Ｗｅｄｎｅｓｄａｙ， １7:50
На территории Destruction
— Поговорить и до парковки, значит? — Василиса Никольская удивленно приподнимает брови. Будто не придумав как остроумнее и язвительнее ответить на его предложение, шумно выдыхает и, смирившись с невозможностью сбежать, растерянно разводит руками. — Ну, давайте. Девушка успевает только бросить взгляд в сторону выхода — Виктор понимает, отчего она растерялась. Парковка за высокими соснами, в трех метрах от них. Тут не то, что нормально не поговоришь по пути, тут и слово сказать не успеешь. «Не так быстро, дорогуша». — Василиса, — с интонацией, едва ли не по слогам произнося ее имя, Виктор с трудом сдерживает весёлую усмешку, — нам в обратную сторону. — Но парковка же вот… — Голос звучит еще более растерянно, а рукой она указывает совсем не туда, куда им нужно. Смотрит на него настороженно. Как на умалишенного. В целом, она не так уж и неправа. — Для посетителей. Служебная — за зданием. Мысленно Виктор уже готовится к граду из вопросов в ее исполнении. В голове отчетливо звучит удивлённое: «А зачем нам на служебную?», а после его ответа еще и возмущенное: «Вам-то какое дело до моей одежды?» Он не успевает придумать что-то более-менее вежливое, чем честное: «Меня раздражают шмотки подружки брата в моей ванне», девушка его удивляет — который раз за день! Она, поджав губы, еле заметно кивает и, поправив сумку на плече, молча дефилирует по тропинке мимо него в сторону галереи. Вот тебе и град из вопросов. То есть полчаса назад она засыпала его тонной уточнений, вывела на эмоции перед всеми стажерами только чтоб получить ответ на свой дурацкий вопрос, пять минут назад уносилась от него сломя голову, как от маньяка в темной подворотне, а сейчас без всяких комментариев и споров просто идет туда, куда сказали?! Е-е-ебнутые бабские закидоны! — Вы идете? — Задумавшись всего на пару секунд, Виктор не замечает, как Василиса резко останавливается и разворачивается. Не замечает ровно до того момента, пока Никольская не подлетает к нему настолько близко, насколько ей, видимо, хватает смелости и злости. Тормозит прямо перед ним. То, что случается дальше… Он не понимает, как… Очертания Василисы вдруг на миг плывут, являя его глазам образ совершенно другой девушки. И второй раз за день кроет. Задранный вздернутый нос оказывается на уровне его подбородка — но не курносый, а ровный, изящный, тонкий. Зеленые глаза в свете вечернего яркого солнца, лучи которого разрезают воздух сквозь кроны высоких сосновых деревьев, блестят еще ярче — но в них больше не растворяются крапинки теплого карего. Остается лишь холод изумрудной зелени и блеск застывших в уголках слез. Губы шевелятся — девушка что-то произносит, а указательный палец в нескольких сантиметрах от его груди замирает. Но только губы другие. Не такие пухлые. Теперь линия их изящно-соблазнительно изогнута. Волосы — прямые. Лицо — скулы, подбородок — острее. Кожа светлее. И след от пощечины алеет ужасающе живым ярким отпечатком ладони на ее щеке. Аля. Всплывшее в голове имя будто разбивается в голове хрустальным воспоминанием, и тысячи осколков впиваются в виски острой болью. Бля! Не-не-не, не сейчас! В Германии ничего подобного не происходило уже год! От приступа животного страха желудок переворачивается и завязывается в узел. Сердце срывается на спринт, сбегая от надвигающейся неконтролируемой паники, а спину прошибает холодный пот. «Уйди! Уйди, на хрен! Оставь меня в покое!» Нужно ровно и глубоко дышать. И срочно отвлечься от иллюзии. Вдох. Выдох. Вот так. Виктор старается вслушаться в слова. — … поэтому клянусь, — Василиса шипит, как змея. Тихо, так, чтоб никто не расслышал, кроме него, — если у вас сейчас снова поменяется настроение, в следующий раз, когда я окажусь у вас дома, подсыплю в кофе слабительное. Ноздри заполняет, просачиваясь в горло с очередным вдохом, ее аромат. Тот самый легкий запах чистоты и каких-то цветов. Едва уловимый. Свежий. Путающий мысли как молодое вино. Она пахнет… Она — вотжехеровбред — пользуется тем же парфюмом? И почему, бога ради, он вообще заметил сходство?! Не веря своим глазам, не моргая и не дыша, рассматривает девушку прямо перед собой так, будто видит ее впервые. Светлые волосы. Зеленые глаза. Кукольное лицо. И парфюм. Вот почему он так триггернулся на нее тогда, в кафе. Вот почему рубашка в ванне его раздражала — Василиса пахла прошлым. Вот почему сейчас, когда она подошла ближе, его тряхнуло похлеще, чем разрядом двести двадцать. Как только мозг выстраивает цепочку причинно-следственной связи, страх отпускает. Эмоции — дрессированные псы, по сути, — и как только отрезвевший разум дает команду «сидеть», те послушно опускаются на задние лапы. Вот так. Сидеть! Даже сердце возвращается к нормальному ритму. И больше не страшно. — …искренне пыталась быть вежливой, но это вовсе не значит, что я по умолчанию обязана молча терпеть ваши внезапные перепады… Морок исчез — перед ним совсем другая девчонка. Кажется, злющая, как мегера. Неудивительно — наверное, Василиса готова сдать его в психушку. Виктор поспешно делает шаг назад — возвратив контроль над эмоциями, смотрит на нее, не моргая. Значит, все дело в парфюме и толике внешней схожести? Решение приходит само собой. — Н… — Выставляет руку вперед, прерывая ее гневную тираду. Прочищает горло. — Не подходи больше так близко, договорились? Просто так будет легче. Ему уж точно. Никольская ошарашенно замолкает. — Личные границы, Василиса. Не советую впредь их нарушать. Он готов поклясться, что на словах «личные границы» Никольская едва не поперхнулась воздухом. — Знаете, что я вам не советую? Пить кофе дома. — И после этого ты еще удивляешься, почему люди считают тебя агрессивной? Оставив между ними чуть больше полуметра, Виктор вдыхает свежий воздух полной грудью. И развернувшись в сторону нужной парковки, кивком головы зовет за собой. Пора расставить все точки над i.***
— На самом деле, никто, кроме вас, так не считает. Василиса старается не обращать внимания на колючие взгляды и усмешки той самой компании ребят из галереи, идущей им навстречу. Они с Бестужевым шагают по дорожке обратно к зданию. После ее эмоциональной отповеди, после того взрыва, словесного поноса, что случился с ней пару минут назад, Никольской немного неловко. Будто все напряжение последних дней вылила ему на голову. Но, возможно, это было к лучшему. Вася высказалась — и ей стало легче. А Виктор Александрович совершенно спокойно, но несколько необычно отреагировал на бурную тираду. Личные границы. Смешно! Это он сказал ей. Человеку, который никогда их не нарушает. И ненавидит, когда нарушают ее границы. Человеку, который с трудом сближается с окружающими не только в эмоциональном плане, но и в тактильном. Ей. Вовсе не злобной злющей стерве. И совсем не агрессивной. Просто… Как-то все криво с ним складывается. — А может, никто не говорит тебе правду, потому что не хочет найти слабительное в своей кружке? Или, может, потому что тебе на руку прикидываться овечкой и окружать себя идиотами, которые не в состоянии сложить два и два и получить четыре? Его слова больно резанули слух — ей в новинку было видеть себя чужими глазами. Глазами кого-то, кто не считает нужным подружиться, подлизаться, найти выгоду или просто узнать что-то о ней или ее семье, что позже можно обсудить в компании друзей. — А вы, значит, в состоянии? От легкого ветра шуршат кроны деревьев. Они оба смотрят прямо на дорогу. Только он — вперед. А Вася — под ноги. — Не прикидывайся, Василиса. — Его голос звучит ровно и спокойно. — В этом нет необходимости сейчас. — Я не прикидываюсь. — Она решается бросить быстрый взгляд исподлобья, но тут же возвращает взор на дорогу. Бестужев поворачивается в ее сторону и слегка щурится от лучей солнца. — Мне правда интересно. — И что же именно тебе интересно в этот раз? — Услышать правду о себе. Знаете, все же вокруг идиоты. Интересно поговорить в кои-то веки не с идиотом. Да, становится интересно увидеть себя глазами этого человека. И вот положа руку на сердце… после злополучного момента на кухне она не чувствовала ни злости, ни презрения в свой адрес. Даже в его внезапной просьбе не подходить не было агрессии или неприязни. А вот что было — она понять не могла. Из чего вообще сегодня складывалось их странное общение? Незлобные подколы, вопросы, вопросы, вопросы и… Интерес, кажется? Интерес… не только с ее стороны? Осознание щекочет самолюбие. — Ты знаешь, что ты невероятно доставучая? — Он засовывает руки в карманы брюк. Боковым зрением, в момент особо сильного порыва ветра, Вася замечает, что под рукавом длинной футболки мелькает черный рисунок какой-то тату. А еще замечает, что ему, кажется, прохладно. Виктор передергивает плечами. Еще бы. Выбежал на улицу в одной футболке. А еще считается взрослым дядькой. — Значит, агрессивная, доставучая… — Вася демонстративно загибает пальцы. — А еще? Виктор закатывает глаза и с ухмылкой перечисляет дальше. — Три пальца еще? Ну, загибай. Хитрая, весьма сообразительная, жадная до внимания папина избалованная дочурка. — И тут он весело улыбается, будто забавно пошутил! — Только не злись опять! Ты не могла вырасти другой, так что не принимай на свой счет. Василиса ничего не отвечает. Какое-то время они просто идут молча, каждый думая о своем. По пути встречаются посетители галереи, еще пара стажеров и бегун в синих трениках, спешащий в сторону пляжа, — Вася, полностью погруженная в свои мысли, никого не замечает. Он так уверенно составил о ней мнение, будто знает всю подноготную. Но этого не могло быть. Даже Кай знал далеко не все. «Папина дочурка». «Не могла вырасти другой». Разве она делилась чем-то о семье, кроме пары предложений в резюме и обтекаемых фраз про отца и бизнес час назад? Они заворачивают за здание, приближаясь к служебной парковке, когда она чуть сиплым голосом задает вопрос: — Все это вы поняли за пару дней? Они проходят КПП со шлагбаумом. Вася идет вслед за мужчиной, попутно думая о том, что надо было бы заранее спросить, какого лешего они тут забыли, но в тот момент она была настолько зла и раздражена — голова была не в состоянии мыслить трезво. — При знакомстве с новым человеком я… — Виктор будто сомневается в том, что хочет сказать. Он еще раз бросает на нее взгляд, и тень улыбки на долю секунды ложится на его губы. — Человек словно холст. На холсте уже есть эскиз. Факты о нем — краски. Я беру краски и… Остается только дорисовать в цвете. Это несложно… И портрет получается сам собой. Они подходят к лощеному черному внедорожнику, и она едва сдерживается, чтобы не присвистнуть. Наверное, ее отец получил бы инфаркт, узнай, что современный художник может себе позволить такую же машину, как и он — заядлый делец, свято верящий в то, что настоящие художники и музыканты — голодранцы. А весь шоу-бизнес — секс, наркотики и рок-н-ролл. Хотя нет. Фальшивый, фанерный рок-н-ролл. — Мне нравились ваши портреты. — Вася грустно улыбается от его метафор. Ну, вот как он мог бросить рисовать, а? Как, когда в его голове живет кто-то, кто способен так красиво и метафорично описать знакомство через рисунок? — Лесть — вот, что тебе нравится. — Виктор по-доброму усмехается. Машина приветливо мигает хозяину фарами, когда тот нажимает кнопку на пульте. — Часто используешь? Они останавливаются у задней двери новенького Lexus. — Это не лесть. Неужели так сложно поверить, что мне правда понравились ваши работы? И так сложно поверить в то, что я вовсе не похожа на описанную вами избалованную принцессу? С чего вы?.. Виктор разворачивается — и теперь стоит прямо напротив. Ее вопрос так и остается недосказанной фразой. Тяжелый взгляд свинцовых глаз в обрамлении черных ресниц и густых бровей приковывает к себе все внимание. — Я знаю, что у твоей семьи под Геленджиком гектары земли в собственности. Шато «Под звездами» поставляет, что удивительно для России, неплохое и демократичное красное вино во многие сетевые магазины и рестораны среднего класса. На территории шато вы держите небольшой, но совсем не демократичный по ценам отель с рестораном. Вид на виноградники в духе французских семейных виноделен, побережье и светлые номера? Неплохо. Я могу представить, как и где ты росла. Еще я знаю, что ты — единственный и поздний, судя по возрастам владельцев шато, ребенок. Вероятно, долгожданный. И ты девчонка. Дочка. Нетрудно предположить, что родители в тебе души не чаяли. В этот момент — момент, когда они так и стояли друг напротив друга, не нарушая тех самых границ, — она чувствовала сгущающееся тягучее напряжение, что словно повисло между ними в воздухе. — Бирка бренда на твоей блузке, которая лежит в моей машине, весьма красноречиво заявляет о состоянии ее владелицы. Так же, как и твоя сумка, и эта рубашка. Ты учишься в Питере в экономическом университете на кафедре туризма. Хотя уверен, что ты могла бы учиться в Европе. Но, скорее всего, ты слишком привязана к семье и все каникулы и праздники проводишь не здесь, а дома. Ты староста группы, отличница и все в этом духе. Ты точно знаешь как договариваться с преподами, у кого заказывать курсовые и как собрать деньги с группы, никого при этом не прибив. И ты знаешь, как дарить подарки, а не давать взятки, да? Мучительно-опьяняющее чувство — будто она оказалась под гипнозом темно-серых глаз, размеренной речи и негромкого бархатного голоса. Он сейчас — удивительная смесь того внешне пугающе-притягательного, но не самого приятного в общении Виктора с кухни и человека из конференц-зала галереи, подкупающего улыбкой и прямотой красивых рассуждений. — Ты совсем не глупая девушка, Василиса. Ты привлекательная, молодая, обеспеченная. Такие, как ты, легко сходятся с такими, как мой брат. Классика жанра: хорошая девочка встречает плохого парня на мотоцикле, поющего по ночам в клубах и мило улыбающегося тебе со сцены. Опять же… Не стоит воспринимать мои слова как оскорбление. Просто твое самолюбие не могло не клюнуть на эту удочку. Кай идеально тебе подходит, потому что все, чего ты хочешь — развлечься и отвлечься от своей распланированной еще при рождении жизни, пока доучиваешься в университете. И как только наступит май — ты сдашь экзамены, помашешь моему брату ручкой и ближайшим рейсом улетишь на юг. И я очень надеюсь, что за это время Кай, который и так мне заявил, что у вас серьезные отношения, сам не поверит в эту чушь. Какими бы ни были у вас на самом деле отношения, не хотелось бы видеть его подавленным после вашей интрижки. Виктор замолкает. Достает из машины бумажный коричневый пакет и протягивает ей. — Только один вопрос, Василиса, не дает мне покоя. Вася, с трудом выплыв из омута его глаз, опускает взгляд на протянутую руку. Молча берет пакет. В ее голове — звенящая тишина. Мысли не возвращаются даже в тот момент, когда она под пристальным взглядом заглядывает внутрь. Да, правда. Он привез рубашку. Губы слегка приоткрываются, но в голове все еще каша. А в душе какая-то буря из непонятных эмоций. — Сегодня, когда ты рассказывала о себе. Я был уверен: ты здесь за тем, чтобы окунуться в бизнес-процессы галереи. Черт знает зачем тебе это и как вообще взбрело в голову, но твоя речь была хороша. Правда хороша. Пока ты не задала вопрос. Она молча поднимает взгляд от пакета на него. Виктор глубоко вдыхает. Видно, что старается выдохнуть как можно менее судорожно, но получается у него откровенно плохо. — Вопрос не укладывается в мою характеристику. И вся эта предыстория с картинами… Слишком эмоциональная. Не собирается пазл. — Что, два плюс два никак не сложишь? — Сама не знает почему, но почти шепчет и почему-то снова переходит на «ты». — Василиса… Звук заезжающего на парковку мотоцикла его прерывает. — Это халтура, а не портрет. Звук мотора стихает. — В зале я говорила правду. Не льстила. Попробуйте добавить в портрет этот факт. Результат вас удивит. Последнее, что она видит, — растерянный взгляд мужчины напротив. Ладонь Кая закрывает ее глаза, а запах цитруса накрывает с головой.***
— Кай! — На губах девушки тут же расцветает счастливая улыбка, а ее ладонь ложится поверх мужской. Мягко отводит руки от своих глаз. — Ну ты чего? Щеки Василисы стремительно розовеют, когда Кай быстро целует ее в висок. — Проверил, точно ли я прощен. — Брат улыбается девушке и тут же переводит взгляд на Виктора, закрывающего машину. — Чем занимались? — Кай задает вопрос двоим, но смотрит на него. — Виктор привез рубашку… — И наконец-то познакомился лично с твоей неуловимой подружкой. — Виктор примирительно улыбается брату, наблюдая за его необычным поведением. Видеть влюбленного Кая более чем странно. Он, наверное, и в галерее-то был не больше пяти раз за все пять лет ее существования. А тут прикатил — и светится от счастья. Даже как-то слишком светится. Кай забирает из рук девчонки пакет. — Спасибо. — Брат в ответ ему улыбается и кивает в сторону здания. — Вить, тебе, наверное, уже пора? Виктор не успевает ответить — девчонка его перебивает. — Кай, может… Давайте пообедаем все вместе? — Обязательно. Только не сегодня, хорошо? У меня сюрприз и нам лучше поторопиться. Кай согласился на обед втроем?! Что-то типа… семейный ужин что ли?! Что еще сегодня произойдет? Пойдет снег? — Ого! Спасибо… Ну… Ладно, тогда… — Василиса переводит взгляд на Бестужева-старшего. — До свидания, Виктор Александрович? В ее интонации — вопрос, а не факт прощания. Нет, Василиса. Не так. — Да. Пока. — Виктор кивает парочке, ставит машину на сигналку и направляется в сторону выхода. А через минуту мимо него проезжает мотоцикл с братом и Василисой. Интересно… И почему влюбленный, внезапно ставший невероятно сговорчивым и заботливым братец так и не удосужился купить второй шлем?
Ｗｅｄｎｅｓｄａｙ， １9：30
Дом Бестужевых
Солнце неспешно садилось за горизонт, заливая крыши северной столицы расплавленным золотом осени. Мнимое тепло таяло на глазах, предвещая череду дождливых серых дней. Виктор приехал домой раньше обычного. В галерее дел больше не было. Действующая выставка дорабатывала последние дни, его команда вот-вот должна была вернуться в Питер, а Александр уехал после обеда — отпросился для подготовки к свадьбе. Дом был пуст. Кай еще не вернулся. Разувшись, мужчина прошёл в гостинную и обессиленно рухнул на диван. Картинки прошедшего дня и обрывки фраз разбитыми стеклами калейдоскопа сменяли друг друга. Последняя картинка, — Кай и Василиса, вылетающие из галереи на мотоцикле, — и пальцы на телефоне сжимаются сильнее. Глаза распахиваются. Виктор резко садится прямо. «Саш, завтра с утра зайди ко мне, пожалуйста. Есть личная просьба». Виктор отправляет сообщение, мысленно извиняясь перед девчонкой.