***
— …Се Лянь, это чересчур! Ты не можешь просто взять и явиться в этом в канун Чунфэнь! — У обеспокоенного Му Цина от бега на холоде идет пар изо рта. — Разве я неприлично одет? — Се Лянь не сбавляет хода, бодро осматривает свою белоснежную двойку. — Переодеваться долго, мы только заставим людей ждать! И потом, — янтарь блестит озорством, — меня ценят не за наряд, а за то, что я наследный принц! Швейцары распахивают деревянные двери — свечка отличается от стеклянных «сестер» элементами традиционного стиля. Се Лянь с непринужденной статью проходит через шеренгу людей в ханьфу к большой каллиграфии. Обрамленная винтовым пролетом лестницы, она являет композиционный центр парадной залы. Человечность, долг, вежливость, знания, верность слову. Пять конфуцианских добродетелей, пять столпов, что ортодоксальная Сяньлэ пронесла из древности в современный мир. Се Чжэньюй, что ожидал сына на другом конце шеренги, едва не задыхается от возмущения, увидев того в современной одежде. — Отец, — Се Лянь совершает глубокий церемониальный поклон. — Совсем зазнался? — На застолье Се Чжэньюй шипит не хуже рассерженного кота. Невысокий, подкошенный возрастом и астмой он, тем не менее, является главой Сяньлэ. Правильная сейдза, седые волосы каскадом струятся по традиционному ханьфу с золотой вышивкой — вся его маленькая фигура источает величие крови Се. — Порядок школы Се зиждится на уважении традиций. Если ты собрался пренебречь ими в пользу юношеского выпендрежа, мне следует обзавестись новым сыном. — Отец, — Се Лянь смеется и поправляет съехавшую накидку на старческих плечах. — Никакого неуважения — этот нерасторопный сын всего лишь слишком поздно закончил дело Юйфу, — склонившись к уху, тихо прошептал, — с наследницей все в порядке. Мы поймали похитителей, дальше их судьбу будет решать клан Юйфу. Се Чжэньюй фыркнул, но позволил сыну подоткнуть накидку под горло. Школа Сяньлэ брала начало в период Пяти Династий, являлась старейшей в Цзянху и имела внушительное влияние почти при каждой правящей семье. В основе боевого учения Сяньлэ лежал путь меча и пять конфуцианских добродетелей. Династия, образовавшая школу, хорошо осознавала, какую силу передает в руки адептов, как легко она может свернуть алчное человеческое сознание с праведного пути — потому ввела непреложный моральный противовес. С приходом коммунизма школа больше не могла существовать, как свободное образование, потому в период Мао скрывалась в подполье. Правительство Мао анулировало любую частную волю — в его руках школа могла стать орудием государственных репрессий. После послаблений от Дэн Сяопина, Сяньлэ была зарегистрирована, как частное охранное предприятие. Охрана бизнес точек, корпоратов и ценного груза — в этом адепты Сяньлэ могли свободно использовать свои способности, получать за работу деньги и при этом не зависеть от третьих лиц. — Отец, этот сын не кичился и не стремился пренебречь традициями, — в знак примирения Се Лянь подает отцу чашу вина. — Суть — не обертка. В ханьфу или в одежде современной эпохи, этот Се является столпом Сяньлэ и обещает быть им до конца своих дней. Се Чжэньюй фырчал по-стариковски, пил вино, Се Лянь беззаботно смеялся, Му Цин препирался с Фэн Синем. Тогда, в вечер Чунфэнь, казалось, что так будет всегда. Адепты Сяньлэ пронесут дух благонравия через вечность, а старинная каллиграфия была и останется моральным ориентиром их пути.***
Взгляд Се Ляня спотыкается о спутников Цзюнь У. Министра Тун он видел много раз. Плюгавенький человечек из низов Шанхайской канцелярии, протянув руку помощи Цзюнь У, он взбежал по служебной лестнице в небеса. А со вторым Се Лянь встречался единожды — еще в бытность наследным принцем. Воздушный, непревзойденный красавец в костюме глубокого бордо. В руке — веер, за спиной — белоснежный шелк, на губах — беззаботная улыбка. Точеная фигура создает впечатление физической слабости — но лишь на первый взгляд. Се Лянь запретил этому человеку приближаться к порогу Сяньлэ. А теперь он кланяется ему, пока тот преспокойно шествует к священной каллиграфии. Веропредатель, взяточник и преступник ныне короли. Пять конфуцианских добродетелей — красивая бумажка. А Се Лянь, наследный принц, столп Сяньлэ — голова в шеренге. — Мда, — скользнув мимо Се Ляня, мужчина в двойке бордо обронил короткое, выразительное восклицание. — …Какого хрена. — Се Лянь, мать твою, опусти голову! — Кто-то сбоку испуганно шипит, но у Се Ляня слишком громко звенит в ушах, чтобы он разобрал хоть слово. Какого. Хрена. Чертов Хозяин Долины Призраков. Делает. В его Сяньлэ! Кофейник в руке Се Ляня трясется. Не думать, не думать, успокоиться, игнорировать, все только начало налаживаться, он все равно ничего не может… — В офис Цзюнь У, быстро! — воротничок внезапно сгреб его за локоть, всучил поднос с дымящимся чайником. — Ха? — Хао Мэй попала в аварию, нужно, чтобы кто-то с красивой рожей разлил чертов чай. — Но я… — Се Лянь не успевает ничего возразить — его стремительно волокут через офис, толкают в лифт, коридор, люди, люди, панорама окон, дверь, пинок — фарфоровый сервиз чудом не валится на гранитную плитку. Восстановив равновесие, Се Лянь оглядывает экспозицию — Цзюнь У за директорским столом подпирает подбородок сложенными в замок ладонями, за его спиной торчит министр Тун, на бархатном диване для гостей вольготно восседает Вэнь Кэсин — Хозяин Долины Призраков. Прозрачные глаза в обрамлении белых ресниц смеряют Се Ляня сканирующим взглядом. — Царство Небес забавляется, забивая гвозди микроскопом? — Прошу прощения, господин Вэнь, кажется мы обсуждали сотрудничество наших предприятий. — Да и этот Вэнь хочет быть уверен, что сотрудничает с людьми, которые по крайней мере умеют грамотно распределять ресурсы. — По крайней мере? — Цзюнь У тянет, во внимательном прищуре скользит сталь. — Уважаемый Хозяин Долины, позвольте спросить, каково ваше личное отношение к Сяньлэ? Се Лянь запоздало осознает, что уже минуту стоит столбом с подносом в руках. Его послали подавать чай. Цзюнь У. Министру Тун. Чертовому Хозяину Долины При… На пути огненного торнадо вырастает ледяная стена. Кредит. Хун-эр. Дно. Запертое торнадо глухо бушует внутри, когда Се Лянь неловко звенит чашками. — Честно? — Вэнь Кэсин делает вид, что размышляет, а потом растягивает губы в радостном оскале. — Да убил бы вас всех! Но вы слишком полезны, так что пока на вас не появится компромат, этот Вэнь сохранит вам жизнь. Министр Тун не может определиться — задохнуться от возмущения или спрятаться за креслом Цзюнь У. — Хозяин Долины весьма невежлив. — Да перестаньте, а? — Вэнь Кэсин с кислым выражением обмахивается веером. — Будто вы за закрытой дверью не обсуждаете, сбить меня грузовиком или отравить газом. Этому Вэню по нраву честность. — Поддается к столику, неаристократично подпирает щеку кулаком. — Есть два типа плохих парней: одни творят плохие вещи, чтобы сделать хорошее дело, другие носят белый плащ, а на деле являются корыстными мерзавцами, которые мать за грош продадут. Этих двоих часто путают, — шурх-шурх — кончик сложенного веера указывает прямо на Цзюнь У. — Потому я вас ненавижу. Своим крысиным существованием вы компрометируете мое честное имя. — Хо, — Цзюнь У понимающе кивает. — В таком случае мне кажется странным, что глава Тянь Чуан до сих пор жив и здравствует. — О, глава Сяньлэ хочет поговорить о личном? — Вэнь Кэсин сверкает глазами, с энтузиазмом потирает руки. — Отлично! Этому Вэню как раз было интересно, как поживают ваши жена с дочерью! В кабинете становится очень тихо. Взгляд Цзюнь У застывает на макушке Се Ляня, что подавал ему чашку. Се Лянь гипнотизирует стол. — А ваш отец, господин Се? — Вэнь Кэсин обращается, как ни в чем не бывало. — Еще пишет из Нетландии? Плеск — чай переливает за край блюдца, заливает стол. — Честно говоря, я разочарован. Три года назад я предложил сотрудничество, а ты послал меня к Янь Вану. Ты выглядел так пафосно — губы в форме лука амура кривит ухмылка, — как раздражающий идиот-протагонист из дурацкого супергеройского фильма. Я ожидал, что случись Сяньлэ попасться в западню вроде той, которую расставило Царство Небес, ты бы доблестно сдох, вспоров себе брюхо. Но небеса! Вместо этого ты просто берешь и разливаешь нам чертов чай! — Вэнь Кэсин разражается заливистым смехом. — Меня раздражают безмозглые моралисты вроде тебя, но даже из таких может выйти что-то стоящее. Достаточно вовремя понять, что ты — гребанный лицемер, смириться с этим и прекратить судить других людей с позиции непреложно правого. Но ты так ничего и не понял, — помешивает чай, подносит к губам фарфоровую кромку. — …И вы двое тоже, — на лицо Вэнь Кэсина набегает кислый мрак. — Прежде чем экспериментировать с добавками, могли бы озаботиться маскировкой запаха. Министра Тун за спиной Цзюнь У трясет, как осиновый лист. — Э-это… — Ха-ха, не переживайте, я тоже не стал бы сотрудничать с идиотом, которого так легко отравить, — Вэнь Кэсин примирительно машет ладонью. — По крайней мере вы не бросаетесь на меня с порога, как чокнутые дикари, вопя что-то вроде «мое дзюцу круче твоего!». — … Человечность, долг, вежливость, знания, верность слову, — сухие, бесцветные слова выходят сами собой. — Вы не обладаете ни одним из качеств, которыми должен обладать адепт или партнер Сяньлэ. Потому вас не пустили на порог. Но если вы все же оказались тут, извольте, по крайней мере, молчать, — поднос в руках Се Ляня идет мелкой дрожью. — Иначе я предприму меры. — Если ты до сих пор не уволился, ничего не предпримешь, даже если я так сделаю, — не впечатленное выражение, глоток — Вэнь Кэсин залпом опрокидывает в себя целую чашку. А потом мир перед глазами Се Ляня переворачивается — его рывком притягивают за затылок, губы впиваются в губы. Резкая боль — цепкие пальцы сжимают горло до хруста, заставляют сглотнуть горький чай с миндальной отдушкой. Отстраняющий толчок — ударившись о стол, Се Лянь падает на пол вместе с чайником и подносом. Плеск, грохот, загнанное дыхание — Се Лянь чувствует, как яд разливается по желудку. Перед глазами летают черные мошки. Срочно… срочно нужно прочистить желудок и… — Ну вот, теперь тут грязно. Хэй, наследный принц, — Вэнь Кэсин обращается, как ни в чем не бывало, когда сгорбленный Се Лянь пытается добраться до выхода. — Прибери за собой. Цзюнь У делает вид, что ничего не произошло. Беседа переходит на деловые темы. Се Лянь елозит по полу тряпкой, реальность перед глазами размывается, в мутной голове бьет набат. Он почти ничего не видит, ориентируется наощупь. — Я могу идти? — Собственный голос звучит, как скрип наждака. Вэнь Кэсин не глядя машет рукой, как собаке — иди себе. По офису, пугая воротничков, несется ломанная, смазанная тень. Дверь туалета хлопает — еще пол часа оттуда доносятся звуки надрывной рвоты. — Юный Се? — Низкий бархатный голос окликает, когда Се Лянь горбится за столом и неловко смотрит на рабочий телефон — вроде бы, если он звонит, надо жать на зеленый кружок. Странно — почему под пальцем экран идет трещинами? — Хе? — Яньсюэ, мать твою! Надо что-то сделать с чертовой машиной! Иначе белобрысая сука оторвет нам головы! — Бледный Тао Оуянь сдавленно шипит. Се Лянь оглядывается — воротнички кусают локти, в офисе царит испуганная, приглушенная суета. Гу Яньсюэ — бывший секретарь Се Чжэньюя, ныне — правая рука Цзюнь У — со вздохом потирает лоб. — Без спешки, иначе мы все только испортим. Юный господин Се, так как времени мало, спрошу прямо — вы не могли бы оказать Сяньлэ небольшую услугу? Се Лянь рассматривает Гу Яньсюэ. Степенный рационал, располагающий мужчина на пороге преклонного возраста, он перешел на сторону Цзюнь У в числе первых. Он никогда не потешался над Се Лянем, но когда видел его бедственное положение, притворялся слепым и глухим. Се Лянь испытывал к Гу Яньсюэ глухую неприязнь, но понимал, что тот не стал бы обращаться к нему, не будь дело действительно важным. — В чем дело? — Вам должно быть известно, что прошедшие через Долину купюры приходят мечеными, не так ли? Этот месяц выдался тяжелым для Сяньлэ, потому министр Тун позаимствовал некоторую сумму из денег, что полиция конфисковала из Тяньцзиня под его началом. Так вот, — Гу Яньсюэ тяжело вздохнул, — это были деньги Долины Призраков. Министр Тун не знал о том, что купюры меченные, и отправил их в залог, который Сяньлэ обязуется предоставить господину Вэнь в честь начала сотрудничества. Меченные деньги лежат в машине, которую уже охраняют люди из Долины. Если господин Вэнь обнаружит, что Сяньлэ презентует ему деньги, краденные у него же, дело может кончится весьма плачевно. Под удар попадет вся школа. Се Лянь кивнул неваляшкой-дарума. Он примерно мог представить масштаб катастрофы. Со сменой правления Сяньлэ ослабла, чокнутому психопату не составит особого труда обратить ее в пыль. Больше тысячи лет трудов насмарку. Предки Се перевернутся в гробах. — И что я должен делать? — В последнее время юный Се отличался особым прилежанием в работе. Настолько, что ваши разногласия с коллективом поулеглись. Этому, как старшему приятно видеть, — Гу Яньсюэ отечески усмехнулся и легонько похлопал Се Ляня по плечу. — Возможно, если юный Се сделает так, что господин Вэнь не увидит меченных денег, а вина за их утерю не ляжет на Сяньлэ, этот Гу мог бы поговорить с главой Цзюнь о повышении. Зеркало в туалете треснуто — паучья «сеточка» отражает множество янтарных глаз со звериным зрачком-точкой. Сидеть на дне или схватить подачку. Смотреть, как труд его предков накрывает ядерным взрывом или врезать чертову ублюдку Вэнь. Почему бы, мать его, и нет? — Ох, — увидев Се Ляня, Лю Сянъи хватается за сердце, а потом сплевывает. — А. Ты. Какого черта произошло с твоим лбо… — Сянъи, — Се Лянь растягивает губы в дружелюбной улыбке, стирает кровь с разбитого лба. — Ты не могла бы раздеться? — …Чертова балка рухнет, — жилистый старикан с бульдожьей физиономией шипит, указывая на недостроенную воздушную автостраду. — А ты парканул бабки у выезда, на который она прилетит. Балбес. — Лао Бай, завали, а? — Громила в тройке с иголочки опирается о бампер седана, лениво гнет стальную трубу толщиной с человечье запястье. — Девку бы. — Шунь-сюн, не трави душу? — Худой и длинный мужчина из компании скучающих над игрой картежников тянет тоскливо. — Блин. В этой высшей лиге всегда так уныло? Лучше бы дальше резал мясо в Пханьине. — Говорю, чертова балка точно рухнет, — обделенный вниманием старикан багровеет от гнева. — О, — худой внезапно выдыхает, карты обвисают в руке. — Девка. Все наемники разом смотрят в одном направлении. Точеная фигурка с аппетитным мясцом в нужных местах неловко покачивается на шпильках, ветер вздувает шифоновую юбку. На модельной мордочке — очки в стиле учительницы младших классов, в руках — сумочка. — Молодые господа! Эта знает хороший ресторан поблизости, вы не могли бы составить этой компанию? — выпаливает, жмурится от смущения, кланяется на манер школьницы — и едва не падает со шпилек. Сумочка раскрывается — прямо к ногам наемников падает компактная берета. Несколько пар глаз осоловело сверлят ходячее чудо. — Ах! — Раскрасневшись до корней волос, девушка торопливо пихает пистолет обратно в сумку. Растерянно оглядывает мужчин, на глаза едва не накатывают слезы. — В общем! Пожалуйста, сходите со мной куда-нибудь! Наемники переглядываются — на губах возникают одинаковые сальные улыбки. Ага, понятно. Кто бы не послал им это милое мяско — спасибо ему, отжать у нее берету и задрать юбку на голову будет не сложно. — …Гоняла на Вангане? — Шунь-сюн с пьяноватым скепсисом приподнимает бровь. Неоновая подсветка Mon Cher окрашивает лица наемников розовым, текила льется, как вода. До сих пор не трахнутая девка радостно кивает, обжимая девятую стопку: — Угу! Эта стажировалась в Японии и встречалась с гонщиком. У него была такая машина, кажется… — морщит брови, припоминая. — Dodge Charger? Так вот, одним вечером он разогнался до двухсот пятидесяти и спросил, не хочу ли я порулить. Я так испугалась! А потом он сказал, что я не так поняла и, в общем… — фарфоровые щечки мило рдеют, пальцы мнут влажные, аппетитные губы. — Когда моя голова подавалась вправо, он рулил вправо, когда влево — тогда влево. Он, кажется, сбил несколько машин и выиграл заезд. И все время направлял мою голову… — пальцы жмякают в куль волосы на затылке. — Так что, наверное, рулила все же не я? Шунь-сюн присвистнул. Парень этой девки знал толк в развлечениях. Головокружительная скорость, милый, жаркий ротик… Главный, вроде, еще не скоро притащится со своего собрания? — Послушай, детка, у меня тут седан и как раз Dodge Charger. Не хочешь порулить? Девушка осоловело хлопает глазами. Спустя заминку, на дне зрачков разгорается завлекательный огонек. — …Говорил им, что чертова балка упадет, — старикан мстительно скалится, подпиливая железную трубу. Набитый деньгами седан несется навстречу, обгоняя звук. Вырубленный Шунь-сюн беспомощно завалился под сидение, Се Лянь раздраженно цыкнул, стирая с губ помаду. Распахнуть дверцу, вытолкнуть громилу наружу — наемники, наблюдавшие за «гонкой», испуганно галдят. Подпрыгнуть, тенью раствориться в листве рощи. Грохот столкновения и оглушительный взрыв сигнализируют об успехе. — …Какого хрена?! — Воротнички высыпали на улицу, все внимание приковано к горящему металлолому. Цзюнь У возвышается в дверях с видом вежливого хозяина, скорбящего о том, что не смог оказать гостям достойный прием. — Молодые господа, — обращается к наемникам, что сгрудились в группку загнанными зверьми. — Извольте пояснить, что произошло? — Умгх, — Шунь-сюн, что недавно гнул стальную трубу, глядит под ноги, пытается сжаться настолько, чтобы избежать сканирующего взгляда Хозяина Долины. — Эти нижайшие сторожили груз. Пришла какая-то девка с пистолетом — мы хотели ее устранить… но она нас споила. Предложила погонять и… — Да вот же она! — подрагивающий палец указывает на затесавшегося в толпе Се Ляня. Все внимание смыкается в одной точке. Се Лянь — широкоплечий и крепкий, в невыразительной офисной двойке, что лишь подчеркивает несоответствие атлетичной фигуры с образом офисного планктона — оконфуженно хмурится. — Господин, вы что-то путаете. Этот Се вовсе не девушка. — Уважаемый Хозяин Долины, этот жалеет о произошедшем, мы могли бы посмотреть камеры… — Цзюнь У отыгрывает искреннее сожаление. В воцарившейся неразберихе Вэнь Кэсин оглядывает бардак взглядом, выражающим глубокую экзистенциальную задумчивость. Отнимает сигарету от губ, выдыхает длинную струю дыма. — Насколько вкусный хер у этого ублюдка, что ты так стремишься всосать его с заглотом? Звуки смолкают. Каждый понимает смысл слов и кому они предназначаются. Вежливое выражение Се Ляня каменеет на побелевшем лице. — Тц. Пустое, — безразлично махнув рукой, Вэнь Кэсин удаляется навстречу дрогнувшим наемникам. — Твоя взяла, — напоследок бросает Цзюнь У. — …Я хочу повышение. Компания из Гу Яньсюэ, министра Тун и Тао Оуяня смеряет его непонимающим взглядом. — Чего? — Я хочу повышение, — Се Лянь повторяет с нажимом, глядит прямо на Гу Яньсюэ. — Я разобрался с деньгами, спас Сяньлэ. Вы обещали мне повышение и я хочу его. Атмосфера невыразимо меняется — на Се Ляня глядят так, будто он — прокаженный, вцепившийся в юбки важных господ. — Послушай, юный Се, способ, которым ты исполнил мою рекомендацию, был несколько некорректен. Подразумевалось, что деньги Сяньлэ должны остаться в Сяньлэ, а не сгореть в том бардаке. Ха? Трезвость брякнет в мозгу болезненной опухолью. Осознание своих действий накатывает медленно. Се Лянь чувствует, как под ногами разверзается пол. — Вы ничего такого не гово… — Слабоумный! — Министр Тун выглядит так, будто хочет вгрызться ему в лицо и держит его лишь брезгливость. — Тот чокнутый едва не прикончил нас всех из-за твоей выходки! И придется ремонтировать чертову дорогу! Ты соображаешь, во сколько это мне обойдется?! — Да, кстати о деньгах. Юный Се очень задержался с поставкой из Нарита и еще не закрыл прогул с прошлой недели. Сейчас вы провинились достаточно, чтобы этот Гу мог напомнить вам о необходимости отработки. Се Лянь заторможено обернулся на темнеющее сумерками панорамное окно. — Сейчас ночь, — выдавил беспомощно. — Или работаешь, — министр Тун рычит, запахивая пиджак на выходе, — или выметаешься из Сяньлэ. …Се Лянь сидит в пустом офисе. Едкая тьма за окном, потрескивающий, белесый с зеленой свет, горы документации — все кажется очень глупым и нереальным. Он просто сидит в чертовом Диюе и послушно перебирает бумажки, потому что больше некуда, больше нигде не можется, потому что кредит. Потому что он безвольная скотина, раздавившая только проклюнувшийся росток самоуважения, как только над носом замаячила морковка чужого одобрения. Судорожный, злой порыв заставил подорваться, метнуться к парадному холлу, к каллиграфии, замахнуться рукой на манер ощеренной когтями звериной лапы. Если он не прогнил окончательно, он, по крайней мере, не должен смириться, должен… «Фэн Синь, сколько их осталось?» «Шестеро, ускользнули в шахту. Хитрые сукины дети». В последний момент рука беспомощно застывает. Воспоминание полоснуло по лицу мокрой тряпкой. Се Лянь давным-давно прогнил. Пожалуй больше, чем любой из Царства Небес. Настолько, что вряд ли имеет право попрекать их хоть в чем-то.***
— Этот рад наконец встретиться с семьей Се, — Цзюнь У — представительный мужчина с аурой льва — посылает приветственную улыбку. — Слияние наших школ проведет нас на вершину Цзянху. Се Чжэньюй сидит напротив, мерит Цзюнь У мрачным, испытующим взглядом. Се Лянь за спиной отца разглядывает главу Царства Небес как головоломку, пытается найти зазор в идеальной броне. К предложению Цзюнь У Се Чжэньюй отнесся с недовольством и настороженностью. Сперва Се Лянь не понял, почему — да, на данный момент Царство Небес являлось нелегальным образованием, но также, как Сяньлэ, имело длинную историю и множество адептов. — Я ему не доверяю, — пояснил Се Чжэньюй. — Он служил при Мао и участвовал в репрессиях. Когда Мао сменил Дэн Сяопин, Царство Небес потеряло легальный статус из-за того, что замаралось в крови так, что не отмыть. Пять конфуцианских добродетелей для этого пройдохи — сказка на ночь. Скорее всего, он хочет слияния с Сяньлэ, чтобы легализоваться. Разговор никуда не вел — Цзюнь У аккуратно и настойчиво подводил к ответу, Се Чжэньюй уворачивался, как речная рыба из рук. Наконец Се Лянь подал голос: — Господин Цзюнь, почему Царство Небес предпочитает огнестрельное оружие традиционным боевым искусствам? — Очевидно потому, что оно быстрее разит противника. Этот считает, что отречение от новшеств ради видимости почета традиций ведет к деградации. Се Лянь тоже так считает, но. — В Цзянху стремятся мастера, способные обгонять пули и рвать железо. Если бы стремлением господина была вершина Цзянху, он не отрекся ото всех искусств, способных провести к ней. Этот Се просит прощения, но у наших школ слишком разные цели и взгляды, чтобы в их слиянии был толк.***
В третьем или четвертом часу ночи Се Лянь поднимается по лестнице в офис. В руке три банки кофе — работа обещает затянуться. Се Ляню уже приходилось ночевать за документами — не привыкать. В апатичном, недосыпном безумии лестница тянется зацикленным кадром — шарк-шарк-шарк. Можно было бы воспользоваться лифтом, но спокойно ехать в нем могут только адепты Царства Небес. День после переговоров был солнечным и спокойным — дверцы лифта разъехались, являя троицу адептов, почти опоздавших к тренировке. Се Лянь успел помахать им, когда трос оборвался и те, запертые в железной коробке, рухнули в пятиэтажную пропасть. Документы, расписки, чековые книги, деньги, деньги, деньги, изнурительный труд, безнадега, разочарования, смятение, персики и каштаны вырастают за три года, а хурма за восемь, светлячки мерцают, снег за окном, месиво в лифте, закат, рассвет- Се Лянь осоловело взирает на исчерканный бланк. Чушь какая-то. Ничего ведь не будет, если он прикроет глаза на пару минут? Рассветные лучи подсвечивают белые крылышки — пара влетевших в окно бабочек-однодневок беспокойно трепещет над Се Лянем, ткнувшимся лицом в стол. Ближе к воскресному обеду Се Лянь принимает поставку из Нарита. В желудке плещутся литры кофе, в крови — кубометры эндорфина. Количество разобранной документации вселяет нездоровый энтузиазм — ура, сегодня он все же будет спать дома, а не за столом! На периферии скребется смутное ощущение, будто Се Лянь что-то забыл, но он быстро отметает его — не до того! Квартира кажется странно пустой. Се Лянь морщится сквозь сумерки — разве было что-то… Потрепанный дипломат падает из рук. Хун-эр! Се Лянь переворачивает квартиру вверх дном, мечется раненным зверем, зовет судорожно — но не получает ответа. Как, черт возьми, он мог забыть, ради чего?! В голове всплывает запоздалое воспоминание — ночь, Хун-эр жмется к нему, облепляет, как осьминог. Только сейчас приходит осознание — он боится. Должно быть, физический контакт был единственным маленьким гарантом, что во сне Хун-эра не оторвут от матери — потому он цеплялся так крепко, потому никогда не спал один. Боялся одиночества, но не показывал Се Ляню свой страх, чтобы не беспокоить. Вина разъедает изнутри, как не разъедал отравленный чай. Се Лянь выбегает из дома с двумя синяками на лице — первый — чтобы протрезветь, второй — за Хун-эра. Се Лянь понятия не имеет, куда мог пойти Хун-эр — только бы не схватили, черт, только бы не схватили — потому колесит на арендованном за он-не-помнит-какие-деньги авто по всем местам, где они успели побывать. Свалка в Пуси, шоссе Луцзяцзуй, мост Лупу. В Хоутоувань волочится опустошенный, без особой надежды — каждая неудача выжигала что-то внутри, на месте уютного внутреннего мирка оставляя выжженную равнину. Если он не найдет Хун-эра, в беспокойстве о работе и кредите уже не будет особого смысла. Се Лянь думает, что его подводят глаза, когда видит над развалиной знакомого домика мерцание бабочек. На негнущихся ногах подходит ближе, бросается вперед — — Гэ… Гэгэ?! — Хун-эр — бледный, с черными тряпками на голове, прижимающий к груди соломенную бабочку — едва не задыхается, когда Се Лянь сжимает его в слишком крепких объятиях, зарывается носом в беспорядок на голове. — Гэгэ, трудно дышать! — Прости, Хун-эр, — Се Лянь извиняется слишком за многое разом. — Прости пожалуйста. Твой гэгэ — нерасторопный дурак. — Гэгэ долго не было, я не знал, где искать и пошел сюда. У гэгэ случилась какая-то беда? — Нет, я… — Се Лянь обрывает фразу — в мозгу горит огонек смутного подозрения. — Погоди, Хун-эр, почему ты пошел именно сюда? На лице Хун-эра возникает сначала непонимание, потом — неясная горечь. — Мы же договорились с гэгэ. Я предложил пойти сюда, если потеряемся, гэгэ потом кивнул. Се Лянь чувствует, будто его облили ведром ледяной воды. Он не помнит. Хун-эр говорил о чем-то критически важном — для них, для себя — а Се Лянь просто прослушал. Ради кредита. Ради повседневной шелухи. Только недавно Се Лянь пообещал Хун-эру, что не оставит, что поможет найти маму. Прижимая к груди хрупкое тельце, он отчетливо понимает, как легко сломить самый решительный дух, как легко дважды попасться в одну и ту же ловушку. Как легко предать себя. Хун-эр в объятиях внезапно вздрагивает, шебуршит, принюхивается. Бабочки подлетают ближе, одна садится Се Ляню прямо на нос, шевелит усиками. — Гэгэ, — Хун-эр взволнованно мерцает черным глазом. — От тебя пахнет людьми из места с белыми стенами. …Вэнь Кэсин выходит из темного ангара на окраине Тяньцзиня, деловито отирает поблескивающие черно-красным руки платком. Чистить негодные кадры — низковато для его статуса, но бодрит после стресса. Тонкие пальцы чиркают колесико зажигалки — Вэнь Кэсин затягивается и, скосив глаза, обводит Се Ляня озадаченным взглядом. О, привет, не ожидал увидеть тебя в живых. — Мне нужна работа, — Се Лянь глядит твердо, в руке — деревянный бокен.