Господин Разрушитель

— Вань, а пошли ночевать с нами в номер? — у Никольской заволокло пеленой взгляд. В отношениях с Виолеттой Муратов был весь такой правильный, душный. Если сейчас он откажется в пользу Евы, я сочту это за повод размозжить его кудрявую башку! Отказаться может только тот, кто побоится ранить чувства девки! А зачем ему осторожничать, если их ничего не связывает? Муратов подошёл к мусорному ведру, вальяжно стряхивая пепел. По губам, которые Ева жёстко терзала, ожидая ответ, можно было догадаться. Ванечка не подконтролен ей так, как бы этого хотелось. Он продолжал стоять с надменным выражением лица, которое никогда теперь не слетало с него даже при посещении сортира в автобусе. — Ванюша, решайся, — захохотала блондинка. — Ты так загадочно молчишь. Кивни, если тебя держат в заложниках. Тогда он обернулся на меня, тряхнув своими мерзкими кудрями, и продолжил выбешивающе пялиться. Раздражённо приподнял брови, будто на что-то намекая… Он бл*дь не мог ответить при посторонних! Я же пришёл проследить за тем, как он держит язык за зубами! Сука! — Прошу прощения, — раздалось за нашими спинами. Чуть не подставился! Не сразу отреагировав на посторонний голос, я нахмурился своим мыслям. Слишком привык к его присутствию, перестал держать в голове, с кем по-настоящему имею дело — потому что Муратов полностью слился с образом Юдина. И Никольская без конца мешала мне контролировать его поведение! Я за самим собой уже не замечал оплошности, пока придумывал, как поставить её на место! Ева, чуть поёжившись, как-то встревоженно дышала, избегая смотреть мне в глаза. — Кхм-кхм! — в нашем кругу возникла администраторша, с которой я недавно виделся в своём номере. — Уважаемые постояльцы! После двенадцати на территории отеля запрещено находиться гостям! Либо прощайтесь, либо заселяйтесь! Девица в галстуке то ли от холода, то ли от недовольства, скрестила руки. Внаглую заглянула в лицо сначала пошатнувшейся блондинке, а потом её смутившейся подружке, подозрительно щурясь. Я невольно ослабил объятия, буквально отдав их на зрительное растерзание работнице. — Девушки, вам восемнадцать-то есть? Я вас без родителей не заселю! Мы все настороженно замерли. Я замер. Чуть не поперхнулся… Вообще-то я думал, они ровесницы Евы, но теперь, когда администраторша озвучила вслух, закрались подозрения. Плавно убрав руки, я грозно уложил их на грудь, уже наблюдая, как блондинка – самая смелая из двоих – закатила глаза. — Кхм… Что значит, восемнадцать? Разве шестнадцать лет – не возраст согласия? Твою же ма-а-ать… Во что я чуть не вляпался? Работница выпучила на меня круглые изумлённые глаза, будто я успел совратить малолеток прямо в их плохо охраняемой подворотне. Лучше бы следили нормально за камерами, придурки. Незваные гости здесь тусуются явно не один час! Муратов скривил свои поганые губы в насмешливой улыбке, пытаясь отвернуться, очевидно, чтобы не заржать. И просиявшей Никольской, к сожалению, заметно и стремительно полегчало. — Я понял. Вызову вам такси, — блудницы недоделанные! — Да ну блин, Господин! Мы не против остаться, правда! — Зато я против! Говори адрес! Это не месть! Это бл*дь черте что! Я, пробираемый ночным холодом, вызвался проводить малолеток до приезда машины. Никольская с Муратовым, исполненные насмешливого сочувствия, поднялись на этаж, бросив меня наедине с озабоченными девицами. Они ещё долго умоляли меня остаться, а я, заколебавшись возиться с тупицами, стрельнул сигарету у Андрюхи. И как же его угораздило отлучиться от абсента? Никотин никак не притуплял агонию. Безвкусный дым улетучивался с горького языка под тупые разговоры девок, которых я, надеялся, что видел в последний раз. Отстегнул им денег за такси и… За фотографии. Подружка блондинки удалила их на моих глазах. А минут через двадцать утомительного ожидания приехала машина и увезла их в далёкий-далёкий пригород Барнаула. Я остался один в чёрном дворе, высверливая взглядом фонарь, под которым Ева и Лёша соприкоснулись губами. Тлел от сожаления заживо, словно у надгробия. В шуршащей тишине иногда раздавался рёв ночных гонщиков. А иногда и выкрики из окон отеля, явно принадлежащие нашим. Я так ни к чему и не пришёл. Только окоченел до дрожи… Не было сил справляться с тем, что обосновалось в груди. Поэтому я, плохо соображая тяжёлой головой, просто унёс это с собой вместе с паршивыми воспоминаниями. На этаже, щиплющем теплом лицо, слышалась суета — пьянчужкам пригрозил охранник. Двери в номера были открыты, а люди в нечеловеческом угаре плутали из одной комнаты в другую. Переговаривались, кричали и подбирали по гостям свои вещи. Я слился с нашей толпой, морщась от аромата спирта, прошёл в свою комнату и сделал вид перед самим собой, что ложусь спать. А когда в коридоре стихло, нашёл себя разбитым у двери в её спальню, которая почему-то оказалась приоткрыта.

***

— Не молчи, Вань. Скажи, пожалуйста, что-нибудь, — он раздражённо умыл лицо ладонями и проигнорировал её, сидя к Еве спиной. — Ты обиделся? Мне казалось, что меня не существовало. Только два их силуэта в свете ночника из-за узкой щели. — Нет, — отрезал он, не поворачиваясь. — Хорошо. Я не знаю, что ещё придумать… Ванечка шумно вздохнул. — Можно сказать, как есть. — Нет! Он не поймет! Далёк от этого. Ты же видишь, что он ревнует, значит… Речь обо мне? В груди болезненно ухнуло. Значит, что? Можно продолжать лезть к нему в рот? — Зачем? Зачем он тебе нужен? — Муратов взволновано вскочил с края кровати и приблизился к Никольской. — Лёня не знает обычных человеческих слов поддержки! Ведёт себя, как мудак, не уважает окружающих, самоутверждается за счёт девушек, — нравоучительно загибал он пальцы. — Почему вам такие нравятся? Кому это «вам»? Он до сих пор оскорбляется за Вилку? — Как бл*дь тебя угораздило? — Ваня рыкнул Никольской прямо в лицо. Он имел ввиду… Неважно! Мне почему-то так стало удушливо больно слышать это со стороны. Слышать это от Муратова. — Я думаю, то, что мы устроили, было бесчестно! Но максимум реакции ты от него получила. Он чуть не вы*бал школьниц, чтобы утереть тебе нос. Считаешь, это проявление чувств? Это же так романтично, назло девушке спать с другими? Кровь отхлынула к моим онемевшим ледяным ногам. Я остался стоять, страшась моргнуть и увидеть снова, как он нарушает её границы. Если Муратов продолжит называть вслух всё, что я учинил, мне останется только провалиться сквозь пол! — Если бы он хотел, он позвал тебя в тур! Сам! Но он этого не сделал! Не сделал. Я был растоптан. А Ева выслушивала его вразумительную речь холодно, как-то странно меняясь в лице. — Ты, наверное, совсем себя не уважаешь, раз хочешь добиться от него эмоций! — охренеть… Всё это время я чувствовал в Еве странную фальшь. Не мог разгадать, почему она так странно себя вела. Но оказалось, девчонка просто хотела вызвать во мне чувства. А я думал, это слишком наивно, чтобы быть правдой… На моих глазах Лёша делал то, что я провернул с его Виолеттой, также хладнокровно и жестоко. Только, в отличие от Господина, он не использовал вымысел. Говорил правду. Не хватало духу прервать его тираду. — Тот дед хреново сказался на твоей психике. Пока ещё от Лёни тебе есть какой-то толк, попроси его оплатить приём у психолога! — то ли злобно, то ли по-дружески выдал он и взъерошил на голове кудри. — И прекрати это всё побыстрее! Я бл*дь тоже не железный! Она смотрела на него изумлённо. Расколдовано. Как никогда бы не посмотрела на меня. — Вань… — девчонка сползла к краю кровати и присела рядом с Лёшей. — Ты всё ещё думаешь о ней? Нет… Нет! Только не это! — Да, — надломлено прохрипел Муратов. — А хочешь… — она боязно сглотнула. — Переспать? У меня сперло дыхание. Лицо онемело, руки налились жаром, когда я стремительно вошёл в её номер, громко хлопнув дверью, и встал над ними, мирно сидящими на постели. У Никольской, общающейся с Юдиным в одной футболке и трусах, изумлённо приоткрылись губы. Ванечка отстранённо уткнулся взглядом в пол. — Уйди отсюда! — пригрозил я девчонке. Она, сверкая глазами, подскочила на ноги. — Лёнь! — Я сказал, уйди! — злобно зарычал я, не узнавая самого себя. Голову тошнотворно кружило от того, на что Ева обрекла меня, параллельно поддавшись на святость Муратова. Девчонка увидела, что я был лишён даже слабого контроля. Попятилась, тревожно озираясь, и, наконец, прикрыла дверь снаружи. Мы остались вдвоём с грёбаным психологом. — Вставай! — приказал я, глядя вниз. Муратов равнодушно поднялся с кровати, даже не пытаясь отодвинуться от моего пышущего злобой лица. Ненавижу! Ненавижу урода за каждое слово! За откровенность! За правдолюбие! За то, что знает, что я сейчас сделаю, и даже не шелохнётся! Он уставился унылым бледным взглядом куда-то очень глубоко мне в глаза. Сердце больно заколотилось в рёбра. — Что, Ванечка? Нравится за мной донашивать? Его белое лицо в миг побагровело, стоило мне обернуть Муратова за шею рукой и начать яростно душить. Я был способен убить его, я уверен! Мы схлестнулись в нашей взаимной неприязни, не замечая раздающегося в номере грохота и рассыпающихся осколков. Воздух перестал доходить до ломящих лёгких, когда и его пальцы ненавидяще сомкнулись на моей глотке. Мы быстро прибегли к кулакам, попадая в лицо и под дых. Изо всех сил выбивали из наших тел остатки сопротивления. Руки ныли от ударов. А через несколько минут на полу стало скользко.