RED 2.0

— Поплыли, гэгэ? — Хун-эр легонько тянет Се Ляня за край безрукавки. Тот сглатывает, застывшим взглядом гипнотизирует простирающуюся далеко за горизонт волнистую бирюзу. Тридцать два километра вплавь. Сначала Се Лянь намеревался выбрать для уроков серфинга пляж Цзиньшань, но по периметру стояло слишком много камер, на которые могла попасть практика с бабочками. Так выбор пал на островки в заливе Ханчжоу — на них, обжитых, но не слишком, доставало слепых зон. Самым ближним был маленький гористый Сяоцзиньшань. Перед отправкой Се Лянь купил Хун-эру доску — компактный красный фишборд. Маневренная «рыбка» вобрала лучшие качества сложного в обращении шортборта, трюкачить на ней мог даже новичок. Единственным минусом оказалась цена — пока Хун-эр радовался новой доске, опустошенный Се Лянь думал, как им дожить месяц на оставшиеся пятьдесят юаней. Как оказалось позже, минус был фатальным — лодки не ходили на Сяоцзиньшань дешевле, чем за двести. Ладно. Хорошо. Как-то в детстве Се Лянь проиграл на собрании Цзянху быстроногому противнику и когда Сяньлэ поездом возвращалась в Шанхай, разгневанный Се Чжэньюй заставил сына весь путь бежать снаружи. Все, что не убивает человека, делает его сильней. Обычно для путника в море встреча с акулой равняется бедствию, но в случае Се Ляня с Хун-эром, бедой для акулы стали они. На пятнадцатом километре, когда нескончаемая гребля подточила боевой дух обоих, наперерез фишборду вынырнула, разевая клыкастую пасть, серая рифовая акула. Запасливый Се Лянь прихватил в путь веревку — спустя непродолжительную, ожесточенную борьбу, акула оказалась оседлана под узды. — …Вот так! — Перескочив по каменистому дну залива, Се Лянь ловко выхватил тунца прямо из косяка. Тюк ребром ладони по чешуйчатой голове — тунец затихает. Обед пойман! — Хун-эр, не бойся воды, тут не глубоко! — Я не боюсь, гэгэ! — Хун-эр сильнее сжимает доску, откликается с песчаного бережка. Они заплыли на пустынную часть Сяоцзиньшань — утопающая в небесах верхушка холма, влажный, мшистый лес, ни одного человека за пределами деревеньки с западной стороны. Разбежавшись, Хун-эр ныряет с доской, гребет по линии убывающей волны, поднимается на опорную ногу — и, перевернувшись, уходит под воду, когда прибывающая волна накрывает его с головой. Се Лянь торопливо вытягивает Хун-эра на воздух, хлопает по спине. Тот кашляет, морщится со злой досадой. — Хун-эр, ошибки — тоже часть учебы. Попытайся встать на волну еще несколько раз и я объясню, что к чему. Ошибки предсказуемы — уехавший в основание волны Хун-эр не понимает, почему не может набрать скорость и стоит стоймя, споткнувшийся на гребне, оказывается погребен пеной, кое-как оседлавший волну, съезжает по пологому плечу в стоячую воду. — Смотри, Се Лянь объясняет, вставая на доску, — то, как движется вода, похоже на то, как бабочки летают по воздуху. В обоих случаях ты должен поймать волну — сделать так, чтобы твое тело несла стихия. В воздухе ты не можешь стоять на месте или подниматься вверх, как на лифте — нагрузка от статичного веса будет слишком большой, понадобится много бабочек и ты быстро устанешь управлять ими. Это можно сравнить с тем, как ты, скатившись с гребня, оказался в основании волны, — Се Лянь продемонстрировал — поймал волну и, вильнув, уехал вниз, где его погреб каскад брызг. Пристукнул пяткой по застывшей на месте доске. — Видишь? За пределами волны вода не двигается. Но когда ты на гребне, тебе надо лишь держать равновесие, вода несет тебя сама. Волна из бабочек создаст воздушную отдачу, которая отправит тебя вверх. Как при взрыве, но только тут ты сам контролируешь направление, куда полетишь. Се Лянь лавирует по пологой, зарождающейся волне, под взором широко распахнутого черного глаза вприсядку дрейфует по сворачивающемуся в трубу гребню. — Твоя задача — поймать волну и продержаться на ней как можно дольше. Вот так! — Ловким камбэком Се Лянь скользит вверх по «стенке», но — сплаш! — потеряв равновесие, кубарем летит вниз. Кряхтя и отплевываясь, на четвереньках выползает к мелководью. — Как-то — кха! — так. Попробуешь? Хун-эр кивает — мокрую шевелюру мотает туда-сюда. Перехватив доску, подгребает к плечу волны, поднявшись на ноги, лавирует по гребню, съехав, заплывает в камбэк и — сплаш! — летит вниз, исчезает в каскаде пены. Вынырнув, сплевывает воду, глядит на Се Ляня с выражением «похвали меня!». — Эм… Хун-эр, ты не должен был повторять мои ошибки. — Ошибки гэгэ тоже часть гэгэ. Хочу понять гэгэ полностью! Хун-эр оказался способным учеником. Упорный и вдумчивый, он с недетской выносливостью часами седлал волну за волной. — Ох. У тебя очень необычное строение, Хун-эр, — Се Лянь удивленно выдыхает, разминая натруженные мышцы. Эластичные и крепкие от природы, подобные можно встретить у детей, чьи предки поколениями занимались каким-то спортом. — Хун-эр, твоя мама была сильна? — Конечно! — Хун-эр возбужденно кивает. — У нас в деревне много людей любили драться взамен на всякие вкусные штуки, мама часто побеждала! Хм. Се Лянь сощурился. Любопытно. — Значит, чтобы сдержать твою маму, людям из лаборатории пришлось бы попотеть. — Угу, — Хун-эр слабо кивает. Никто из них не обсуждал это прямо, но оба сошлись в догадке, что если мама Хун-эра до сих пор не показалась в Хоутоувань, значит, ее поймали. В Люхэй Се Лянь надеялся найти или саму пропажу, или улики, способные привести к ней. Когда дело доходит до практики с бабочками, они взбираются повыше на холм. Хун-эр смело скользит вверх по каменистым пригоркам, создавая «приливные волны» из бабочек. Прыг-прыг — разноцветные Парусники разлетаются фейерверками брызг. Пятый, шестой, пятнадцатый этаж — Хун-эр стремится покорить высоту, отделяющую его от матери. Еще совсем чуть-чуть, протяни руку и — — Осторожно! — предупреждение опаздывает — споткнувшийся на осыпавшемся камне Хун-эр летит вниз, но не в руки Се Ляню, в сторону, пытается сгруппироваться для падения. В итоге оба мешают друг другу — удар ногой отшибает маленькое тельце куда-то вбок, нога под давлением «приливной волны» сгибается в неправильный угол. — Хун-эр, ты в порядке? — Се Лянь спрашивает с места, пытается подойти и сдавленно хрипит от болезненного спазма в лодыжке. — Нормально, — Хун-эр тихонько фырчит, разворачиваясь из клубка, трет отбитый бок, подползает к Се Ляню. — Гэгэ поранился? — Вывихнул лодыжку, — Се Лянь отирает лиловую кожу. — Хун-эр, зачем ты это сделал? Я бы поймал тебя. — Если не научусь ловить себя сам, это придется делать гэгэ. Не хочу быть обузой для гэгэ, — Хун-эр смущенно бурчит под нос. Оба ощущают себя идиотами. Если попытаться уплыть с острова сейчас, нога Се Ляня выйдет из строя не на один, а на несколько дней — позволить себе роскошь в виде недельного отгула с обеих работ он не мог. Так, поужинав жареным тунцом, оба сворачиваются в комок у костра. Бабочки трепещут вокруг живым щитом, не позволяют жаждущим крови насекомым прорваться внутрь. — Эй, гэгэ, — Хун-эр глуховато зовет из защитных объятий. — Если бы я не управлял этими бабочками вокруг, тебя бы загрызли жуки. — Да, вероятно, так и случилось бы, — Се Лянь соглашается, не понимая, куда клонит Хун-эр. — Гэгэ, — внезапно на Се Ляня поднимается поблескивающий волнением взгляд. — Я плохой человек, если счастлив, что могу решать, загрызут тебя или нет? — Хо, — Се Лянь думает, поглаживая встрепанные волосы. — Хун-эр, скажи, ты бы веселился, если меня загрызут? — Нет! — Хун-эр яростно мотает головой, красная вспышка свирепо взрезает тьму. — Тогда ты хороший человек, Хун-эр. Ты счастлив тем, что обладаешь силой, но ты рад ей не от того, что она ублажает эго, а потому, что ты можешь спасти меня, — легонько клюет в лоб. Хорошо, что этот ребенок даже через страх способен задать вопросы своей морали. Будучи намного старше, Се Лянь был трусливее. Наутро погода испортилась. Ветер гнал свинцовые дождевые тучи, море шло волнами, обещавшими в скором времени превратиться в настоящий тайфун. Рассеянные, Се Лянь с Хун-эром стояли на отрезанном от мира клочке суши и несчастными глазами взирали на сгущающийся мрак. — Мне на работу через три часа, — Се Лянь выдавил беспомощно. Осмелев, Хун-эр решительно сорвал с песка походный плед. — Успеем! Буря разошлась окончательно — волны бушевали, ветер завывал, Се Лянь скользил на доске и силился удержать «парашут» — куча бабочек упрямо вздувала плед на манер газового шара, гнала вперед, в необозримую даль. В груди бились ужас пополам с восхищением — Хун-эр оказался еще смелее и умнее, чем представлялось. Тот, вцепившийся Се Ляню в ногу, сверкал черным глазом, рулил бабочками с запалом моряка. Стремительное суденышко неуклонно приближалось к берегу залива Ханчжоу. — Ва! — Тряхнуло — Се Лянь едва устоял на доске, заозирался — это точно была не волна. Серый акулий бок промелькнул в воде. Как не вовремя! — Хун-эр, мы можем плыть быстрее? — Нет, — детский голос звучит сипловато. — Это самое быстрое, что можно. Хотя, — на дне черного зрачка мелькает искра «жизни или смерти», — я могу отвлечь их. Доверься мне, гэгэ. Се Лянь не успевает ничего сообразить, когда Хун-эр бросается с доски прямо в надвигающуюся волну. — Хун-эр! — Се Лянь хочет прыгнуть следом, подхватить, но происходит неожиданное. Акульи челюсти не смыкаются на маленькой ступне — окружив себя спиралью бабочек, Хун-эр ставит стопы в линию, скользит по гребню вздымающейся волны — — Поймай, если сможешь, тухлая рыба! Потеряв ощущение реальности, Се Лянь смотрит, как окруженный трепещущей крылышками спиралью Хун-эр лавирует, бежит по волнам, как фигурист по льду. Бах — оттолкнувшись о конец острой акульей морды, подпрыгивает, чтобы заскользить вверх по набирающей ход волне. Пятый, десятый, пятнадцатый этаж — Громадная, бурная волна с громовым грохотом обрушается вниз. Вместе с ней обрушается Хун-эр — выставленное колено бьет по голове акулы вместе с титаническим массивом воды. Се Лянь жмурится — брызги летят в глаза. Торопливо ищет Хун-эра — и случайно натыкается взглядом на показавшиеся впереди башни Шанхая. Мрачно-серые под свинцовыми тучами, в смазанном мареве тумана. Скалистые, убийственные горы, полные волков — они никуда не исчезли, просто обросли стеклом, все еще вынуждают людей упрямо грызться за жизнь. Кто недостаточно ловок — оступится, полетит вниз, где его останки растащат стервятники. — Воа, — завороженный Се Лянь не сразу замечает мерцание бабочки перед носом. Хун-эр скользит по волнам сияющей бело-красной молнией, прыжок, отрывистый бег. Лучик мечты дерзко взрезает мрачную иллюзию. — Хун-эр! — Зов вылетает прежде чем Се Лянь успевает умом обдумать слова. — Давай наперегонки! — Тот сперва смотрит удивленно, а потом в черном глазу взрывается чертенячья искра. Взбаламученные, с горячими от взрывающихся эндорфинов головами, они лавируют, несутся по волнам. Мимо серых, тотальных громад, ногами по смертоносному, дикому океану. Где-то там, в укрытых туманом каменных горах маленькие серые люди спешат на свои серые, пленившие, хуже ошейника на шее работы. А Се Лянь с Хун-эром, весело хохоча, бегут по волнам наперегонки — вздымая брызги, срамя суровые волны отсутствием намека на страх. Два сумасшедших, два вероломных нарушителя правил. — …Штаб 5826, маршрут Е7474, позывной получателя — REG_6279, — разнарядка отзвучала в наушнике Тарантула. Три часа утра, на улице — промозглая, туманная сырость. В самый раз, чтобы скрыться от камер в рваных клубах тумана. На выходе из Люхэй надевает черный шлем, ремнями закрепляет стальную коробку на багаже мотоцикла без опознавательных знаков. Сегодня груз маленький и не особо важный, дополнительного сопровождения не требуется. Ловко запрыгнув в седло, газует по полупустому шоссе. Некоторое время все было спокойно — золотые фонари летят автоматной очередью, несется безликий лабиринт бетонных громад — но в какой-то момент — белая искра. Одна, вторая. Десяток. Тысячная волна, что накрывает с головой, толчок — некто большой приземляется, прыгнув ему на голову с моста. Тарантул тормозит рывком — импакт сшибает атакующего, прежде чем тот успевает вырубить, но — неудержимая, трепещущая крылышками волна едва не сносит его с мотоцикла. Бабочки? Пригнувшись, Тарантул прорывается на газу, частит в наушник: — Говорит Е42, меня подрезали на… — и замолкает, не договорив — наушник «мертв», первым делом напавший перерубил провод. — Хун-эр, я перехвачу его на Анси, загоняй его через Сюанхуа, — взбежав по перилам вверх, Се Лянь махнул в лабиринт многоэтажек. — Да, гэгэ! — Тот кивает и, окруженный спиралью бабочек, прыгает диким зверьком с фонаря на фонарь. Тарантул удирает, сдерживая панику. Морскими волнами его нагоняет сонм бабочек — агрессивные, они лезут под шлем, липнут на визор, перекрывая обзор. Черт, черт, черт, главное — не паниковать, он понимал, во что ввязывается, должен быть способ достать эту тварь! Пробежав по низким крышам, Се Лянь отслеживает шум мотора — от автострады Сюанхуа его отделяет серия двадцатиэтажных офисных свечек. Ладно, — разогнавшись, он выставляет руки щитом, прыгает вперед. В стекле панорамного окна отражается летящий напролом силуэт. Волны бабочек набегают с двух сторон — ударившись о фонарь, Тарантул слетает с мотоцикла в обшарпанную подворотню. Отползает к сетчатому забору, прижимает к себе коробку — успел срезать перед падением. Торопливо оглядывается в поисках спасения — взгляд натыкается на кучку баллончиков у изрисованной граффити стены. Схватив один, Тарантул отбрасывает крышку, прилаживает к пульверизатору карманную зажигалку. Когда на подворотню обрушается волна бабочек, происходит взрыв — огонь бушует, перекидывается с крыла на крыло. Тарантул глушит атаку самодельным огнеметом, быстро изничтожает самые густые клубы в стае. Завидев среди крылышек детскую фигурку, бросается, направляет огонь в трепещущий щит — Проломив стекло, Се Лянь вылетает из панорамного окна ближней свечки с градом осколков, прыгает Тарантулу наперерез. Столкнувшись, двое валятся на землю, завязывается ожесточенная драка. Обмотав руки в перчатках тряпьем, Се Лянь поджигает кулаки — обжигающий удар ломает, плавит визор шлема. Сбросив его с головы, Тарантул уклоняется — впереди, за баком, виднеется незамеченный Се Лянем люк. Была не была — Тарантул кидается на противника, схватив в захват, тянет к люку, толчок — Волна бабочек врезается в Тарантула. Споткнувшись, тот падает головой назад — затылком о жестяной край мусорного бака. — …Прости, гэгэ, — так и не притронувшийся к еде Хун-эр сверлит стол оконфуженным взглядом. Уже дома за завтраком они решают распаковать добычу. Занимается рассвет, на плите кипятится чайник. Между стаканами с заваркой и тарелками острой сычуаньской лапши лежит стальная коробка. У Се Ляня ушло около часа, банка кофе и десяток иголок, чтобы вскрыть замок. — Ничего, — Се Лянь утешает на натянутой ноте. Оба чувствуют себя идиотами. В затылке у Тарантула осталась крупная вмятина. Привалившийся к баку, он взирал на Се Ляня с Хун-эром соловьиным взглядом и вяло хихикал над чем-то, ведомым ему одному. Врач из бригады скорой помощи сказал — амнезия. Насколько тяжела степень повреждения, покажет томография. Се Лянь неловко поблагодарил и поспешил скрыться с глаз. — Итак, — Се Лянь наконец решается. — Посмотрим, что внутри? Нечто в коробке интригует обоих. Три глаза глядят под крышку, словно им должно предстать восьмое чудо света — опасение мешается с предвкушением. Спустя секунды они сменяются непониманием и настороженностью. — Гэгэ, это… Се Лянь закусывает губу. Он понятия не имеет. Прозрачный медицинский пакет с неопознанными цифровыми указателями наполнен вязким голубоватым гелем. Внутри — нечто, по форме смахивающее на корень дерева, по текстуре и цвету — на кожу дождевого червя. Черно-красное, мягкое, оно прошито тоненькими серебристыми нитями, что отходят от металлического стержня в основании «корня». По нитям от него расходятся текучие искорки-молнии, мерно мигает красная лампочка. — Гэгэ, может откроем? Се Лянь сомневается, но у него тоже была идея рассмотреть нечто поближе. Что это вообще? Растение? Резина? Отчистив стол, на всякий случай отведя Хун-эра себе за спину, Се Лянь поддевает пакет ножом. Разрез — гель медленно вытекает наружу, блестящий в рассветных лучах, напоминает желе. Ничего особенного не происходит — «корень» безжизненно лежит в сдувшемся пакете, только искорки бегают по серебряным нитям. Се Лянь тыкает его кончиком пальца, ожидает удара током — но ощущает лишь легкую щекотку. Осмелев, щупает черно-красную длину. Упругое и эластичное. — Похоже, оно безопасно… — Как только Се Лянь говорит это, красная лампочка загорается ярко-зеленым. Хун-эр издает предупреждающий оклик, на плите вскипает забытый чайник — а Се Лянь не успевает ничего сделать, когда «корень» вцепляется в его руку. — Черт! — Се Лянь спотыкается о стол, пытается оторвать тоненькие, искрящие щупы — но те цепляются снова и снова. «Корень» походит на голодного осьминога — душит добычу до смерти, борется не на жизнь, а насмерть. Из металлического стержня выдвигается нечто, похожее на штопор — извиваясь, «корень» норовит распять пальцы, впиться острием в середину ладони. Дикая ситуация напоминает сцену из фильма ужасов, сердце бьется где-то в горле, в мозгах ничего, кроме животной паники– Черно-красная молния сдергивает «корень» — Се Лянь успевает заметить, что тот был ухвачен зубами. Отброшенный, он извивается на полу — сверху в него вонзается нож. Рыча, как дикое животное, Хун-эр колет, рвет «корень» лезвием, но даже так тот продолжает агрессивно извиваться. Надо помочь Хун-эру — мысль бьет по мозгам мокрой тряпкой. Се Лянь бросается к плите, хватает раскаленный чайник, отбрасывает Хун-эра в другой конец комнаты и опрокидывает на «корень» пинту кипятка. Окаченный шипящей от температуры водой, тот извивается особенно дико — бросается вперед, как в предсмертной агонии, а потом обмякает — черно-красная поверхность морщится, становится бледно-коричневой. Кое-как отдышавшись, Се Лянь с Хун-эром инстинктивно грудятся в кучку. — Похоже, оно сварилось, — выходит сипло. В голове строится простая цепочка: если нечто было сырым, а в кипятке сварилось и умерло, значит раньше оно было живым. Се Лянь осторожно сметает «корень» в мусорный пакет и оставляет на дне морозилки. Хочется сжечь на заднем дворе, но это — единственная улика в деле Люхэй. — Может, это какое-то животное? — Се Лянь предполагает, когда они с Хун-эром пытаются разделаться с остатками лапши — та упрямо не лезет в рот, но хочется поддержать иллюзию, будто все хорошо и минуту назад на них не прыгнуло лабораторное нечто. — Было голодным и попыталось меня съесть. — Тогда где у него рот? — Гм, — Се Лянь морщит лоб. — Его механическая… часть отреагировала на меня. Может это существо сделали, чтобы оно охраняло что-то? Не стыковалось — Хун-эр в ярости едва не зарубил «корень» простым кухонным ножом. Тот вяло жует, глядит рассеянно. — Поищем в библиотеке? Поход в шанхайскую библиотеку — двадцатичетырехэтажная махина, напоминающая огромный маяк — помог немного сбросить напряжение. Се Лянь с Хун-эром бродили по читальным залам, до позднего вечера листали справочники растительного и животного мира, но так ничего и не нашли. — Коробки для доставки были разных размеров, — Се Лянь припоминает, когда они с Хун-эром лежат на футоне — сгрудившись потеснее, окруженные сотней порхающих защитников. — Может, достанем еще коробок и тогда станет понятнее, что это было? Лицо Хун-эра морщится в безнадежном нежелании, но сдержав себя, он кивает. Так они устраивают еще несколько облав. Каждая последующая получается удачнее первой — Хун-эр научился создавать волны-трамплины для Се Ляня, так что теперь, при захвате очередного Тарантула, ему удавалось почти ничего не разнести. Однако результат не радовал — в коробках лежали такие же «корни», отличались лишь размер и толщина. Загружая морозилку пакетами, Се Лянь чувствовал себя незадачливым Ганнибалом Лектером. Однажды, явившись домой, он застал Хун-эра за странным занятием: достав из морозилки пакеты, он прикладывал их один к другому так и эдак. Инстинктивно дернув того на себя, Се Лянь пнул пакеты подальше. — Хун-эр, — голос подрагивал, — зачем ты их достал? — Подумал, что их наконечники выглядят странно, — Хун-эр пояснил, — у того, первого, это корни, у других двух — толстые концы и много «усов». Может, это одно и то же существо, только разрубленное? А дерется, потому, что хочет собраться обратно. Се Лянь глядит на разбросанные пакеты. Теория Хун-эра выглядит дикой, однако если посмотреть на металлические наконечники-«сочленения», имеет смысл. Но тогда почему «корень» набросился на него? — …Ц45 — этаж шесть, маршрут восемнадцать, М21 и К15 — этаж тридцать два, маршрут двести восемь плюс профессорский кафетерий, замена в два, — Се Лянь зачитывает Тарантулам инструкцию и отключает микрофон. Забежать в туалет, занавесить лицо волосами, надеть краденный халат с зеленым бейджем — маскировка так себе, но расчет идет на то, что по пути он наткнется максимум на одного-двух сонных профессоров. Сегодня, вернувшись домой с Сяньлэ, Се Лянь разделил с Хун-эром по стакану тапиоки — лавируя в петлях бабочек, подпрыгивая на уступах, он смог взбежать вверх на двадцативосьмиэтажную свечку в Биньхае. Расследование о назначении загадочных «корней» зашло в тупик — значит, пора штурмовать закрытую часть Люхэй. В назначенный час Хун-эр должен ждать от него сигнала. Пальцы набирают номер: — Хун-эр, ты готов? — Угу! — настроенный на бой, тот откликается с готовностью. Недавно Се Лянь купил Хун-эру телефон для связи — дешевенькая раскладушка вызвала несуразно огромную радость. — Но гэгэ, у меня есть просьба. Ты можешь посмотреть, как я прилечу вверх? Ох. У Се Ляня возникло желание наподдать себе по лбу. Ночь, полет на тридцать пятый этаж — любой бы испугался и захотел поддержки. — Да, конечно. Я буду у окна на шестнадцатом этаже. По ночам башня Люхэй кажется очень пустынной и медицински-стерильной. Се Лянь идет по белым коридорам в серовато-белом, флуоресцентном свете, таблички у кабинетов подсвечены зеленым неоном. Где-то слышно эхо шагов, приглушенные переговоры — Тарантулы в патруле курсируют по коридорам, крутят по кругу бессмысленную болтовню. Тотальное, спящее чудовище, безжизненно-одинокое в попритихшей с полуночного пиршества шанхайской ночи. Патруль проходит за поворотом — юркнув по кабинетам, Се Лянь добирается до конца коридора, приоткрывает окно. Живительной прохлады нет, но ощущение «разгерметизации» приносит облегчение само по себе. — Хун-эр, я на месте. Из трубки доносится шальной хмык. Секунду спустя — Се Ляню кажется, будто у него мутится в глазах — тьма в подворотне чуть заметно клубится. Сразу за тем вверх возносятся темные нити — живые, они шуршат крылышками. Одна бабочка отделяется от сонма и пикирует прямо Се Ляню на нос. Черная, с тонким светлым ободочком по кромке крыла. Мимо молнией проносится маленькая фигурка. Се Лянь смотрит вслед, неспособный отвести взгляд. Скок-скок — кончиками носков Хун-эр отталкивается от металлических колец, кружится в темной спирали, скок, пируэт, прыжок! Задирая голову, Се Лянь понимает, что боялся тут он один. Прыжок, сальто на кольце тридцать пятого этажа — Хун-эр знает, что за ним наблюдают, специально рисуется. Это похоже на балет. Или на танец снежинки в метель. Или на сказку. — Это черные Парусники, — Хун-эр поясняет из трубки. — Белых бабочек ночью было бы слишком хорошо видно, потому я приручил этих. Се Лянь испытывает что-то среднее между желанием поощрительно потрепать Хун-эра по голове и построить в честь него пару храмов. По непонятной причине маленькие успехи ребенка придают ему больше воодушевления, чем могло бы придать созерцание рассвета с вершины Эвереста. Вероятно, находись Хун-эр в пределах досягаемости, Се Лянь тут же сжамкнул бы его в умиленные объятия. — Хун-эр, скажи, что самое вкусное ты хотел бы съесть? — Ха? — Тот удивился вопросу. Подумав, пустился в маленький рассказ: когда мы с мамой жили в деревне, она готовила какой-то странный суп — очень острый и красный. М-м… Не помню, как назывался, прости, гэгэ. — Ничего, — Се Лянь сделал пометку — острый суп, приправы откуда-то близ Хоутоувань, рецепт или из мяо, или что-то из местной кухни Чжэцзян. — Хун-эр, что с вентиляцией? — Сейчас откручу болты, — в трубке шипение и скрип — Хун-эр роется по карманам, орудует отверткой. — Гэгэ, давай говорить о чем-нибудь все время? Так вовремя поймем, если что-то пойдет не так. — Угу, — Се Лянь улыбается краем губы — он тоже хочет поговорить. Незримой тенью скользит по кабинетам к тамбурной лестнице. — Хун-эр, тебе понравился Cyberpunk? — Ага! — Се Лянь не видит, но может вообразить, как тот кивает с жаром. — Но история про то, как все сходили с ума из-за машин… Киберпсихоз? Короче, она была слишком короткой. Не наигрался. Хм. Се Ляню все еще кажется странноватым, что игра ни на миг не напугала ребенка. Разве после того, что он пережил в лаборатории, его не должен мучить травматичный отголосок? — Гэгэ, а кто те странные двое, которые часто звонят? — Му Цин и Фэн Синь, мои старые друзья, — Се Лянь тихонько шепчет, прикрывает дверь одного кабинета, чтобы, перемахнув через тьму окна, оказаться в следующем, садануть ногой по стене — отвлекшийся Тарантул застывает с чипом у разъехавшейся двери, отходит, чтобы проверить источник шума. Се Лянь в два прыжка по парапету — под ногами светится ночными огнями двадцатиэтажная пропасть — оказывается у окна дальнего кабинета, поддеть окно, пролететь по тьме до ведущей в коридор двери, скользнуть меж съезжающихся створок. Никто не станет особо дотошно просматривать камеры, если не поднять шум. — Мы работали вместе, когда я еще любил свою работу. Потом там стало невыносимо, они уехали, а я остался. Кажется, они счастливы там, где живут сейчас. Постоянно зовут за ними. — Гэгэ, — со стороны Хун-эра какой-то шум — сверяясь с картами, он ползет по шахте. — А почему ты остался? Обычно на такой вопрос Се Лянь уже ушел бы в несознанку, но лирическое, заговорщицкое настроение успокоило мысль. Работа в том, чем стала Сяньлэ, тянула его ко дну, как камень на шее. Вслух Се Лянь убеждает себя, что не имеет права отдать детище предков на растерзание бандитам, что ничего не кончено, что он непременно придумает, как отвоевать школу обратно, восстановить величие — но вместо этого просто изо дня в день ходит договариваться о поставках боекомплекта Царству Небес, чтобы заплатить за кредит, и украдкой закатывает глаза, когда адепты, изначально состоявшие в Сяньлэ, поплевывают в него ядом. — Наверное я прокрастинатор. — Кто? — Хун-эр не понимает незнакомого слова. — Человек, который из-за трудностей впал в апатию и вместо того, чтобы решать проблемы, сидит и ждет, когда они решатся сами, — раньше Се Лянь назвал бы себя трусом и эгоистом, но теперь почему-то поотпустило. Наверное потому, что нахождение под боком ребенка, которому требуется сильный защитник и психологический покой, вынудило смотреть на мир трезвее. Наверное потому, что Се Ляню просто расхотелось называть себя эгоистом, каждый рабочий день встречаясь с людьми, которые также провинились, но в отличии от него даже не пытаются раскаяться. — Гэгэ, я на месте, — вызов обрывается и тут же приходит видеозвонок. Се Лянь видит в кадре кусок лица — черный глаз по совинному моргает во тьме. Поворот — десяток бабочек влетает в закрытую комнату видеонаблюдения через зазоры в вентиляции. Минуты тягостного ожидания — оба испытывают облегчение, когда ридер пикает зеленым и стальная дверь отъезжает в сторону. В комнате темно — по воскресным дням жизнь в закрытой части Люхэй замирает. Сложившиеся в причудливый «цветок» бабочки слетают с ридера. У Се Ляня ушло достаточно времени, чтобы разобраться в строении чипа, понять, что тот совмещает рисунок сетчатки и отпечатка, украсть, а после отрепетировать с Хун-эром подделку так, чтобы та сработала с первого раза. Их маленькая общая победа. — Хун-эр, на панели есть переключатели, нажимай по порядку. Сперва — правый сбоку на вон той черной коробке, потом левый снизу… Се Лянь инструктирует, присаживается под незаметной дверью в слабоосвещенной лестничной тьме. Желудок урчит — тянет закусить каким-нибудь сытным фастфудом глядя на ночные огни в окне. Будто они с Хун-эром не охотятся на секреты организации, причастной к экспериментам над людьми, а тайком гуляют по мавзолею Цинь Шихуанди, не заплатив за проход. — …Экран слева, да, там, где центральный коридор двадцатого. Прерви запись кнопкой сверху. В верхней панели есть записи, выбери ту, что с прошлого воскресения, скопируй и подставь копию на сегодняшний день, — угукнув, Хун-эр быстро стучит по кнопкам. Се Лянь невольно восхищается. — Хун-эр, ты схватываешь все на лету! Из трубки слышится смущенное сопение. — Гэгэ, перестань хвалить меня так часто. Мне четырнадцать, я уже взрослый! Се Лянь подвисает. В голове всплывают слова Вэнь Кэсина — «до четырнадцати не беру». Но как такое… Хун-эр же даже на семь не выглядит! — То есть не мне самому — только моей голове. В лаборатории сказали, что из-за моей способности мозг постарел быстрее, — Хун-эр звучит доверительно и отчего-то виновато. …Ох. Хорошо. Ладно. Это объясняет, почему малыш Хун-Хун порой проявлял больше смекалки, чем сам Се Лянь. Однако. — Все равно еще маленький, — Се Лянь тихонько смеется в трубку. Почему-то новое открытие нисколько не отпугнуло. Принять любую часть Хун-эра было удивительно легко. Ридер у двери в закрытую часть пикает зеленым. Се Лянь невольно выдыхает. Внутри темно, единственная подсветка — тянущийся вдоль стен зеленый неон. Если следовать теории, что закрытая часть Люхэй зеркально отображает открытую, этажи с двадцатого по двадцать пятый должны быть отведены под документацию. Бабочки вьются вокруг Се Ляня, летят следом. — Гэгэ, а что ты хочешь делать после того, как уйдешь от тех дураков? — Хун-эр спрашивает, пока Се Лянь, закусив в зубы фонарик, подсвечивает себе учетную книгу. Дураки? Уйдет? Се Лянь чувствует растерянность. Как он должен объяснить ребенку, что не имеет морального права уйти? Даже если он попытается и растолкует — убедит ли это Хун-эра? Тот беспокоится о нем и на любой довод отреагирует как Му Цин с Фэн Синем — «такому, как ты, не место в болоте, на, вот тебе рука». Помучавшись дилеммой, Се Лянь решает обойти вопрос. — Следующим летом собирался отдохнуть на Рико-Рико пару дней. Пойдешь со мной, Хун-эр? — Пойду, гэгэ! — Хун-эр на другом конце загорается так, что Се Лянь видит в экране свечение красного глаза. Приободряется сам — отлично, одному на пляже было бы совсем не так весело… Он только что пообещал Хун-эру, что они будут вместе еще минимум год. Осознание прилетает внезапно. Хун-эр так органично влился в жизнь Се Ляня, что он уже не видит одно без другого. — А работать? Кем гэгэ хочет работать? — Хм, если помечтать… — Наставником. Хочу собрать достойных адептов и передать им искусство меча Сяньлэ. — Хо-о… — Хун-эр делает себе в мозгу пометку. — Гэгэ хорошо учит, он станет лучшим наставником. Знаешь, гэгэ, — обращается как будто смело, но с затаенным волнением, — а я мечтаю стать героем. Спасать людей своей силой. Тогда она будет полезной, а меня будут любить! Се Лянь кивает. Для Хун-эра, от одной демонстрации неприкрытого лица которого посторонний мог испугаться и сбежать, подобный расклад был бы идеальным выходом. — Это очень хорошее желание, Хун-эр, — искристые, теплые слова идут из сердца. Ты сам целиком одно сплошное «хорошо», Хун-эр — таят они. Ты принес в мою жизнь слишком много хорошего, Хун-эр. Учетная книга меж тем пестрит научным шифром и какими-то заоблачными суммами. Формалин еще можно понять, но зачем фармацевтической компании столько хромированного никеля? Подумав, Се Лянь делает несколько фото. Последующие комнаты с документацией не выделяются чем-то особенным, разве что, Се Ляня интригует количество трактатов об акупунктуре — от новых до древнего пергамента в пленке. Так он поднимается на следующий уровень — этажи техники и складов. И там находит кое-что более интересное. — Гэгэ, разве они тут не таблетки делают? — Хун-эр спрашивает с сомнением, когда Се Лянь наводит камеру на стеклянный ящик. Да, вроде бы таблетки. Не протезы для инвалидов. Стекла отражают зеленоватый свет неонов. Внутри — серебристая «рука» тончайшей работы. Слишком узкая, не одетая в «кожу» — пластичные стержни на шарнирах напоминают скелет. Конечности, отдельные кости — за пол часа обхода Се Лянь нашел все, что есть в организме. Стальные ступни лежат, аккуратно упакованные в коробки, в капсулах с формалином плавают позвоночники с мягким вместилищем для спинного мозга. Щелк-щелк — Се Лянь делает фото. Странно, но все протезы предназначены для крупных людей. Акупунктура, искусственные конечности — можно было заподозрить в теневом отделе Люхэй специализированное подразделение для спортивных клубов и любых людей, что слишком часто ломают кости, но на ум не приходило официального заведения, которое пожелало бы якшаться с наркокартелем. Хотя, с тем же успехом можно было заподозрить клиентом Люхэй Хозяина Долины Призраков — морального заслона нет, много дерется, сам время от времени попадает под удар, достаточно богат, чтобы оплатить любое лечение. Се Лянь морщит брови и мотает головой. Глупость какая-то. Зачем бы Вэнь Кэсину посылать Се Ляня на расследование, если виновник — он сам? Из обхода Се Лянь так и не смог установить, во что ввязалась Люхэй. На нижних уровнях плавали в формалиновых капсулах, овитые проводами, знакомые «корни», но все распечатки, найденные в замороженном складу, были на том же медицинском шифре. — Хун-эр! — Се Лянь наконец поднимается на тридцать пятый этаж — маленькая липучка едва не спит, но все равно влипает ему в объятия. — Ты в порядке? Сильно устал? Если да, то… — Гэгэ пора возвращаться, иначе его заметят. Все хорошо, я спрыгну вниз и пойду домой, — ткнувшись Се Ляню в плечо, молчит, будто не может продолжить. — Мамы тут не было, — бурчит тихонько. — Ею совсем не пахнет. Нигде. Внутри болезненно колет. Сбегая из лаборатории, Хун-эр несся вперед без оглядки — лишь бы не попасться, не подвести маму. Улицы, дороги, речные берега — все сливалось перед слепым от ужаса взглядом загнанного зверька в единую кашу. Они много ходили по городу и за его пределами — но Хун-эр так и не увидел знакомого места. Он понятия не имел, где находилась лаборатория, в которой его с матерью держали три года. Се Лянь не знает, как поддержать, потому просто осторожно поглаживает черный пух. Ненадолго они замирают в тихой, хрупкой близости. Отпускать Хун-эра не хочется — все же тот слишком бледен. Однако тихо спрятать ребенка до отхода из Люхэй не получится. — Гэгэ, я буду в порядке, — Хун-эр мелко посмеивается, смотрит тепло и чуть горьковато. — Просто смотри на меня, пока я буду лететь. Тогда я точно не поскользнусь, иначе умру от стыда. Ночь, игривый ветерок, сказочная махина — маленький мальчик, овитый бабочками, растворяется в мягкой тьме. На выходных Се Лянь расстарался на славу — пока Хун-эр отсыпался за бессонные будни, он шуршал приправами, стругал жгучий перец, булькал говяжьим бульоном. Суп Фо получился наваристым, насыщенного красного цвета — красивый, как на картинке. Правда, если хорошенько принюхаться к бульону, можно было уловить железную нотку — Се Лянь порезался несколько раз. Оставалось надеяться, что Хун-эр не заметит. — Ну как? — Се Лянь спрашивает, тая волнение. За годы потребления бич-пакетов он отвык от вкуса нормальной еды и не мог оценить свою готовку адекватно. Хун-эр осторожно сюрпает из блюда — и, хихикнув, берется за палочки. — Если гэгэ продолжит практиковаться, то скоро его еда перестанет быть похожа на оружие, — комментирует на автомате, пока черный глаз стелет дымка воспоминаний. Секунду спустя понимает, что ляпнул не то, торопливо поправляется, — то есть еда гэгэ хороша, все очень, очень вкусно, гэгэ, забудь пожалуйста… Хун-эр едва не роняет палочки, когда Се Лянь делает то, что хотел еще тогда, в Люхэй — сжамкивает в объятия, умиленно трется носом о черный пух. — Ни за что не забуду. Если Хун-эр оценил мою еду так, значит, что в Искусстве Кухонного Ножа этот Се взлетел со дна прямиком на луну. — …Хун-эр, я выхожу с Чаояна, ты с Таопу. Будем следить за ним вместе с северной аллеи. Ты готов? — Се Лянь тихо спрашивает в трубку, запахивает черный спортивный костюм. Выглядывает из тени переулка, следит за мотоциклом Тарантула, что, опираясь на вытянутую коробку, докуривает сигарету и посматривает на часы. На этот раз они не будут красть, а проследят, кому именно будет передан товар. Стартуют одновременно — Се Лянь следом за мотоциклом, совершая пируэты по подворотням и рекламным щитам, Хун-эр сверху. Меж зеркальных громад мелькает невидимая серебристая волна — на этот раз из Дымчатых Пядениц. Хун-эр, как лесной зверек, опять сменил камуфляж. Машины, билборды, запруженные кварталы — ничто не сбивает ориентира, двое чувствуют друг друга сквозь бетон и стекло, слово связанные невидимой, неразрывной нитью. Постепенно цивильные улицы сменяются все более маргинальными. В какой-то момент, оказавшись у огромной, облупившейся стоянки, Тарантул демонстрирует какую-то бумагу и сдает мотоцикл грузному громиле в гавайке — тот отсчитывает купюры, и, пыхнув сигарой, машет рукой — иди. Се Лянь пролетает меж шипастых сеток и стальных заборов. Внутри понемногу холодеет. Пханьин — территория Долины Призраков. Пробраться сюда можно либо будучи богатым и «своим», либо будучи пропащим зверем, которому больше некуда пойти. Первые содержат казино, Красные кварталы, доки с оружием и продают все виды колес, вторые — приносят местному бизнесу доходы. И если Пханьин, до сих пор свободно существуя в современной КНР, окажется ответственен за дела Люхэй и эксперименты над людьми, прижать его будет очень-очень непросто. Скользя в тенях вонючих подворотен, стараясь стереть из памяти доедаемый крысами труп подростка в мусорном баке, Се Лянь добирается до пункта назначения. По периметру огромной, утопленной в землю арены растянуты желтые брезентовые баннера с намалеванной надписью — «Золотая клетка». Снаружи у входа толпится куча людей — контролеры досматривают тех, прохлопывая на наличие лишнего оружия, шныряя по карманам. Тарантул проходит через черный ход по бумаге. Се Ляню не с руки драться с охраной, потому, взбежав в обход, он прыгает на брезентовую крышу, ищет щели. Тут кого-то бьют, там ржут над чем-то пьяные голоса. Обнаружив темную, тихую комнатку, Се Лянь в два удара пробивает крышу — оказывается на грязном полу туалета. Разбитый, тот находится на ремонте. Снаружи беснуется толпа — Се Лянь выглядит слишком цивильно для здешнего контингента, чтобы добраться до Тарантула, придется замаскироваться. Разорвав футболку, застегивает кофту на молнию, до глаз заматывает лицо в черные «бинты». Софиты бьют в глаза, грязно-серая дымка окутывает взбудораженные, пьяные боевым безумием туши. Се Лянь пробирается меж орущего, толкающегося локтями, кричащего ставки зверья. На белом прямоугольнике ринга идет особо ожесточенный бой — подброшенный ударом ноги вверх, мужчина в красно-белом кимоно оказывается тут же впечатан в пол увесистой пяткой. От импакта ринг идет трещинами. Толпа взрывается ликованием. — Побеждает бродяга Мо! — Диктор ревет в микрофон, скалится зубастой улыбкой. — Разделал старикана Чжулю под орех! Вот, что значит молодая кровь! Се Лянь спотыкается на полушаге. Повернувшись, оцепенело взирает на ринг. Там, в свете софитов, над изломанной фигурой побежденного Вэнь Чжулю возвышается громадой мышц Мо Лаоху в тигровом кимоно. Лицо в швах, нос кривой, но в глазах шалое Диюево пекло — зло ухмыльнувшись, он стряхивает с дубового кулака кровь. — Гэгэ? Ты там, гэгэ? — Обеспокоенный затишьем, Хун-эр спрашивает из трубки. Пораженный Се Лянь слышит, но не может осознать вопрос. Вэнь Чжулю не принадлежал касте уважаемых Се Лянем лиц — слишком верен подозрительному Вэнь Жоханю, который обращался с законом также вольно, как Вэнь Кэсин. Однако он был сильным бойцом — настолько, что Се Лянь до сих пор хотел с ним сразиться. И этого человека победил Мо Лаоху. Дело было даже не в том, что тот ни на что не годен без допинга. Тогда, на стадионе Сюйхуэй, Се Лянь размозжил Мо Лаоху суставы. Намеренно, с расчетом на то, чтобы тот остался калекой, не способным избить даже младенца. В голове бился вопрос — не как Мо Лаоху смог победить Вэнь Чжулю, другой — как Мо Лаоху стоит на своих двоих без костылей?