История Лира

      "Мой сын никогда не будет слабаком, слышишь меня? Слабые люди самые мерзкие существа на свете! Они первыми подохнут и никто о них никогда не вспомнит. Ты мужчина, ты мой сын и ты обязан быть сильным, слышишь? Обязан! Это твой долг! Не смей опускаться ниже, распуская сопли и давая возможность другим сделать тебя мишенью. Делай мишенями других, показывай, кто главный, правь этим миром. Все эти жалкие люди и их жалкие жизни в твоих руках. Только сильные люди могут управлять другими! Только сильных людей будут слушаться и пойдут за ними! И ты будешь сильным! Хочешь этого или нет, но я сделаю из тебя сильного человека. Не смей подвести меня. Ты будешь слушаться меня и делать всё, что я скажу, понял? И только посмей оказывать сопротивление своему воспитанию. Я сделаю из тебя мужчину и ты ещё скажешь мне спасибо. Запомни: слабые люди — ничтожества, недостойные жить. Ты никогда не будешь ничтожеством. Ты — сын военного и ты покажешь остальным свою силу. В противном случае, твоим домом станет кладбище. Я не потерплю позора с твоей стороны. Либо делаешь что я скажу, либо начинай рыть себе могилу".       Эти слова преследовали меня всю жизнь, делая тем, кем я в итоге стал.       С самого детства я рос слабым, больным ребёнком. Я был очень маленьким, худеньким и болезненным. Мало ел, плохо ходил, почти не разговаривал, подхватывал заразу, даже не выходя из дома. Я очень много болел и почти не ходил в детский сад. Общаться не умел, как заводить дружбу не знал, потому друзей у меня там так и не появилось.       Бабушка с дедушкой (со стороны о-мамы) пытались меня откормить и закалить, частенько забирая с собой в деревню. Только это особо не помогало. Лучше питаться я не стал, а из-за их способов закалки просто заболевал, возвращаясь домой с температурой. О-мама не знала что делать. Она переживала за меня и пыталась хоть как-то укрепить моё здоровье, в то время как А-отец не обращал на меня и моё здоровье никакого внимания, полностью поглощённый в работу. Брат А-отца, иногда приходя в гости, говорил, что я слабак, а слабаки не имеют права на жизнь. И отец, будучи бывшим военным, был полностью с ним согласен, но не спешил что-то делать, надеясь, что я это перерасту и стану сильным, стану настоящим альфой.       "Альфа должен быть сильным! Он должен показать всем, что он настоящий альфа. Альфа не может болеть, ныть или выглядеть жалко. Это уже не альфа. Ты мой сын, альфа, и ты обязан быть сильным. И никакие отговорки меня не волнуют. Ты будешь тем, кем должен быть, я обещаю", — часто говорил отец, напоминая мне кто я и кем должен быть. Он так часто это говорил, что его слова буквально въелись в подкорку мозга, всегда напоминая мне кем я являюсь.       В то время, когда я был маленьким и болел, я начал рисовать. Сидеть каждый день дома, болея, и ничего не делать было скучно, потому я начал рисовать. По-детски, криво и косо и отнюдь не красиво, но мне нравилось. Нравился сам процесс, который буквально поглощал меня, всё глубже затягивая в мир ярких красок и придуманных фантазий. Вот только, когда отец узнал, он взбесился, порвав все мои рисунки и разнеся половину моей комнаты.       "Настоящие мужчины не рисуют, запомни это! Ещё раз увижу — будешь наказан!", — сказал тогда он, пока я, стоя рядом, глотал слёзы, которые никак не могли остановиться. Мама пыталась поговорить с мужем, но тот был непробиваем. Он её просто не слушал, считая, что правда на его стороне и запретил ей "потакать" мне. — "Ты слишком многое ему позволяешь! — кричал он. — Мы растим сына, а не бабу! И он не будет рисовать. Ещё хоть раз увижу или узнаю, что ты ему помогаешь... С тобой нас будет ждать отдельный разговор!".       Не знаю как у них складывались отношения до моего появления, но после того, как я родился, я неоднократно, даже в детском возрасте замечал напуганные глаза мамы. Она боялась его, потому и не перечила, во всём слушаясь. Почему она от него не уходила? Знала, что тот её везде найдёт и будет только хуже, да и растить одной сына было бы тяжело. Он её не бил, и она слушалась его, чтобы не сделать хуже.       Я был тогда маленьким и глупым и всем сердце верил, что заслужу любовь отца, если буду его слушаться. Я мало что понимал из его слов, но понял лишь одно: его сын не будет слабаком. А я слабак. Был им тогда. И я, решив, что это поможет нам с ним сблизиться, во всём слушался отца, делая то, что он велел. Хотел его порадовать, показать своим послушанием огромную любовь к нему. Как же я был глуп тогда!       "Выживают сильнейшие", — помнил я всю жизнь. Вот только я тогда не знал какая огромная разница лежит между сильным физически и сильным духовно.       С момента как я пошёл в школу, я стал заниматься с отцом. Мы с ним ходили в спортзал, и я потихоньку начал набирать мышечную массу; он записал меня на борьбу, считая, что его сын должен уметь драться и быть сильнее остальных, и я учился. Отрезал мои волосы, сказав, что альфы так не выглядят, и с того дня у меня были короткие, непонятные, криво постриженные лохмы волос, придающие мне некую неопрятность, но при этом делающие меня более взрослым и, как говорил отец, сильным.       Стал жёстко меня закалять, каждый день обливая ледяной водой и отправляя зимой на мороз почти без одежды. И хотя я часто болел, со временем организм привык и я перестал бояться сильных морозов, стал меньше чувствовать холод. Да и страшно было болеть. Каждый раз, когда я заболевал, отец драл меня ремнём по спине и ягодицам, чтобы я больше не смел болеть. От такого отношения к себе я чувствовал себя слабым, ненужным и сломленным. Было очень больно, но больно не в физическом плане, а в моральном. Тогда я засомневался, что заслужу его любовь, но старался изо всех сил и стал меньше болеть, иногда скрывая это, только ради того, чтобы его радовать, чтобы он полюбил меня, сказал, что гордится мной. Самая большая ошибка в моей жизни! Вместо того, чтобы противостоять ему, я становился таким же жестоким животным, как он. Но ведь я тогда не знал, что любовь родного человека невозможно заслужить. Она либо есть, либо её нет. У него её не было.       Ко всему прочему он заставлял меня есть в два раза больше того, что я ел раньше. И даже когда мне было плохо и я не мог впихнуть в себя еду, чувствуя, что меня вот-вот стошнит, он не разрешал выйти из-за стола пока я не доедал всё до самого конца, чтоб тарелка блестела. Он каждый день впаривал мне о сильных альфах, которые будут держать этот мир в своих руках, и взращивал во мне ненависть к слабым, немощным альфам. Он так долго полосовал мои мозги, что у меня в голове просто появилась программа: Слабаки не живут. Ненависть была столь сильна, что я не знал что делать с ней.       За несколько лет я набрал мышечную массу, научился драться, стал шире в плечах и выше многих знакомых альф. Получил несколько "боевых" ранений в виде шрамов не только на лице и руках, но и на теле. Я выглядел так, словно меня только что выпустили из камеры для малолетних преступников, при том, что учился лишь в шестом классе. Я стал участвовать в уличных боях, с каждым днём всё больше набираясь силы и опыта, а позже начал курить, показывая всем, какой я крутой. Я стоял на вершине. Был выше всех и получал от этого невероятное удовольствие. Все меня боялись, хоть и старались не показывать этого. Но я видел в их глазах животный страх, который за несколько лет научился различать.       А потом, в один день я встретил Его: тощего, с длинными волосами, немощного, неуклюжего, ободранного и до ужаса слабого альфу. Самое настоящее ничтожество. Он стал идеальной мишенью для меня. Я травил его все школьные годы, получая от этого садистское удовольствие. И, видя какой он жалкий и ничтожный, я понимал, что мой отец был прав. Такие не живут. И я не давал ему жизни. Единственное, что мне не нравилось — в его глазах не было страха. Он смотрел так, будто это он стоит на вершине, а не я, будто он намного сильнее меня. Я всегда смотрел именно в глаза, ожидая увидеть там хоть капельку страха, и не получал то, чего жаждал всем своим существом. И тогда я стал делать всё возможное, чтобы хотя бы раз увидеть в его глазах страх, услышать мольбы и понять, что он признал меня главным, самым сильным альфой.       Со временем к моему весёлому существованию добавились проблемы. Заболела мама. У неё оказался рак кожи и врачи гарантировали лишь несколько лет её жизни. Я возненавидел весь мир тогда. Мой самый родной и близкий человек должен был умереть так рано. За что мне это? — спрашивал себя и не находил ответа. И тогда, чтобы забыться, я полностью сконцентрировался на Алике, с каждым днём всё изощреннее отравляя его жизнь в школе. Я настроил против него всю школу, сколотил свою банду и находил удовольствие в причинении боли другим, особенно Ему. От этого мне было легче, намного легче. Но, забыв о том, что проблемы просто так не уходят, я постепенно забыл и о матери, которая с каждым днём всё больше становилась потухшей, неживой. И если раньше я навещал ее в больнице каждый день, расспрашивая о том, как её состояние, что нового у неё и как ей в палате, проводя с ней около трёх-четырех часов, то потом я перестал к ней приходить. Я навещал её один раз в неделю, забывшись в своей ненависти к Алику. А ведь она была для меня всем. Целым миром, без которого я не мог жить. Моим самым близким и любимым человеком. Никого я больше так не любил, как её. И я знал, что она тоже любит меня сильнее всех. Ведь для неё я был желанным ребенком. И вместо того, чтобы быть рядом с ней, принимать её искреннюю, настоящую любовь и не быть таким, как отец, гонясь за несуществующей любовью, я сделал огромную ошибку, выбрав не её.       Я себя ещё долго спрашивал: почему из всех людей, из всех родных должна была умереть именно она? Я тогда совершенно не понимал этого и не мог найти ответа. Неужели умирают только хорошие люди, заслужившие жить в этом мире? Почему мразям, подобным мне, так везёт и они доживают до старости, а действительно добрый, искренний человечек, принесший в жизнь любовь, должен умереть? Я не понимал почему жизнь столь несправедлива. Или это было наказанием за всё, что я сделал? Лучше бы тогда его понёс именно я, ведь что может быть более жестоким, чем видеть, как с каждым днём в человеке, которого ты любишь всем своим сердцем, угасает жизнь?       Помню последний день, когда я видел её в живых.       Я тогда, как обычно, пришёл её навестить, спросить о состоянии. Она лежала, словно неживая, и только еле заметная движущаяся грудная клетка с моргающими глазами говорили о том, что она ещё жива. Помню я тогда просидел около неё недолго. Помню её последние слова:       — Пообещай мне, что когда меня не станет, ты сделаешь всё, чтобы быть хорошим человеком, достойным своего места в этом мире. Обещай, что не станешь таким, как твой отец, что будешь любить свою семью, будешь любить своего сына. Пообещай мне.       Я тогда от злости из-за её слов сорвался из больницы, ничего не пообещав, и просто ушел. Злость полностью затмила разум. Она считает меня плохим человеком? Считает, что я недостойн жить в этом мире? Я стал тем, кем хотел быть! И тут же в голове пронеслась мысль: Ты стал тем, кем хотел видеть тебя отец.       От злости, придя домой, я разгромил всю свою комнату, радуясь тому, что отец на работе. Помню, как он меня лупил ремнём за любую ошибку или непослушание. Помню, как горела пятая точка и я сидеть не мог, плача по ночам. До сих пор на ней остались шрамы. Он бил, не жалея. Он никогда не любил меня, хотел просто сделать из сына своего клона. Чтобы я был такой же мразью, как и он. Жаль только, что я это понял тогда, когда было слишком поздно. Я уже стал таким и не знал что делать дальше.       А на следующий день я узнал от отца, что мама умерла. Я просто не мог в это поверить! Я ворвался в больницу, а после и в палату, как ненормальный, желая её увидеть. И увидел. Она не дышала, а глаза были закрыты, кожа была мертвенно-белой. Она умерла. Умерла, а меня не было рядом. Я так и не успел с ней попрощаться, не успел сказать, как сильно я её люблю, и только её последние слова набатом били в голове. Я даже не пообещал сделать то, что для неё было важно. Просто сбежал, а теперь она мертва. Я больше никогда не услышу её уставший, ласковый голос, никогда не почувствую тёплые нежные руки, ласкающие мои волосы и крепко обнимающие меня, никогда не услышу, как сильно она меня любит и как жалеет, что моя жизнь так сложилась, как сильно она хочет, чтобы я стал другим.       А ведь она мечтала увидеть моего возлюбленного, мечтала понянчить внуков, мечтала увидеть, как я вырос и каким хорошим человеком стал. Ни одна её мечта не сбылась. Теперь всего это не будет. И в этом виноват только я! Быть может, если бы я вчера так не сбежал, она была бы сейчас жива! Может я бы успел с ней попрощаться.       В моей груди была огромная дыра. Дыра потери. Всё моё тело прошибло невероятной болью. Я не хотел жить! Без неё не хотел! Она была единственным человеком, кто в меня верил, кто всегда поддерживал, кто любил меня! И я кричал. Кричал, словно раненный зверь, не веря в реальность происходящего и обливаясь слезами. Помню жестокие слова отца:       "Все мы рано или поздно умрём. Нечего ныть по ней. Ты же мужчина, так будь им! Не смей другим показывать слабости, не смей! Мужчины не плачут, запомни это!"       Я хотел рвать и метать, хотел сделать что угодно, лишь бы заполнить эту боль утраты, захватившую всё моё существо. Я кричал, рыдал, просил маму вернуться и не оставлять меня одного, умолял простить и не уходить. И плевать было, что все смотрели на меня, как на безумца. Ещё никогда в жизни мне не было так плохо. Ради чего теперь жить, если единственного смысла жизни не осталось?       Вернувшись домой в тот день, я вновь разгромил всю комнаты, раздирая кулаки в кровь. Мне срочно нужно было заполнить эту пустоту хоть чем-то. Я не хотел жить без неё. Не хотел. Я был так слаб, что хотел просто сдохнуть и отправиться на тот свет вслед за ней. Я никогда не был сильным. Сильным духовно. Я всю жизнь был слабаком, сам не осознавая этого. И понял это только в тот вечер, ощутил насколько я слаб и уязвим, насколько одинок теперь в этом мире.       А на следующий день я придумал как мне заполнить эту пустоту, смешанную с болью, которая поглотила всего меня. Я решил отыграться на Алике по полной, вложив всю свою ненависть к нему и боль утраты. И я отыгрался. Никогда ещё я не поступал так жестоко с кем-то, не считая уличных боёв. И именно тогда он молил остановиться, а в глазах был виден страх. Это был просто триумф! А потом Алик пропал и больше не появлялся в школе. От одноклассников я узнал, что он попал в больницу, и в этот момент я почувствовал отголоски беспокойства и вины за сделанное, но быстро выкинул это из головы. Он сам виноват, что попал под горячую руку.       После ухода Алика стало ужасно тоскливо и пусто, будто вырвали часть сердца, как в тот день, когда умерла мама. Только тогда вырвали ещё и душу. Издеваться было не над кем. И я стал участвовать в уличных драках, ощущая наслаждение, когда ломал кости другим и получал сам. Ненависть моя потихоньку сходила на нет, а боль утраты всё ещё была сильна. Мне все ещё безумно не хватало мамы, не хватало её тепла и добрых слов. И я продолжал плакать по ночам, каждый раз надеясь, что это всего лишь сон и она жива и каждый раз сходя с ума от понимания, что всё реально.       Я стал бухать как не в себя, продолжая драться. Я угробил свою жизнь, угробил самого себя. Ничего светлого в ней не осталось. Отцу я не нужен был. Он откупился от меня квартирой и сообщил, что раз я совершеннолетний, то он вправе больше не обеспечивать меня и с этого момента я сам несу ответственность за свою жизнь и своё содержание. Выкинул, как какую-то шавку. Предал, растоптав меня. Ради чего я старался? К чему шёл? Чтобы вместо любви получить пинок под зад? Ради этого я всё время старался и слушался отца? Ради этой воображаемой любви, которую сам себе придумал? Я просто жалок.       Я остался совсем один. Отец выбросил на улицу, любимого человека у меня никогда не было. Не было и друзей, которые смогли бы поддержать. Я остался совсем один в этом уебищном мире, где не было того, кто заменял мне всех, кто был дороже моей собственной жизни. Лучше бы я заболел и сдох, а не она, — думал я тогда. И не знал как жить дальше. Что делать? Где найти работу? Как закончить учёбу? Почему всё это навалилось на меня? Неужели это наказание за то, каким я стал?       Я совершенно не знал что мне делать. Мама была права, я просто ужасный человек и за это поплатился вдвойне. Рядом не осталось никого, а я оказался выброшен на улицу, словно слепой щенок, ничего не зная об этом жестоком, опасном мире.       Кое-как я устроился работать на склады, перестаскивая разные тяжёлые коробки и получая небольшие деньги, которых хватало только на еду и оплату коммуналки. Я стал одиноким, несчастным и никчёмным; никому ненужным в этом мире. Никого у меня больше не было. И я это заслужил. Заслужил после всего, что сделал с Аликом, что делал с другими. За то, кем я стал. Я сам был в этом виноват и тогда я это осознал. Осознал насколько ничтожным и слабым человеком я стал из-за своего папаши. И я пообещал маме, надеясь, что она услышит, что я исполню её последнюю волю. Я стану другим человеком, я буду любить того, кто захочет быть со мной рядом, буду любить сына. В память о ней и ради самого себя.       А потом, в один день, я встретил Его, моего истинного. И именно в тот день я пообещал себе, что он будет моим несмотря ни на что.       Воспоминания.       Сегодня весь день я был злым и раздраженным. Всё валилось из рук и ничего не хотелось делать. Я так устал уже от этой ебанной жизни. После смерти матери я совсем расклеился и стал слабым. Очень слабым. Делать совершенно ничего не хотелось. Хотелось просто сдохнуть. И как стать сильным, стать тем, кого во мне видела мама, я понятия не имел. Находясь в совсем паршивом состоянии, я отправился в парк на прогулку, находящийся рядом с моим домом.       Немного погуляв и отдохнув, подумав о насущном, я уже направлялся на выход из парка, как вдруг столкнулся с какой-то парой, задев высокого парня. Настроение было ужасно паршивым, я был раздраженным и злым и чтобы хоть немного выпустить пар, грубо бросил:       — Смотри куда прешь, ебанат, — тот ничего не ответил, и на моем лице появилась улыбка, как вдруг я услышал другой голос, более звонкий и мягкий, явно принадлежавший омеге, который сейчас был очень возмущённым:       — Сам смотри куда прешь, придурок, — меня очень заинтересовал этот смелый паренёк, а какой аромат от него исходил... Я тут же развернулся к парочке, первым делом обратив внимание на омегу. Невысокий, худенький в светлом длинном пальто и собранными в высокий хвост длинными волосами. А как сияли голубые глаза... Такие яркие, чистые, словно небо. Очень красивые. Мне сразу понравился паренёк и я, как всегда, в грубой, заигрывающей форме кинул:       — Что ты сказала, малявка?       — Сам за словами следи, козлина, — явно разозлился парень и хотел было кинуться на меня, — ишь какой смелый — но его придержал другой парень, повыше, явно альфа. И только сейчас я обратил на него внимание, не веря своим глазам.       — Алик? — вырвался удивленный возглас против моей воли.       — Нер... — пораженно выдохнул тот. Да, вечер явно обещает быть весёлым.       — Давно не виделись, уебище, — довольно усмехнулся я, подойдя к ним ближе. Не думал, что ещё увижу его, но сама судьба благоволила мне. И хотя я уже давно оставил Алика в покое — в мыслях уж точно, да и, если честно, чувствовал себя немного виноватым за всё, что произошло — хотелось хоть в последний раз немного поиздеваться над ним, а заодно и узнать всё ли хорошо. Хотя вижу, что всё с ним в порядке. А вот что за омежка рядом мне ещё предстояло узнать. — А ты всё такое же нищенское дерьмо, — хотел показать свое превосходство, хоть и знал, что выгляжу жалко. — Что, папочка Ника впрягся и теперь ты хорошо живёшь? Гнида. А про своих старых друзей забыл, — почему-то заметив, что Алик похорошел, я тут же разозлился на него. Он значит хорошо живёт, полностью обеспеченный до конца своих дней, у него есть омега, а я остался один. Совсем один и ни с чем! — Нехорошо так поступать, нехорошо. Кто же ещё даст такую привилегию в виде унижений? — засмеялся я, понимая, что моё психическое здоровье уже подводит меня. — Смотрю с нашей последней встречи у тебя подарочек от меня остался. Хороший. Не хватает ещё парочки, — сам не ведаю что говорю и творю. Даже складной нож достал сам не пойму для чего! Припугнуть хотел или что-то сделать? Но я же, вроде как, исправляюсь? Или нет? Я думал, что завязал с этим, но руки так и чешутся что-то сделать. Мне определённо нужна помощь. Я же обещал маме быть хорошим человеком. Обещал! Так что же я творю?       — Слышь ты, горилла недоразвитая, — вдруг вступил в перепалку омега, смотря на меня так, будто я самое мерзкое и отвратительно, что вообще может быть. Даже как-то неприятно стало. — Только посмей притронуться к Алику, понял? — подошёл ближе ко мне, и даже Алик не смог его остановить. Какой же этот малыш дерзкий. — Я такую заяву на тебя накатают, что ты ближайшие лет десять света не увидишь.       — Ого! — не скрыл восхищения я. — Первый раз вижу такую бойкую малявку. А ты смелый, малыш.       — Малышом будешь свой писюн называть, гнида, — ничего себе какие слова знаем. А этот омежка не так прост, как кажется. И он мне нравится все больше и больше. Даже интересно, что он ещё может сказать.       — А ты мне нравишься, — выдал я, удивив обоих парней. Подойдя к омеге ещё ближе, я наклонился к нему, чтобы прошептать кое-что на ушко, да так и остановился. От омеги исходил просто невероятный аромат цитрусов. Он сразу вернул меня в детство, когда мама была рядом и гладила меня по голове, утешая и пытаясь хоть так поддержать. Я сразу почувствовал, как сильно мне её не хватает и как сильно я хочу вдыхать этот невероятный аромат, так похожий на её.       — Не может быть, — удивлённо произнёс я. Чего-чего, а вот найти истинного я не ожидал. Да ещё и в таком юном возрасте. Как же мне повезло! Теперь я этого омежку точно не отпущу. Он будет моим! — Ты...       — Нет, — перебил меня омега и отстранился, собираясь подойти к Алику, но я не дал ему этого сделать, схватив за руку.       — Подожди, — развернул его к себе. — Так дело не пойдёт.       — Да мне плевать, — огрызнулся он и выдернул руку, отойдя к Алику. Во мне вдруг проснулась дикая злость и жгучая ревность. Неужели они встречаются? Видя, как Алик беспокоится за омегу и как собственнически обнимает его, я в этом убедился. Мой омега и с кем... С этим нищебродом Аликом! Ну уж нет, я это так просто не оставлю.       Я подошёл к ним, чтобы кое-что сказать омеге, как тот, заметив это, процедил сквозь зубы:       — Не смей ко мне приближаться.       — Но... — растерялся я.       — Мне плевать. Слышишь? Плевать! Я не приму такого альфу, как ты. Ни за что! — с ненавистью закричал омега, а его слова, будто ножами вонзились в самое сердце, разрывая его на мелкие кусочки. Было больно от того, что омега, совершенно не зная меня, делает какие-то выводы по одной лишь встрече и не желает быть моим истинным. Хотя бы дать шанс. Хоть я понимаю, что полностью заслужил такое отношение к себе, особенно если Алик ему всё рассказал, а я почему-то в этом не сомневался, но это не отменяло того, что было реально больно. Наверное, первый раз со смерти матери.       — Отойди от него! — яростно закричал я, желая набить морду Алику, который прямо на моих глазах так бессовестно обнимал Моего истинного.       — Нет, — вдруг уверенно произнёс он, и я первый раз увидел в его глазах столько решимости. Значит они встречаются! Урод. Ненавижу тебя, Алик. Надо было тогда прирезать тебя. Всё было бы иначе.       — Он — мой! — зарычал я, готовый прямо сейчас вступить в драку за то, что принадлежит мне!       — Нет. Я не твой и никогда не буду твоим, — тихо и с некой горечью произнёс омега, одним лишь своим взглядом, каким-то обречённым и неверящим, остановив меня. В его глазах была целая буря. Там был отголосок радости и надежды, но больше там было злости, грусти, отчаяния за несправедливость жизни. Он одними лишь своими глазами говорил, что я недостоин его и никогда не буду. И так больно было. Я явно понял, что слаб. Просто слаб морально. И я никогда не был сильным. И сейчас я снова в этом убедился. То, что было у меня — физическая сила — может приобрести каждый, а вот силу духа нет. И омега вновь это показал мне.       — Мы истинные! — как-то отчаянно выкрикнул я.       — Мне плевать! Плевать, слышишь? Ты просто мразь. Я ни за что не буду с таким подонком, как ты. Как-то справлялся всю жизнь без истинного и сейчас справлюсь! — крикнул он и повёл Алика на выход из парка. Я прекрасно понимал, что сейчас омегой руководили эмоции и ему нужно дать время успокоиться. Да и лучше поговорить в спокойной обстановке, нежели сейчас, когда рядом Алик. Время придёт. Он примет меня. Обязательно примет. Я сделаю для этого всё и мы будем вместе. И никто мне не помешает.       — Мы истинные! И я так просто это не оставлю! Ты будешь моим! — выкрикнул я, заметив, как вздрогнул омега. Пусть знает мои намерения. От своего я не отступлюсь. А он точно будет моим.