RED 2.0

Се Лянь сидел на полу, пытаясь прийти в себя. Шайка прилетела в угол лба — место стремительно наливалось синевой, вниз, по скуле, стекала капля крови. Удар получился довольно сильный — свет в комнате пульсировал в такт тяжелым, частым ударам сердца. Хун-эр сидел в ванной — съежившись, обхватив колени руками он сверлил Се Ляня настороженным взглядом единственного глаза. Холодная вода все еще текла из лейки, отчего бледная кожа покрылась гусиными лапками. Десятки белых бабочек сидели на Хун-эре, как живой, трепещущий крылышками щит. Бинты, скрывавшие часть лица, висят драными лоскутами. Сквозь зазоры горит ровным светом красный, механический огонь. Все пошло наперекосяк с момента, когда Се Лянь привел ребенка домой. Раж схватки утих, действие адреналина истекло — на смену пришла нарастающая боль в простреленном плече и боку, осознание произошедшего. Он устроил перестрелку с группировкой военных. Неясно, из-под чьего крыла. Ради ребенка, который обладает фантастическими, черт знает, насколько опасными способностями. Исходя из геройского порыва. Он. Который сидит в петле кредита, как заяц в капкане. Который уже года два работал офисным планктоном. Он, чья тягомотная и безнадежная, но кое-как устоявшаяся жизнь окажется разрушена, стоит ему засветиться при любых компрометирующих обстоятельствах. Ужас неотвратимо нарастал, накрывал его кромешно-черной тенью, реальность размывалась, кружилась перед глазами, сердце билось где-то в горле. Оказавшись у двери своей квартиры, Се Лянь упал на колени, уткнулся лбом в сцепленные кулаки. Дыхание вырывалось через рот надсадно, с шумом. — Гэгэ? — обеспокоенный голос — Хун-эр тянет его за рукав, наклонившись, заглядывает в лицо. От взгляда на Хун-эра Се Лянь почувствовал себя еще хуже — воочию увидел свою проблему. Он взял ответственность за этого ребенка, даже думать о том, чтобы поворотить назад — подлость, если взялся помочь, то должен действовать до конца… а точно должен? Это ведь всего лишь ребенок, всего лишь один ребенок. К тому же непонятно, насколько опасный. А у Се Ляня своя жизнь. И он совершенно не понимает, что делать дальше. Прятать ребенка? Путаться в лжи, пытаясь объяснить его существование знакомым и спецслужбам? А что если бойцы, преследовавшие его, сами относятся к гос-органам? Тогда Се Ляня точно ждет тюрьма, если не расстрел. Просто выставь за дверь и забудь. Краем сознания Се Лянь уловил движение — стащив с полки телефон, Хун-эр быстро набирал номер. Рывок, хлопок — рука прижимает трубку к полу, как кошачья лапа — живую рыбу к речному камню. — Хун-эр, — голос подрагивает, — куда ты звонил? — В скорую, — отшатнувшийся Хун-эр стоит, обнимая попавшую под удар руку, глядит твердо. — Гэгэ потерял много крови. У гэгэ лихорадка. Нужно в больницу. У Се Ляня вырывается рваный, жалкий смешок. Пока он боялся и накручивал себя, ребенок думал о практической стороне их настоящего положения. Заботился о нем. Отвечал добром на добро. Совесть взвилась, царапая глотку. Какое же он ничтожество. — Ничего страшного, Хун-эр. Гэгэ просто немного устал. Хорошо. Ладно. Он решил заботиться об этом ребенке — и он будет, как бы неуверенно себя не чувствовал. Однако — как это? Не в далеко идущем плане — спрятать от спецслужб, каким-то образом легализовать человеческий статус — а базово? Как заботиться? Чем и сколько кормить? Как с ним разговаривать? Об этом Се Лянь думал в ванной, пока вытаскивал пулю из раны в боку, а оставленный в прихожей Хун-эр слушал мучительные хрипы. Ребенок выглядел очень худым и на мосту потерял сознание от истощения — очевидно, сперва его надо было накормить. — Итак, — Се Лянь заставил себя выглядеть бодрее. — Что бы ты хотел поесть? Черный глаз блеснул: — Очазуке! Се Лянь тут же пожалел о формулировке. Из еды у него был рис и что-то из консервов, но вряд ли это был лосось. Так или иначе, он должен приготовить еду. Итогом получасового копошения у плиты стала странно пахнущая рыбно-рисовая смесь. Се Лянь никогда не учился готовить — когда семья Се жила в достатке, ему не было необходимости, когда от семьи Се остался он один, ему было не до того. Главное, чтобы еда не стоила дорого. Вкус и питательность — это для тех, кто богат и заслуживает свою жизнь. Первую минуту Хун-эр глотал пищу не жуя и не различая вкуса. Затем его лицо скривилось. Пережевывая тяжело, нехотя, он водил растерянным взглядом с Се Ляня на блюдо и обратно. — Если гэгэ хотел от меня избавиться, есть другие способы, — Хун-эр вяло хихикнул. Сердце ухнуло куда-то в желудок. — Невкусно? Если Хун-эру не нравится, я… — Се Лянь осекся. Что — он? У него были сбережения — на самый крайний случай. Если это не было делом жизни или смерти, Се Лянь доедался бич-пакетами. Однако Хун-эр не слушал его — приняв серьезное выражение, он молча заработал палочками. Подавленный собственной беспомощностью, Се Лянь опустил взгляд в стол. После Се Лянь закономерно решил вымыть Хун-эра. Потому что он был грязный. И держался на ногах слишком шатко, чтобы Се Лянь мог быть уверен, что тот не утонет в ванне, умываясь самостоятельно. Когда с него стащили одежду, Хун-эр смотрел настороженно, но не сопротивлялся. Когда поливали водой и терли губкой в мыле, болезненно морщился, но не плакал. Се Лянь старательно растягивал губы в улыбке и молол отвлеченную чушь, чтобы скрыть эмоции от вида сизых шрамов на худом тельце, гноящихся ранок на ступнях, суставов, натягивающих потрескавшуюся кожу. В голове билась мысль, что Хун-эра точно нужно доставить в больницу, Се Лянь видел много ранений и знал, как их обрабатывать, но в его ведении были тренированные мужчины. Если он угробит ребенка из-за недостатка практики, это будет его вина. Но потом Се Лянь взялся за бинты на голове. Шумела вода. Бабочки, что впорхнули в комнату через форточку, шелестели крылышками. У Се Ляня гудело в голове. Перед глазами стоял увиденный сквозь щель меж бинтов край металлического ободка. — Холодно, — голос Хун-эра подрагивает хрипотой. Се Лянь мысленно соглашается — да, холодно, он старается не использовать горячую воду, потому что это тоже деньги. Сам давно привык — ведь закалка полезна. Надо было сообразить, что для ослабшего ребенка это может быть слишком. — Видел? — Вопрос с непонятной интонацией. Се Лянь все глядит в одну точку, сдавленно соображает — что именно? Наемники говорили про какой-то чип в правом глазу — это был он? Тогда, на улице, когда нечто под бинтами светилось, а бабочки порхали в белоснежном, искристом танце, обстановка походила на сказку. Се Лянь попросту не придавал значения земной, материальной оболочке чуда. Воображение рисовало сияющую, алую радужку — как у мрачной лесной феи из европейских сказок. Таинственно, возвышенно, красиво. Позади слышится тяжелый, натужный вздох. Плеск воды — Се Лянь вздрагивает от звука приближающихся шагов. Тихая поступь влажными, маленькими ступнями, ближе, ближе, ближе. Спину обдает холодом. — Послушай, Хун-эр, я просто хотел помыть твои волосы и… — Се Лянь оборачивается, частит — и давится на половине фразы. Хун-эр стянул бинты. Глаз — встроенная в плоть установка из проводов, свинцовых колец и округлого «фонаря» — навевает ассоциации с новомодными протезами для инвалидов с отсутствующими частями тела. Красное, механическое сияние напоминает что-то из футуристичных фильмов ужасов. В сочетании с лицом полупрозрачного от истощения ребенка, зрелище выглядит еще более неправильным. Отталкивающим. Се Лянь сперва не понимает, почему Хун-эр выглядит так, будто ему отвесили пощечину — а потом замечает, что, отшатнувшись, едва не повалился на спину. Искорка смелости и надежды в черном глазу гаснет — опустив потухший взгляд в пол, Хун-эр сбегает к ванной, с варварской быстротой мылит, дерет грязные волосы, подставив голову под холодную воду. Се Лянь хочет сказать, хочет что-то исправить — но так и продолжает бесполезно сидеть на полу. Спать ложатся по разные стороны одного футона. Потому, что квартирка Се Ляня слишком мала, чтобы в ней можно было постелить два. Потому, что даже такая квартира в Пудун Се Ляню не по карману и ему было бы лучше съехать в Пуси, но это непрестижно для Царства Небес. Непрестижно для «наследного принца» Сяньлэ. Хун-эр на другом конце футона сворачивается в дрожащий комок. Мокрые волосы еще не высохли. И бинты — умывшись, Хун-эр замотал в них механический глаз. — Прости, — тихое, хрусткое из-под одеяла. — За что? — Се Лянь действительно не понимает. — Шайка, — сразу за ответом — простудный чих. Лицо Се Ляня рассекает кривая, полубезумная ухмылка. Какой, мать вашу, «наследный принц». Хун-эр вздрагивает, таит дыхание, когда вокруг него сворачивается массивное, теплое тело. Ждет, что последует, боязливо блестит черным глазом. В окно влетает несколько бабочек. Но проходит десять, двадцать минут — взрослый греет телом, прижимает к широкой груди. Понемногу Хун-эра размаривает и сон берет вверх. А Се Лянь глядит на голую стену застывшим, ледяным янтарем с маленьким зрачком-точкой. Если бы у него была жена, она бы уже сбежала. Если бы у него был ребенок, он бы уже умер. Се Лянь мог сколько угодно ненавидеть себя и жить в убогих условиях, гнаться за прошлым, превращая свое настоящее в восемнадцатый круг Диюя — но только при условии, что от этого страдал он один. Се Лянь приволок ребенка в свой ад. Сегодня накормил несъедобной консервой с горелым рисом и помыл в ледяной воде, завтра оставит на весь день одного и накормит просто горелым рисом — потому, что Небесное Царство не уважает его настолько, чтобы дать отгул и аванс. А Се Лянь послушно стерпит, потому что привык находить искупление в страдании. Изнутри, из горячих недр души вскипал глухой, дымящий зрение гнев. Утреннее солнце слепило красные глаза — вспугнутый эмоциями, сон так и не пришел к Се Ляню. Тот, однако, чувствовал себя даже слишком бодро — Пудун понемногу просыпался, гудел машинными пробками, шуршал кипами бумаг в дипломатах белых воротничков, звенел клинком ложек о фарфоровые чашки летних кафе. Приевшаяся суета ощущалась совершенно по-новому, ярче светилась зеленью листвы, дышалась полной грудью. Наверное, потому, что сегодня Се Лянь не идет на работу. — Се! Мать твою! Лянь! Какого хрена тебя нет на месте?! — Голос из трубки звучал пронзительно, как визг комара. Поморщившись, Се Лянь отнял трубку от уха. — Сейчас не моя смена, господин Тао. И не кричите так, я вас слышу. Се Лянь стоял у стойки дисков в Digital Plaza и разглядывал ценники на одинаковых желтых коробках. PC издание выходило дешевле на пятьдесят юаней, но процессор на его ноутбуке сгорит к чертям от нагрузки. Можно купить PS5, однако она стоила две с половиной тысячи — это на триста юаней больше, чем хранилось в запасе «жизни или смерти». Се Лянь напряженно морщил брови, размышляя, как разобраться с неразрешимой дилеммой. — Какая еще смена?! — Тао Оуянь — менеджер по логистике, влился в Сяньлэ вместе с Царством Небес — исходил ядом от гнева. — Идиоты из Джугатсу прислали подствольники вместо крупнокалибра! На каком диалекте ты их инструктировал?! На хакка?! — На осакском, — Се Лянь отозвался, не тронутый пламенем чужого гнева. — Кстати, господин Тао. Я диспетчер. По должности я отвечаю только за координацию перевозки. Разве ответственность за путаницу с ввезенным боекомплектом лежит на моих плечах? — Ублюдок, ты их инструктировал! И где, мать твою, ты шляешься?! Ху Вандань выдерет меня в задницу, если ты не порешаешь это дерьмо! Се Лянь поставил диск для PC на стойку. Он не курил, но внезапно ему как никогда захотелось затянуться. Глубоко, задумчиво глядя в потолок. Цзюнь У понижал его медленно. Сначала Се Лянь был руководителем отдела логистики, потом делил должность с Тао Оуянем как зам, потом стал диспетчером — одним из трех. Однако происходила странная корреляция — зарплата уменьшалась, обязанностей же, напротив, становилось больше. Господин Се опытный наемник, настоящий знаток дела — почему бы ему не порешать пару сложных вопросов там и сям? Почему бы не посидеть пару лишних смен ради процветания Сяньлэ? Сотрудники Царства Небес будут вам очень благодарны. Что, мать твою, значит, ты не хочешь. Тебя понизить до уборщика, бесполезная, ленивая, зазнавшаяся тварь? — Господин Тао, чем М32 отличается от К41? — Ха? — Тао Оуянь на другом конце сбит с толку. — Какое это имеет отношение…?! Се Лянь взирал долгим, задумчивым взглядом на виды звездного неба в широкоформатной, изогнутой плазме. Возмущенные визги зудели в ушах далеким, фоновым шумом. Конечно он не знает. — Господин Тао, а ведь я вам необходим. Как воздух. Чего не могу сказать о вас в отношении себя, — Се Лянь сам удивлен внезапной догадкой. Тао Оуянь на другом конце молчит, ошарашенный — давится и разражается вновь: — Кончай молоть чушь, если ты не припрешься, я… — Если я не припрусь, — Се Лянь несет к кассе издание для PS5, — Ху Вандань выдерет вас в задницу. Нет, скидочной карты нет, — последнее говорит продавщице на кассе. — Кстати, я беру отгул. Хотел бы на неделю, но могу ограничиться сегодняшним днем, если вы предоставите мне одну услугу. Тао Оуянь на другом конце не может определиться, что делать — орать от гнева, поражаться тому, откуда у бесхребетного аутсайдера взялось столько гонора или покрываться холодными мурашками. Потому что он действительно не знает, чем М32 отличается от К41. А еще он не знает японского и высокомерные дуболомы из Джугатсу вряд ли оценят его попытки объясниться с помощью онлайн переводчика. Формально Се Лянь отвечал за координацию перевозки. Неформально — за поиск поставщиков, за переговоры, за выбор оптимальной модели боекомплекта, за оформление документов, за контроль качества и за любую мелочь, которую на него скидывали, чтобы раньше уйти со смены. Тао Оуянь не заметил, как так получилось, что за Се Лянем закрепилось столько обязанностей. Не заметил, когда от него стала зависеть его судьба. В плохие дни Ху Вандань не разбирался, кого долбить лицом в стол за рабочий просчет. — Чего ты хочешь? — Скрепя сердце, Тао Оуянь цедит сквозь зубы. — Вашу Play Station 5. — Ха? — Ху Вандань подвисает. — …Два багета, тофу, зеленый салат… — Се Лянь ходит с корзиной, перечисляя ингредиенты. Хорошо, он не умеет готовить сложные блюда. Однако вряд ли у него получится оплошать с сэндвичами. Хун-эр встречает его настороженным блеском черного глаза из-под одеяла. Се Лянь отлучился, когда на часах было семь, прошло всего два часа. Вероятно, сонный Хун-эр не расслышал прощания и, напуганный, сидел под одеялом, ожидая неизвестного. Се Лянь бодро улыбнулся, сложил на пол хрусткий пакет с продуктами и полученную от Тао Оуяня PS5. — Доброе утро, Хун-эр. Сегодня у нас сэндвичи. Ты любишь сэндвичи? — Черный глаз округлился, когда Се Лянь ласково, без следа боязни потрепал всклокоченную со сна шевелюру. Сэндвичи оказались отнюдь не просты. Се Лянь концентрировался, как на боевом задании, изрезал себе пальцы — и все равно багет крошился кривыми, угловатыми ломтями. Первый недожарился, второй подгорел. — Гэгэ, лезвием нужно пилить, а не давить, — Хун-эр окликнул неожиданно. Се Лянь растерялся: — Э… Вот так? — вышло все равно криво. — Гэгэ, давай я покажу. Се Лянь стоял в стороне и рассеянно наблюдал, как маленький ребенок умело, споро нарезает багет на ровные, красивые ломти. — Гэгэ нужно добавить огня, так хлеб прожарится снаружи и останется мягким внутри. — Хун-эр, — Се Лянь отзывается с заминкой, подбирает слова, — ты очень хорошо готовишь. Следует затишье — Хун-эр, не оборачиваясь, переворачивает прожаренный ломоть. — Мама научила. — Этот неумелый Се должен сказать твоей матери большое спасибо, — Хун-эр оборачивается — краешки губ Се Ляня растянуты в искристой, теплой улыбке. — Если бы она не обучила тебя, этот Се сегодня умер бы с голоду. Давай я попробую, — снова берется за нож. Вышло вполне неплохо — на блюде громоздилась кривоватая, но от того не менее аппетитная гора сэндвичей. Хун-эр хрустит, с любопытством смотрит, как Се Лянь подключает к телевизору PS5. — Cyberpunk 2077? — читает надпись на игровом диске. — Ага. Давно хотел сыграть. Возрастной маркер на коробке гласил: 18+. Но еще вчера Хун-эра пытались пристрелить наемники. Вряд ли, играя, он увидит или услышит что-то новое. Поначалу Хун-эр водил подозрительно прищуренным черным глазом с футуристичного пейзажа на Се Ляня, гадал о тайном смысле происходящего. Потом сэндвичи съелись, мистер Уэлс скончался, Декстер выбрал тихую, спокойную жизнь, а Се Лянь понял, что такое просидеть шесть часов, не отрываясь от геймплея на еду, туалет и посторонние мысли. Хун-эр от возбуждения горел красным глазом из-под бинтов, вокруг, как сумасшедшие, кружились бабочки — но ничего необычного в этом уже не виделось. После шестичасового наблюдения за электронными глазами, электронными руками и целиком электронными Мальстрём механический глаз на детском лице казался безобидным и даже милым. — А? — Удивленный, Хун-эр отвлекся от джойстика. — Ми…лый… — сонный Се Лянь не заметил, что сказал это вслух. Бессонная ночь взяла свое. — Хун-эр на самом деле… очень милый… особенный… — ничего ведь не будет, если он приляжет на пару минут? На экране Вик поторапливал Ви с ответом, а Хун-эр все смотрел на Се Ляня — привалившись на здоровый бок, он дремал, сложив ладони под щеку. В голове отдавалось разморенное, сонное — «милый». Посидев еще минуту, Хун-эр поднялся. Бинт разматывался слой за слоем, открывая миру механический глаз. Неправильный, чудовищный. Особенный. Милый. Открыв глаза, Се Лянь обнаружил, что находится во тьме. Проморгавшись, глянул в окно — неоновые огоньки взрезали бурлящую, мегаполисную ночь. — Гэгэ заснул в один день, а проснулся в другой, — бодрый, с ноткой насмешки детский голос прозвучал откуда-то справа. — Гэгэ хочет есть? Се Лянь застыл в ступоре, удивленный метаморфозой — а потом, окрыленный, рывком поднялся, потянулся навстречу. Шурх — откуда-то взявшийся плед слетел с него от резкого движения. План сработал, Хун-эр приоткрыл дверцу в свое сердце, Се Лянь сумел доказать ему, что он не один! У стола — маленький, складной, у окна — горел красным светом механический глаз. На блюде — горка чего-то хлебно-рыбного — очевидно, Хун-эр приготовил ужин. Тьма в квартирке создавала таинственную, зыбкую атмосферу — ночь, далекие джунгли, маленький хищник, перебирая когтистыми лапками, крадется к неподозревающей подвоха жертве. Ориентируясь на свет, Се Лянь занял противоположное место у стола. Глаза понемногу привыкали к темноте, позволяли разглядеть очертания фигурки Хун-эра — примостившись на стуле, тот поддался вперед, к Се Ляню, уложил подбородок в ложе сцепленных ладоней. Глядел пристально, пытливо — ровный свет красного глаза и неясное мерцание черного. Очевидно, Хун-эр затеял какую-то игру. То, как тьма выделяет красный, механический свет — контраст намеренный, Хун-эр хочет показать свое отличие от человеческого рода во всей красе? Хочет убедиться, что Се Лянь верен в своем решении принять его? Какой бесстрашный, решительный ребенок. — Тут часто выбивает пробки, — посмеявшись, Се Лянь как ни в чем не бывало хрустнул сэндвичем из стопки — поджаренная до хруста консервная сельдь на багетном ломте. — Хо, — Хун-эр откликнулся кратко. В окно влетело несколько бабочек. Крылышки трепетали в призрачном, искрящем тайной танце. — Итак, — теперь, когда Хун-эр открыт для разговора, Се Лянь может начать расспрос. — Хун-эр, я хочу, чтобы ты знал — я желаю помочь тебе. Может есть что-то, что бы ты хотел мне рассказать? — Гэгэ любит помогать людям бесплатно? — Хун-эр склонил голову набок. — Не бесплатно, — Се Лянь откликнулся, хрустя сэндвичем, — как этот бесполезный Се уже сказал, если бы не Хун-эр, сегодня этот умер бы с голоду. В ответ послышался короткий смешок и больше ничего. Ладно, тогда наводящими вопросами? — Хун-эру нужно как-то подзаряжать свое… устройство? — Вопрос действительно важный — если разрядка может навредить детскому телу, Се Ляню лучше скорее украсть «зарядку». — Он подсоединен напрямую к мозгу и питается от него, — помедлив, Хун-эр потер пальцем серебристый ободок. Ясно, одной проблемой меньше. — Хун-эр не знает, кто за ним охотится? — Нет. Много времени… — наморщив брови, Хун-эр посчитал на пальцах, — три года назад? Они просто пришли на улицу, где жили мы с мамой. Стреляли. Мерили всех подряд странными приборами. Тех, у кого мигала красная лампочка, тащили в машину и везли туда. — Туда? — Туда, где много белых коридоров. И ремней. Привязывают ими за руки и ноги, режут, вставляют в голову всякие механические штуки. Если после останешься жив, заставят делать всякое в больших-больших комнатах. Управлять змеями или бабочками. Се Лянь серьезно сощурился. Очевидно, структура, проводившая эксперименты над Хун-эром, располагала финансированием промышленного уровня. Если так, то и охранная служба должна быть не проста. — Хун-эр, скажи, ты помнишь какие-нибудь отличительные знаки у людей, которые тебя похитили? Нашивки? Символику? — Одинаковые и черные, — Хун-эр наморщился. — Но гэгэ, я могу узнать их по запаху. — На подставленный палец слетела бабочка, приземлившись, пошевелила усикам. — Могу понюхать через бабочек. Хорошо. Однако, Се Лянь не мог понять одну вещь. — Хун-эр, как ты сбежал? — Объект, на котором выращивают псиоников, не мог охраняться настолько плохо, чтобы слабый ребенок мог ускользнуть сам. — Мы с мамой сбежали, — Хун-эр возбужденно сверкнул черным глазом. — Она услышала, что «RED сохранили волю и у них хотят вытащить спинные мозги». И она — бах! — Маленькие руки изобразили взрыв. — Залила там всех жидким огнем из труб! Стена расплавилась и мы вылетели на поверхность. Но за нами побежало много охотников в черном. Мама сказала, чтобы я бежал вперед, а сама осталась, чтобы утопить всех там в жидком огне. И я не видел ее уже неделю, — Хун-эр ощутимо посмурнел и, внезапно, вскинул на Се Ляня мерцающий надеждой черный глаз. — Гэгэ, помоги мне найти маму. Она, наверное, даже не знает, что со мной все в порядке и ищет там, где опасно. Мама сильная, очень! — Хун-эр воинственно размахнулся, изображая, насколько. — …Но их много. Се Лянь погружается в молчание, размышляет. Прятать и содержать одного маленького Хун-эра уже большая проблема, что будет, когда он найдет его мать? — Хун-эр, как звали твою маму? — Мальчик озадаченно моргнул: — RED 1.0. — А человеческое имя…? Хун-эр наморщился. Долго массировал виски. В конце концов поднял на Се Ляня беспомощный взгляд: — Не помню. Бабочки кружились, выделывая какой-то странный танец: «каруселью» перелетали с предмета на предмет и на каждом десятом ходу слетались в воздухе узкой, трепещущей спиралью — чтобы потом вновь разлететься в порядке «с предмета на предмет». Красный свет ровно мерцает в такт. — Хун-эру не обязательно делать это. — Ха? — Пытаться представить свою силу в привлекательном свете. Я понимаю, что ты ее не хотел. Утешение произвело противоположный эффект. Внезапно Хун-эр заглянул Се Ляню прямо в глаза с очень серьезным, твердым выражением. — Гэгэ, моя способность — часть меня. Я больше не хочу стесняться и бояться ее. Если другие стесняются и боятся — значит, они мне не друзья. «Либо прими меня целиком, либо нам не по пути». Се Лянь невольно распахнул глаза шире. Этот ребенок намного храбрее него. — И все же Хун-эру было бы лучше не пользоваться своей силой на людях, — Хун-эр щурится и хохлится, как птенец, когда, посмеявшись, Се Лянь ерошит ему волосы, скрывает за отросшей челкой свет красного глаза. — Иначе мы будем слишком приметными, когда пойдем искать твою маму. — Гэгэ! — От красного импульса бабочки разлетаются белоснежным, сияющим фейерверком. — Спасибо, гэгэ! — Се Лянь поглаживает худую спину, когда, слетев с места, Хун-эр влипает ему в объятия. При знакомстве Се Лянь сказал, что он — принц, который хочет спасти принцессу от драконов. Кем он будет, если побежит от проблем? …Когда Хун-эр щелкнул включателем и комнату озарил свет, Се Лянь сперва ничего не понял. — Пробки влетели, гэгэ. — Ха? — Вылетели, — щелчок — свет гаснет, в комнате воцаряется ночная тьма — только красный глаз светит. — Влетели, — щелчок — и свет выставляет на обозрение оторопелое лицо Се Ляня. Щелчок, тьма. — Вылетели. На этот раз спят вповалку — Хун-эр растянулся поперек футона, ткнулся Се Ляню носом в живот. Тот перебирал мягкий, темный беспорядок на мальчишьей голове, задумчивым взглядом гипнотизировал двух бабочек, что, отбившиеся от стаи, порхали под потолком — маленькие, бестолковые. Счастливые. — …С гэгэ точно все будет в порядке? — Хун-эр, как твой гэгэ будет искать твою маму, если он насквозь проржавел? И потом, — вострый янтарь блестит хитро, — Хун-эр ведь хочет стать сильнее? Этот гэгэ поможет в тренировке. Выдохнув, Хун-эр кивает, возбужденно сверкает черным глазом. Красный свет разгорается — к окну, что выходит на глухую подворотню, слетаются бабочки. Подхватив дипломат, Се Лянь склабится, прыгает с подоконника пятого этажа. Бабочки свиваются в подобие спирали — Се Лянь скользит, как серфер на волне, белые крылышки летят в лицо — и, пригнувшись совершает мощное приземление. Эндорфины бурлят в венах, затмевают боль от ран в боку и плече — этот никудышный Се снова в строю.