Вино и сигареты — это всё, что нам осталось
Душить друг друга в ванной и снимать свою усталость
Мой сон — твои объятия, а мой космос — гематома
Впечатай меня в стену, чтобы я осталась дома
***
Неприятный запах табака смешивался с приятным запахом карамели. Никита отцепился от губ Агаты, прижимая её ближе к себе. Этот контакт был слишком приятен для Лучезарной, поэтому она не сразу заметила мимо проходящего Цоя, который лишь мельком бросил взгляд на целующихся парня и девушку. Он шёл медленным шагом, засунув руки в карманы. — Это Цой что ли? — удивленно поглядел Морозов, оборачиваясь. — Познакомишь нас? — Д-да?.. — Агата положила свои руки на плечи парня. — Если захочешь, конечно… — Захочу. Но как-нибудь потом, — отмахнулся парень. — Поехали обратно в Москву? Я уже соскучился, — он прижал её к стене, но не так, как он сделал бы это раньше — сейчас давал ей возможность не быть зажатой полностью. — Я завтра уже приеду туда, поэтому сегодня нет смысла, — она замотала головой, а сама смотрела на Никиту так влюблённо, что у того пропало сомнение, что она не влюблена. — Да-а? — довольно потянул парень. — Давай прогуляемся? М? — Нет, я не смогу. Мне нужно быть здесь, потом я поеду в гостиницу. Как бы сильно Агате не хотелось поехать гулять с Никитой, она помнила о том, что скоро должен был подойти Толмачёв с планами для следующих концертов.***
Ире дали стульчик, на который она сразу же приземлилась, закидывая одну ногу на другую — казалось, что она мало волновалась; любая бы другая нервничала и смущалась, но у Смольской, почему-то, вовсе не было ощущения, словно она сидела перед супер-пупер известными музыкантами. — Я бы хотела у вас попросить небольшое интервью, — она достала диктофон, начиная записывать на него материал, а также нашла ручку и блокнот. — Если вы не против, — девушка выпрямилась и внимательно глянула на Киношников. — Не-а. Задавай, чё душе твоей угодно, — махнул рукой Густав. — Но только давай без тех вопросов, которые были на конференции. — Да-да, и что-нибудь про музыку, — согласился Игорь. — А то политику обсуждать не хочется. И — ну пожалуйста! — без вопросов про то, какой смысл лежит в песне «Хочу перемен», — хохотнул Тихомиров. — Это уж точно, — кивнул Каспарян, а сам, взяв второй стул, сел чуть ли не напротив Смольской, закрывая ей вид на музыкантов. — Вы не против, если я тут сяду? — он пододвинули пепельницу ближе к себе. — Тут пепельница, — аргументировал тот. — Мне будет не видно других ребят. — Ничего, садитесь к нам сюда, — Цой показал на место между ним и Густавом. — С удовольствием, — Ира улыбнулась, а сама издевательски поглядела на Юрия. Тот не сдался и развернул стул, садясь лицом к ребятам. Смольская плюхнулась рядом с Виктором, ощущая, как парни немного двигаются в разные стороны, чтобы дать девушке больше воздуха и комфорта. — Предлагаю начать, — дружелюбно начала Ира. — Итак, Виктор… Спустя минут десять Цой уже был свободным как ветер, и решил пойти прогуляться и подышать воздухом. В коридоре наткнулся на страстно целующуюся Агату с каким-то статным парнем, что выглядел постарше девушки. Он прижимал её, руками касаясь бёдер, талии. Цой на секунду завис, наблюдая за этим развратом, потом, всё-таки, решил не смотреть на это всё — ушёл в сторону застеклённого коридора, где можно было открыть форточку и покурить. Тем временем в гримёрной Ира допытывала Густава, который сначала старался быть серьезным, но уже спустя несколько минут в помещении разразился гомерический смех. Смольская глупо улыбалась, ощущая себя в своей тарелке. Ей нравились эти шутки, этот смех, эта атмосфера. Тихомиров же только и делал, что что-то причитал, но его губ всё равно трогала искренняя улыбка. Он был самым старшим в компании и почти всегда молчал, стараясь не показывать лишних эмоций. Ира видела, что он был похож с Цоем, но, тем не менее, довольно далек от него. — Кстати! — Гурьянов подскочил на ноги и понёсся к шкафу. — Коньяк есть. Будешь? — Мне ещё на поезд в Москву ночью. Я бы не хотела напиваться, — посмеивалась Ира. — Я не предлагаю до беспамятства, — цокнул Густав. — По стаканчику. — Ладно-ладно, — Ира протянула руку, ощущая, как на ладонь опускается стакан с янтарной жидкостью. — Вы не против если я закурю? — спросила она у парней. — Курящая женщина, ничего себе, — Каспарян удивленно поднял брови вверх. — Так удивляешься, будто никогда их не видел, — Ира не поняла, когда успела перейти на «ты». Но, судя по всему, никто не был против. — Нет, видел, почему же… — он тоже закурил. — Просто редкость, — протягивая Ире огниво, которое она не могла найти, рыща его по карманам джинсовки. — Спасибо, — она кивнула, закуривая. Ира немного отпила горьковатую жидкость, поморщившись — не её напиток. Она пила только вино, иногда ликёр и ром, не жалуя крепких напитков. Каспарян опустил голову, но взглядом проследил за несмелыми движениями Смольской, которая отставила в сторону стакан. Она уловила его взгляд, улыбаясь. — Слушай, а как тебя звать-то вообще? — Густав сел на диванчик, закидывая одну ногу на другую на столик. — Не поверишь даже, — заговорчески улыбнулась Ира, беря в руки коньяк и допивая его до дна. Так она пыталась не раскрыть свою нервозность. Во рту начало жжечь, и захотелось, почему-то, чихать, и даже глаза заслезились. Нервозность ушла. — Это ж как тебя зовут, что я не поверю, — хмыкнул Гурьянов, а сам косо начал смотреть на Каспаряна, который нервно постукивал носком ботинка по полу и пальцами сжимал сигарету, которая ещё чуть-чуть и разломалась бы под таким напором. — Ириной Александровной звать. Ира вжалась в спинку обивки дивана, видя, как Игорь плавно перевёл взгляд на газету, а потом опять на неё. Кажется, скандала не избежать. — Прикольно, а чего удивляться? — Гурьянов повёл бровью, усаживаясь рядом с девушкой. И, ко всему удивлению, Тихомиров ничего не сказал. Он, как будто бы, даже ничего и не понял. Видимо, пронесло. — Хочешь? — Смольская потянула ко рту Густава сигарету, где на фильтре остались алые следы от помады. Гурьянов замотал головой. — Он у нас брезгует, — объяснил Тихомиров, а сам выхватил сигарету Иры и с довольной ухмылкой прикурил. — Хотя, когда он под градусом, то готов хоть из лужи попить, — посмеялся мужчина. Густав перегнулся через колени Смольской, давая кулаком по коленке друга, отчего тот засмеялся ещё сильнее и громче. Густав был невменяем — он выпил столько, сколько ни в одном баре Союза не наливают. Каспарян и Тихомиров, будучи трезвее своего друга, тихонько хихикали и держали Гурьянова, чтобы тот ничего не наделал — а он ведь мог! Лето только началось, а мужчина, решив, что это повод выпить, реально пошёл пить. Даже нет — бухать. Сначала его тосты были за любовь и здоровье, потом за творчество и вдохновение, а потом и вовсе за что-то нечленораздельное. Юрик и Игорь так и не разобрали его слов, потому что Густав почти не говорил — только похрюкивал в стакан от переизбытка выпитого, иногда выкрикивал что-то и, в остальное время, смеялся. Друзья боялись, что тот схватил белочку, потому что ему буквально сносило голову от обыденных вещей. Например, от дождя. Тот, увидев на улице жуткий ночной ливень, выбежал в одних шортах и тапках, с голым торсом, и бегал по двору. Каспарян мысленно перекрестился и пообещал, что он больше не будет пить в компании с этим дебилом. — Гоша, дебилоид ты, — рычал Юра, таща мужчину к подъезду. — Мне соседи таких пистонов вставят за твои гулянки. — Ю-ю-юр, да я... Ой, — икнул Густав усмехаясь. — Я… Ик, — тот, не выдержав, стал смеяться от собственной икоты. — Икота, икота, уйди от меня и… это… как её… — задумался Густав, а сам ощутил, как его усаживают под козырек на скамейку. — Икота, икота, уйди… — Перейди… — поправил Каспарян, а сам встал в позу «Ф», внимательно смотря на друга. Дождь продолжал лупить, и Юра вдруг понял, что этого горе-алкаша придётся тащить аж на четвертый этаж. — Точно! — вскрикнул Гурьянов. — Икота, икота… Ик… Перейди на Федота, — задумался и стал валиться вперёд, но был пойман. — Так, какой Федот? — словно забывая свои слова раннее, недоуменно промямлил Густав. Юра выгнул бровь и вновь встал в излюбленную позу, стараясь не убить Гошу прямо-таки здесь и сейчас. Он нахмурился и стал открывать подъезд, хватая Густава на себя. Резко дверь отворилась и выскочил Тихомиров, отчего Гурьянов повалился в кусты, плюхаясь лицом в лужу, а Юра получил железной махиной по носу. Дальше было немного печально: Юра был с вывихнутым носом и чуть ли не сотрясением, Гурьянов был исключительно в грязи и листьях (а на утро уже ничего и не помнил), а Тихомиров старался после этой ситуации ближайшие несколько дней не смеяться при виде друзей. Получалось, мягко говоря, плохо. — Я не пил из неё! И вообще, это ты виноват! — завопил Густав, наблюдая, как Смольская чуть ли не валялась по полу от смеха. — Ирин Александровна, врут они усё! — Я верю Игорю, Гус, — замотала головой Ира, смахивая с глаз слезинки, выступившие из-за смеха. То, как преподнёс историю Игорь, было весьма забавно. Ещё было забавнее наблюдать за эмоциями Густава. Каспарян же тихо похихикивал, прикрывая лицо руками. — Густав, я тут вспомнил декабрь прошлого года! — начал смеяться уже Каспарян. — Короч, он тогда тоже напился и знаешь к кому стал приставать? — Каспер, заткнись, — Густав вытянул палец вперед, но это мало помогло — Юра стал продолжать историю под заинтересованный взгляд Иры. Конец декабря был насыщенным: гастроли, различные поездки с друзьями и квартирники — это всё было чем-то захватывающем перед началом Нового года. Юра, как и обычно, был с Джоанной, помогая ей украшать ёлку. В квартире ещё был Цой с Наташей, Шпис с женой и Гурьянов с бутылкой виски. Он напивался, а потом всех веселил, рассказывая анекдоты. Да даже если бы он молчал, то всё равно было бы смешно! Это же Густав! Компания сидела в гостиной за огромным праздничным столом. Решили, что тридцатого будут отмечать в кругу друзей, а с тридцать первого на первое — каждый в кругу своей семьи. Игоря в тот вечер не было, поскольку он уехал со своей дамой сердца к своим родителям. Виктор с Натальей приютились в уголке комнаты, и они там просидели почти весь день, разговаривая. Цой, положив руку поверх её, шептал той что-то на ухо, а она, заливисто смеясь, другой рукой касалась его плеча и нежно-нежно улыбалась. Шпис с женой облюбовали диван. Он пытался как-то с ней о чем-то заговорить, но разговор не клеился — Мила листала журнал с одеждой и даже ухом не вела. Джоанна и Юра смотрели телевизор и сидели в обнимку на кресле, закутавшись в один большой махровый плед. Стингрей была искренне счастлива, прижимаясь к своему парню настолько ближе, насколько это могло бы быть. Она, уткнувшись в его шею, тихонько дышала ему туда и улыбалась от передачи, которая шла по ТВ. И только Густав развлекался с бутылкой виски. В какой-то момент ему надоело быть «белой вороной» и он стал бродить по комнате, ловя взгляды всех, кто был в помещении. — Может выпьем? А то тухленькая туса получается, — он откопал в серванте стаканы, рюмки, бокалы — все то, из чего можно было бы пить, — и поставил их на стол. Все согласно заулюлюкали и начали пить. В какой-то момент, когда уже наступило тридцать первое число, и было давно за два ночи, Густав и Мила пропали. Вот так просто. Юра пошёл на «разведку», находя друга и жену продюсера целующихся на балконе. Каспарян оттащил Гурьянова от дамочки, пока та с ехидной рожей оголила свои зубки. — Гоша, мать твою за ногу, — рявкнул на него мужчина, но тут же стих, чтобы никто не слышал их ругани. — Ты адекватный вообще? — Мать мою не трогай, — Густав, чертыхаясь, добрался до ванной комнаты, закрылся и не пустил Юру. — А ну выходи, дурачьё, — Каспарян постучал по двери несколько раз, но всё оказалось безуспешно. — Ладно, сиди. Только с утра ты получишь таких люлей, что они тебе просто и не снились. Юра вдруг замолчал — в гримёрную зашла Агата, улыбаясь. Она была вся смущена, отчего на её бледной кожи лица был терпкий румянец. — О, Агата! — подскочил парень, усаживая девочку на своё место. — Ирин Александровна, знакомься, это — Агата Лучезарная, помощница гастрольного директора. Агата, это Ира — журналистка и… просто очень хорошая девушка, — смущённо пробормотал последние слова Юра. — Ира, — Смольская протянула изящную ручку, поддаваясь телом вперёд. А взглядом зацепилась с Юрой, у которого был немного смущённый вид. — Агата, — Лучезарная ответила взаимностью, подмечая, что кожа рук у Иры мягкая, но холодная. У Агаты ручки тёплые, оттого такой контраст мурашками прошёлся по телу. Агата немного вздрогнула и съёжилась.***
Никита встал рядом с Виктором, который, открыв форточку, курил. Здесь, правда, нельзя было этого делать, но ему было немного по барабану. Морозов тоже закурил. — Виктор, — протянул руку Цой. — Никита, — ухмыльнулся паренёк, протягивая руку, но сигарету оставляя в зубах. Сейчас его лицо чем-то было похоже на оскал, который Виктор заметил сразу. Цой напряг память, и в его глазах встала картинка недавних событий, когда он нашёл такую заплаканную и бедную Агату. Тогда она только Гурьянову поведала свою историю, а Густав, не скрыв всех подробностей от Виктора, рассказал и ему. И, почему-то, Цой думал, что тот самый мудак, который обидел Лучезарную, и был этот Никита. Конечно, просто так вешать на парня ярлык он не хотел и обвинять его без фактов, но тут по лицу этого Никиты стало сразу ясно, что это он и есть. — Вам Агата что-то про меня рассказывала? — спросил Морозов, ощущая, как с Цоем немного теряется. Никита всегда был уверен в себе, в своих силах, но тут он заметно изменился при Викторе. Хоть и разница в возрасте была не такой большой, впрочем, как и в росте, но парню казалось, что мужчина был и выше, и старше. И это Цой ещё ничего толком не сказал! — Нет, — спокойно ответил Виктор, выбрасывая окурок в форточку, но не закрывая её. — Мне пора, всего хорошего. Цой ушёл, не желая оставаться рядом с Морозовым. Он его не пугал, но явно отталкивал. Виктор искренне недоумевал, как Агата на него посмотрела, и было ли это её реальным желанием...***
Морозов нашёл Лопатова, который вовсю флиртовал с какими-то дамочками — видимо, фанатками Киношников. — Конечно, я с самим Цоем знаком! — гордо подняв подбородок вверх, соврал Кир. — Мы с ним на одном квартирнике познакомились! Девушки заулюлюкали, стали липнуть с Лопатову ещё больше, пока мощная рука Никиты не схватила друга и не отвела в сторону. — Дамы, прошу простить, это мой друг, и нам нужно обговорить один вопрос, — натянуто заулыбался Морозов, оттаскивая Лопатова за шкирку, как котёнка. — Че надо?! — недоуменно спросил парень, таращась на друга. — Слышь ты, пиздабол, с Цоем ещё знакомый, — рыкнул парень. — Хватит девкам лапшу на уши вешать. — Иди в жопу, я пытаюсь найти девчонку нормальную, — взъелся Кир, а сам выбрался из-под хватки Никиты. — Поговорил с Глахой? — В Москву ехать сегодня отказывается, но говорит, что завтра собирается. Я сегодня планирую в гостиницу к ней заглянуть, — мечтательно и как-то по-зверски улыбнулся он. — А ты знаешь, где они остановились? — Краем уха слыхал.***
Поклонники рассосались, отчего вся команда, включая музыкантов, спокойно выдохнула — значит, с площадки они выедут рано и, вроде как, без особых происшествий. Ещё не было и полуночи, но всем уже хотелось поскорее помыться и лечь спать. Агата помогала всем понемногу, в конечном итоге выдыхая и уходя к автобусу, на котором они все вместе планировали отправиться к гостинице. Агата сидела рядом с Гурьяновым, на плече которого и задремала. Сзади сидели Ира и Юра, которые что-то бурно обсуждали и тихонько посмеивалась с шуток друг друга. Смольская ненароком задумалась, что Каспарян, на самом деле, не такой уж и нудный и плохой, как она писала о нём в своих статьях. И сегодняшний концерт показал, что гитарист из него то что надо. Ире вдруг стало стыдно, и она отвернулась к окну, стараясь не смотреть в глаза Юре, который рассказывал очередную забавную историю, связанную с ранними годами «Кино». Смольская опустила голову, отчего её белокурые волосы опустились на лицо. Юра двинулся ближе к Ире, убирая прядь её волос за ухо, и прошептал: — Ир, ты вообще слушаешь меня? Его губы непроизвольно коснулись мочки уха Иры, отчего та вздрогнула, но, повернувшись к мужчине, уверенно прошептала тому в губы: — Слишком сексуально говоришь, чтобы не слушать. «Дура, че несёшь?» — вопила Ира где-то у себя в голове. И пока мозг напрочь отказывался воспринимать всё то, что происходило, сердце билось с невероятно бешеной скоростью, грозясь вырваться наружу. В автобусе было темно. Никто ничего не видел. Поэтому Каспарян позволил сжать запястье Смольской и двинуться к ней ближе. В какой-то момент, когда они уже были готовы поцеловаться, автобус тряхнуло. Ира полетела на бок, отчего больно ударилась об сиденье впереди. — Ты в порядке? — испуганно спросил Юра. — Надо пристёгиваться так-то, — пробубнил мужчина, пристёгивая журналистку, которая давила лыбу и пыталась прикрыть её пальцами. — Так и убиться ведь можно… — причитал он. — Юрик, хватит как дед бубнить, — спереди выглянул Гурьянов. — Скройся отсюда, — шикнул Каспарян. — Мы, к слову, приехали почти. Так что отстаивай Ирину Александровну. Юра ткнул Гошу ладонью в лоб, из-за чего тот сполз вниз и сел на своё сиденье. — И зачем пристёгивал? — хихикнула Смольская. — Сам не знаю, — в ответ улыбнулся Каспарян. — Пойдём, — он встал в проход и подал руку девушке. Все выгрузились из автобуса и побрели в гостиницу. Юра не торопился — пытался проверить всё ли он забрал с автобуса и с гримёрной. Он знал, что всё забрал. Он знал, что ничего не забыл. Ему просто хотелось подольше постоять рядом со Смольской, которая ему понравилась почти с самого момента её появления. — Юр, я, наверное, пойду, — Смольская немного стушевалась, пытаясь понять, где она находится. В Ленинграде она никогда не была, а если и была, то здесь, в районе, где находилась гостинице, — нет. — Скоро поезд… А мне еще билеты купить нужно. — Во сколько? — В семь утра. — Давай останешься здесь, поспишь, а потом на вокзал поедешь, — предложил Каспарян. Он надеялся на то, что она согласится. — Я не настаиваю, если что, поэтому… — Я согласна, — прервала его Ира. — Супер, да… — заулыбался мужчина. — Ну, пойдем?***
— Каспер, ты куда намылился? — Тихомиров уже лежал в постели и смотрел телевизор, стоящий напротив его кровати. — Воздухом подышать, — врал Юра. — Так балкон есть, — недоверчиво поглядел Игорь и стал с подозрением смотреть на Юру, который засуетился. — Прогуляться хочу по родным местам. — Ну… Давай, — отмахнулся Тихомиров и продолжила глазеть в телик, закидывая в рот орешки. — Не подавись, — напоследок вкинул Юра и ушёл. Он вышел в огромный коридор, оглядываясь — кругом была тишина и пустота. Двигался бесшумно, но быстро. Уже спустя минуту стоял напротив двери 407 номера и стучал туда. Спустя несколько десятков секунд послышался шорох и дверь открылась. — Проходи. Ира сняла номер, отвалив немалую сумму, предварительно оставив деньги на билет домой. Она не знала, зачем это делала. В Москве у неё была, как ей казалась, любовь всей её жизни, но здесь, в Ленинграде, словно открывалось второе дыхание. А ещё здесь был Юра. Смольская невольно заглядывалась на этого мужчину, который был по-особенному красив. А ещё с ним можно было посмеяться и интересно поговорить, что не скажешь о Глебе, с которым в последнее время разговоры либо о работе, либо о семье, его семье. Это бесило. Даже нет! Раздражало жесть как! Юра прошёл в номер, уселся на кровать и стал открывать бутылку вина. Налил по бокалом напиток и торжественно вручил его Ире, которая с удовольствием стала пить. — Люблю вино, — довольно улыбнулась девушка и улеглась на белоснежную кровать. — Не разлей его только. Они вновь общались. И сейчас их тема касалась журналистики. Юра задавал вопросы, мол, в каком Ира издательстве работает, много ли получает и как относится с року в СССР. Смольская либо увиливала от полного ответа на поставленный вопрос, либо не раскрывала всех карт, считая, что пока рано выдавать себя. Она понимала, что если расскажет, кто есть на самом деле, то Каспарян, в лучшем случае, просто уйдет, а в худшем — наговорит глупостей и, возможно, плюнет в лицо. За столько лет в журналистике она привыкла ко всем исходам, и последний был не исключением. — Ты так и не рассказала, где работаешь, о чём пишешь? — Юра навис над Ирой, но его лицо было довольно далеко от лица девушки. — Ой, да забей, — отмахнулась изрядно выпившая Смольская. Она попыталась отпить немного вина из бокала, но, промахнувшись, то полилось по щеке, потом плавно пошло по шее и по итогу дошло до простыни. Каспарян цокнул, недовольно покачал головой и пальцем убрал с кожи Иры остатки жидкости. Его глаза с хищным огоньком прошлись по лицу журналистки, плавно переходя к губам и шее. Он начал балансировать между трезвой, опасной реальностью и пьяными грезами, вперемешку с наслаждением, которое подкидывало воображение. Кажется, Ира всё поняла и даже ухмыльнулась, потому что Юра выглядел очень сосредоточенным, но с другой стороны очень возбуждённым. Смольская облизнула свои губы и выдала: — Сладкие. Её губы тонким слоем окрасились вином, отчего казалось, будто те были накрашены помадой, но нет — помаду она смыла перед приходом Каспаряна. Коснувшись их, Юра подметил, что они действительно очень сладкие. Он старательно слизывал остатки напитка, улыбаясь и что-то мурлыча под нос, пока Ира улыбалась и хваталась ладонями за массивные плечи мужчины. Он с характерным рыком схватил девушку за руки, закидывая их над головой и удерживая одной рукой. Ира прикрывала глаза, отдаваясь ощущениям, приятным и давно забытым. С Глебом такого не было давно… Слишком давно. — По-моему, перебарщиваешь, — Ира легонько оттолкнула Юру от себя. Тот, видимо, на секунду протрезвев, отодвинулся от девушки и воспринял её фразу всерьез. — Извини... — он убрал руку от запястий Иры. Ира засмеялась, прикрывая ладонью рот и закидывая голову назад, отчего Юре открылся вид на шею. Вдруг со стороны спинки кровати, за стеной, послышался стук. Причём довольно агрессивный. — Ой, кажись кого-то разбудили, — пролепетала Ира и с интересом поглядела на Юру. — Иди сюда, — она схватила его за грудки и впечатала в своё лицо. Она целовала его губы, прикусывая, а потом слизывая остатки кровавых разводов. Юра утопал в поцелуях некой Ирины Александровны, о которой он когда-то слышал, но вот вспомнить, где конкретно, не мог.