока подойди ко мне, хочу взглянуть на тебя. Выглядишь непристойно. «Это ты здесь непристойный», — думает Эш. Хорошо, что только думает, ведь скажи он это вслух, и ему точно бы прилетело. Мальчик проглатывает зародившееся возмущение, распихивает свою скудную добычу обратно по карманам и на деревянных ногах подходит к Дино. Из-за его ощупывающих рук Эшу тяжело устоять на месте. Мальчик смотрит в стену, повернув голову вправо, и старается не дергаться на моментах, когда этого хочется больше всего: сбросить чужие лапы и закричать во все горло, чтобы Дино не трогал его. Чтобы проваливал к хуям собачьим. — Где одежда, которую я давал тебе? Почему ты в этих тряпках? Эш сдал ту одежду в Goodwill, как только у него появилась такая возможность. Но если он скажет Дино правду, то улетит в стенку. Эш судорожно пытается придумать какую-нибудь ложь, но все тщетно, и он молчит. Дино хмурит уродливые черты лица. — Безмозглый мальчишка. Марвин, принеси мне ножницы. И смотри, чтобы они были острые. Сердце Эша бешено колотится в груди. Он раскрывает рот в немом протесте, но на секунду осознает, что понятия не имеет, какого хрена хочет сделать Дино. Его снова потряхивает. — Сейчас, Папа. Дон мафии берет мальчика за лицо, вынуждая наклониться к себе еще ближе. Зрачки сужаются от страха. Эш не может взять себя в руки. — Порез свежий. Где ты его схлопотал? Практически в ту же секунду Эш хочет вывалить всю правду, но слышит, как шаги Марвина в коридоре замедляются — он прислушивается. Парнишка знает, что не сможет сказать Дино про то, что получил порез прошлым вечером. Старик не глуп. — Я упал этим утром, когда Марвин забирал меня. У меня закружилась голова, и я упал. — Ясно, — говорит Дино. Эш не может понять, поверил тот в ложь или нет. Нет, скорее всего. — В следующий раз будь осторожен, Эш. Я не хочу, чтобы на твоем идеальном лице остались шрамы. Понимаешь? Эш сглатывает, слабо кивая, и Дино отпускает его. Но тут же хватает мальчика за запястья. — Раскрой ладони, — приказывает он. Эш с болью разжимает затекшие пальцы. При виде кровавых полумесяцев от ногтей Дино недовольно кривится, а его руки болезненно сжимаются на мальчишеских запястьях, и он переворачивает руки Эша, разглядывая разбитые и распухшие костяшки; кровь и грязь, запекшуюся у него под ногтями. — Мерзость. Марвин возвращается с ножницами и протягивает их Дино. Эш краем глаза видит, как жирный ублюдок ухмыляется дону мафии. Волна головокружения снова накрывает его. Земля уходит из-под ног, и мальчик жмурится. Он чувствует, как Дино оттягивает ворот толстовки, а затем холодное лезвие разрезает ткань. В тишине кабинета этот звук кажется оглушающим. Эш застывает, как вкопанный, а призрачная решимость стоять ровно до конца разбивается об айсберг страха, и мальчик пытается отстраниться. Своей сильной рукой Дино хватает его за челюсть — пальцы больно впиваются в щеки. Мальчику хочется захныкать от боли, но он пресекает все свои тщетные попытки. — Дернешься еще раз, и я сломаю твою крохотную челюсть пополам. И Эш остается неподвижным. Дино разрезает его толстовку до середины, а затем тонкую футболку под ней, сдергивает изрезанную одежду и оставляет Эша с обнаженной грудью. Эш чувствует, как горят собственные глаза от стоящих в них слез. Дино продвигается дальше: он расстегивает пуговицу на чужих джинсах и тянет за «собачку». После того как встает, его громоздкое тело нависает над Эшем, перекрывая свет, льющийся из окон. Морщинистые пальцы скользят по поясу и ныряют под него. Дино стягивает брюки с мальчика вместе с нижним бельем до лодыжек. — Вылезай. У Эша дрожат ноги, но он делает шаг вперед. И стоит голый посреди комнаты. Марвин по правую руку от него. Эш чувствует на себе его взгляд. Дино неодобрительно хмыкает и начинает кружить вокруг беззащитного, оглядывая его. Клубок ужаса, засевший глубоко в животе, разматывается широкими лентами. Эш хочет рвать и метать. Своими собственными руками превратить лица Дино и Марвина в кровавую мешанину и бить до тех пор, пока те не сдохнут. Ему хочется исчезнуть, убежать и спрятаться там, где никто из них никогда его не найдет. Он хочет вернуться домой. Он хочет к своему старшему брату. Он хочет к своей маме. Он хочет… Дино останавливается у него за спиной. Его тяжелая рука опускается Эшу на плечо, сжимая. — Тебя ударили по почке. Кровь в моче заметил? Эш изо всех сил старается держать руки по швам. Дино интересуется не по доброте душевной, а потому что ему нужно знать, сломана ли его игрушка. — А… чуть-чуть, — отвечает Эш. — Понятно. Есть чувство тошноты? Рвота была? Мальчик кивает. — Тогда я пришлю врача, чтобы он осмотрел тебя. А теперь… Неожиданно, в принципе, как и всегда, рука Дино оказывается между ног Эша и бесстыдно лапает. Пальцы у старика толстые, теплые и шершавые. Эш ощущает, как подушечка чужого большого пальца проскальзывает между его ягодиц и проникает внутрь. Тот ничего не может с собой поделать: его тело напрягается, и он дергается в сторону. Прерывистый вскрик застревает у него в горле, и Эш прикусывает внутреннюю сторону щеки до крови. Он слышит, как дыхание Марвина становится тяжелее. Желудок сжимается, обещая вновь вывернуться наизнанку. Дино убьет его, если Эша вырвет на этот дорогой персидский ковер. — Прелесть, — жарким дыханием касаются его уха. — Я бы с превеликим удовольствием массировал твою простату часами… пока ты не взорвался бы от перенасыщения. Такой задыхающийся, беспомощный мальчик, молящий меня перестать и кончивший только от моих пальцев… Как тебе идея, Эш? Палец Дино проникает в него глубже, задевая простату, и Эш стискивает зубы, ощущая, как тепло разливается по его животу. Глаза щиплет. Только не это. Не здесь, не перед Марвином. — Нет! О-тъебись! — ноги у Эша дрожат, голос сиплый. Ох, это была ошибка. И Эш понял это до того, как эти два слова вылетели у него изо рта, но ему насрать. Он не может больше терпеть — ни Марвина, ни это унижение. Дино отдергивает руку, и у юнца даже нет времени на передышку — никакая подсознательная готовность к удару не спасает его, все происходит слишком быстро. На языке Эш чувствует медь от сильного хлопка по губам, который к тому же сбивает его с ног, и весь этот неправильный мир снова встает против него. Его так резко и быстро дергают с пола за руку, что на какой-то миг Эшу кажется, что собственные плечи выскочат из суставов. — Отведи его в мою комнату, Марвин, и запри. «Нет», — в отчаянии думает Эш. Только не снова. Не так быстро. Пожалуйста, он не выдержит… О, Боже… О, Боже, он снова проебался. Снова. Эш пытается извиниться, но уже слишком поздно. — Есть, Папа. Марвин поднимает мальчишеское тельце и перекидывает через плечо. Кровь слишком быстро приливает к голове, и перед глазами все чернеет. Кажется, кто-то что-то говорит. Эш слышит плохо. Даже свое собственное шептание. Марвин смеется, но уже слишком поздно. Слишком поздно… Слишком поздно…